Глава 19
НЕКРОМАНТ И БЕЗУМИЕ
Лежать было неудобно.
И холодно.
Ричард умудрился кое-как поменять положение тела, которое само по себе было неподатливым, словно часть его не соглашалась признавать главенство разума.
Или не разума, но безумия?
Чушь. Он нынешний нормален. Куда нормальней себя же прошлого, вечно страдающего по несбывшимся мечтам. Идиот. Надо было расклеить нежные письма той стервы по Академии. Небось отыскались бы желающие почитать. Особенно то, про трепетные поцелуи, которыми сучка жаждала покрыть его лицо… и надо думать, не только лицо. Развратная шалава… все они такие, из одного теста вылепленные. И эта ничем других не лучше. Жаль, у Ричарда руки связаны. Но это ведь не навсегда?
Когда-нибудь он освободится…
Пальцы-пальчики.
Ногти-лепесточки.
Она будет умолять о пощаде. А Ричард позволит ей думать, что у нее есть шанс спастись. Крохотный такой шанс, но есть. Она будет стараться…
…гуль не спускает с Ричарда желтых глаз. Интересная тварь. Разумна? Или почти разумна? Ее бы в Академию… нет. Там сволочи. И мздоимцы… место Ричарда отдали… да… у него ведь нет за плечами родовитых предков, готовых на все, лишь бы деточка задницу в столице грела. Зато Император жалует таких… за заслуги… жвиркля Ричард добыл. А пожаловали других…
Смешно?
И горько.
И еще злость такая разбирает, не усидеть. И Ричард ерзает, елозит ремнями по мрамору. Бессмысленное занятие, но все лучше, чем просто сидеть. А нож из сапога он зря вытащил. И что за дурость была — дать себя связать? Идиот несчастный.
Идеалист.
Хоть раз бы в жизни сделал то, чего действительно хочется. Кошек мучил. А сколько раз представлял на месте кошки прекрасную Орисс? Хоть бы себе в том признался… что уж теперь?
Ничего.
Оливия все же поплоше будет. Нет в ней нужной стервозности… и этого выражения лица, когда с первого взгляда понимаешь, что не достоин и ноги целовать. Он бы сейчас и не стал целовать… шкуру бы содрал… по лоскуточку… начал с тонкой кожи на щиколотке… вырезал бы узором брачный браслет.
Небось тогда бы раскаялась.
И прощения просила бы…
И быть может, он простил бы… потом… после всего…
Но разные, да… Орисс не выносила тишины, а эта сидит, прислушивается к чему-то… гуля поглаживает… сожрет ее… странно, что до сих пор не сожрал. Но все еще впереди.
Обидно.
Гуль что? Тварь, и только. В нем нет понимания прекрасного. А смерть может быть прекрасна…
— Расскажи мне о той войне, — попросила Оливия. — Или о храме… или о том, что это за вещь…
На ее ладони появилась золотая монетка.
Артефакт!
Его, Ричарда, артефакт. Кровью оплаченный. Шкурой! Да как эта тварь посмела его забрать… ах да, он же сам ей дал… как дал, так и заберет.
— Тебе интересно?
— Да.
Она разглядывала монету. А ведь и вправду интересно. Что ж, почему бы и не рассказать? Времени у них много. И ремни трутся о мрамор… а веревки с ног стянуть вовсе секундное дело… главное, от ремней избавиться… если не сам, то она… надо лишь убедить, что Ричард не опасен.
Надо притвориться.
А Ричард притворяться умеет.
— Что ж, слушай. — Он поерзал, садясь поудобней. Плечи ныли. Да и руки занемели. Все же ремни она затянула на совесть. Этак к утру он вовсе без рук останется. — Нынешняя Империя возникла на осколках Старой. О ней говорить не любят…
…настолько не любят, что странно даже, что хоть какие-то книги уцелели. А ведь было больше, много больше. Хроники, на которые ссылались многие… от них остались три тома из девятнадцати, да и те посвященные периоду Становления. А прочие куда подевались? Пара свитков с генеалогическими списками. Кое-что из воспоминаний шиарцев. Труды философов… в трудах философов лишь воплощенная мудрость, сокрытая за затейливою вязью слов, и никаких схем, никаких намеков на то, что было…
Нет. Старую Империю уничтожили не только на картах.
