Добравшись до Бухары, Хряков первым делом сдал в камеру хранения громыхающую вязанку почтовых ящиков. Явка в Ташкенте оказалась завалена всяким хламом, и пришлось тащиться сюда в надежде разыскать каких-нибудь старых знакомых. Сел на скамейку и стал размышлять, куда податься. Невольно подумалось, что сейчас делает Марьяна Голопупенко…

Избавиться от нее майор сумел еще в Казахстане, на станции Челкар. Как раз перед этим он снизошел к настойчивым просьбам дивчины и разрисовал ей заднее место домиками и паровозами. Получилось, вроде бы, неплохо – даже подумал, что Татьяна Петровна, его школьная учительница по рисованию, наверное, похвалила бы такой успех, потому что обычно у него получалось еще хуже. Кажется, Марьяне тоже понравилось. Хотя может, просто возбудилась от щекотки фломастеров. А чуть позже, когда глядели в окно на приближающуюся станцию, Василий задумчиво вздохнул:

– Эх, жаль, что сейчас времени нет. Но на обратном пути надо будет здесь обязательно остановиться.

– А шо тут тоби треба? – томно проворковала разведчица, выразительно потираясь о него сзади и норовя куснуть за ухо.

– Да понимаешь, тут открыли новый метод лечения СПИДа, стопроцентные результаты дает. Нет, не подумай, что я больной, говорят – просто вирусоноситель, это не очень опасно…

За спиной что-то сдавленно хрюкнуло, пискнуло, метеором просвистело по вагону – а через минуту Василий уже увидел Марьяну, во всю прыть несущуюся с вещами через вокзальную площадь. Окинув взглядом кучку домишек посреди степей, удовлетворенно отметил, что с одним анализом она тут не меньше недели заторчит. А если еще обратят внимание на домики с паровозами, то и гораздо дольше… Поколебавшись, оставил на заборе один из своих почтовых ящиков – вдруг соскучится, написать захочет.

А вот отделаться от латыша никак не удавалось. С прибалтийской аккуратностью и пунктуальностью так и увязался за ним от самого Ташкента. И даже когда майор терял его из вида, то все равно где-нибудь поблизости чувствовал по запаху. Он и сейчас уселся на лавочке неподалеку и делал вид, что внимательно читает газету «Ригас Балтс» месячной давности. Хряков тоже сделал вид, что не замечает его, и отправился в город.

В Бухаре вовсю бурлила предвыборная кампания – готовились к выборам в областной гарем. Все стены, заборы, автобусные остановки были заклеены плакатами и листовками с похожими друг на дружку фотографиями кандидаток, закрытых чадрами, описаниями их прелестей и предвыборными программами. Одни обещали как следует ублажать господина, чтобы он всегда был добрым к народу и никого не обижал. Другие – использовать все свое гаремное влияние на господина для улучшения положения трудящихся и снижения налогов. Третьи – твердо загнать господина под каблук и проводить через него прогрессивную политику.

По партийным спискам предлагались готовые гаремные фракции и демонстрировались избирателям целые шеренги физиономий в чадрах. Коммунисты выставляли старых, заслуженных большевичек, партийных и советских работниц, участниц Отечественной войны и преподавательниц кафедр марксизма-ленинизма. Они обещали закатывать господину скандалы за любую попытку реставрации капитализма, уговаривать его на вступление в компартию, вернуть на прилавки колбасу по два двадцать и талоны, по которым она будет продаваться.

Демократы выдвигали когорту политических проституток, большей частью фригидных и готовых друг дружке глотки перегрызть, но умеющих хорошо работать языком и старающихся привлечь избирателя тем, что на рынке вместо продуктов появятся рыночные отношения. Кроме того, они обещали вскружить голову господину до состояния радикальных реформ и гарантировали даже свободу печати хвалить их, сколько влезет. Сторонницы Либерально-Демократической партии собирались восстановить Великую Бухару в границах 1598 года и нарожать батыров для укрепления обороноспособности. А плакаты партии «Яблоко» изображали мудрую даму, протягивающую глупому мужчине-правителю яблоко с древа познания. При этом пояснялось, что только они могут научить господина правильно руководить областью и собираются капризничать при любом несогласии с их мнением.

По одномандатным округам выдвигалось по одной ман… то есть, кандидатуре: победительница конкурса «Мисс Бухара», знатная хлопководка, выдвиженка наркомафии, солистка оперного театра… Полным ходом шла заборная война компроматов – по всему городу, перехлестываясь и наезжая одна на другую, виднелись надписи, сделанные баллончиками с краской. О том, что у той-то из кандидаток кривые ноги, вторая страдает дурной болезнью, третья – дочь шакала, поскольку ее мамаша была подвержена зоофилии, а коммунистка спекулирует на бирже акциями протеста.

