Глава 23
ЛЕДИ И ЛЮДИ
Солнце припекало.
И Ричард зажмурился, до того ярок был свет его. Появилось желание вернуться в прохладу склепа и там пересидеть полдень. Поспать, быть может…
Он тряхнул головой.
Нет уж, хватит.
Убираться, и поскорей. Найти Тихона и… и дальше видно будет.
— Давай сюда, — он попытался отобрать у Оливии сумку, которая раздулась, что брюхо сытого выжляка. Ноша явно была тяжеловата для лайры, но та лишь упрямо головой мотнула:
— Иди уже…
Сумку она перекинула через шею и теперь придерживала правой рукой. А под левой у нее сиял золотом весьма внушительных размеров таз. В ушах Оливии переливались всеми цветами радуги массивные серьги. На волосах возлежала алмазная тиара.
Гроздь ожерелий повисла на шее.
Талию обвивал широкий пояс, украшенный двумя десятками чеканных пластин, и, если Ричард не ошибался, пластины эти были из лунного железа, которое вывелось вместе с драконами… впрочем, второй такой же пояс достался ему, как и парные клинки, чей вес ныне Ричард ощущал весьма остро и болезненно.
К своему поясу Оливия прицепила длинную саблю, сказав что-то вроде того, что обещала ей… ну, раз обещала… мало ли.
— Оливия…
— Нет, Ричард. — Она сдула упрямую прядку, прилипшую к носу. — Хватит с меня героического. Никому не станет легче, если ты с этим добром попросту рухнешь…
— Так плохо выгляжу?
— Тебе честно или соврать покрасивей?
От этих слов стало вдруг легко-легко, и Ричард рассмеялся. А потом поймал себя на мысли, что очень давно не смеялся, чтобы просто так…
— Ясно. Тогда, может, хотя бы таз оставишь? Не такая он и ценность…
Оливия тяжко вздохнула и подтянула треклятый таз повыше, похоже, он норовил выскользнуть из рук.
— Я бы оставила… но Альер против. Это его любимый таз…
Что ж, веский аргумент.
— Скажи… — вновь Ричард заговорил лишь у ограды. Как ни печально, а следовало признать, что унести он способен был лишь себя самого. Ну и кое-какие вещицы из драгоценного сундука. Будь Ричард посильней, он бы и сундук утащил, явно ведь непростой.
— Да? — Оливия остановилась и безо всякого почтения уронила таз.
— Его ты тоже собираешься забрать?
Ричард указал на гуля. Тварь никуда не исчезла, но трусила сзади с видом вполне себе довольным, и пара коробок, перекинутых через широкую спину, ей не мешала.
— Да, а что?
— Это же гуль…
Нет, Ричард знал, что большинство лайр столь прекрасны, что разум при этой красоте — явное излишество, но все же надеялся достучаться до здравого смысла одной конкретной девицы.
— Ты говорил, — ответила она, поправляя сумку.
— Но ты не услышала.
Гуль, словно сообразив, что речь идет о нем, обошел Ричарда — разумно с его стороны — и ткнулся носом в складки платья Оливии. Он тоненько заскулил, а когда Оливия потрепала его по плешивой голове, умудрился извернуться и лизнуть руку.
— Видишь, он ласковый… руки лижет.
— Он не лижет. — Противоестественное поведение твари не добавляло Ричарду спокойствия. — Он их моет. Перед едой.
Оливия нахмурилась. А гуль заворчал и воззрился на Ричарда с упреком: мол, какие нечеловеческие инсинуации. В желтых глазах твари Ричарду привиделся упрек.
Конечно, привиделся.
Солнце припекает нещадно. Плюс истощение накладывается. Нервы. Вот и мерещится всякое…
— Ричард, он нам, между прочим, жизнь спас…
— Его пристрелят в первой же деревушке. Или в городе. Это гуль, и…
Тварь заскулила еще жалостливей.
— Да… ну вас!
— Видишь, — Оливия сказала это гулю, — на самом деле он не такой черствый, каким пытается казаться. А дальше мы его воспитаем… и перевоспитаем.
Вот уж не было печали.
И Ричард, стиснув зубы, чтобы не сказать чего-нибудь этакого, о чем станет сожалеть позже, решительно толкнул калитку. К немалому его удивлению — а Ричард внутренне приготовился к очередной пакости — та поддалась.
Распахнулась беззвучно.
А закрылась с громким хлопком, словно кто-то, донельзя раздраженный их визитом, поспешил избавиться от назойливых гостей.
Пускай.
Снаружи гулял ветер.
