Топоры звенели днем и ночью.

Джон уже не помнил, когда спал по-настоящему. Закрывая глаза, он видел во сне бой, просыпаясь, он вступал в этот бой наяву. Даже в Королевской башне он слышал, как вгрызаются в дерево бронза, кремень и трофейная сталь, а в палатке на Стене это было еще слышнее. У Манса имелись также молоты, укрепленные на санях, и длинные пилы с зубьями из кости и кремня. Однажды, когда Джон, обессиленный, забылся сном, в Зачарованном лесу раздался громкий треск, и огромное страж-дерево рухнуло наземь в облаке земли и хвои.

На этот раз он проснулся опять на Стене, в палатке, под грудой шкур.

— Лорд Сноу, — сказал Оуэн, тряся его за плечо, — светает. — Оуэн же помог ему встать. Другие спящие тоже поднимались, натягивая в тесноте палатки сапоги и застегивая пояса. Никто не разговаривал. Все они слишком устали для разговоров. Мало кто из них теперь спускался со Стены — слишком уж много времени уходило на спуск и подъем в клети. Черный Замок покинули на мейстера Эйемона, сира Уинтона Стаута и еще несколько человек, слишком старых или больных, чтобы сражаться.

— Мне снилось, что сюда пришел король, — радостно объявил Оуэн. — Мейстер Эйемон послал королю Роберту ворона, и он пришел со всей своей силой. Я видел во сне его золотые знамена.

Джон заставил себя улыбнуться.

— Это отрадное зрелище, Оуэн. — Превозмогая боль в ноге, он накинул черный меховой плащ, взял костыль и вышел на Стену, навстречу новому дню.

Ветер сразу налетел на него, запустив ледяные щупальца в его длинные каштановые волосы. В полумиле к северу раскинулся лагерь одичалых, и дым от их костров тянулся к бледному рассветному небу. Вдоль опушки леса стояли крытые шкурами палатки и даже одно длинное строение из бревен и веток, на востоке помещались загоны для лошадей, на западе — для мамонтов. Люди кишели повсюду — они точили мечи, острили самодельные копья, надевали корявые латы из шкур, костей и рога. Джон знал, что на каждого человека, которого он видит, в лесу скрывается два десятка других. Кустарник кое-как защищает их от непогоды и прячет от глаз ненавистных ворон.

Их лучники уже ползли вперед, толкая перед собой щиты на полозьях.

— А вот и стрелы нам на завтрак, — весело воскликнул Пип, как делал каждое утро. Хорошо, что хоть кто-то из них еще способен шутить. Три дня назад одна такая утренняя стрела попала в ногу Рыжему Алину из Розового леса. Его тело и теперь можно увидеть под Стеной, если перегнуться подальше. Лучше уж усмехаться над шуткой Пипа, чем предаваться мрачным мыслям о судьбе Алина.

За скошенными деревянными щитами могло укрыться пятеро лучников, а стрелы они пускали через прорези в дереве. В первый раз, когда одичалые их выкатили, Джон дал команду стрелять огненными стрелами и поджег с полдюжины щитов, но после Манс придумал обтягивать их сырыми шкурами. Теперь их никакими огненными стрелами не проймешь. Братья завели даже обычай биться об заклад насчет того, который из соломенных солдат соберет больше вражеских стрел. Всех опережал Скорбный Эдд, в котором торчали целых четыре штуки. Но его первенству угрожали Ярвик, Тумберджон и Уот с Длинного Озера, набравшие каждый по три. Называть чучела именами отсутствующих братьев придумал все тот же Пип — чтобы казалось, будто на Стене их больше, чем есть.

— Больше тех, кто утыкан стрелами, — заметил на это Гренн, но эта выдумка все-таки немного приободрила братьев, и Джон не мешал их немудреной игре.

