Глава 20
ЛЕДИ И ДУХ
Ричард вновь замолчал. А я… я слишком устала для разговоров. Наверное. И, быть может, задремала… все-таки две ночи без сна. И день насыщенный. В полудреме я слышала, как возится гуль. И Ричард что-то там рассказывает про Старую Империю, про Новую… не разобрала. Надо будет прикупить учебник истории.
Эта мысль ускользнула.
И следом прочие.
Я прекрасно понимала, где нахожусь и что спать сейчас просто-напросто опасно, но в то же время не находила в себе сил освободиться из этой упоительной полудремы, в которой было так спокойно.
…а если Ричард освободится?
…если он освободится, я ничего не сделаю. Он сильней. И быстрей. А бежать мне некуда.
— Ты не похожа на тех, что приходили раньше, — сказали мне.
И я обернулась.
Я вдруг осознала, что раздвоилась. И часть меня спит, свернувшись калачиком, спрятавшись под крепкую руку некроманта… к счастью связанную. Но и связанный он мог свернуть мне шею.
Эта часть была беспечна.
И неряшлива.
Грязное платье… да уж, возвращать подобное Милии будет неудобно. И чулок порвался. А на ботиночки налипла грязь. Волосы растрепаны. На щеке пятно… ужас ходячий, а не благородная дама. Впрочем, кого я обманываю?
— Никого, — сказал тот же голос и предложил: — Может, откроешь?
Вторая часть меня, казавшаяся мне самой вполне материальной, стояла перед дверью. Массивной такой дверью. Темное дерево. Блестящие шляпки гвоздей. И накладки из кости, расписанные узорами.
— Это руны. Защита от воров.
— Я не вор.
Накладки слабо светились. Но стоило протянуть руку, и свечение угасло. А дверь со скрипом отворилась.
— Знаю, — сказали мне.
Ступени.
Высокие серые ступени.
Белые стены. Плошки металлические, в которых вспыхнуло пламя. Оно отразилось в полированных листах металла, словно в зеркалах.
— Не бойся.
— Я не боюсь.
Как ни странно, страха я действительно не испытывала. То ли устала бояться, то ли не воспринимала происходящее всерьез. Сон? Похоже на то… какое место, такие и сны… еще недавно я и представить себе не могла, что буду спать на погосте.
А вот поди ж ты…
— Это не совсем сон. — Мой незримый собеседник оказался любезен. — Это транс. Сознательное… в твоем случае бессознательное разделение души и тела. Тело твое под охраной. Тебе не стоит опасаться. Стражи вмешаются, если твой спутник решит причинить тебе вред.
— Спасибо.
— Не за что…
Я спускалась.
Ступенька за ступенькой. И, решившись, я коснулась гладкой стены. Прохладная. А пламя в плошках — горячее. Во снах чувства притуплены, извращены, здесь же я чуяла и запахи — затхлости и сырости, металла, масла… еще чего-то, нерезкого, но крайне неприятного.
— Если хочешь, его ликвидируют.
— Что?
— Уничтожат.
— Нет.
Я знала, что он, позвавший меня, не шутит.
— Его мысли грязны.
— Это морок…
Лестница все не заканчивалась. А я… я не знала, хочу ли дойти до конца ее. Нет, я понимала, что должна… обязана… что меня пригласили в эту полуявь и не выпустят, если это не будет угодно хозяину…
— Я рад, что ты это понимаешь. Но не волнуйся. Я не стану задерживать тебя надолго. Просто у меня давно не было гостей.
И снова дверь.
Тяжеленная.
Серебро потемнело, и руны на нем почти исчезли под слоем окислов. Дверные ручки — все те же змеи — потянулись к моей ладони, а я нашла в себе силы не заорать. Их прикосновение — холод камня и железа — было неприятно.
— Прости. Но так надо…
Мне не было больно.
Почти.
А каплю крови, что проступила на ладони, я слизала. Соленая… если я дух, то почему не утратила способность ощущать?
— Твои ощущения — это память разума. — Дверь передо мной отворилась с протяжным скрипом. — На самом деле здесь все несколько… иначе. Пыль. Пауки…
— Про пауков не надо.