И недаром воспоминания Диего Альдовара, верного спутника и лучшего друга Бастарда, находятся в закрытой секции.
Костры из книг.
На площадях.
И пляски освобожденных, которые выплескивали гнев свой в это пламя… горели библиотеки. Сгорали библиотекари. И хранители мудрости побивались камнями на площадях. Вновь и вновь поднималось лезвие-полумесяц, чтобы оборвать очередную жизнь, будь то благородного ауренни или же скромного раба, чья вина была лишь в том, что служил он при лаборатории…
…или храме.
— Те Боги…
Ричард повернулся, силясь сквозь туман разглядеть очертания храма.
— …явились в мир. И принесли с собой знание, а еще силу, которой одарили своих потомков. После Боги ушли. А люди остались. Но некоторые из них были не просто людьми… они встали над другими. Так родилась Империя.
…слова из учебника истории.
Правильной истории. Одобренной цензорами. Избавленной от ненужных подробностей. В ней все ясно. Добро и зло. Белое и черное…
— Поначалу это было крохотное государство. С юга его ограничивали пески великой пустыни. С севера обретались воинственные племена варваров. И если бы не дар Богов, весьма скоро Империя как таковая прекратила бы свое существование. Но сила и знание позволили укротить пустыню. Вышли из-под земли великие реки Шар и Нагир, наполнились водой Мертвые озера. И пески превратились в плодороднейшие земли… по сей день в долине Гиххар снимают по два урожая за сезон. Там не бывает засух, как не случается и наводнений. Красивое место… особенно по весне, когда маки расцветают. Или лавандовые поля. Лаванду выращивают на ароматические масла. Еще шалфей и желтый басманник. Там тихо, мирно… маленькие домики на склонах, синева озер. Вода их мягка и сладка. Омолаживает. Так говорят. И каждый год в первый месяц лета Император с семьей переселяется в летнюю резиденцию… а за ним и лойры благородные… лайры… у каждой уважающей себя семьи есть дом в долине Гиххар… а сотни лет тому там сеяли зерно.
Она слушала внимательно.
Никто и никогда прежде не слушал Ричарда так же внимательно. И за это маленькой твари можно было простить многое… потом… после игры…
А Ричард постарается, чтобы эта игра не окончилась быстро.
— Сядь поближе, — предложил он. — Теплее будет, а то ведь замерзнешь…
Поверила.
Женщины легко верят в заботу. А еще в собственную неотразимость. Думают, что если Боги одарили красотой, то эта красота изменит весь мир.
От нее пахло травами.
Разными.
Прохладный аромат свежей мяты. И успокаивающий — чабреца. Острый, резкий даже — ромашки. А за ним мягкий, осторожный — липового цвета. Матушка всегда собирала липу. Сушила на чердаке. Мешала с чаем, добавляя половинки дикой айвы, и напиток получался…
…матушка не одобрила бы мыслей Ричарда.
Плевать.
Что она, существующая в тени отца, понимает в жизни? Ричард ведь не ради забавы собирается… да, конечно… не ради забавы… сила… он должен стать сильным. По-настоящему сильным. Способным силой своей остановить новую волну…
Именно так.
И тогда сам Император увидит… преисполнится благодарности… а если нет… что ж, история уже теряла императоров… и обретала новых.
— Постепенно они меняли мир. Потомки Богов… и племена гиссов покорились им. Смешали кровь с кровью… а дальше просто… чем больше земель, тем богаче Империя. И уже гиссы, непобедимая конница, прокатились от океана до океана, и не нашлось никого, кто бы встал на пути их. Первыми пали Вольные города агорцев. Следом — земли скотоводов-байхо… корины и шерраны… и с каждого Империя брала не только земли. Нет. В сердце ее свозили сокровища… золото. Статуи. Людей… одних — в клетках. Других — в паланкинах. Здесь умели награждать. И создали первую в мире библиотеку. Туда отправляли все рукописи. А императорские писцы размножали их, рассылая копии по всем более-менее важным городам… потом библиотек стало больше.
Ричард старался отрешиться от запаха.
И от близости ее.
Теплая.
Живая. Сердце бьется быстро-быстро. Как у пойманной птицы. Он ощущает ее страх. И все-таки надежду… на что она надеется? Конечно. Гадать несложно. Ричард говорит. Он выглядит нормальным. Он и есть нормален… но нельзя спешить.