Горячий степной ветер, напоенный запахами трав и цветов. Он взъерошил волосы, царапнул щеки песчаною лапой. И отступил, откатился к далекой линии леса.
Вот и все.
Почти.
Еще бы дойти… если хватит сил дойти…
Ричард сделал три шага и опустился на дорогу. Следовало признать, что он ныне слабее котенка. Ноги гудели, руки сделались неподъемными, и та призрачная бодрость, которая появилась после крови дракона, исчезла.
Оливия села рядом на мешок с алмазами.
Юбки разгладила.
Положила ладонь на лоб, такую прохладную…
— Немного посидим и двинемся, — Ричард постарался говорить спокойно.
А магия не вернулась.
Была внутри, там, за стеной, близка, как собственный локоть, который, сколь ни изворачивайся, а зубами не ухватишь.
— Конечно. У тебя жар.
— Это от переутомления.
Она кивнула и рассеянно почесала гуля за ухом.
— С ним надо будет что-то делать. — Ричард прикрыл глаза и, плюнув на остатки гордости — за эту ночь по ней изрядно потоптались, растянулся на обочине. Пыльная трава. Пыльные незабудки. Пыльный он сам… плевать… пыльные кузнечики стрекочут.
Красота.
— Что?
— Не знаю… или прогони… здесь хватит кладбищ, чтобы он нашел себе пропитание. Они мертвецами питаются, между прочим.
Оливия к новости отнеслась вполне спокойно.
И визжать не стала.
И гуля не оттолкнула. А тот испустил тяжкий вздох и лег рядом с Ричардом. Лизнул в щеку… вот не хватало нежностей.
— Пыльным жри, если надумал…
Ричард от этакой ласки отмахнулся. А гуль мерзенько захихикал. Ясно, жрать не станет. Сытый, что ли? Или живыми брезгует?
— Он просто не пробовал иного. — Оливия потерла шею, на которой проступил красный след от сумки. До города она ее не доволочет.
— Может, и так. Я к тому, что его действительно прибьют. Стража городская… крестьяне… да любой нормальный человек.
— Выходит, я ненормальная?
— Выходит.
Ричард приоткрыл левый глаз. Солнце никуда не делось. Висит себе в небесах двойным империалом. Жарит… и на этой жаре мысли становятся ленивыми… нельзя спать… сон сейчас во вред. Кто знает, хватит ли ограды, чтобы гончую удержать.
Да и то, чем она Ричарда наградила…
— И что нам делать?
Вот так всегда, проблему нашла она, а делать — им.
— Избавиться. Я тебе говорил. Или спрятать. Скажем, сделать амулет, который кое-что подкорректирует…
— А ты…
— Сейчас моей магии не хватит и на то, чтобы муху прогнать.
Она кивнула и обняла гуля. И тот, сволочь, блаженно зажмурился, улыбнулся, демонстрируя все две сотни острейших зубов…
— Но если доберемся до дома…
Ричард вздохнул и сел.
— А теперь послушай. Я точно никуда не дойду… еще полмили — и попросту слягу.
…а то и раньше. Полмили еще пройти надобно. А от одной мысли о движении на Ричарда накатывала тоска.
— Поэтому пойдешь ты. Налегке. Оставь сумку. И таз тоже оставь. Женщина с золотым тазом вызовет у прохожих недоумение… и ладно если только недоумение, а то ведь люди всякие встречаются.
А ее легко обидеть.
И не дурочка она, это Ричард от раздражения так. Просто доверчивая. Наивная. Как… нет, не как его матушка, у той наивность иного порядка. А эта просто верит в хорошее. И обидно будет, если этой веры не станет. В мире и так многого уже не стало, прав мальчишка…
— Ты хочешь, чтобы я тебя бросила?
Сложно с ней.
— Я хочу, чтобы ты быстро добралась до города. Отыскала Тихона. И попросила его поспешить… я должен встретиться с ним до захода солнца.
Неприятно признавать такое, но она должна понять, насколько все серьезно.
— Помнишь, что я говорил тебе ночью?
Она кивнула.
Да уж, такое забудешь. Ричард рад был бы забыть, но ведь не получится.
— Это ведь та тварь…
— И она тоже. — Ричард протянул руку, и в нее упало ожерелье. Крупные красные камни, оправленные в платину, даже не оправленные, а будто бы вросшие. И узор простенький, а взгляд отвести сложно. — Но она взяла только то, что уже было во мне. Некроманты, девочка, не самые приятные люди. И темноты в нас хватает. Нельзя прикоснуться к магии смерти и остаться чистым, понимаешь? Мне приходилось пытать. Убивать… не людей.
Не стоило говорить этого.