У края Стены стоял на трех растопыренных ногах медный «мирийский глаз». Раньше мейстер Эйемон смотрел в него на звезды, пока собственные глаза не изменили ему. Джон направил трубу вниз. Даже на таком расстоянии он без труда находил огромный шатер Манса, крытый шкурами белых медведей. Сквозь мирийское стекло он видел даже лица одичалых. Манс еще не показывался, но его женщина Далла подкладывала дрова в костер, а ее сестра Вель доила козу. Далла так располнела — чудо, что она еще ходит. Должно быть, вот-вот родит. Джон перевел трубу на восток и стал шарить ею среди деревьев и палаток, пока не нашел черепаху. Она тоже вот-вот поспеет. Ночью одичалые ободрали убитого мамонта и теперь обтягивали панцирь черепахи его сырой окровавленной шкурой поверх овчин и других кож. Прочный деревянный каркас черепахи стоял на восьми громадных колесах. Когда одичалые только начали ее мастерить, Атлас подумал, что они строят корабль. Не так уж он и ошибся. Черепаха в самом деле напоминает корабль, перевернутый кверху дном.

— Что, готово уже? — спросил Гренн.

— Почти. — Джон отвел трубу. — Сегодня, думаю, дождемся. Бочки наполнены?

— Все до одной. Ночью они замерзли намертво, Пип проверял.

Гренн сильно изменился против того здоровенного, неуклюжего, краснощекого парня, с которым когда-то завел дружбу Джон. Он подрос на полфута, раздался в груди и плечах, а волос и бороды не стриг с самого Кулака. Теперь он огромен и лохмат — настоящий Зубр, как прозвал его в насмешку сир Аллисер Торне. Вот только вид у зубра усталый. Джон сказал ему об этом, и Гренн кивнул.

— Всю ночь уснуть не мог из-за этих топоров.

— Так ступай поспи сейчас.

— Да нет, я…

— Иди. Мне надо, чтобы ты отдохнул как следует. Не бойся, битву я тебе проспать не дам. Ты у нас единственный, кто способен ворочать эти треклятые бочонки, — через силу улыбнулся Джон.

Гренн поворчал, но ушел, а Джон снова стал смотреть в трубу на лагерь одичалых. Время от времени их стрелы взмывали вверх, но он уже научился не замечать их. Расстояние чересчур большое и угол невыгодный — мало вероятности, что в тебя попадут. Манс по-прежнему не появлялся, но Джон разглядел у черепахи Тормунда Великанью Смерть и двух его сыновей. Сыновья возились с мамонтовой шкурой. А Тормунд грыз жареную козью ногу и отдавал приказания. В другом месте Джону попался на глаза колдун Варамир Шестишкурый — он шел по лесу со своими сумеречным котом.

Позади загрохотали цепи и заскрипела железная дверца клетки. Это Хобб привез их завтрак, как всегда по утрам. Вид Мансовой черепахи отбил у Джона всякий аппетит. Масло у них почти на исходе, а последний бочонок со смолой они скинули со Стены две ночи назад. Скоро и стрелы кончатся, а новых наделать некому. В предыдущую ночь с запада, от сира Денниса Маллистера, прилетел ворон. Боуэн Мурш преследовал одичалых до самой Сумеречной Башни, а потом ушел еще дальше, в темные недра Теснины. Он встретил Плакальщика с тремя сотнями одичалых на Мосту Черепов, и у них завязался кровавый бой. В конце концов победу одержал Дозор, хотя и дорогой ценой. Больше ста братьев убито, в том числе сир Эндрю Тарт и сир Аладейл Винч. Самого старого Граната принесли в сумеречную Башню тяжело раненным. Мейстер Маллин лечит его, но пройдет некоторое время, прежде чем он сможет вернуться в Черный Замок.

Прочитав это, Джон посадил Зею на самого быстрого их коня и отправил в Кротовый городок — просить, чтобы его жители пришли оборонять Стену. Назад она так и не вернулась. Джон послал за ней Малли, и тот доложил, что во всем городке и даже в борделе никого не осталось. Зея скорее всего ушла вместе со всеми по Королевскому тракту. Может, и нам всем следовало бы сделать то же самое, мрачно размышлял Джон.

