Глава 8
НЕКРОМАНТ И ВЫВЕРТЕНЬ
Жертвы вывертня числом три лежали в городской лечебнице, которая, к величайшему удивлению Ричарда, не только работала, но пребывала в состоянии вполне себе приличном. Располагалась она сразу за особняком градоправителя, занимая невысокое двухэтажное строение весьма скучного вида. Ни тебе колонн, ни ступеней, ни статуй, зато глубокий и тихий подвал, сгодившийся в качестве мертвецкой.
— Первых мы похоронили, — извиняющимся тоном, каковой, как понял Ричард, был для него привычен, произнес Тарис.
Он отчаянно потел, хотя в мертвецкой царил изрядный холод. И отнюдь не благодаря стабилизирующему артефакту. Этот если и работал, то на последнем издыхании, о чем Ричарду немедля сообщил местный медик и в тоне, который подразумевал, что прямой долг Ричарда — вдохнуть в указанный артефакт если не новую жизнь, то силы.
Сил лишних не было.
Совсем не было.
А надежда, что стражники ошиблись, умерла, стоило лишь взглянуть на тело.
Девушка на оцинкованном столе была нага и при жизни довольно симпатична. Конечно, не лайра, далеко не лайра. Кость широкая. Кожа жестковатая, смуглая и с характерной для южан желтизной.
Осматривать тело не мешали.
Тарис вздыхал, прикладывая то к одному глазу, то к другому платок. Нос он заблаговременно заткнул восковыми шариками и теперь шумно дышал ртом.
А ведь не воняло.
Да и сама мертвецкая была вполне себе прилично устроена.
Сводчатый потолок. Десяток ламп, из которых, правда, активировали две — сами понимаете, господин некромант, в нашем захолустье штатный маг бюджетом не предусмотрен. Массивные ванны с сухим льдом. И пара столов для обмывания.
Тележка с инструментом.
— Ее я не трогал. — Медик, представившийся Ганцем, стоял, скрестив руки на груди.
Ричарду он напоминал богомола. Высокий. Тощий. С непропорционально длинными руками и широкими массивными ладонями. Голова приплюснута, вытянута, глаза навыкате.
— Почему? — Ричард не без труда перевернул тело. — Протокол…
— Все очевидно. А родственникам не объяснишь про протокол… они в Деву верят.
— Даже так?
— Провинция-с, — заметил Ганц, будто это что-то объясняло. Впрочем, да, объясняло. Старые Боги ушли со Старой Империей, как представлялось, безвозвратно. А оказывается, тут, в захолустье, еще верили в Деву Светозарную, которая собирает не только души, но и тела, дабы из старых слепить новые. И душу она разделяет, позволив ей родиться и вырасти вновь.
Как-то так.
Главное, что Дева — это из расширенного курса религиоведения, который Ричард посещал… а он уже и не помнил зачем. Но факт, культ ее считался исчезнувшим, однако вот же…
— Но она все одно повреждена. — Ричард отметил характерные следы захвата на шее. Синюшные полосы. Довольно узко расположенные.
Он примерился.
По его руке.
Почти по его, но все одно тоньше. А его рука для мужской была довольно изящною.
— Одно дело повреждения прижизненные. Дева знает, что не всяк волен над телом своим. И другое — глумление посмертное, — менторским тоном заметил Ганц, который наблюдал за действиями Ричарда с легкою усмешкой.
Мол, и без тебя находились умники.
Да, руки у вывертня были изящны, вот только силы в них хватило, чтобы шею свернуть. И не просто свернуть, еще немного — и голову оторвал бы. Вон как легко двигается, позвонки, надо полагать, раскрошены. А на виске характерная дыра.
Хоботок у вывертня твердый.
Крепкий.
Кость пробивает, что игла. А после высасывает мозговое вещество.
— Бедняжка. — Градоправитель закрыл оба глаза. Складывалось ощущение, что стоял он здесь одной силой воли и сила эта вот-вот иссякнет. — Она была такой милой девочкой…
— Вы были знакомы?
Ричард сунул в дыру палец.
Вскрывать?
И навлечь на свою голову обозленную родню несчастной. Подделать вывертня… нет, бредовая идея. Палец погрузился в нечто желеобразное…
Странно.
— Мозговое вещество, — любезно прокомментировал Ганц, подав серый клок ткани.
