Глава 18
ЛЕДИ И НЕКРОМАНТ
Вот теперь мне стало по-настоящему страшно.
Нет, боялась я и до этого, но, наверное, сознание мое не готово было воспринять все всерьез. Храм. Боги. Артефакт. Кладбище и гуль, который лежал рядом, и присутствие его, как ни странно, успокаивало. Проклятая гончая воплощением ночных кошмаров… это все было — и в то же время было слишком фантастично, чтобы я поверила.
А вот Ричард…
Блеск в глазах его. Тон этот ласковый. Улыбочка, больше на оскал похожая.
— Девочка моя, что за глупости? Ты мне не доверяешь?
Уже нет.
И сумку его я от него же отодвинула. Вывернула на траву. Ножи? Ножи — это хорошо, это какая-никакая, а защита. Веревка же и вовсе замечательно… что-то ремень мне больше не кажется надежным. Широкий. Из толстой шкуры. С пряжкой золотистой. А все одно ненадежен.
— Вспомни, я спас тебе жизнь…
— Спас, — я захлестнула веревкой ноги. Попыталась. Ричард перекатился и пнул меня.
— Сука неблагодарная, — сказал он с упреком. — Погоди, я до тебя доберусь…
— Гуля, попридержи его, — попросила я, не сомневаясь, что буду услышана. И гуль с укоризненным ворчанием — мол, не надо было тебе связываться со всякими подозрительными личностями — улегся поверх Ричарда. — Вот так… а ты лежи смирно, если не хочешь, чтобы тебя сожрали.
— Убери его!
— Уберу. — Я села на ноги, потому что даже под весом гуля, подозреваю, немалым, Ричард пытался ползти. — Чуть позже… послушай, не знаю, что ты там задумал…
— Ногти… — голос Ричарда дрогнул. — Я вырву тебе ногти. Один за другим. Они отойдут легко, как лепестки цветка… белой ромашки. Любишь ромашки?
О да, ночь, судя по всему, грозится быть долгой.
— Терпеть не могу.
— И пальцы… их можно ломать, один за другим… мизинчики… с правого начать? Или с левого? Сама выбирай…
— Замолчи.
— Мы будем играть всю ночь. Я всегда хотел попробовать что-то такое… но сейчас ритуальные жертвоприношения разумных существ запрещены… да, печально… и неразумно… что можно получить со свиньи? Капля силы, и только… на пару амулетов хватит… все восхищаются магами Старой Империи… силой их… а откуда брали? Очевидно же… их методики… недаром закрыты… четверть века тому казнили Сейхера Варриско… запретная магия… кровь… опыты… зверски замучил троих… всего-то троих…
Мне удалось опутать веревкой ноги Ричарда. И узел кое-какой завязать. Надеюсь, прочным будет.
— Отпусти его, Гуля…
Зверь подчинился с явной неохотой. Понимаю, этот маньяк откровенничающий и мне особого доверия не внушает. Но ведь он не сам такой… или… я мало что понимаю в людях?
— …трое… разве это много? А сила его возросла в разы… ты знаешь, что он сделал?
— Нет.
Не стоит отвечать безумцу, но в тишине и безмолвии я сама с ума сойду.
— Он остановил эпидемию черной гнили… ты слышала о черной гнили?
— Нет.
И как-то слышать не хочется. Я бы, говоря по правде, нашла бы иную тему для беседы. Скажем, о цветах… всегда мечтала дом и пару-тройку розовых кустов. Но Влад дом покупать не собирался. Он и квартиру-то, если разобраться, в кредит оформил. Вовсе не потому, что денег не было.
Были.
Неужели уже тогда он собирался уйти? А я… кредит ведь на меня оформлен был… и квартира… сомнительный подарок.
— Черная гниль на кладбищах зарождается. — Ричард поерзал, перекатываясь набок. И ноги к груди подтянул, изогнулся, пожаловался: — Мне холодно.
— Мне тоже, — ответила я чистую, между прочим, правду. Бархатное платье, доставшееся мне от щедрот Милии, не грело, а нынешняя ночь выдалась на удивление прохладной.
— От черной гнили нет лекарства. Единственное, что можно, — избавить человека от боли. Тело разлагается. Сначала слазит кожа…
— Избавь меня от подробностей.
Ричард кривовато усмехнулся.