Он заставил себя поесть. Довольно и того, что он недосыпает — надо же как-то поддерживать силы. Кроме того, эта трапеза может оказаться последней — и для него, и для всех остальных. Поэтому Джон добросовестно набил живот хлебом, ветчиной, луком и сыром, и в это самое время Конь заорал:

— ЕДЕТ!

Никому не было нужды спрашивать, что такое «едет», а Джон не нуждался в мирийской трубе, чтобы видеть, как она ползет между древесных стволов и палаток.

— Не очень-то похоже на черепаху, — заметил Атлас. — У черепах меха нет.

— Колеса у них тоже не часто встречаются, — сказал Пип.

— Труби тревогу, — скомандовал Джон, и Кегс выдул две протяжные ноты, чтобы разбудить Гренна и других спящих, кто ночью нес караул. Когда одичалые наступают, Стене нужен каждый из ее защитников. Видят боги, их и так мало. Джон смотрел на Пипа, Кегса, Атласа, Коня, Оуэна, Тима Косноязычного, Малли, Пустого Сапога и представлял себе, как они сойдутся в холодной тьме туннеля с сотней визжащих одичалых, защищенные только железной решеткой. Дело кончится именно этим, если они не остановят черепаху до того, как ворота падут.

— Здоровая, — сказал Конь.

— Это ж сколько супу наварить можно, — причмокнул губами Пип, но его шутка не имела успеха. Даже Пип, и тот устал. Смахивает на ходячего мертвеца, как и все они. У Короля за Стеной людей столько, что он способен каждый раз бросать в атаку свежие силы, а Стену держит все та же горсточка черных братьев, и это измотало их вконец.

Джон знал, что сейчас люди, спрятанные под деревом и шкурами, что есть мочи налегают на колеса, но когда черепаха сомкнется с воротами, они сменят веревки на топоры. Хорошо, что Манс хотя бы мамонтов ныне решил не посылать. Их силища у Стены бесполезна, а громадная величина делает их легкими мишенями. Последний умирал около суток и все это время трубил, издавая скорбные, ужасные для слуха звуки.

Черепаха медленно ползла через камни, пни и кустарник. Предыдущие атаки стоили вольному народу около ста жизней. Многие тела до сих пор лежали на земле. В передышках их навещали вороны, но теперь все птицы с криком разлетелись — вид черепахи нравился им не больше, чем Джону.

Он чувствовал, что Атлас, Конь и другие смотрят на него, ожидая его приказаний. Но он так устал — он не знает, что делать дальше. «За Стену отвечаешь ты», — напомнил он себе.

— Оуэн, Конь — к катапультам. Кегс и Пустой Сапог — к скорпионам. Остальным натянуть луки и приготовить огненные стрелы. Посмотрим, не удастся ли нам ее пожечь. — Скорее всего не удастся, но все лучше, чем стоять, опустив руки.

Черепаха, тихоходная и неуклюжая, представляла собой хорошую мишень, и лучники Джона вскоре превратили ее в ежа… но сырые шкуры, уже оправдавшие себя на щитах, защищали ее, и огненные стрелы гасли, как только попадали в цель. Джон, выругавшись вполголоса, скомандовал:

— Скорпионы. Катапульты.

Стрелы из скорпионов вонзались в шкуры глубоко, но наносили не больше вреда, чем стрелы из луков, а камни отскакивали от черепахи, оставляя вмятины на ее мягкой покрышке. Валун из требюшета мог бы ее проломить, но одна машина до сих пор бездействовала, а одичалые направляли черепаху так, что под обстрел другой не попадали.

— Она все ползет, Джон, — сказал Оуэн Олух.

Джон и без него это видел. Дюйм за дюймом, ярд за ярдом, треща, качаясь и подпрыгивая, черепаха преодолевала убойную полосу. Когда одичалые подвезут ее к Стене, она обеспечит им необходимое укрытие, и они начнут рубить своими топорами наспех починенные внешние ворота. Потом они за несколько часов выгребут из туннеля рыхлый щебень, и на пути у них останутся только две железные решетки, полдюжины полузамерзших трупов и то, чем смогут встретить их собратья Джона, сражаясь и умирая в темноте.