Осторожно.
Слово за слово… у него есть еще время. До рассвета… и быть может, на рассвете, когда солнце только-только поднимется. Он ведь успеет. Постарается успеть.
А она… люди верят в солнце…
Рядом и вправду было теплее. А я и не поняла, насколько продрогла. Зубы вот стучат. И дрожь мелкая бьет приступами. А ведь лето… и не так уж холодно, если разобраться… тогда почему я замерзаю? Или это тоже морок? Тот, который в попытке согреться заставляет преодолеть страх.
Прижаться к Ричарду.
Слушать…
Рассказывать он умел. Да и вся эта история о Богах и людях — красивая сказка. А сказки я всегда любила…
— Но им было мало… сначала мало. Золота. Знаний. Знаний, пожалуй, они жаждали куда сильней золота, — его голос звучит глухо.
Мягкий такой.
Ласковый.
И сам он… разве не делится своим теплом? А я его связала… и туго так стянула со страху… а если слишком туго? Если пережала сосуды? Пальцы вон какие белые и ледяные… и если не ослабить веревки, совсем онемеют.
Отомрут?
Или до утра не отомрут?
Знать бы, как долго ждать этого утра…
— Они исследовали мир… порой жестоко… они первые поняли, что силу можно взять не только от солнца или ветра… нет, смерть — это тоже энергия. И куда более податливая, чем сама сила мира. Так появилась некромантия. Сначала как наука о гибели и посмертных эманациях. Потом — совокупность методов работы с этими эманациями. Оказалось, что не каждый одаренный способен их ощущать и тем паче использовать. Нет. Здесь требовался особый талант… и таких детей стали искать по всей Империи. К удивлению выяснилось, что если простые одаренные могли появиться где угодно, то некроманты рождались исключительно среди ауренни, Благословенных. Так себя называли дети Богов. И чем чище кровь, тем ярче выражен дар. Это привело ко вполне логическому желанию кровь сберечь…
…спасибо Элькрарру Златоусту за поучительные его истории, в которых он словом бичевал развязные нравы Старой Империи. И его ученикам, оставившим увесистые тома толкований и исторических отсылок. Благо труды по риторике избежали внимания цензоров.
— Тогда-то и было объявлено Золотое правило… вступай в брак с себе подобным.
Ричард не удержался и дотянулся до темных волос Оливии. Зажал прядку меж пальцев. Поморщился: почти ничего не чувствует. А они должны быть мягки и шелковисты…
Прядку он оставит на память.
Потом.
Когда закончит.
Или сразу отрезать? Чтобы пока волосы чистые, с чудным ароматом трав. Потом пропахнут кровью и страхом. Уже не то… или две прядки? Одну до игры, а вторую после…
— К тому времени семей осталось сотни две… истинно Благословенных… то есть тех, которые могли отследить свою историю поколений этак на двадцать… хуже с Императором…
Решено.
Две прядки.
И два медальона. Ричард попросит Тихона сделать… скажет, что бедная Оливия стала жертвой… гуля? Почему бы и нет. Тварь пусть и скалится, но от мертвечины отказываться не станет. Не родился еще тот гуль, который бы побрезговал свежим мясом.
Поверит Тихон?
Лучше бы ему поверить… он парень славный, но слаб, как все альвины. Слишком брезгливы, чтобы прикоснуться к истинной силе. Как же… смерть запретна… а в том, что этот запрет делает их слепыми и глухими… сами виноваты.
Эманаций смерти Тихон не почувствует.
И значит, надо лишь достоверно изобразить горе… раскаяние… хотя… он же ее сюда не звал? Сама явилась… удачно вышло… Милия подтвердит, что девица находилась не в себе… Милия подтвердит что угодно… он знает правду, и пусть доказать не сумеет, но не с ее предками доказательств требовать. Нет. Она ведь не стремится привлечь ненужное внимание, так?
— Кого взять в жены ему, Божественному? Разве что сестру… Первым был Гирей Законодатец. Поговаривали, что на самом деле он был без ума от своей кузины, вот и придумал закон, который позволил взять ее в жены. Его сын последовал примеру… а потом кузины закончились, но у Шимана Созидателя были две родные сестры… обе стали императрицами. Подозреваю, их это вполне устроило. Так и повелось…
— Вырождение… — тихо произнесла Оливия. — Такие браки ведут к вырождению. И это ведь известно!