— Не буду…
Жар.
Алая роскошь ковра.
Золотые треноги с огромными чашами, над которыми распускались диковинные цветы пламени. Белые стены расписаны фресками, и каждая — произведение искусства.
Бамбуковые ширмы.
И пара низких кресел у столика. Вино. Ваза с фруктами…
— Это все…
— Не существует. — Белобрысый мальчишка поднял персик, повертел в руках и бросил обратно в вазу. — Но это было. Здесь оставили множество вещей… хочешь что-нибудь?
— Зачем?
— Просто так. Мне-то они точно ни к чему.
Ему было года два на вид.
— Три, — поправил меня мальчишка. — А твой сопровождающий читать не умеет… три дня… не различить две элементарные руны. Прикажи его выпороть.
Вряд ли это возможно.
— Почему? Хотя… не говори. Я понимаю. Мир изменился. Ты не стой. Присядь.
Я вошла.
Ковер был мягок, я босой ступней чувствовала шелковистую гладкость его. Горячий воздух окружил и согрел. А вино, протянутое мне хозяином склепа, пахло солнцем.
— Разве детям можно пить? — спросила я, когда и он поднял бокал.
— Смотря каким, — резонно возразил мальчишка. — Не забывай, я не одну сотню лет провел здесь. Кто угодно повзрослеет. Впрочем, если тебе больше нравится…
Он вдруг исчез, чтобы появиться в ином образе — светловолосого юноши, столь прекрасного, что выглядело это неестественным.
— Зря ты так думаешь. Это просто возрастная проекция с высокой долей вероятности. Если бы мне позволили дожить до шестнадцати, я бы так и выглядел.
— А ты можешь… — Я присела на краешек кресла. В присутствии этого юного Бога я чувствовала себя крайне неуютно. Этак и комплекс неполноценности заработать недолго, хотя прежде я на свою внешность не жаловалась.
— Могу. Мне и самому проще удерживать изначальный облик.
Мальчику кресло было слишком велико.
Хрупкий какой.
Будто хрустальный.
Светлая кожа кажется прозрачной. В светлых глазах отражается пламя. Волосы выглядят почти белыми, но именно белыми, а не седыми.
— Кровь сказалась. — Он провел ладонью по своему лицу. — Благословенная…
Мальчик произнес это с явною насмешкой.
— Он прав, твой человек… купи ему хороший ошейник. Для низкорожденного он мыслит вполне здраво. Это редкость. Без ошейника уведут, и сложно будет доказать принадлежность, даже при наличии клейма. А так ты можешь получить от него неплохой приплод…
— Ты это всерьез?
Он говорил о Ричарде как… о животном? Разумном, да, но все одно животном…
Мальчишка рассмеялся.
И хохотал так заразительно, что и я не удержалась от улыбки.
— Успокойся. — Он вытер ладонью слезы. — Я знаю, насколько сильно изменился этот мир… только не знаю, к лучшему ли это… во времена, когда мне довелось быть живым…
Он замолчал.
Вспоминать об этом было больно. И боль его, давняя, но не пережитая, наполняла комнату. Она придавила пламя. И оно утратило яркость свою. Поблекли фрески. И ковер подернулся пологом пыли. Запахло сыростью и тленом.
Я протянула руку и коснулась холодной детской ладони.
— Мне жаль.
Он усмехнулся.
— Знаешь, что странно… тебе действительно жаль. Я это чувствую. Но не понимаю.
— Чего?
— Того, что ты даешь себе труд сожалеть о человеке, которого не знала… который давно уже не существует.
— Но ты есть!
— В каком-то смысле да… но… это сложно… раньше все было иначе.
Он отряхнулся, и пламя загудело. Кубки наполнились вином. Зеленый виноград рассыпался по столу, и мальчик поймал ягодку, крутанул и бросил.
На пол упал зеленый изумруд.