Катапульта слева от него с гулом послала в воздух каменный залп. Камни защелкали по черепахе, как градины, и отскочили прочь, не причинив ей вреда. Лучники одичалых по-прежнему пускали стрелы из-за своих щитов. Одна вонзилась в голову соломенного чучела, и Пип сказал:

— Уот с Длинного Озера схлопотал четвертую! Ничья! — Следующая стрела просвистела мимо его собственного уха, и он крикнул: — Эй! Я в турнире не участвую!

— Эти шкуры нипочем не загорятся, — сказал Джон как себе, так и другим. Их единственная надежда — попытаться раздробить черепаху, когда она доберется до Стены, а для этого нужны большие камни. Как бы крепко черепаха ни была сколочена, валун, сброшенный с высоты семисот футов, она вряд ли выдержит. — Гренн, Оуэн, Кегс — пора.

У палатки стояла в ряд дюжина крепких дубовых бочек, наполненных гравием, которые черные братья обыкновенно разбрасывали по Стене, чтобы легче было ходить. Вчера, увидев, как одичалые кроют черепаху овчинами, Джон велел Гренну налить в эти бочонки воды, сколько войдет. Вода пропитала битый камень до дна, и за ночь смесь сковало морозом. Это было единственное, чем они могли заменить валуны.

— Зачем их замораживать? — спросил Гренн накануне. — Почему бы не скинуть бочки, как они есть?

— Если бочки по дороге стукнутся о Стену, они лопнут, — ответил Джон. — Какой нам прок осыпать этих сукиных сынов щебенкой?

Сейчас он налег плечом на один бочонок вместе с Гренном, а Кегс и Оуэн навалились на другой. Бочки за ночь примерзли ко льду и не поддавались.

— Да этот ублюдок целую тонну весит, — сказал Гренн, когда бочонок наконец сдвинулся.

— Переворачивай его набок и кати. Только смотри ноги себе не отдави, а то будешь как Пустой Сапог.

Гренн перевернул бочонок, а Джон, схватив факел, пару раз провел им над поверхностью Стены. Бочонок покатился по смоченному льду так быстро, что они чуть не упустили его. Наконец они все вчетвером подкатили его к самому краю и снова поставили торчком.

Таким манером они встроили над воротами четыре дубовые бочки. В это время Пип крикнул:

— Черепаха у дверей! — Джон, опершись на раненую ногу, перегнулся вниз, чтобы посмотреть самому. Барьер. Мурш должен был поставить барьер у края. Сколько же всего не сделано. Одичалые оттаскивали от ворот трупы великанов. Конь и Малли скидывали на них камни. Один человек как будто упал, но камни были слишком мелкими, чтобы причинить ущерб самой черепахе. Джону было любопытно, что одичалые будут делать с мертвым мамонтом на дороге, но черепаха была так велика, что они просто перетащили ее через труп. Больная нога Джона подкосилась, но Гренн схватил его и оттащил назад, сказав:

— Не высовывайся так.

— Барьер надо было поставить, вот что. — Джону мерещилось, что топоры уже рубят дерево — или это у него в ушах звенело от страха? — Давай, — сказал он Гренну.

Гренн, кряхтя, уперся плечом в бочонок. Оуэн и Малли пришли ему на подмогу. Вместе они сдвинули бочонок на фут, потом на другой — и вдруг он исчез.

Они услышали, как он ударился о Стену на пути вниз. Потом раздался куда более громкий треск расколотого дерева, сопровождаемый истошными воплями. Атлас радостно заорал, Оуэн пустился в пляс, Пип, посмотрев вниз, крикнул:

— А черепаха-то кроликами начинена! Глядите, как улепетывают.

— Еще, — рявкнул Джон, и Гренн с Кегсом спихнули вниз еще один бочонок.

В конце концов они разнесли в щепки всю переднюю часть черепахи. Одичалые выбирались из-под нее с другого конца и сломя голову бежали к лагерю. Атлас стрелял им вслед из арбалета, прибавляя прыти. Гренн ухмылялся в свою бородищу, Пип острил напропалую, и никому из них нынче больше не грозила смерть.

