Глава 39
Объект номер один
Главное управление охраны размещалось на Лубянке в главном здании. Оно состояло из трех управлений – охраны Сталина, охраны членов Политбюро, охраны Московского Кремля и правительственных объектов.
Личная охрана была положена всем членам Политбюро, и никто от нее не отказывался. На семьи это не распространялось, даже на детей Сталина. Покушений на первых лиц, слава богу, не было, но, учитывая международную обстановку и активную работу против СССР западных спецслужб и их прихвостней, вполне могли быть. Так что охрана была делом вовсе не шуточным.
Вместе с охраной на Ясного свалилось гособеспечние всем необходимым членов Политбюро. Это машины – каждому положено по две штуки, на себя и на семью. Как правило, «ЗИСы», но многих возили трофейные немецкие бронированные автомобили. У Круглова была машина Геринга. Кому-то достался автомобиль от самого Гитлера.
Был авиационный правительственный отряд Главного управления охраны. Также все члены Политбюро имели свои специальные вагоны для разъездов.
Ну и государственные дачи. Как правило, они располагались недалеко от Москвы в специальных поселках, имели обширные сосновые территории. Ясному приходилось бывать на даче у Микояна, Ворошилова, где все было очень скромно и без изысков. Никто не качал права, требуя роскошного убранства. Только Хрущев, когда приехал в Москву, стал донимать Ясного, чтобы на его даче поставили фонтан:
– У меня же в Киеве был фонтан.
И выцаганил фонтан, правда, без рыбок и лебедей.
Конечно, основное внимание уделялось объекту номер один – Сталину. Старшим группы личной охраны был подполковник Михаил Старостин. В ближний круг подбирались очень хорошо физически подготовленные, снайперски владеющие оружием, обученные тактике, с отличной реакцией и психологически безукоризненные отважные офицеры, готовые в любой момент закрыть вождя своим телом. Дальний круг, использовавшийся для охраны подступов, проведения массовых мероприятий, обеспечения безопасности передвижения объекта, состоял уже из обычных сотрудников.
Обслуга Сталина, пищеблок, уборщицы, консьержки – все проходили по ведомству охраны и являлись сотрудниками МГБ. Все были проверены по тысяче раз. Служба следила за санитарным, радиологическим состоянием помещений, продуктов. Отравления – это самый старый способ борьбы с конкурентами во власти.
После ухода Власика распоряжение всем этим хозяйством легло на плечи Ясного. И основным объектом стала Ближняя дача. Последние пару лет Сталин практически перестал появляться в Кремле. И все совещания проводил в Кунцеве.
Это был достаточно скромный дом. Там были спальная, несколько комнат, где никогда он не жил. И, главное, кабинет. Там вождь работал. Там принимал гостей, сидя в глубоком кожаном кресле. Заседания Политбюро проводил во главе длинного стола, который был и обеденным. Диван с кожаной обивкой служил ему кроватью.
На даче был отличный парк. При входе на территорию стояла комендатура с охраной.
В течение дня, решив массу вопросов, связанных с руководством МГБ, каждый вечер Ясный приезжал на Ближнюю дачу, проверял несение службы, располагался в комнате охраны в главном корпусе вместе со Старостиным. В любой момент мог позвонить секретарь Сталина или сам Хозяин и передать срочные указания. Самая активная работа начиналась ближе к ночи.
Сталин обычно вставал в одиннадцать-двенадцать, поскольку работал до двух-трех часов ночи.
Еще во время службы на Украине Ясный однажды ночью засиделся у Хрущева.
– Никита Сергеевич, давайте расходиться? Пока до дома доберемся – четыре часа будет.
– Одну минуту, – Хрущев взял трубку ВЧ, позвонил Поскребышеву, осторожно спросил: – Александр Николаевич, как он, сидит?
– Сидит.
Через двадцать минут Хрущев повторил звонок. Услышал тот же ответ. Повесил трубку и вздохнул:
– Значит, и нам сидеть.
Сталин спокойно мог высшим чиновникам позвонить в три часа ночи. Поэтому руководители министерств и ведомств вели ночной образ жизни в ожидании звонка. Часто по накопившимся вопросам вождь давал указания – прибыть к 23 часам следующим товарищам.
Уже полночь, а Сталин и его ближний круг – Молотов, Берия, Ворошилов, Маленков – сидят, чай пьют. А ночью им подают ужин. В ходе разговоров они решают накопившиеся вопросы. Иногда тут же решения оформляются. Вызовут из приемной секретаря и диктуют ему текст. Машинистка сразу печатает. На следующий день выходит Постановление Политбюро.
Когда вождь был в хорошем настроении, то любил пошутить. Иногда, правда, шуточки были с последствиями.
В начале апреля 1948 года состоялся дружественный футбольный матч с чехами. Ночью в комнате Старостина зазвонил телефон. Маленков приказал:
– Ну-ка, зайди.
Охранник бегом припустился по коридору. И вошел в кабинет Хозяина, где заседал малый круг.
– Мы тут прослушали, – посетовал Сталин. – Узнай, чем кончилась футбольная игра.
Старостин тут же позвонил в Спорткомитет. Там сообщили с грустью и обреченностью:
– Проиграли мы.
Узнав об этом, властители страны возмутились – что за позор. И Сталин приказал немедленно представить пред его очи председателя Спорткомитета Николая Романова.
Того, как назло, ни на рабочем месте, ни дома не было. Подняли несколько групп сотрудников МГБ на поиск. Вечер поздний – где его носит? Вспомнили, что Романов – заядлый театрал. И вскоре его извлекли из Малого театра.