Ну относительно известности Ричард мог бы и поспорить.
Это сейчас появились труды магов жизни о том, что близкородственное скрещивание не только закрепляет в крови нужные свойства, но и приводит к появлению уродцев. Правда, скрещивали маги в основном животных, да и то многие полагали эти их работы надуманными. В Старой Империи маги жизни были редкостью.
Но вот про вырождение…
В генеалогических свитках — почему и их не сожгли? — все чаще появлялись черные имена.
Умер при рождении.
Умер вскоре после рождения… умер… не оставив потомков… да, с этой точки зрения Ричард ситуацию не оценивал. Не проклятье. Не судьба. Вырождение.
— Император брал в жены когда сестру, желательно единокровную, но годились и рожденные от наложниц… наложницы, к слову, тоже, как правило, были его родственницами… однако и этого оказывалось мало… да.
Ричард заставил себя выпустить волосы.
Улыбнуться.
Женщины любят, когда им улыбаются. Особенно вот так, печально. Жаль, внешность у Ричарда не та, чтобы сыграть. Перебитый нос. Шрамы. А был бы он, как Ульрих, платиновым блондином с печалью в очах. Печаль в очах — сильный аргумент.
Ни одна не устояла.
И эта не стала бы.
— Они становились все более жестоки. И одно дело жестокость рациональная… к примеру, взять ту же гниль. Жертвы были бы в любом случае, или от болезни, или от того, что кто-то решился эту болезнь остановить. И смерть тех, кто погиб во имя знаний, позволила спасти многих других. Понимаешь?
Робкий кивок.
Ничего она не понимает. Ей-то лично жертвовать не приходилось. Да и не сталкивалась она с теми, кто потерял близких. Не видела разоренных деревень. Не отворачивалась от матерей, которые совали в руки остывшее детское тело, умоляя вернуть.
Пусть нежитью.
Немочью белой. Проклятою тварью… но это с другими прокляты, а именно ее ребенок вернется таким, как прежде… материнская любовь излечит.
Нет. Она не понимает. И не поймет. Но Ричард наклонился и коснулся губами ароматных волос. И ветивера ноты… ветивер цветет на старых холмах. Тоже хорошие места. Он всерьез даже подумывал остановиться там. А что, маленькие городки, узкие проселочные дороги… деревни и люди, умеющие быть благодарными. Ему ведь предлагали, тот градоправитель, в котором, как и в Тарисе, не было и толики благородной крови. Но он умел считать выгоду. И быть благодарным.
…пожалуй, туда стоит вернуться.
…поставить себе дом… два этажа. Первый каменный по старой традиции. Второй — из дерева. Не из мягкой осины, но из красного дуба, который там растет во множестве. Не дом будет, но маленькая крепость… а главное — глубокий подвал…
— Их жестокость, — мечты нисколько не мешали рассказу, — была иного свойства. Они развлекались, убивая. И прочие следовали примеру. А может, сами стали бы такими. Время Заката. В учебниках его так именуют… кровавые игры, когда в Императорском цирке стравливали людей, зверей и нечисть. Когда тысяча золотых танцовщиц вышла плясать над острыми кинжалами, а Император и приближенные делали ставки… трое суток они танцевали… это не предел человеческих возможностей. Это далеко за пределом. Та, которая выжила… с нее Эррайм Темный создал свою Плясунью… ты видела эту статую?
— Нет.
И это тоже удивительно. Вряд ли бы во всей Империи отыскался человек, который не слышал бы этой истории. Ее ведь не скрывали, как иные, о домах каменных, способных противостоять и огню, и воде, и ветру… помнится, лет пять тому ветер почти стер с лица небольшой городок Винтеро. Уцелела лишь пара зданий, древних, сохранившихся еще с тех времен.
…о людях, исцеленных словом или взглядам… о страждущих, готовых на многое, лишь бы коснуться Большого Императорского камня… сила, в нем накопленная, на многое была способна.
…о мертвецах, возвращенных волей Его. И о том, что не становились они нелюдью, но сохраняли разум…
…о полях, которые давали по два урожая. Старая Империя не знала голода. Стада ее плодились. Ни коровьей чумы, ни трезурского сапа, который год тому выкосил лошадей на побережье…
Он рассказывал об этом и о многом другом, сам почти верил в сказку о государстве, которое не знало ни войн, ни болезней, ни голода…
…ни мира, ни благоденствия.