Но завтра… Джон взглянул в сторону палатки. Из двенадцати бочонков с гравием осталось восемь Джон ощутил внезапно, как он устал и как болит у него нога. Надо поспать — хотя бы пару часов. Сходить к мейстеру Эйемону за сонным вином, оно ему поможет.

— Я спущусь вниз, в Королевскую башню, — сказал Джон. — Зовите меня, если Манс опять что-нибудь придумает. Пип, Стена остается на тебя.

— На меня? — сказал Пип.

— На него? — сказал Гренн.

Он с улыбкой ушел от них и спустился вниз в клети.

Чаша сонного вина действительно помогла ему. Не успел он растянуться на узкой койке в своей каморке, как сон овладел им, и Джону стали сниться голоса, крики и зов боевых рогов — единственная протяжная нота, долго висящая в воздухе.

Когда он проснулся, за бойницей, заменявшей ему окошко, было черно, а над ним стояли четверо незнакомых мужчин. Один из них держал фонарь.

— Джон Сноу, — отрывисто молвил самый высокий, — надевай сапоги и ступай с нами.

Со сна Джон первым делом подумал, что Стена в его отсутствие каким-то образом пала, что Манс послал великанов или еще одну черепаху и взял ворота. Но потом он протер глаза и разглядел, что незнакомцы одеты в черное. Ночной Дозор!

— Куда я должен идти? Кто вы?

По знаку высокого двое других стащили Джона с кровати и повели вверх по лестнице в горницу Старого Медведя. У огня стоял мейстер Эйемон, опираясь на свою трость из тернового дерева. Тут же находился септон Селладор, как всегда под хмельком, и сир Уинтон Стаут мирно спал на подоконнике. Остальных братьев в комнате Джон не знал — всех, кроме одного.

Сир Аллисер Торне, безукоризненно опрятный в отороченном мехом плаще и начищенных сапогах, сказал кому-то:

— Вот он, предатель, милорд. Бастард Неда Старка из Винтерфелла.

— Я не предатель, Торне, — холодно ответил на это Джон.

— Это мы еще увидим. — В кожаном кресле за столом, где Старый Медведь писал свои письма, сидел массивный, с отвисшими щеками человек. — Еще увидим. — Надеюсь, ты не станешь отрицать, что ты Джон Сноу, побочный сын Старка?

— Лорд Сноу, как он себя величает. — В колючих глазах худого, жилистого сира Аллисера сейчас светилось веселье.

— Это вы прозвали меня Лордом Сноу, — возразил ему Джон. Сир Аллисер в бытность свою мастером над оружием в Черном Замке всем новобранцам раздавал клички. Старый Медведь отправил Торне в Восточный Дозор, Что-у-моря. Значит, все эти люди, должно быть, из Восточного Дозора. Ворон долетел до Коттера Пайка, и тот послал помощь. — Сколько человек вы привели с собой? — спросил Джон человека за столом.

— Спрашивать буду я, — ответил тот. — Тебя обвиняют в клятвопреступлении, трусости и дезертирстве, Джон Сноу. Признаешь ли ты, что бросил своих братьев погибать на Кулаке Первых Людей и примкнул к одичалому Мансу-Разбойнику, объявившему себя Королем за Стеной?

— Бросил?! — Джон чуть не поперхнулся этим словом.

— Милорд, — вступился за него мейстер Эйемон, — мы с Доналом Нойе обсудили это дело, когда Джон Сноу вернулся к нам, и его объяснения нас вполне удовлетворили.

— Ну а я не удовлетворен, мейстер, — ответил брыластый. — Я желаю выслушать эти «объяснения» сам.

Джон подавил свой гнев.

— Я никого не бросал. С Кулака я ушел вместе с Куореном Полуруким, чтобы произвести разведку на Воющем перевале, и к одичалым перешел тоже по приказу. Полурукий опасался, что Манс нашел Рог Зимы…

— Рог Зимы? — хмыкнул сир Аллисер. — А их снарков тебе заодно не приказывали пересчитать, Лорд Сноу?