Очень странно. Спугнули? Нет, вывертень высасывает мозг мгновенно. А от тряпки… да, определенно, пахло миндалем. Характерный аромат для слюны вывертня. И значит, слюну он впрыснуть успел, а мозг не выел?
— Арисса была горничной… служила при доме… тихая… вежливая… очень работящая… — Градоправитель покосился на девушку. — Мне так жаль…
— Как это произошло?
Ричард перешел ко второму столу.
Еще одна девушка.
Лет двадцати с виду… и, похоже, благородные здесь отметились. Кость тоньше, пальцы длинные, да и мозолей на руках не наблюдается. Личико чистое, с изящными чертами. Пожалуй, при жизни она была весьма хорошенькой.
Странно.
Ричард обошел стол.
Эту девушку вскрывали, но…
— Арисса попросила выходной… у нее матушка приболела… конечно, это было очень неудобно, оставаться без горничной накануне большого приема… у нас не так много прислуги. И Милия еще выговорила девочке… Милия очень на нее рассчитывала. И Арисса обещала вернуться.
Ричард приподнял свод черепа.
Мозг отсутствовал, а изнутри кость затянула серая сетка застывшей слизи.
Верно.
Вывертень срыгивает в головы жертв слюну. Зачем — непонятно… но это точно он.
Или нет?
Вывертень голоден. И голод утоляет. Он не грызла, у которой один инстинкт — рвать. А тут… шею просто раздавили…
— …девочка не появилась вовремя. Мы решили, что матушка ее больна серьезно… Милия сказала — уволить, но я… понимаете, мне было жаль Ариссу. Да и у Милии характер… редко кто оставался в доме больше месяца… Арисса у нас год служила.
— Мейстр Ганц, — позвал Ричард. — Скажите, я верно понял, что эти раны были нанесены после смерти?
— Именно.
— А утром нам сообщили… девочка возвращалась к нам… спешила, наверное… задержалась дома… я так думаю… и спешила… а он ее… подкараулил… я приказал утроить патрули…
Бессмысленно, хотя народ должно успокоить.
Ричард разглядывал узкие длинные раны на спине и плечах горничной. Следы когтей? Очевидно. Но зачем? Рвать мертвую. Бессмысленно.
Глупо.
А вывертней отличает почти нечеловеческий, но разум.
И две жертвы за четыре дня? Вывертень был сыт. И понятно, почему он не тронул мозг Ариссы. Но тогда зачем убил? А потом еще и изуродовал мертвое тело? Это было лишено смысла.
На первый взгляд.
И Ричард, глянув на оба тела, неуловимо похожие, принял решение:
— Вскрывайте.
— Благородная лайра, вы просто очаровательны… — У торговца дернулся левый глаз. Надо же, а Грен утверждал, что местные торговцы вовсе совесть утратили. Судя по глазам — не до конца, ибо розовая тряпка с пятью рядами оборок, отделанная ярко-лиловым кружевом и украшенная тремя рядами зеленых пуговиц, сидела криво.
В груди она была тесновата.
На боках — висела.
А подол, несмотря на обилие оборок, был короток. К этому чуду портновского искусства прилагались костяной веер и длинные перчатки с зелеными лампасами. Надо полагать, в цвет пуговиц. Ах да, еще с дюжину нижних юбок.
— Издеваетесь? — я повернулась спиной и вытянула шею, пытаясь оценить вид сзади.
Бесполезно.
Вырез, отделанный атласными розочками — зелеными и лиловыми, достигал поясницы… нет, чем я думала, соглашаясь примерить такое?
Уже ничем.
Я устала от гомона. От людей, которые норовили схватить меня за рукав, от благовоний — их совали прямо под нос, дабы придирчивый покупатель в полном объеме оценил крепость аромата. От попыток затащить меня в лавку, где торговали…
Чем тут только не торговали. Восточный базар? О нет, ни шелков, ни золотых украшений, зато в полном объеме скотина, птица и сельхозпродукция. Почти свежее мясо манило полчища мух, рыба не отставала, правда, душок издавала такой — куда там благовониям… Грен же в этой суматохе чувствовал себя если не как рыба в воде, то почти. Он ловко скользил меж торговыми рядами, успевая одновременно и пробу снимать — а пробовать здесь давали охотно, — и словечком-другим перекинуться, и остановиться в одному ему понятных местах.
Вот лавка травника. Точнее, лавкой это назвать сложно. Больше всего сооружение походило на дощатый деревенский клозет. Только со стен и потолка свисали пучки трав, и владелец — благообразный старец — восседал на табурете.