— Элементарная трансмутация… при жизни я так не умел. Хотя… я и сейчас не умею. В тонком мире возможности возрастают. Во всем, что касается тонкого мира… но я отвлекся. Раньше люди владели людьми. Высшие — низшими… наивысшие — всеми остальными. И ошейники были данностью. Многие нужны были не столько как метка, сколько как защита… помнится, мне было чуть больше года, когда любимую няньку прокляли. Мой дорогой дядюшка решил, что я ему мешаю… не представляю, как он вообще узнал о моем существовании, но она умирала тяжело… меня к ней не пустили. Вдруг проклятие заразно? Но позволили самому выбрать надгробие. А потом привели новую. Я ее не хотел… наверное, тогда понял, что именно она…
Мальчик вновь замолчал. И молчание сгустило тьму.
— Как тебя зовут?
— Альер. Называй меня так… у меня есть другие имена, куда более подходящие для отпрыска имперского рода, но они мне не нравятся. Она называла меня Альер. А та, другая… она умела кланяться… и совала мне игрушки. Пела песни, но это были неправильные песни. Приносила молоко с медом на ночь… и однажды натерла край кубка ядом.
Я поежилась.
— Мой раб уже пробовал это молоко… и камень показал, что оно не ядовито… и кто способен был предположить, что она, передавая кубок от него ко мне, коснется края… одно легчайшее прикосновение. Одна капля «белой слезы», и я проснулся больным. Я сгорал… семь дней… моя агония длилась семь дней. И все это время она сидела рядом и отирала пот с моего лба. Она думала, что так и останется непойманной… осталась бы… все решили, что это горячка… она забыла об одном… моя смерть была не только моей смертью. Их всех похоронили здесь же.
Вино, такое ароматное и сладкое, застряло в горле.
— Какая ты нежная, Оливия… я ведь был бы Императором и заслужил большую гекатомбу… поэтому все мои няньки, кормилицы, личные слуги… семь собак, ловчие сокола, лошади и два гепарда, которых мне подарили ко дню рождения, все они лежат здесь. И нет, это не было моим выбором. И нет, я не ощущаю угрызений совести. Так было принято… если тебя утешит, то смерть их была куда более милосердной. Стражами сделали лишь четверых.
Я не стала уточнять, что это значит. Вряд ли что-то хорошее. Мой собеседник поднял со стола стилет с тонким клинком и рукоятью, увенчанной огромным алым кабошоном.
— Обо мне горевали… пожалуй, моя матушка, которая утратила положение. И мой отец… я был единственным его наследником. А вот остальные… у других наложниц появился шанс… и у моего дядюшки, который жаждал стать Императором. А те, кто был равнодушен к играм у драконьего престола, им точно было все равно… да…
Он протянул кинжал.
— Низшие и вовсе… знаешь, я только здесь начал задумываться о том, что им свойственны чувства. Это была странная мысль. Мне не хватало моей няньки. И я волей своей поднял ее дух… да, я способен на такое…
Клинок пробил столешницу. И вышел, оставив сочащуюся туманом дыру. Ее Альер стер ладонью.
— Сначала мне было хорошо… для того их и хоронили, чтобы дух мой, если не упокоится, имел свой маленький двор. Но они все, лежащие под моей гробницей, были мне не нужны. Только она. Я звал. Я был еще ребенком. И звал. Мне было страшно. Больно. Плохо. Я не понимал, что со мною произошло… и происходило. Она услышала и пришла. И вновь стало хорошо. Почти. Она пела мне правильные песенки. И рассказывала сказки… только плакала по ночам. Нам ведь сон не нужен. Но мы продолжали притворяться живыми. Я ложился в кровать. Закрывал глаза, а она ложилась рядом, на ковре. Как раньше. И делала вид, что заснула… только не спала, а плакала. Это раздражало. Я изволил гневаться… я даже пригрозил развоплотить ее… вернуть… и она тогда упала на колени, умоляя сделать это. Следующую сотню лет мы говорили. О многом говорили. О людях… о том, что пусть и срок их жизни мал, пусть сами они нелепы в своих метаниях. Порой глупы. Часто невежественны. Но они тоже разумны… я не скажу, что сразу понял все, о чем она говорила. Несколько раз я во гневе изгонял ее. Потом взывал вновь… и опять же изгонял… мучил… я на многое способен здесь, в тонком мире.