— Нет, зато я сосчитал их великанов.

— «Сир», — рявкнул брыластый. — Добавляй «сир», когда говоришь с сиром Аллисером, а ко мне обращайся «милорд». Мое имя Янос Слинт, я лорд Харренхолла и буду командовать Черным Замком до возвращения Боуэна Мурша с его гарнизоном. Так что изволь соблюдать учтивость. Я не допущу, чтобы бастард какого-то изменника дерзил помазанному рыцарю. — Он наставил на Джона свой мясистый палец. — Признаешь ли ты, что сожительствовал с одичалой?

— Да, милорд. Признаю. — Память об Игритт была еще слишком свежа, чтобы от нее отречься.

— Должно быть, это Полурукий приказал тебе спать с этой немытой шлюхой? — вставил сир Аллисер.

— Она не была шлюхой, сир. Полурукий приказывал мне исполнять не колеблясь все, что одичалые ни потребовали бы от меня… но должен признаться, в этом случае я зашел немного дальше, чем следовало. Эта женщина… не была мне безразлична.

— Стало быть, ты сознаешься, что нарушил свой обет? — сказал Янос Слинт.

Половина братьев из Черного Замка посещала Кротовый городок, чтобы «поискать зарытых сокровищ» в тамошнем борделе, но Джон не желал бесчестить Игритт, сравнивая ее с этими девками.

— Да. Я признаю, что нарушил свой обет с женщиной.

— Милорд! — тряся щеками, напомнил Слинт. Сложением он не уступал Старому Медведю, и лысиной тоже не уступит, если доживет до его лет. Половина волос у него уже вылезла, хотя больше сорока ему не дашь.

— Да, милорд. Я путешествовал вместе с одичалыми и ел с ними, как наказывал мне Полурукий, и делил постель с Игритт. Но я клянусь, что никогда не предавал своих братьев. Я убежал от магнара, как только смог, и никогда не обращал оружия против своих.

— Сир Глендон, — приказал Слинт, сверля Джона своими маленькими глазками, — введите другого пленника.

Сир Глендон был тот самый высокий человек, который вытащил Джона из постели. Четверо других вышли вместе с ним и вернулись с маленьким желтолицым человечком, скованным по рукам и ногам. Бровь у него была только одна, усы над губой напоминали грязное пятно, лицо посинело и распухло от побоев, нескольких передних зубов недоставало.

Люди из Восточного Дозора грубо швырнули его на пол, и лорд Слинт процедил:

— Это тот, о ком ты говорил?

Пленник поморгал желтыми глазами.

— Он самый. — Только теперь Джон узнал в нем Гремучую Рубашку, который без своих доспехов казался совершенно другим человеком. — Тот самый трус, что убил Полурукого, — продолжал одичалый. — В Клыках Мороза это было, когда мы выследили и поубивали остальных ворон, одного за другим. Мы бы и этого убили, но он молил пощадить его жалкую жизнь и обещал перейти к нам, если мы его примем. Полурукий поклялся, что прежде увидит его мертвым, и тогда волк разорвал Куорена на куски, а вот этот перерезал ему глотку. — Он осклабился своим щербатым ртом и сплюнул кровью под ноги Джону.

— Итак? — резко осведомился Янос Слинт. — Ты будешь отрицать это? Или заявишь, что Куорен сам приказал тебе убить его?

— Он сказал… — Слова застревали у Джона в горле. — Он сказал, что я должен исполнять все, чего бы они ни потребовали.

Слинт обвел глазами своих людей.

— Этот юнец, кажется, думает, что у меня вместо головы репа?

— Ложь тебя не спасет, Лорд Сноу, — предупредил сир Аллисер Торне. — Мы заставим тебя сказать правду, бастард.