Короткий обмен знаками.
И в глазах старца мелькает интерес.
Короткий торг. Стопка золотых монет, которая отправляется в сумку, в обмен на махонький флакончик из темного стекла.
…еще одна лавка. Не травник, хотя пахнет здесь именно травами. И лавка расположена на первом этаже крохотного домика. Он возвышается над рыночной площадью этакой башней о трех этажах. И хозяйка башни, узколицая женщина с оттопыренной губой, долго разглядывает нас, прежде чем запереть дверь. Снова торг, на сей раз яростный, а у меня — несколько минут отдыха.
Хватает, чтобы разглядеть сумеречный торговый зал.
Пару зеркал.
В одном отражается худенькая брюнетка с безумным взглядом. И в не менее безумном наряде… в остальных — полки со склянками и банками, содержимое которых весьма и весьма разнообразно. Травки… травки мало интересны. Вот сушеная жаба, кажется. И пара коровьих рогов. Или не коровьих? Какие-то мелкие шарики. Козий навоз? Желтый жир… Светлячки? Живые? Суетятся, толкутся, бьются о стекло.
Я протянула было руку…
— Не стоит, благородная лайра. — Мои поползновения не остались незамеченными. — Шабру чувствительны к магическим потокам. И весьма дороги.
— Не настолько, как слезы единорога…
— Если это и вправду слезы! — Женщина крутила флакончик, на сей раз прозрачный. — Может, расскажете, любезный, как у вас получилось заставить эту тварь плакать?
Светлячки облепили банку.
Они ползали, а я… я вдруг ощутила их слабый далекий интерес. Такой знакомый интерес… голодный… как у каюши…
— Я рассказал ему очень грустную историю. — Грен потупился и протянул серебряную иглу. — Можете проверить… за ваш счет.
— С какой это радости?
Светлячки застыли.
Так, я ничего не делала, но если они…
— Или мы уходим. — Грен вытащил флакон из рук хозяйки. — Боже мой, на свете, в розовом корсете; хоть бы в худом, да в голубом… Думаю, найдутся желающие кроме вас… мне вас порекомендовали знающие люди. Выходит, ошиблись.
Это заявление женщину не испугало. А вот меня… что в этом флаконе? Слезы единорога? Буквально? Или же это просто название чего-то… не знаю чего. Местного наркотика?
— А если я стражу кликну?
— Думаю, ей будет очень интересно узнать, для чего вам понадобились не только слезы, но и ведьмина метелка… — Грен указал на склянку с серыми былинками. — Еще, если не ошибся, здесь есть и краснокаменник. А вот там явно кровь. Девственницы-лайры?
Женщина скривилась.
— Отвод глаз? Или просто пользуетесь, что в вашем захолустье нет никого, кто бы разбирался в редких… ингредиентах? — Грен выделил последнее слово. — Поэтому, милочка, не стоит грозиться… а то ж и небо разорится.
— Двадцать империалов.
— Тридцать…
— Двадцать два… они все равно долго не хранятся.
— Двадцать девять. Думаю, вы сегодня же перепродадите их втрое дороже. Или вчетверо? Альвинийский бальзам на слезах единорога… сколько местные красавицы заплатят за то, чтобы повернуть время вспять?
— Двадцать три… в нашем захолустье не так много людей, у которых имеются деньги.
— Двадцать восемь… немного, но вам хватит…
Сошлись на двадцати пяти монетах, и золото вновь же перекочевало ко мне в сумку, а прозрачный флакон достался дамочке…
— Грен. — Когда мы вышли на улицу, я решилась спросить. — А что такое с…
Он дернул меня за рукав:
— Не здесь…
— Но…
— Клянусь своей бородой, — за бороду он и дернул, проверяя, крепко ли держится, — ничего плохого мы не делаем…
— А незаконного?
Грен одарил меня укоризненным взглядом.
— Закон что дышло. Куда повернул, так оно и вышло.
…была лавка, забитая товаром разнообразным, от золоченых — или золотых? — подносов до чучел певчих птиц. И старик, дремавший на разостланном коврике… полнотелая женщина в белом фартуке и высоком колпаке…
…и наконец, нынешняя лавка, следовало заметить, весьма богатая.
Каменный дом с узкими окнами. Желтые стеклышки.
Узорчатые решетки.
Ковер на полу.
И платья на деревянных манекенах.