— Мышцы расползаются… кости становятся мягкими, но человек живет… ему больно, а он живет…
Я заткнула уши.
Но голос Ричарда пробивался все равно:
— Гниль на самом деле не заразна. Обычно поражает тех, кто любит пошариться по чужим могилам. По природе своей она близка к проклятию… хотя иногда… был на моей памяти мальчишка, который из любопытства в старый склеп сунулся… родители очень просили, но против гнили я бессилен, да… а вот Сейхер смог. Тогда произошло что-то, и гниль стала распространяться. Сначала вор, потом могильщики, которые вора задержали. Жены их. Дети… друзья детей… семьи… как пламя, понимаешь?
Сейчас он выглядел почти нормальным.
Я погладила Гулю.
С собой заберу. Конечно, это не хаски и не алабай, и уж подавно не йорк, которых, говоря по правде, я на дух не переносила за визгливость и отсутствие мозгов, но зато я точно знаю: Гуля пусть далеко не красавец, зато умный.
И жизнь мне спас.
— Авессам южный город… двести тысяч жителей. Когда спохватились, оказалось, что проще эти двести тысяч в стенах запереть… только как? Стража городская? А ей тоже страшно. И у стражников есть семьи. Кому охота умирать? А еще корпус императорский стоял… — Ричард прикрыл глаза. — Их бы тоже… и когда поняли бы, к чему дело идет, мятеж бы вспыхнул… двести тысяч… и десять — войск… благородные лойры… у всех есть родичи… вы все друг другу родичи.
Холодно.
И лилиями вновь пахнет. За оградой туман клубится. И вот странно, туман легкий, что завеса, ограда кружевная, а он не смеет переступить. И в тумане бродит тварь, которая смеется… так звонко смеется. И от смеха ее голова начинает болеть.
Мигреней у меня прежде не случалось.
— Резня… Императору бы не простили… двадцать лет… он только-только на трон вступил… он не был готов… но приказ отдал бы… выбор… Авессам или вся Империя… — Ричард поерзал, подползая ближе. — Он ведь спас их. Не только тех, кто заболел, хотя до этого считалось, что подобное невозможно… черная гниль не излечивается. А он излечил. Он всю Империю… и где благодарность? Где?
— Нигде, — я не хотела слушать.
Но если выбирать между Ричардом и хохочущей тварью, уж лучше он. И та вдруг замолчала, а туман отступил. Он отползал медленно, оставляя после себя клочья на влажной траве.
— Оливия… — этот голос я узнала бы из многих.
— Бабушка?!
Гуля заворчала.
— Оливия, девочка моя… — Бабушка стояла такой, какой я ее запомнила. Темно-синее платье с отложным воротничком. Белое кружево манжет. Брошь-камея под горлом.
Нет, это не она.
Это призрак.
— Призрак, — согласился Ричард и вывернулся, садясь. — Она заглядывает в твой разум и оттуда вытягивает воспоминания… кто это?
— Моя бабушка.
— Ты на нее похожа…
Да, это все говорили. И мама моя смеялась, что это сходство ее только радует. Бабушка ведь красавицей была. А еще отличалась умом незаурядным. И вообще, единственную ошибку она совершила в молодости, поддавшись голосу сердца, а не рассудка…
— Оливия, нам пора, — бабушка протянула руку.
Она никогда не носила колец, за исключением обручального. И я видела теперь его, потемневший золотой ободок. И руку видела, так ясно… узкая ладонь, длинные музыкальные пальцы.
— Нет…
…бабушка осталась там, на старом кладбище, рядом с дедом. Сомневаюсь, что она хотела бы лежать с ним, но этого требовали приличия, а приличия значили для нее куда больше собственных чувств.
— Оливия, не капризничай, — она сказала это ровно.
Она и прежде-то никогда не повышала голос.
Даже когда я устраивала показные истерики со слезами и валянием на полу — сама-то не помню, но рассказывали, — она оставалась спокойна. И я заражалась этим спокойствием.
Мне так ее не хватает!
— Нет, — повторила я, смахивая непрошеную слезу. — Прости, но… я знаю, что ты ушла.
Умерла.
— Ты тоже умерла. — Бабушка смотрела на меня, и под взглядом ее мне было неуютно. — Но ты здесь.
— Ты умерла? — Ричард приподнял бровь.
— Потом объясню…
— Пойдем, дорогая… тебе пора домой.
