Погуляв, пошумев по вольной Украине, истребив в ней жидов да петлюровцев, нечисть панскую да сволочь интеллигентскую, окруженный полками верными, Богунским да Таращанским, помирал батько Щорс. Целовал он свою саблю верную, закрывал он очи орлиные, и отлетела красная душа в царство вечной Коммунии. И заплакали полки верные, таращанцы да богунцы закручинились, и сказали они: «Прощевай, батько Щорс!» И ушли, попрощавшись с могилою. Все ушли – лишь один не смог, Петро Невеличкин, лихой боец. Все кропил могилу горючей слезой: «На кого же ты, батько, оставил нас? Куда ж мы без тебя, батько, денемся?»

Ровно в полночь, дрогнув, разверзлась земля, и вышел из могилы батько Щорс. И сказал он Петру Невеличкину: «Без меня вы со света не сгинете. Много контры еще предстоит рубать, но и сабли у вас будут вострые. Много долгих дорог предстоит пройти, но и кони у вас будут сильные. Много страданий на вашем пути, но и будут сердца ваши твердые. А за то, что рыдал ты здесь дольше других, что кропил ты слезами могилу мою, то и вот тебе, хлопче, подарок мой – шапка звездная, красноармейская. От самого Ленина присланная, на сердце моем ношенная, мои думы тайные ведавшая. Не простая та шапка, волшебная. Ни штык, и ни пуля ее не возьмет. А коль трудно придется, смерть глянет в глаза, ты одень ее тотчас на голову. И для всех врагов станешь невидимым. Но помни! Лишь три раза можно шапку надеть! Только три раза!..»

Подлетел к батьке Щорсу тут конь вороной, ноздри искры сыплют, копытом бьет. Батько Щорс напослед благословил Петра троекратным холодным лобзанием. Земли не коснувшись, взлетел в седло, гикнул на всю Украину, да и оборотился в камень. Так он и сейчас стоит над Украиной вольной, над Днепром широким, да над славным городом Киевом.

А Петро Невеличкин, боец удалой, спрятав на сердце шапку заветную, пошел верстами мерить дороги войны, пошел биться за царство Коммунии. Много всяких страданий он повстречал, только сердце его было твердое. Много разных дорог довелось пройти, только ноги коня были сильными. Много контры ему довелось рубать, только сабля его была вострая.

А однажды пришла и к нему беда. Кулачье, сила злая, взбунтовалася. Продотряд, с Невеличкиным посланный, окружила и стала со всех сторон. Мужики с топорами да с вилами, голоногие бабы с ухватами – воют страшно и лезут неистово, хлеб забрать свой назад они силятся, а бойцов-продармейцев повырубить. И стрелял продотряд, да патронов уж нет. И рубил продотряд, да уж силы ушли. Видит Петр Невеличкин, что смерть пришла. Вспомнил он про шапку заветную. От сердца достал, целовал звезду. Целует звезду он и чувствует – будто рядом с ним стоит батько Щорс, лобызая устами холодными. Одел шапку – и стал он невидимым. И ушел мимо своры бунтующей. Шел две ночи – два дня через вражий стан, а как третья заря заалелася, так и вышел он прямо к буденновцам. И победно назад воротилися. Схоронили героев замученных. Хлеб опять отобрали до зернышка. А враждебную силу кулацкую наказали бойцы лютой смертью.

Долго ль, коротко ли, то не мне судить. Пуще прежнего контры рубать пришлось, пуще прежнего вышло дорог пройти, пуще прежнего выпало горя познать. А тут и другая беда пришла, да такая, что прежняя – полбеды. Принесло казаков на лихих конях, и крушат они силу красную. А Петро Невеличкин, красный командир, прямо казакам на пути попал. Как узнали его, ощетинились, на его отряд скачут с воплями: «Ну, Петро Невеличкин, красный командир, уж теперь-то ты не уйдешь от нас! Уж сейчас-то вспомнишь ты Тихий Дон, наши бабы да деды тебе вспомнятся!» Кликнул он отряд – да полег отряд. Шпоры дал коню – да подстрелен конь. Побежал бегом – настигает враг. Настигает и острые сабли занес. Вспомнил тут Петро шапку заветную. От сердца достал, целовал звезду. Целует звезду он и чувствует, будто батько Щорс во второй уже раз лобызает устами холодными. Как надел он шапку, так вмиг исчез, не нашла его свора казацкая. Поскакали кругом, потыкались палачи и псы, и ушли ни с чем. А Петро Невеличкин тачанку брал, выпрягал из нее лошадь быструю, и понесся вперед, только ветер свистит, туда, где полки стоят красные. Кликнул он полки, и пошли полки. Сокрушили силу казацкую. Банду псов-палачей поприкончили. А полегший в сраженье геройский отряд схоронили в степях со славою.