Придумать.
Солгать.
Согласиться с ее же версией, что весь ночной кошмар — суть порождение проклятой гончей, что на самом деле Ричард обычный человек…
— …не людей, — продолжил он.
Пить хотелось зверски.
— Иногда другого выхода не оставалось… мне это было не по душе, но… десяток собак или деревня. Кошка или девочка, которая горит в лихорадке… чем больше работаешь, тем ближе подбираешься к черте. И да, некоторые ее переступали. Я не хочу. Я боюсь. Вчера я был готов… и был счастлив от одной мысли, что наконец смогу убить того, кто заслуживает смерти.
Каплю бы воды.
Должен же быть ручей рядом. Или родник. И не стоило портить ту, которая во фляге. Или что ему мешало вторую флягу захватить? Шел, что пацан на прогулку… сам виноват…
— Меня? — тихо спросила Оливия.
И сняла еще одно ожерелье — тяжелый жемчуг редчайшего бледно-лилового цвета. Нить длинная, и жемчужины подобраны идеально. Сколько такая потянет, и думать страшно.
— Не тебя.
— Орисс?
— Да. Нет… сегодня я понимаю, что это все глупость. Обиды мои. Но не уверен, что с наступлением темноты все оно не вернется. Мне нужен Тихон, чтобы понять, насколько серьезным было вмешательство. И где вчера была она, — Ричард кивнул в сторону кладбища. — А где уже я…
Белое золото и сапфиры.
Хрупкая брошь — букет незабудок, сделанных столь искусно, что цветы казались живыми… снова алмазы, на сей раз желтые, не камни — загустевший солнечный свет.
Пояс.
Серьги.
— Гуля, останься с ним, — она тронула лобастую голову. — Посмотри, чтобы этот дурак не ввязался во что…
— Не ввяжусь. — Ричард скинул все украшения в таз. — Спроси, может, он водички найдет?
Гуль оскалился.
Улыбается?
И знает, где вода… точно знает… но вот покажет ли?
— Я постараюсь быстро. — Оливия подняла юбки. В глаза она старательно не смотрела. Считает теперь его безумцем? Все некроманты немного безумны. И может, поэтому Ричард столь упорно избегает женитьбы? Поэтому боится и думать о том, чтобы осесть среди людей.
Собственный дом?
Это хорошо. Но как знать, не появятся ли со временем в этом доме глубокие подвалы.
— Я дурак, да? — спросил Ричард у гуля.
И тот вздохнул.
Согласился?
Я шла по дороге, из последних сил сдерживая злые слезы.
Вот почему все обязательно должно быть так… сложно? Неправильно?
— Он правду сказал. — Альер появился из ниоткуда и теперь шел рядом. Он выглядел по-прежнему как трехлетний мальчишка.
Босой.
Растрепанный.
Белая рубаха. Черные штаны.
Бледный до полупрозрачности. И в то же время удивительно материальный для призрака.
— Я не призрак. Я дух.
— Перестань копаться в моих мыслях.
— Ты просто слишком громко думаешь.
— Ну извини…
Как ни странно, но с появлением Альера мне стало немного легче. Собственные страхи отступили. Я успею. Мы доберемся до города… час или полтора… найти Тихона… он заведет свою громадину, и мы вернемся к кладбищу…
— Такое не лечится. — Альер, конечно, не упустил шанса уколоть меня.
— Какое?
— Ты не поняла? Он говорил о глубоких изменениях личности, которые наступают вследствие плотной работы с эманациями смерти.
Все-таки слегка неестественно для трехлетнего ребенка так выражаться. С другой стороны, не позволяет забыть, что Альеру куда больше трех лет.
— Вот именно. — Он присел, уставившись на запыленную ромашку, по которой медленно, с полным осознанием собственной важности, ползла божья коровка. — Жаль, что я не способен к ней прикоснуться. Но интересно… ты возьмешь меня в зверинец?
— Возьму.
— Мне все обещали, но никак… у моего отца был самый большой зверинец в Империи. Там даже альвины имелись…
— Что?
— Альвины… ну и другие расы из низших. У меня так и не получилось посмотреть на них. Я очень хотел, да…
— Что ж, скоро твое желание сбудется…
…скорее даже, чем я предполагала.
Все было как в прошлый раз.
Сначала до нас донесся глухой рокот, затем появилось облако пыли… и пылью этой затянуло дорогу…
— Ух ты, — только и сумел выдавить Альер, разом теряя многосотлетнюю мудрость, нажитую в тишине склепа, когда громыхающая громадина пыхнула паром, копотью и остановилась…
…вот и все.