Стол поплыл… и кресло… и вся комната.
Потолок выгнулся.
А стены потекли, словно сделанные из воска. Огонь стал темно-пурпурным. А пол покрылся толстым слоем пыльного золота. Чеканные монеты, вроде той, которая осталась наверху. Браслеты-кольца с каменьями. Алмазная тиара, которую примерила мертвая женщина…
— Моя матушка. Среди наложниц нашлись те, кто подсказал моему отцу разумную мысль. Ребенку нужна мать и в загробном мире.
Альер подошел к ней, сохранившей красоту спустя годы. Пусть стала пергаментной некогда белоснежная кожа, пусть посерели темные волосы, заплетенные в сложную прическу.
— Она мне нужна была при жизни, а теперь…
Алый шелк платья струился меж его пальцами. И поблескивали бисерные бабочки…
— Она лишь одна из многих вещей… хочешь? — он снял тиару.
— Нет.
Как-то вот не прельщали меня сокровища мертвецов.
— Тебе бы пошло… примерь.
— Нет. Зачем ты меня позвал?
— Чтобы ты меня забрала.
Он повертел тиару и выкинул. Она покатилась по золотым россыпям и остановилась, ударившись в кованый сундук.
— Как? — Я проводила тиару взглядом. — Я не маг…
— Маг. Хотя и слабый. Твоя кровь очень сильно разбавлена. К счастью, не настолько сильно, чтобы вовсе не быть узнанной…
— Кровь?
— Ты же не думаешь, что вас впустили лишь потому, что ты попросила? Многие просили… а впустили лишь вас. Вернее, тебя. Кровь Императора…
— У меня?
Вот уж и вправду сюрприз… или ошибка. Я ведь рождена в другом мире…
— Это ровным счетом ничего не значит. Было время, когда мои предки выходили за грань. Не все возвращались… — он склонил голову набок, почти положил на плечо и окинул меня задумчивым взглядом. — Пожалуй, в тебе есть что-то от Гермесиуса Сноходца. Он затерялся где-то там, и даже дух его не вернулся.
— А остальные духи?
— Это зависит от желания, — вполне серьезно ответил Альер. — Есть те, кто устал еще при жизни. Я ощущаю их присутствие, но воплотить их… на равных моих сил не хватит. Низшие — другое дело. Я могу воззвать к каждому, с кем был знаком. Правда. — Он тут же смутился и добавил: — Почти все эти люди похоронены здесь же. И ничего-то интересного в них нет. Или рыдают. Или проклинают. Или вот как матушка моя — упрекают в том, что погиб рано, а мог бы Империей править… духи разные, как люди. Добрые и злые. Корыстные. Завистливые…
— Всякие. Я поняла. И поняла, что тебе здесь надоело…
— Ты себе и представить не способна, насколько…
Он тяжко вздохнул и, зачерпнув горсть золота, позволил монетам посыпаться сквозь пальцы.
— Тоска смертная… засмертная… я заперт в этих стенах. Сижу вот… раньше хоть люди появлялись… я выучил по именам всех, кто лежит на этом погосте… и родственников… и кто кому кем приходится. Это тоже было развлечением. На какое-то время… после меня здесь никого не хоронили. Как же, сын Императора… и плевать, что из других развлечений здесь — проклятая гончая, которой тоже за ворота не выйти… я звал… как умел… правда, отзывались всегда не те… как-то грабители пришли. Представляешь? Ни стыда, ни совести у людей… ни разума. Решили, что если я похоронен лет семьсот тому, то со мною можно и не считаться…
Его возмущение было бы забавно, если бы не золотой круговорот, который зарождался под ногами Альера. И он, босой, облаченный лишь в белоснежную рубашку да короткие штаны, стоял над этим круговоротом, не замечая его.
— С ними я развлекался почти месяц… потом тишина… долгие годы тишина… один маг, решивший, что его ничтожных силенок хватит, чтобы усыпить моих Стражей. Впрочем, он оказался неплохим парнем. И с матушкой моей поладил… она с той поры почти и не появляется. А главное, ныть перестала…
Он потер ногой ногу и, выхватив из водоворота тонкую цепочку, вытащил подвеску-капельку, словно рыбу из пруда.