Хозяин лавки, который поспешил навстречу дорогим гостям, беспрестанно кланялся, заверяя, что с нами в скромный дом его заглянуло солнце… нам тотчас подали чай со льдом в запотевших стаканах.
Усадили.
…и дальше начался торг, который все длился и длился. А я, попивая чай — признаться, не отказалась бы я и от нормального обеда, — разглядывала выставленные образцы.
…и то самое, розовое с оборками.
…и куда более приличное лиловое.
…и довольно симпатичное даже черное из переливчатой парчи. Спороть бы еще лишнее кружево, и оборки убрать… оборки, похоже, были в моде.
— Вы душу из меня вынимаете, — со слезой произнес торговец.
— Ну что вы! Душа мне без надобности. То ли дело кошелек…
Я потрогала ткань.
Плотная.
И торг завершился, но лавку мы не покинули. Грен, к огромной радости торговца, чья душа, похоже, именно в кошеле с золотом и обреталась, вспомнил, что мне нужна одежда. И начался… нет, не ад, разве что очень изысканный ад, наполненный батистом, кружевом и бесовками-швеями… они окружили меня, что-то говоря, причем одновременно и громко…
Я просто закрыла глаза.
А когда открыла, обнаружила себя в этом… наряде.
— Нет, — это было первое и единственное слово, которое мне удалось выдавить из себя.
— Благородная лайра просто не привыкла к своему облику…
Надеюсь, в этой жизни не наступит момент, когда я привыкну к чему-нибудь подобному. И я решительно повторила:
— Нет.
— Розовый ныне в большой моде… — попытался убедить меня торговец. Интересно, как давно это дивное платье украшает его мастерскую.
— Нет.
— А этот фасон… его шили для благородной лайры Кариссы… — торговец пощупал кружево. — Какие ткани! А строчка… мои девочки ночей не спали…
— Сочувствую. — Я старалась тоном донести как глубину моего сочувствия, так и невозможность дальнейших переговоров. Я уж лучше и дальше в альвинийской рубахе ходить буду. — Отдайте его заказчице.
Лицо торговца исказила печальная гримаса.
— Увы… это невозможно… бедная Карисс… скоропостижно скончалась.
— Какое несчастье, — пробормотала я, избавляясь от платья, для этого понадобилась помощь двух девушек. Нет, если и остальные сделаны по тому же принципу, то… кто будет мне шнуровать корсаж?
Надо заказывать нормальное белье. И не только его.
Знать бы, во что это обойдется…
— Мы все горюем…
Я поверила, что торговец горевал вполне искренне. Не знаю, кем была эта лайра Карисс и от чего она изволила скончаться, но весьма специфический вкус ее ввел несчастного в убытки, и, похоже, немалые.
— Мы можем заказать платья? — Я приняла решение.
Никаких корсажей.
Пуговиц на спине.
И нижних юбок.
Все должно быть просто и строго. Как и подобает если не благородной лайре, то скромной домоправительнице.
Моя, вернее, Тихонова рубаха успела пропылиться и пахла потом. Нет, с одеждой вопрос надо решать. И с обувью.
С бельем.
С тысячей мелочей, которые нужны человеку для нормальной жизни.
— Но… — Торговец прижал облако розового атласа к груди.
— Конечно, — сказал Грен и, подмигнув, заметил: — Если не здесь, то в другом месте. Ормс, конечно, не столица, но и здесь портних хватает… был бы омут, а утопленники найдутся.
В следующие минут десять мне подали бумагу, вполне себе хорошую, пусть и сероватую, но плотную, а к ней — графитовый карандаш. Рисовать худо-бедно я умела, а чтобы набросать рабочую модель, таланта особого не нужно.
Платье домашнее с отложным воротничком.
Кокетка.
Свободная юбка до середины голени длиной. Я видела, местные девицы похожие носят, значит, сильно выделяться не должно.
…и еще одно.
…длинный сарафан.
…пара-тройка блуз свободного кроя.
Юбка-брюки…
— Это для верховой езды? — уточнил торговец, который за моими художествами следил жадно. — Столичная мода?
Я кивнула.
Столица далеко, но… пусть лучше столица, чем мир неведомый или блажь благородной лайры.
Юбка.
И снова юбка, на сей раз узкая, классический карандаш с разрезом сбоку. Что поделать, столичная мода, она такая… странная.
— Вот и все…
Для начала хватит. И не стоит вспоминать собственный мой гардероб, где одних сарафанов было десятка два… за них я заплатила свою цену.