Наверное.
От облегчения и счастья я разрыдалась…
— Ливи?!
Тихон скатился по лесенке.
— Ливи, ты… как же вы нас…
Его голос мешался с рокотом мотора, а я, вместо того чтобы ответить, глупо улыбалась и растирала по грязному лицу слезы.
…получасом позже октоколесер остановился у кладбищенской ограды.
Горячая ванна.
И лимонад со льдом.
Белая скатерть. Снова фарфор в успокаивающей своей белизне. Рогатый канделябр и полудюжины свечей, на сей раз обыкновенных, белых и без странных ароматов. Горячий обед, пусть и не моими стараниями, но вполне приличный.
Бледный Ричард.
Он ел мясную похлебку, практически не жуя и не обращая внимания на взгляды.
Альер смотрел с интересом.
Грен — с сочувствием.
Тихон… Тихон сосредоточенно. Я по выражению лица пыталась понять, что он думает, но была вынуждена признать: не дано.
— Пытается оценить ущерб, нанесенный гончей его личности. — Альер потребовал и себе тарелку, даром что дух бесплотный, но ныне увлеченно ковырялся в мясном вареве вилкой.
То есть в иллюзии варева иллюзией же вилки.
Причем следовало признать, что его иллюзии выглядели совершенно реальными. Куда аппетитней, нежели настоящая похлебка. И вилка была хороша, позолоченная, с черным камнем на черенке.
— И заодно понять, способен ли он исправить случившееся.
Альер облизал вилку.
— Альвин занятный.
— Я слышу, — отозвался Тихон, который этакому гостю обрадовался еще меньше, чем гулю. То есть гулю он как раз-то воспринял спокойно, велев только вымыть, с чем я была совершенно согласна. А вот дух Императора…
— Я знаю, что альвины всегда отличались тонким слухом. Я буду за тобой наблюдать. В естественных, так сказать, условиях… — Альер взмахнул рукой, и вместо варева на белом фарфоре появилась горка манной каши.
Такой вот классической манной каши.
С желтым куском сливочного масла, которое начало подтаивать. Вот уж не думала, что Императоров кормят манкой.
— Кормили. Честно говоря, при жизни я ее не слишком-то жаловал… — Альер провел по горе ложечкой, создавая русло для масляной реки. — Но приходилось… всем нам приходится делать то, что не по нраву.
Ричард хмыкнул.
Но от добавки не отказался. Не произнес ни слова, лишь кивнул… и задержал взгляд на Грене, который с видом мечтательнейшим выкладывал гору из алмазов. Из розовых. Из желтых и темных он уже сложил.
Интересное занятие, надо полагать.
— Если хотите знать мое мнение, лучше не рисковать…
Мнение Альера вряд ли кого интересовало, но когда это его останавливало?
— Низшие и с хорошей родословной не способны выдержать длительное воздействие арвантов…
— Кого?
— Арванты, — произнес Тихон, — это твари, созданные имперцами…
— Не твари. Искусственные создания. Они куда надежней обычных смертных. Функциональней. Сильней. Быстрей… и устойчивей ко всякого рода… неприятностям.
Альер облизал ложку.
— Некоторые довольно умны… в теории мы были близки к тому, чтобы создать арванта, наделенного полноценным разумом, но…
— Не рискнули, — завершил Тихон.
— И это тоже. Имелся ряд технических сложностей… но мы не об этом. Низшего, который настолько близко подошел к грани, следует ликвидировать. Ни один хозяин, разве что совсем уж беспечный, не рискнул бы…
Ложечка превратилась в десертную вилку, а гора манки — в гору же взбитых сливок, увенчанную крохотной вишенкой.
— …в конце концов, речь бы шла не только о репутации и добром имени, но и банальнейшим образом о безопасности окружающих.
— О да, вас всех заботила безопасность окружающих, — не скрывая сарказма, произнес Тихон.
А Грен вздохнул.
И желтый алмаз выпал из корявых его пальцев, покатился, разрушая пирамиду.
Упал на ковер.
И никто не дернулся, чтобы поднять драгоценность.
— Прекратите, — взмолилась я. — Альер, ты прекрасно знаешь, что порядки изменились…
— К сожалению, — не удержался дух.
— Перестань вести себя как… как…
— Имперская сволочь, — подсказал Тихон.
— Твой альвин слишком дерзок…
— И близок к тому, чтобы подарить свободу твоей душе…
— Она вполне себе свободна…
— Почему они так? — вопрос я адресовала Грену, как единственному, кроме, пожалуй, гули, существу, сохранившему ясность рассудка.