Согласно решению городских законодателей, в целях экономии средств одновременно с гаремом выбирали и евнухов. Поэтому рядом с перечисленными плакатами лепились другие, поскромнее и на более дешевой бумаге – с портретами благообразных мудрых граждан, преисполненных ответственности и интеллекта. Перечислялись их послужные списки и излагались программы искоренять в гареме коррупцию и взятки, повышать нравственность и уровень трудовой дисциплины, ужесточить экономию бюджетных средств на шаровары и благовония, твердой рукой прекратить разворовывание гаремной собственности, строго следить за соблюдением Гаремного Кодекса или обеспечить свободный доступ к гаремным прелестям всем нуждающимся.

Почитав плакаты, Хряков оглянулся. Латыш околачивался здесь же и старательно делал вид, что переводит листовку на латышский язык. Майор пожалел, что не попросил у Марьяны слабительного про запас.

Знакомый с жизнью и обычаями Востока, Василий, конечно же, направился на знаменитый бухарский базар. Попетлял между горами арбузов, грудами дынь и финансовыми пирамидами всяческих фруктов, лишний раз убедившись, что противник не отстает. Задержался у лавок важных менял, пробующих на зуб рублевые бумажки и меняющих фальшивые доллары на фальшивые таньга, фальшивые рупии и фальшивые динары. Здесь же раскинулись мастерские ремесленников. Оружейники выделывали изумительной красоты сабли, кинжалы и минометы. Портные предлагали широкий выбор портов и портянок. Чеканщики чеканили шаг, а гончары лепили туфту.

Чуть поотдаль экстрасенсы заряжали энергией автомобильные аккумуляторы. Седобородый лекарь предлагал людям с пониженной потенцией шпанских мушек, а страдающим бессонницей – мушек цеце. Хряков проследовал дальше, в торговые ряды. Продавалось все, что душе угодно – плоскогубцы и тупоумцы, босоножки и голопопки, махорка «Мальборо» с обрывками «Плейбоя» на закрутку, и жевательные резинки от трусов. От мангалов и котлов тянуло аппетитным дымком – там наваривали прибыль. Пахло пловом, шашлыком и крупными неприятностями. Майор вдосталь налюбовался великолепными коврами для вызова подчиненных и подковерной борьбы, после чего стал протискиваться к центральной площади.

Окруженные гомонящими толпами, здесь плясали дервиши, подогреваемые выкриками разбитного диск-жокея. А рядом хозяин караван-сарая безуспешно пытался впихнуть в свой сарай караван верблюдов. Владелец каравана, аксакал в тюбетейке и сапогах с галошами, оказался знакомым и пел очередную песню о том, как его верблюдов не могут впихнуть в сарай, и как ему не хватает общества молодого горячего джигита, которого в городе Ташкенте увезла белая машина с красным крестом и прекрасной, как газель, бабой в белом халате.

В чайхане по случаю жары подавали зеленый чай, зеленые лепешки и зеленое мясо. Хряков с надеждой стал присматриваться, не соблазнится ли латыш на это угощение, но тот отказался, примостившись в углу и развернув свою «Ригас Балтс». Чайханщик вел увлекательное ток-шоу с многоопытными странниками и бывалыми людьми, после которого посетителям стали показывать танец живота. Большой толстый живот довольно забавно станцевал кадриль, раскланялся, изображая пупком подобие улыбки, и мягко покатился по зрителям собирать деньги. А чайханщик объявил предвыборную дискуссию между представительницами каких-то партий.

Две группы женщин с кошачьими воплями вылетели стенка на стенку и покатились, вцепившись друг в дружку и норовя выцарапать глаза. Клочьями полетели выдранные волосы, которые тут же начали собирать владельцы ковровых мастерских. Чайхана тоже была заклеена избирательными плакатами, и Хряков, с интересом выискивая среди них участниц дискуссии, вдруг наткнулся на очень знакомое лицо. С какой-то из листовок кандидатов в евнухи на него смотрел Курбан Керимов – его платный осведомитель в одной давней операции. Сразу приободрившийся Василий прочитал адрес его предвыборного штаба и решительно зашагал туда, уже не оглядываясь на назойливого латыша.

Штаб у Курбана оказался бедненьким и состоял из нескольких комнатушек на окраине, заваленных уже виденными плакатиками и банками с клеем. Обнявшись со старым приятелем, Василий поинтересовался:

– Что, в придворную политику решил податься? Или думаешь, что там, в закрытом заведении, еще не все разворовали?