— И не было никого, кто ощущал бы себя в безопасности…
Он все еще тер ремни о мраморный выступ, слишком тупой, чтобы можно было надеяться и вправду перепилить толстую кожу. Нет. Так он ничего не добьется. И Ричард усилием воли заставил себя прекратить.
Она сама его выпустит.
На рассвете.
Она ведь так ждет этого рассвета… и чуда…
— …и часто жизнь Благословенного стоила не больше жизни последнего раба, а рабов в Империи было много.
— Они ее уничтожили?
— Если верить учебникам истории, то да. Это был бунт, вспыхнувший в маленьком городке, а затем охвативший три провинции. В считаные дни… для стихийного бунта это слишком мало. Трое наместников перешли на сторону повстанцев. Откуда-то появилась армия… хотя почему откуда-то? Она была. Просто и в армии служат люди, а у людей есть родичи… и страх… рано или поздно приходит осознание, что нельзя бояться вечно.
Он ведь представлял себе, как это было. Когда читал свитки, естественно, разрешенные, писанные гладко, да только вся эта гладкость была что кружево на дырявой стене. Красиво, но сути не скроешь.
Восхваления.
Оды во славу.
…и горящая земля. Альверн, город, мало меньший столицы, в одночасье провалившийся под землю. И та земля поныне была бесплодна. Ричард там бывал. Любопытно было глянуть.
Тоска.
Спекшийся красноватый камень. Узоры, в которых, приглядись и при толике малой фантазии, увидишь… чего только не увидишь. Альверн, основанный альвинами, был прекрасен. У них сохранились гравюры.
А болота, в которые превратился благословенный некогда край? Десятки городишек, куда меньше Альверна, стали частью этих болот. Там теперь только и есть что пара деревенек, где обретаются охотники. Благо проклятой дичи хватит не на одну сотню лет…
— Куда интересней другое. — Ричард повернулся, заглянул в лицо своей маленькой птички. Спит? Уж больно тиха стала… нет, не спит. Сидит и слушает. И задумчивая такая, будто ей и вправду не все равно, что там происходило, сотни лет тому. — Как им всем, что наместникам, что мятежникам, удалось преодолеть клятву Хаора.
Он замолчал, позволяя ей задать вопрос.
Вопросы важны.
Они создают иллюзию беседы. А мирная беседа — первый шаг к доверию. Ему же очень нужно, чтобы эта маленькая птичка поверила.
— Что это за клятва?
Взгляд прямой. И Ричард с неудовольствием отметил, что не способен этот взгляд вынести.
Какого?..
Ничего. Можно сделать вид, что занят руками… обожженными руками, которые должны бы болеть. Но боли нет. Есть онемение. И Ричард поднес руки к губам. Подул… вот так, девочка. Смотри. И сочувствуй. Ты из тех, кто легко проникается сочувствием, и серая наглая тварь, которая не сводит с Ричарда пристального взгляда, тому примером.
Кому еще, как не жалостливой дурочке, придет в голову безумная мысль пригреть гуля?
— Клятва абсолютной верности. Или, правильнее сказать, абсолютного послушания. Нет, не скажу, что ее приносили все жители Империи. Это было бы несколько чересчур… но вот Благословенные и их дети — обязательно. И все, в ком замечена была искра дара… и те, кто даром был обделен, но желал подняться над иными. Нельзя было занять должность мало-мальски значительную, не принеся эту клятву…
Оливия задумалась.
Мизинец закусила. Забавная. Даже жаль, что придется ее убить… в том доме, который Ричард купит… или построит? Он еще подумает, как лучше… главное, что в том доме будет большой удобный подвал, где он сможет держать своих птичек.
И не будет нужды торопиться.
Не жалкие пару минут на рассвете, но долгие тихие ночи… или дни… кто сказал, что зло не творится днем?
— Как-то это… нерационально.
— Что? — Меньше всего Ричард ждал от нее рассуждений о рациональности.
— Смотри.
Она отодвинулась, и это было совершенно неправильно. Она должна была находиться рядом. Делиться своим теплом. И принимать благодарным даром тепло Ричарда.