Сталин пристально посмотрел на него и вкрадчиво поинтересовался:
– Кто ты такой?
– Председатель Спорткомитета Романов, – по-военному доложился глава спортсменов СССР.
– Проиграла твоя футбольная команда.
– Но мяч круглый же, – попробовал отшутиться Романов. – Поди, узнай, куда покатится.
– А он четырехугольный должен быть? – поинтересовался Сталин. – Чтобы тебя четыре раза выгнать?
– Но чехи. Братья же.
– Тот, кто братьев побеждает, становится бо́льшим братом. Нет, ты не начальник Спорткомитета.
Раздавленный Романов отбыл восвояси. А руководители начали судить-рядить, кем его заменить. Тут подал голос Берия:
– «Динамо» хорошо играет. Его Аполлонов курирует.
Аполлонова вытащили на разговор на дачу – его найти было куда легче, он сидел в своем кабинете, ожидая подобных звонков.
– Ты кто такой? – спросил его Сталин.
– Командующий внутренними войсками генерал-полковник Аполлонов! – вытянулся по струнке генерал.
– Нет. Ты начальник Спорткомитета.
Тут же был составлен указ – назначить председателем Спорткомитета. Освободить от должности заместителя министра.
Аполлонов пострадал – после командующего должность никакая. Но звание ему оставили и в конце 1950 года вернули на старое место службы.
Самое интересное, что в большинстве случаев такие спонтанные решения вполне потом оправдывали себя. Тот же Аполлонов сильно подтянул Спорткомитет, и советские спортсмены отлично показали себя на многих международных соревнованиях…
Раньше Ясному приходилось видеть Сталина довольно редко. Теперь общался каждый день. И все больше проникался уважением к этому человеку. Сталина любили все окружающие. От него исходил какой-то магнетизм. Он был спокоен, обладал тонким чувством юмора. Мог быть внимательным. Был справедлив, ценил специалистов. Уникальный администратор, он с ходу вникал во все проблемы, изыскивал силы, средства для их решения и контролировал до успешного завершения. Фанатичный государственник, для блага Родины он жертвовал очень многим. И многими. Он был порой чересчур жестким, но никогда бессмысленно жестоким.
Иногда он раскрывался, и наружу проглядывала его мудрая, мечущаяся душа.
Однажды Сталин выразил желание, чтобы на Ближней даче был лимонарий. Ясный соединился с министром строительства Райзиным. Оранжерея была возведена быстро и в лучшем виде. Посадили разные сорта лимонов, вскоре они прижились. В оранжерее девушка-специалистка постоянно наблюдала за температурным режимом, чтобы лимоны не увяли. Просыпаясь утром, Сталин всегда заходил туда и, зажмурившись, вдыхал лимонный запах. Очень любил там бывать. Фактически это единственный объект роскоши, который был на Ближней даче.
Ясный шел со Сталиным однажды по даче.
– Идем посмотрим, как растут лимоны, – улыбнулся Сталин.
Вошли. Вождь прикоснулся к лимону, понюхал и о чем-то глубоко задумался.
Война далась Сталину тяжело. Здоровье его ухудшалось. И он ощущал, что движется к финишу. Росла его подозрительность, следствием которой явились знаменитые процессы. Но он продолжал неустанно работать. И гнать страну железной рукой вперед, на максимально возможной скорости. Многие хотели бы притормозить, почивать на лаврах. Но вождь знал – останавливаться и расслабляться нельзя. Он будто хотел создать такой задел на десятилетия, который не удастся растратить его легкомысленным наследникам.
Возможно, понимая это и ощущая убывающие силы, он старался здраво оценить перспективы страны и свое окружение. Пребывая на вершине, он допускал конкуренцию различных властных группировок, считая, что это идет на пользу делу, и зная, что в любой момент может остановить свару. А после него? Не раздерут ли они в борьбе за власть страну? Надо как-то решать вопрос о власти. Но не видел достойных преемников.
На Пленуме ЦК он прочитал заявление с просьбой освободить его от должности Генерального секретаря, сославшись на возраст, болезни и наличие молодых, талантливых, кто его заменит, – правда, ни на кого не указал.
Это был шок. Засуетился Маленков:
– Товарищ Сталин, как мы без вас?! Просим остаться! Мы к вам привыкли.
Он был сильно напуган – Сталин был для него все.
А мог ли Сталин быть уверенным в других соратниках? Вряд ли. Некоторых он начал отдалять. Устроил встряску Берии, намекнув, что тот ответственен за царящий в Грузии произвол и за мингрельское дело. Резко изменил отношение к главному торговцу СССР Анастасу Микояну, почуяв в том червоточинку. В итоге оказался прав – Микоян сильно усердствовал потом в разоблачении культа личности. На том самом Пленуме впервые Микояну не досталось места в президиуме, и пришлось сидеть в первом ряду. А когда он сделал какую-то реплику, Сталин на него посмотрел пристально:
– Э, Микоян, старый армянин. Я тебя знаю. Ты американцам подыгрываешь. В их мешок работаешь.
Перед этим Микоян летал в США, и там его уломали на контракт в ущерб СССР. А вождь таких вещей не терпел.
Уходили дни и месяцы. Сталин жил, замкнутый Ближней дачей и очень редкими поездками в Кремль. И, казалось, осознавал, что зашел в какой-то тупик, выйти из которого не успевает.