Он вновь вздохнул. Провел пальцами по краю кружевного воротника, на сей раз квадратного. И с углов квадрата свисали золотые шнуры с золотыми же кистями.
— В болоте тихо, да жить там лихо… некогда альвинов было много… много больше, чем сейчас… целая страна, которая к несчастью привлекла внимание Империи…
— Ее внимание привлекало все уже самим фактом своего существования.
Тихон встал и раздраженно вытер руки о рубашку. Грязнее она от этого не стала. И следовало признать, что закопченная, пестрящая пятнами солярки и копоти, она резко дисгармонировала с нынешним образом альвина горделивого.
Это выражение лица.
Разворот плеч.
Осанка.
— Они пришли. И сожгли наши леса. Сравняли города с землей, а саму землю отравили… они уничтожали нас, гнали, как животных…
— И как к животным относились же, — Альер не собирался молчать.
Он исчез, чтобы появиться в оглушающе ярком обличье себя же, но взрослого.
Он уселся на кресло, закинув ноги на стол. Узкие ступни, длинные пальцы… не стопа — само совершенство. И кривоватый мизинчик это совершенство нисколько не портил, скорее уж придавал ему изюминку.
Тихон тряхнул головой:
— Не злись, альвин, ты же понимаешь, что я-то не имею отношения к той войне. Она и закончилась-то еще при моем прапрадеде… если не ошибаюсь, вы подписали мир.
— Позорный. — Грен все-таки поднял алмаз. — Мы откупились камнями. Вот этими… копи Тары, больше нигде не встретишь подобных. А это — знаменитая Заря Бухтенваррер. Их почти истощили… вот это… не берусь сказать, прозрачные часто встречаются, чтобы назвать конкретную жилу… к счастью, у нас были алмазы. Изумруды. Сапфиры. И многое, что, с одной стороны, было нужно Империи, а с другой…
— С другой — в подземельях было тесно и неуютно. Подгорную войну мы не проиграли, но понесли такие потери, что мой прадед предпочел договориться… — На ладони Альера появился огромный камень, который, честно говоря, выглядел слишком большим, чтобы поверить, будто он настоящий. — Мы отозвали земляных червей и прочих арвантов, созданных специально для этой войны. И даже признали ваше право решать собственные ничтожные дела, не отвлекая внимание Императора от занятий действительно важных…
— Пьянства и разврата. — Тихон встряхнул пальцами, и дух исчез. Чтобы появиться вновь уже рядом со мной.
— Оливия, он меня обижает!
В глазах трехлетнего мальчишки появились слезы, призрачные, как и камень.
— Это еще надо разобраться, кто и кого обижает, — проворчала я. — Оба хороши…
— Мы платили камнями. Альвины… собой.
Грен смахнул алмазы на пол.
— Старейшие уходили добровольно, чтобы дать шанс детям. Двое… обязательно связанные узами брака… таково условие. В первый день весны… первый день весны и ныне траур… роща белых ив еще жива. Дерево за ушедшего… и у каждого есть имя.
— А что я? — Слезы на глазах Альера тотчас высохли. — Этой страницей нашей истории я вовсе не горжусь. И не я составлял тот договор. Император… с него тоже требовали. Альвины — ценный материал. Так мне говорили.
— Материал?!
Тихон вскинул руку, и Альер исчез.
— Вот так будет лучше…
— Ты… — Я тронула каплю, прилипшую к моему запястью. Камень нагрелся. И вряд ли это было хорошо.
Тихон махнул рукой и сел. Подвинул кувшин с вишневым компотом, налил себе…
— Этот поганец кого хочешь до ручки доведет, — произнес Ричард.
И пустую тарелку отодвинул.
Глаза прикрыл.
— Но изгонять его не стоило…
— Изгнать его насовсем у меня сил не хватило бы. — Тихон провел ладонями по лицу. — Прошу простить меня, Оливия, за эту вспышку гнева, неподобающую существу разумному. Я обещаю, что впредь постараюсь лучше контролировать свои эмоции. А сейчас, если вы позволите, я бы занялся нашим общим другом. Меня несколько беспокоит его нынешнее состояние…
И поклон еще отвесил.
Грациозный.
Вот так…
— Ни стыда, ни сорому, ни в какую сторону, — пробурчал Грен, когда за Тихоном закрылась дверь. Ричарда альвин пропустил вперед.
В гостиной стало тихо.
И неуютно.
Свечи и те раздражали неуместной яркостью, хотя раньше мне нравилось смотреть на огонь.
А теперь вот Грен еще…
— Это я не про тебя… это про имперцев. Вековая мудрость подгорного народа.