— Вот. Я все продумал. Давно уже. Мне не следовало убивать тех людей, признаю. Я ведь уже давно мог бы выйти. Но, к счастью, есть ты!
Ага. Что-то счастливой я себя вовсе не ощущала.
— От тебя многого не потребуется. — Мальчишка приплясывал от нетерпения. — Вернешься в тело. И в физическом воплощении спустишься. Стражи не помеха. Во-первых, в тебе есть истинная кровь. Во-вторых, я им не позволю… найдешь вот это…
Цепочка витая. Синий камень.
Сапфир?
— Морское око. Это глаз каменного левиафана. Их использовали как накопители энергии. И этот достаточно велик, чтобы вместить мою сущность. Он находится в саркофаге.
Альер взмахнул рукой, и обстановка вновь изменилась. Нет, золото не исчезло, как и женщина, полулежащая на золотом троне. Бессильно обвисла рука ее, так и не коснувшись головы молодого парня в потрепанной одежде. Надо полагать, того самого неудачливого мага…
— Ты не туда смотришь. — Альер встал рядом. — Ей бы хотелось ощутить прикосновение… мы можем возвращаться, если вместилище цело… но всех моих сил не хватит, чтобы подвинуть его ближе.
Я сглотнула.
И отвернулась. Почему-то смотреть на этих двоих было невыносимо больно.
— Они счастливы. По-своему… — Альер взъерошил белые волосы. — А там лежу я… ты можешь посмотреть. Я воссоздал все, как есть… сейчас.
— А ты?
— Подвеска — последний дар моего отца. Может быть, он знал… или догадывался… или заподозрил… тот яд, которым меня отравили… он разрушал тело и после смерти. Вместилища у меня не осталось. И если бы не морское око, я бы… ушел в никуда.
Он поежился.
А я вдруг поняла: он боится смерти. Несмотря на то что давно умер, так и не смирился со смертью. И быть может, поэтому до сих пор жив, как ни парадоксально это звучит.
— Посмотри… это неприятно, но ты должна… — Альер отступил за спину. — Я не боюсь. Мне просто неприятно видеть себя таким…
Возвышение.
И саркофаг.
Полированный зеленый камень. Яшма?
— Змеевик императорский.
Три ступени.
Хрустальные шары у подножия лестницы. При моем приближении они вспыхнули неровным зеленоватым светом.
Тени ковром легли под ноги. Впрочем, ковер тоже имелся, просто исчез под толстым слоем пыли. Запах… неприятный запах, не разложения, но… благовоний? И смерти? Тех же белых лилий…
— Императорский цветок. — Альер стоял там же, где и раньше. Наклонил голову, глядя на босые ноги свои, которые утопали в золоте. Кулаки стиснул. Лица не видно — лишь макушка с вихром светлых волос.
Первый шаг.
И второй.
Над курильницами вьется дымок, будто пламя в них только что погасло.
Саркофаг высок, мне по грудь. И если крышка имеется, весить она будет не одну сотню килограммов. Я ее физически не подниму…
Крышка была.
Стеклянная.
И стекло спустя столетия не утратило своей прозрачности. Оно казалось обманчиво тонким и хрупким, а в самом углу на нем расползлись нити трещин. Если ударить чем потяжелее…
На человека, лежавшего в саркофаге, я долго не решалась посмотреть.
Золото.
Снова золото.
Тяжелое одеяние, столь плотно расшитое золотой нитью, что казалось панцирем, надежно защищавшим такую хрупкую плоть. Из этого панциря выглядывали побуревшие скрюченные руки, больше похожие на птичьи лапы. Правая сжимала хрустальный шар. К левой привязали золоченый посох-палку.
— Это малый императорский жезл, — поправил Альер. — Все-таки тебе несколько не хватает образования. Ничего. Мы это исправим.
Голос его звучал нарочито бодро, но за этой бодростью мне слышались нервические ноты.