И за туфли.
И за норковый полушубок, подаренный Владом на Рождество… и за… надеюсь, здесь зимы мягкие, потому что шубу я точно не потяну.
— Ты еще кое-что забыла, — заметил Грен. — Нам понадобится платье на выход… лучше два…
— Но…
— Оливия, не спорь… нам понадобится, — он выразительно приподнял брови. И я сдалась. Может, и вправду понадобится. Да и какая женщина в здравом уме от платья откажется?
Простое.
Никаких оборок и атласных роз. Сдержанная красота ампира.
— Столица, — развел руками Грен.
И мы занялись выбором ткани…
…из мертвецкой Ричард выходил в состоянии глубочайшей задумчивости.
Интересная картина складывалась.
Девчонка была беременна. Нет, это с девчонками случается, причем частенько, и порой отнюдь не к радости такое прибавление. В столице-то нравы помягче, да и то… что бы ждало, откажись кавалер жениться? От места отказали бы. Беременные горничные никому не нужны.
Семья?
Если и вправду столь ревностные последователи Старых Богов, то вряд ли нашлось бы в доме их место ублюдку… значит, улица.
А там или приют, которых словом Императора открылось целых три, а после родов — работный дом, ибо Император был не только мудр, но и экономен. А ребенка — в другой приют… Или бордель, а ребенок… что ж, в лучшем случае его бы подкинули к лечебнице. В худшем… худших много.
Нет, быть может, беременность эта к вывертню отношения вовсе не имела, но…
Ричард огляделся.
И вытащил из связки амулетов один — два фазаньих пера с цеолитовой бусиной. Прислушался. Кивнул сам себе и решительно зашагал к рынку.
Грен находился где-то рядом.
И чем ближе Ричард подходил, тем четче определялось направление.
Прямо.
Поворот.
Еще поворот… и прямо… идти вслепую ему не нравилось, но заклятье, сколь он ни бился, не менялось.
Три шага. И снова налево… и понятно, где еще искать этого чудака, как не в модной лавке. К раздражению Ричарда, Грен был не один.
Девица застыла перед зеркалом, замотанная в несколько слоев тончайшего лилового шелка… ей лиловый был к лицу… и розовый… и на лице этом застыла тоска… а Ричарду в голову пришла одна интересная мысль.
Очень интересная.
— Доброго дня. — Он улыбнулся настолько очаровательно, насколько это вообще возможно с переломанным носом и кривоватым левым клыком. — Рад, что вы здесь.
— Я?
Девица удивилась.
— Вы выглядите прелестно…
Пожалуй, переборщил. Она насторожилась. Понятно, прежде Ричард вел себя иначе.
— Действительно? — переспросила она, подхватывая ткань над грудью. Ткань была тонкой, а грудь высокой… да и вообще… лайра, ничего не скажешь.
Несправедливо это, когда красота по праву рождения.
С другой стороны, Боги постановили, и Ричарду ли решать, что справедливо, а что нет?
— Нет, — сказал он. — Но нас пригласили к ужину… и было бы неплохо, если бы ты привела себя в порядок.
Девица исчезла за ширмой, чтобы выйти… Боги милосердные! Что на ней надето? Да это просто… да лучше голой, чем…
— Извините, — ехидно произнесла она и скрестила руки на груди. — Мое платье вчера было испорчено, а Тихонориэль любезно…
О да, чтоб его благородным предкам икалось за такую любезность.
Альвинийский шелк льнул к телу, и ладно бы к костлявому телу Тихона: лицезрение этих мощей вряд ли было способно доставить эстетическое удовольствие кому бы то ни было, но нынешние… линии стоили того, чтобы на них взглянуть.
Линии.
Именно.
Лучше уж думать о кривых линиях и абстрактных окружностях, чем о том, как эти окружности обрисовываются под тонким шелковым полотном… и уж точно не о кружеве, выглядывающем в декольте.
С другой стороны, мысль оформилась.
Окончательно.
— Для провинции сойдет и это…
…еще как сойдет.
Конечно, нехорошо так поступать даже с лайрой, которая, в принципе, пока ничего плохого Ричарду не сделала. Но с другой стороны, вывертень — тварь такая… с него станется затаиться на недельку-другую, а то и на месяц-другой. Месяц в Ормсе не привлекал.
Другие дела имелись.
И вообще, все, что Ричард делает, он делает не для себя, а для общественного блага. Именно…