Снова минуло долго ль, коротко ли. Много сабель затупилось да сломалося. Много сильных коней поменять пришлось. Много твердых сердец искрошилося, а что выдержали – стали как булат. И пришла к Петру беда новая. Да такая, что прежняя – полбеды. Комиссара Петра Невеличкина в лютый плен захватили белые. Контры самые-самые страшные, офицеры-золотопогонники. От таких ни сбежать, ни пощады ждать. Захватили в исподнем, спящего – ни нагана, ни шапки нет Щорсовой. Вкруг него стоят, ухмыляются. Мол, ну что, комиссар, вот и смерть пришла. «Вспоминай, комиссар, сколько душ загубил. Вспомни, скольких невинных ты жизни лишил. Нынче или ты Богу ответ за них дашь, или дьяволу в вашей Коммунии». Выводили его, к стенке ставили. Капитан уже, было, команду дал. Беляки затворами лязгнули. Дула ихних винтовок в упор глядят, и из каждого смерть подмигивает. Невеличкин подумал: «Была – не была! Выручай меня, шапка заветная! Выручай меня в третий, последний раз! Напряги остаток волшебных сил!» И тому беляку, что командовал, прямо у стены в ножки бухнулся: «Ой ты гой еси, белый офицер! Ты дозволь мне еще хоть чуток пожить. Ты дозволь перед смертью мне слово сказать, мою просьбу последнюю выполни!» – «Говорить – говори, – отвечает беляк. – Если быстро, то так и быть, выполню». «Ты дозволь-ка мне, враг, перед смертью моей свою шапку одеть краснозвездную!» Засмеялся беляк: «Что ж, изволь, комиссар! Хочешь в шапке погибнуть – пожалуйста!»

Принесли ему шапку, стоят и ждут. Пусть потешится – а потом в расход. Он руками дрожащими шапку взял и к губам поднес звезду красную. Звезду он целует и чувствует, будто в третий раз его батько Щорс лобызает устами холодными. Шапку он одел – и невидимым стал, и бегом бежать от врагов-беляков. Только знай рукой шапку поддерживает, чтобы ветер степной с головы не снес. Помнит старые батькины слова, что одеть шапку можно не больше трех раз. Добежал до красных едва живой, когда все его уж оплакали. Собралися красные с силами и на белую сволочь ударили. Гнали их до моря до синего, истребляя без всяческой жалости. Кто-то ноги унес, убежали прочь, к мировым буржуям в прислужники. Ну а кто не унес – во сырой земле или гадов кормит на дне морском.

Победили красные по всей Руси, и настало время привольное! Пуще прежнего всяких страданий нашло – знай, расхлебывай, не соскучишься! Пуще прежнего контры сыскалось кругом – выбирай, кончай – на любой вкус! Пуще прежнего пораскинулось дорог – и шагай, куда скажет партия! И Петро Невеличкин, герой-большевик, вместе со всеми в Коммунию шел. Вечно в первых рядах, на виду, во главе – вел страну путями неторенными. Много всяческой контры отправил в расход, но лишь крепла вера в грядущее. Через множество бед и страданий прошел, только лишь все твердело сердце его. Много разных дорог он исколесил, но становились сильней и сильней моторы, его возившие.

Двадцать лет революции минуло. Седьмое ноября, славный день настал года тридцать седьмого, великого. Петро Невеличкин, герой-большевик, ордена надел – выйти на улицу. Чтоб на Красную площадь пройтись по Москве, посмотреть на парад с демонстрацией. У трибун постоять, на вождей поглядеть, поздравлений от них удостоиться. А потом с пионерами встретиться, рассказать им про славное прошлое, про бои и победы над белыми, как казнили его и расстреливали, как под саблями гибли товарищи, как враги-кулаки в спину целились, как гулял по Украине батько Щорс, истребляя панов да петлюровцев. Гимнастерку достал свою старую – пригодится музею пионерскому. В сундуке отыскал кобуру и кисет – что ж, и им пионеры обрадуются. А на самом донышке сундука вдруг сыскал он шапку заветную – ту, что трижды от смерти его спасла, ту, что дал ему некогда батько Щорс, лобызая устами холодными…

Вышел Петр Невеличкин на улицу. Кругом радостно, транспаранты несут. И решился он вдруг свою шапку надеть, чтобы видели все его прошлое. Пышный чуб расчесал, шапку стал надевать, и тревога внезапная в сердце вошла. Будто слышит он Щорсовы слова: «Помни! Лишь три раза можно шапку надеть!» Страх Петра Невеличкина обуял… Поздно! Шапка уже коснулась волос! Все померкло вмиг, понеслось во мглу, и почудилось, будто бы рядом во тьме встрепенулся, взыграл Щорсов конь вороной – диким хохотом в круговерти заржал, по лицу промел – хлестанул хвостом… И унесся, и сгинул в Коммунии…

Перед ним была стена. И курили золотопогонники, опустив к ноге или взяв наперевес тяжелые винтовки. Капитан усмехнулся:

– Все, надел? Давайте, господа. Покончим с этой процедурой.

Беляки подняли винтовки. Один сказал:

– Надо же! За минуту постарел лет на двадцать!

Второй ответил:

– Вас, поручик, поставить к стенке – и вы постареете.

Капитан недовольно скривился:

– Разговорчики, господа! – и скомандовал: – Товсь!..

Смерть заместителя наркома Петра Федотовича Невеличкина, найденного 7 ноября 1937 года у своего подъезда с пятью винтовочными ранениями, до сих пор остается загадкой. Впрочем, в тридцать седьмом и не такое случалось. Лишь полвека спустя журнал «Огонек» высказал предположение, что это преступление было санкционировано лично Ежовым и связано с убийством С.М. Кирова.

Интересно, что старая буденовка П.Ф. Невеличкина в 1965 г. была найдена в селе Рождественском пионерами г. Мелитополя и передана в местный музей Революции.