Я вновь повернулась к мертвецу. Его лицо скрывала белая мраморная маска.
— Посмертная…
…губы прорисованы красной краской. Глаза подведены черной. Угольные брови, сошедшиеся над переносицей. Крохотная бородка…
— Так было принято. Даже мою тетушку, венценосную Гернарду, которая отравила своего дорогого брата и супруга и правила после его смерти благословенные сто лет, при жизни изображали мужчиной. Да и после смерти… женщина не может быть Императором. Как и ребенок…
— Но ты ведь не стал…
— В каком-то смысле стал. — Он вдруг оказался рядом. — Твой человек был прав в том, что императорские регалии — это сильнейший артефакт. И да, верность подданных он обеспечивал, не без этого… хотя моей тетушке удалось найти лазейку в клятве. В конце концов она отравила особо наглую наложницу, а уж то, что мой дядюшка любил разделять с низшими пищу… увы, это его сгубило.
Холодная ладонь.
И пальцы цепляются за мои, словно он боится, что исчезнет, стоит взглянуть на собственное тело.
— Оно уродливо, — пояснил Альер. — А кому приятно смотреть на уродство? Но я не о том… императорские регалии на многое способны. Взять наше долголетие. Или вот отменное здоровье. Или устойчивость к проклятьям, к ядам… ты же понимаешь, что никакая наследственность не подарит иммунитет к мышьяку.
— Ты знаешь такие слова?
— Ты знаешь. А я пользуюсь. Сейчас мы в какой-то мере едины… тонкий мир. — Альер все же отступил. — Когда стало понятно, что целители меня не спасут, отец велел принести их… и лично надел на мою голову Большой венец… тяжеленная дура, да… если бы немного раньше, глядишь, и спас бы. А так… только агонию продлил. Но сугубо юридически я — Император.
— Очень за тебя рада.
Маска.
И золотой шлем, из-под которого выглядывают белые косицы.
— Меня всегда раздражала эта прическа… извини, я много говорю, но за эти годы я несколько соскучился по общению…
— Ничего…
Я увидела подвеску.
На груди, как он и обещал. Только тонкая цепочка слилась с золотым панцирем, а камень затерялся среди других камней.
— Стекло можешь разбить. Возьми с собой своего человека. Он выглядит достаточно сильным. Только предупреди, чтобы не использовал здесь магию. — Альер отвернулся. — И да… вам понадобятся деньги. Поэтому словом своим я разрешаю взять все, что вы сочтете нужным…
— Спасибо. А если…
…если я уйду?
Дам слово и просто уйду.
Завтра, когда рассветет… что он мне сделает?
— Ничего, — ответил Альер на невысказанный вопрос. — В реальном мире я ограничен своим домом.
Он обвел рукой комнату, которая вернулась к прежнему, уютно-обжитому виду. Огонь. Столик. Вино, фрукты и никаких мертвецов, чью близость я все равно ощущала.
— Ты слишком впечатлительна. — Альер крутил в пальцах бокал, позволяя вину подбираться то к одной, то к другой его стенке. За прозрачным стеклом вино казалось густым и тягучим и цвет имело неестественный, рубиново-яркий. — Но нет, я не боюсь, что ты меня бросишь. Ты слишком нежна, Оливия… впечатлительна… ты мне сочувствуешь… и ты в жизни не бросишь беспомощное дитя…
— Ты давно уже не дитя.
Вот же… а ведь прав, не брошу.
— Да, но ведь выгляжу ребенком, — он лукаво усмехнулся. — Кроме того, я могу быть полезным. К примеру, я могу объяснить твоему человеку, что именно он отыскал. И научить его… теперь я многое знаю.
Интересно откуда…
— Моих учителей похоронили здесь же. Времени у нас было много, заняться нечем… так что… — Альер пожал плечами. — Пожалуй, я с гордостью могу сказать, что являюсь самым образованным Императором в истории…
И сам же рассмеялся.
Мне вот смешно не было.
— Иди. — Он прислушался к тому, что происходило вовне. — Скоро рассвет. И еще. Не вздумай отпускать его, пока солнце не поднимется на две ладони…