В народном суде Красноармейского района слушалось дело о разводе супругов Михеевых. Дело, в общем-то, было заурядным, и судья Кочетков пропускал его через свои руки, как стандартную деталь обычного конвейера. Как обычно, на развод подала супруга, да и мотивы были обычными – не сошлись характерами, муж уделяет мало внимания, разумеется – пьет, и так далее. Привычно протаскиваясь через формальности, Кочетков уже видел конечный результат. Развод, дележ жилплощади, дети остаются у матери, и алименты. Да и что тут могло быть нового? Жену, судя по всему, такое решение удовлетворяло. Муж явно пребывал в ожидании, скорее бы все кончилось – и если даже на самом деле не пьет, то уж сегодня точно напьется. В общем, как обычно. Но вдруг, когда речь зашла о размере алиментов, супруга Михеева потребовала слова:

– Простите, а вы знаете, кто мой муж по профессии?

– Тут же сказано – художник, – не понял, куда она клонит, Кочетков.

– Правильно. Художник. И зарабатывает на жизнь… нет, не на жизнь, а на существование, газетными иллюстрациями и всякими объявлениями. От этих копеек двадцать пять процентов – это что ж получится? И зачем мне эти гроши?

– Ну, гражданка Михеева, – улыбнулся судья, уже знакомый с подобным, – Увеличить алименты закон не позволяет. А подыскивать вашему мужу более высокооплачиваемую работу в компетенцию суда, простите, не входит.

– Я не о том, – отмахнулась Михеева, – Я только еще раз подчеркиваю, что он – художник. Понимаете – художник! Чтобы вы все уяснили, я попросила бы вас взглянуть на его картины. Вот я принесла парочку.

Какой-то родственник с ее стороны достал сверток и принялся распаковывать. Михеев грустно усмехнулся, но продолжал сохранять безучастный вид, укрепив Кочеткова в убеждении, что напьется он сегодня крепко. Газеты и тряпки отпали, и судья посмотрел на картины. Один раз – недоуменно. Второй – заинтересованно. Третий – восхищенно. Этот взгляд, смешанный с искренним удивлением, он перевел на равнодушного Михеева, но обратился все-таки к его супруге:

– Послушайте, да ведь он – гений!

– Совершенно верно, – спокойно согласилась она, – Я об этом вам и толкую. Он – гений.

– И вы, зная об этом, подаете на развод?!

– А вы знаете, что это такое – жить с гением? – скривила она губки. – Никогда не пробовали? То-то же!

О Михееве говорили, будто об отсутствующем, но он, казалось, ничего не слышал и не замечал. То ли это сказывалась гениальная натура, и он витал где-то там, в недоступных смертным собственных мирах, то ли уже мысленно надирался. А супруга продолжала:

– Самое неприятное, что он сам сознает свою гениальность. И любой, кто увидит его картины, тут же признает, что он – гений. А из-за этого семейная жизнь становится уж совсем невозможной.

– Почему же такой гений вынужден зарабатывать на жизнь иллюстрациями и объявлениями? – заинтересовался Кочетков.

– Это что – философский вопрос? Как это… риторический? – ехидно хмыкнула Михеева. Судья подумал-подумал и согласился, что вопрос и впрямь, скорее, риторический. Он протер очки и, стараясь не глядеть на сутулящегося гения, снова обратился к его супруге:

– Так чего же вы хотите?

– Как чего? Алиментов. Те же двадцать пять процентов, но не с его нищенских подработок, а с его основного занятия.

– То есть с выручки от продажи картин?

Она аж скривилась от такой непонятливости:

– Какая ж от них выручка? Кто ж их купит? Ведь он – гений, а не конъюнктурщик какой-нибудь.

– Но чего же вы тогда требуете?!

– Картин. Иначе не получается. Выручки от них можно и через двадцать лет не дождаться. Гений ведь. По стоимости учитывать? Так они бесценны. Поэтому я буду брать алименты продукцией. Двадцать пять процентов из того, что он создаст.

Судья задумался. Дело явно вылезало изо всех стандартных рамок. А Михеева не уставала доказывать:

– В конце концов, я его жена и мать его детей. Имею полное право. Да и странного тут ничего не вижу. Многие алиментщики на копеечных окладах числятся, а основная-то работа у них другая. Вы же их принуждаете к уплате, если это доказано!

Да. Таким боком все выглядело вроде бы благопристойно и даже вполне законно. И судья, все так же пытаясь не смотреть на отрешенную фигуру Михеева, повел дело в этом направлении. Михеев тоже уставился куда-то в пространство, не обращая внимания ни на Кочеткова, ни на суетящуюся супругу, теперь уже бывшую…

Завершение очередной картины Михеев постарался приурочить к получению гонорара с газеты «Медик». Творение, как и все прочие, получалось гениальным, и он тянул, откладывая последние штрихи, чтобы иметь возможность достойно отметить рождение нового детища. Получив деньги, купил несколько бутылок, еды повкуснее и в своей комнатушке сервировал ужин. Потом подошел к мольберту и нанес окончательные, давно выверенные мазки. И поставил подпись. За ужином, в третий или четвертый раз наполняя стакан, вдруг подумал, что этот шедевр был третьим после развода. Значит, следующая, четвертая картина, должна будет уйти в руки ненавистной Машеньки, оттягавшей себе четверть его талантов и всей его дальнейшей жизни. Нет, как и все гении, он не был жадным, а свои картины с легкостью дарил друзьям, приятелям, а иногда и случайным знакомым. Но писать картину, заранее зная, что работаешь по кабальному приговору…

Это было все равно, что обречь ее родиться заведомо в неволе! В неволе у женщины, отравившей такую большую часть его прошлого творчества, отнявшую столько вдохновения. И теперь застолбившую право на будущее вдохновение! Михеев залпом выпил стакан. Налил еще и тоже выпил. А потом расхохотался. Подошел к чистому полотну и выплеснул на него разведенную краску. Следом – другую. Беспорядочно размазал кистями, наугад макая их туда и сюда, создавая хаотическое нагромождение клякс, линий и пятен. Через пятнадцать минут поставил подпись и снова рассмеялся. И поднял стакан за грядущее творение, замысел которого вынашивался им уже давно. Которое будет теперь не четвертым, а пятым, а значит – опять свободным.

Признание к Михееву пришло довольно скоро, потому что лет через пять он спился и умер. Но за это время он сотворил более трех десятков шедевров, за которыми принялись гоняться музеи и коллекционеры всего мира. Много предложений получила и гражданка Михеева, которую упрашивали продать за баснословные сумму скопившиеся у нее десять полотен ее бывшего мужа. Уникальную коллекцию работ Михеева в жанре абстракции. Конечно же, все произведения этой коллекции тоже были гениальны.