— Я говорю правду. Наши кони выбились из сил, и Гремучая Рубашка шел по пятам за нами. Тогда Куорен приказал мне притвориться перебежчиком. «Ты не должен колебаться, чего бы они от тебя не потребовали», — сказал он. Он знал, что они велят мне убить его. Гремучая Рубашка убил бы его в любом случае, он и об этом знал.

— Ты будешь утверждать, что прославленный Куорен Полурукий боялся вот этой мрази? — фыркнул Слинт, глядя на Гремучую Рубашку.

— Костяного Лорда все боятся, — заявил одичалый, но умолк, получив пинок от сира Глендона.

— Я этого не говорил, — возразил Джон.

— Я слышал, что ты сказал! — Слинт стукнул кулаком по столу. — И вижу, что сир Аллисер составил о тебе верное мнение. Твой бастардов язык лжет, но я не потерплю этого. Вашего однорукого кузнеца ты сумел надуть, но Яноса Слинта не надуешь! Янос Слинт не так легко проглатывает ложь. Думаешь, у меня голова капустой набита?

— Я не знаю, чем набита ваша голова, милорд.

— Наглости нашему Лорду Сноу не занимать, — вмешался сир Аллисер. — Он убил Куорена так же, как его дружки убили лорда Мормонта. Я не удивлюсь, если узнаю, что все это — части одного заговора и Бенджен Старк тоже приложил к этому руку. Насколько нам известно, он сейчас сидит в шатре Манса-Разбойника. Вы знаете, каковы эти Старки, милорд.

— Слишком даже хорошо знаю, — сказал Слинт.

Джон снял перчатку и показал им свою обожженную руку.

— Я обжег ее, защищая лорда Мормонта от упыря, а мой дядя был человеком чести и ни за что не нарушил бы своей присяги.

— Так же, как и ты? — насмешливо спросил сир Аллисер.

Септон Селладор прочистил горло и сказал:

— Лорд Слинт, этот юноша отказался принести свою присягу в септе, как подобает, и отправился за Стену, где произнес ее перед сердце-деревом. Он сказал, что там живут боги его отца, но тем же богам молятся и одичалые.

— Это боги Севера, септон, — вежливо, но твердо молвил мейстер Эйемон. — Милорды, когда Донал Нойе был убит, Стену оборонял вот этот юноша, Джон Сноу, и он удержал ее против всей ярости диких орд. Он показал себя отважным, верным и изобретательным воином. Если бы не он, вы бы нашли здесь Манса-Разбойника, лорд Слинт. Вы очень несправедливы к нему. Джон Сноу был личным стюардом и оруженосцем лорда Мормонта, и получил он эту должность потому, что лорд-командующий считал его многообещающим молодым человеком. Как считаю и я.

— Многообещающим? — повторил Слинт. — Однако обещания могут и не сбыться. У него на руках кровь Куорена Полурукого. Вы говорите, что Мормонт доверял ему — ну и что же? Я-то знаю, каково это, когда тебя предают люди, которым ты доверяешь. И знаю, на что способны волки. — Он снова направил палец в лицо Джону. — Твой отец умер как изменник.

— Моего отца подло убили. — Джону было уже все равно, что говорят о нем самом, но поливать грязью имя отца он не позволит.

— Убили? Ах ты, наглый щенок, — побагровел Слинт. — Король Роберт еще остыть не успел, когда лорд Эддард задумал зло против его сына. — Он встал и оказался ниже, чем Мормонт, но широким в плечах и груди, со столь же объемистым животом. Его плащ скрепляло маленькое золотое копье с красным эмалевым наконечником. — Твой отец умер от меча, поскольку был знатным лордом и десницей короля, но для тебя и петли хватит. Сир Аллисер, поместите этого предателя в ледяную камеру.

— Мудрое решение, милорд. — Сир Аллисер взял Джона за локоть, но Джон вырвался и схватил рыцаря за горло с такой яростью, что оторвал его от пола. Он задушил бы Торне, если бы люди из Восточного Дозора не оттащили его прочь. Торне отшатнулся назад, потирая шею, на которой остались следы от пальцев Джона. — Вы сами видите, братья. Этот мальчишка — одичалый.