– Вай! – обреченно махнул Керимов, – Шансов никаких. Соперники слишком серьезные – один генерал, другой бывший секретарь обкома, третий денежный туз. А мне и наобещать толком нечего, кроме заверений, какими завидными штуками готов ради общества пожертвовать. Но разве это аргумент, это и остальные готовы – место уж больно заманчивое, перспективное.

– Да? Тогда у меня деловое предложение. Ты мне поможешь, а я тебе помогу выиграть.

– Вай, серьезно! – ахнул Курбан. – А как поможешь?

– Ну например, дам тебе греческий паспорт. На фамилию Сикоснакис.

– Почему Сикоснакис?

– Чтоб запомнить было легче.

– Что-то я не понимаю. И что из этого?

– Как что? Во-первых, ты заинтересуешь местных предпринимателей, сможешь пообещать им связи с греческим бизнесом. Чтоб, значит, всякие Онассисы в ваши дыни деньги вкладывали. Во-вторых, посулишь гарему льготные путевки на греческие курорты – что будешь каждое лето задарма всю ораву в Анталью возить…

– Анталья не в Греции.

– Какая разница, ну так на Кипр. Наконец, и избирателям будет лестно, что у них в областном гареме иностранец служит.

– Вай! А потом-то спросят – и насчет путевок, и насчет Онассисов?…

– Да потом тебе какая разница? Когда инаугурацию – или как это у вас называется – пройдешь? Кто же потом о предвыборных обещаниях всерьез вспоминает? А на первое время я тебе литературу про Грецию подброшу – почитаешь, подготовишься, – видя, что Керимов заколебался, взвешивая новые возможности, добавил: – А для подрыва авторитета конкурентов могу еще подкинуть взрывное устройство. Хорошее, украинское, прекрасная специалистка монтировала.

– А тебе какая помощь нужна?

– Да так, пустяки. Проводник через горы, вьючные лошали и припасы на дорогу.

Было заметно, что в душе Курбан уже решился, но все еще боится продешевить:

– Эх, вот если бы ты мне еще связи с Москвой дал! Чтоб для большего веса считали, что за мной стоят иностранные спецслужбы…

– Нет проблем. Так и быть, уступлю тебе десяток наших почтовых ящиков. Сможешь демонстрировать работу на русских сколько хочешь, хоть на базарной площади. Только потребуется машина или ишак, чтобы их из камеры хранения перевезти. Тяжелые, зараза!

– Вай, идет! – обрадовался Керимов. Хлопнув в ладоши, позвал из задней комнаты молодую, интеллигентного вида супругу. Оказывается, она трудилась там над текстом очередной листовки, где свидетельствовала о высоких моральных качествах мужа и на правах очевидицы расписывала великолепие тех его частей, которыми он готов пренебречь ради общего блага. Сунула было на показ Курбану готовую часть работы и объяснить, почему не успела закончить, но он отмахнулся, не читая. Возбужденно объявил, что в связи с новыми обстоятельствами все равно придется переписывать, и велел накрывать дастархан для дорогого гостя.

– Кстати, – попутно поинтересовался майор, – Ты не знаешь, тут кому-нибудь нужен бача? Ну, мальчик для удовольствий. Мне как раз золотишка на дорогу не помешало бы, поэтому возьму недорого.

– Это смотря какой бача.

– Хороший бача. Красивый, стройный, блондин. По-русски, правда, не говорит, но почти все понимает. И очень послушный. Да впрочем, сам посмотри, – показал в окно на латыша, пристроившегося напротив дома под развестстой чинарой, – Пять процентов комиссионных.

– Вай, пятьдесят!

Тут уж хочешь или не хочешь, приходилось следовать исконным традициям Востока и начать торговаться. Часа через три сошлись на пятнадцати и ударили по рукам. Латыш все так же торчал под чинарой и даже не сменил неудобной позы.

– Да, бача и правда хороший – спокойный, терпеливый, – по достоинству оценил Курбан, – За таких хорошую цену можно взять. Кому же его лучше предложить? Старый Юсуп совсем молоденьких предпочитает. Кара-Рустам таких любит, но скряга, мало заплатит. Пожалуй, Толстому Ниязу предложим. Жаль только, что я своих людей разослал плакаты клеить!

– А зачем тебе люди?

– Как зачем? Бачу твоего к Ниязу доставить.

– Да брось ты. Я же тебе говорю – он послушный, сам пойдет.

– Точно? – глянул в окно Керимов, с сомнением рассматривая мускулатуру латыша, – Ну тогда пойдем. Заглянем к Ниязу, потом в камеру хранения, а потом сведу тебя с проводником. Или нет, сначала за ящиками – у Нияза опять торговаться будем, камера хранения может закрыться.

Когда вывели из гаража ишака и двинулись по улице, латыш аккуратно свернул свою «Ригас Балтс» и засеменил следом, стараясь не отставать.