— Как я поняла, Империя немаленькая. То есть и людей в ней проживало изрядно… а теперь возьмем всех магов. Только магов. Сколько их? Сотни? Тысячи? Сотни тысяч? И аристократия… ладно, допустим, чиновники были аристократических родов… не первых, из тех, что поплоше. Я ведь права?
Ричард пожал плечами. Скорее всего, да. Но какая разница?
— Все равно получается слишком много тех, кто должен был бы принести клятву… вот смотри…
Она даже заерзала, пытаясь сесть поудобней. И платье свое нелепое подобрала. Без платья ей определенно было бы много лучше… белое-белое тело. Такое совершенное. Такое мягкое. Податливое. И алые узоры легли бы на тонкую кожу.
Ричард был бы очень осторожен.
— Чисто технически… допустим, Император умирает.
— Они жили долго.
— Но все равно ведь не вечно, так? А значит, рано или поздно Император умирал… и тогда что? Клятва становилась недействительна?
Ричард пожал плечами. Он не знал. И, честно говоря, не особо задумывался.
— Допустим, — осторожно заметил он.
— Тогда получается, что нужно было приносить ее заново. Следующему Императору… и лично?
— Подробностей история не сохранила.
Она нахмурилась. Ей не идет быть хмурой.
И жаль, что боль исказит это лицо… или нет? Оно останется прекрасным, но на свой манер. Да. Определенно. В боли есть своя особая красота.
Просто не каждому дано ее увидеть.
— Тысячи и тысячи людей съезжаются в столицу, чтобы присягнуть на верность… думаю, кто-то о таком бы да упомянул…
— Возможно.
Ричард понял, что начинает злиться.
Почему она говорит об этой клятве? О ней забыли все, кроме историков-хронистов… еще одна тайна, которая сгинула вместе со Старой Империей.
— Если не в хрониках, тогда в легендах… да и ладно, мы о технической стороне… должны были приехать все… а это списки… и всегда возможность, что кто-то останется вне списка. Такая неразбериха… кто-то умер. Кто-то сменился. Кого-то посадили… или сбежал… или еще что-то… они бы знали, что смерть Императора — это шанс на свободу. Крохотный, но шанс. Многие пожелали бы воспользоваться… подкупить кого-то, чтобы уйти из списка… человеческий фактор.
В том, что она говорила, была логика.
Почему сам Ричард не думал о чем-то подобном? Ответ прост: ему не было нужды.
И сейчас нет. Разве что для поддержания беседы.
— Разве что клятва приносилась не конкретному человеку, а на кровь?
Она прикусила губу.
— Ненадежно… он ведь не был один. Сыновья. Братья. Даже женщины. Всегда мог найтись кто-то, кто жаждал власти. Клятва ведь именно от этого защищала? Преданность Императору, а не Императрице…
Интересная задачка.
И главное, логично.
Сколько их было, переворотов, в истории той Империи?
В том и дело, что нисколько… тогда… Ричард осознал, что эту женщину ему уже не хочется убивать. Пока. Он прекрасно понимал, что нежелание это — временное и что голод, который он испытывал и раньше, просто не знал, как называется этот голод и что способно утолить его, никуда не исчез.
Отодвинулся.
Ненадолго.
До рассвета всего ничего осталось. Летние ночи коротки. И значит, он должен приготовиться… сыграть… всего одна попытка будет.
Поэтому лучше думать над задачей, чем о том, что он способен сделать с птичкой-Оливией…
— Остается одно, — после непродолжительного раздумья произнес Ричард. — Регалии… Большие императорские регалии… о них часто упоминали…
Он задумался.
Крепко задумался.
Тот он, прошлый. Несчастный неудачник, за которого нынешнему Ричарду было стыдно, прыгал бы от счастья. Как же… удалось решить такую задачку.
Нынешний понимал: не удалось.
Во-первых, все их решение — домыслы на коленке. И проверить их не получится. Не потому, что Ричарда и близко к регалиям не допустят, но потому, что сами они исчезли.
По официальной версии.
Во-вторых, очевидно, что императорские регалии — артефакт. А уж свойства их… Ричард вполне отдавал себе отчет, что полное представление о свойствах данного артефакта могли иметь лишь владельцы. И то…
В-третьих, какая разница, как именно работала клятва, само существование которой ныне почти забыто? Разве что беседа… неторопливая дружеская беседа.
До рассвета.
Небо на востоке пошло характерной прозеленью. И значит, осталось недолго.