— У меня больше нет дома…
— Не стоит бояться. — Протянутая рука почти касалась ограды, и змеи беспокоились, шипели. — Это не больно. Просто дай мне руку, и мы вернемся. Ты ведь не умерла… ты в коме…
Да?
— И все, что вокруг, это лишь игра твоего разума.
— И ты?
С этой точки зрения я проблему не рассматривала. А ведь логично. Куда уж логичней волшебного иного мира с некромантами, альвинами и чужими могилами.
— Ты всегда была такой фантазеркой…
Нет.
Ее нет.
А есть туман. И тварь. И… и если я действительно не умерла? Упала на асфальт, разбилась, но не до смерти. Лежу где-то там под капельницей, а в моих мозгах ковыряется дежурная бригада.
Но тогда возвращаться тем более глупо.
— Оливия, не упрямься…
— У тебя свои призраки, — нормальным голосом заметил Ричард. — Но твои не страшные…
— Нет, — я покачала головой.
— Если ты останешься здесь, то умрешь…
— А если не останусь?
— Ты поправишься. Ты еще найдешь свою любовь. Ты молода. Красива. Свободна… твой супруг…
— У тебя есть супруг? — не удержался от вопроса Ричард.
— Потом, — я отмахнулась.
— …получит по заслугам. Он умрет. А тебе останутся его деньги…
Надо же, до чего заманчивое предложение, вот только моя бабушка в жизни не стала бы заговаривать о деньгах. Во-первых, это в высшей степени неприлично, а во-вторых, она была пусть и строга, но справедлива. И уж точно не стала бы желать смерти никому.
Даже такой скотине, как мой муженек.
— Тебя нет, — я закрыла глаза и повернулась спиной.
— Я есть… хочешь, я рассужу тебе… скажем, что-нибудь, о чем знали лишь мы? Например, о том, как твоя матушка сшила тебе на Новый год костюм зайца, а ты хотела быть Снежной королевой…
…помню.
Как не помнить.
Сшила? Громко сказано. Белая рубашка. Белые шорты поверх белых же колгот Шорты одолжила мамина приятельница, чей сын вырос и из шорт, и из рубашки. Белые чешки мои собственные, и куцый заячий хвост.
Я же мечтала быть Снежной королевой, как Альбинка, которая показала мне платье из тюля и кружева. И я искренне не донимала, почему и мне нельзя такое. Если не такое, то похожее…
— Она пожалела резать штору, — призрак покойной бабушки не успокаивался. — Мы с ней спорили…
…и я слышала эти голоса. Спокойный бабушкин и мамин нервический. Она пыталась доказать, что елка в саду — это ерунда, пара часов, и только, а шторы изрезанные на год останутся или больше, потому как в стране дефицит и новые взять негде. Бабушка же отвечала, что на самом деле пустяк — именно шторы, что их мама и не увидит, поскольку уже второго января отбывает в очередную экспедицию. И на утренник она не пойдет, хотя и обещала…
Мне тогда стало очень обидно.
Она ведь в самом деле обещала… а утром меня ждало чудо. Детские чудеса просты.
— …я перешила тебе свое свадебное.
И я была самой красивой из королев. Облако белого кружева. Бусины… жемчуг, ее платье было расшито жемчугом. И его мы потом, в годы перестройки, продавали.
— Ты знаешь это потому, — я сглотнула, заставляя себя успокоиться, — потому что это знаю я…
— А помнишь, как я учила тебя плести французскую косу?
— Какую?
— Ричард, я не с тобой разговариваю!
Хотя следовало признать, что его вопросы отвлекали и отрезвляли.
— Уходи. — Я стиснула кулаки так, что ногти впились в кожу. — Умоляю, если это на самом деле ты…
— Это не она, — не замедлил прокомментировать некромант. — Это морок, выхваченный из твоего разума…
— …уходи…
— Уйду, — сказал призрак после недолгой паузы. — Но обними меня. Или хотя бы прикоснись… я ведь не о многом прошу…
— О многом. — Ричард не собирался молчать. — Прикосновения хватит, чтобы окончательно тебя заморочить. Вообще не понятно, девочка, откуда у тебя такая устойчивость. И каюше ты сопротивлялась, хотя обычно на ее голос люди летят как бабочки… бабочки-мотыльки…
В его голосе проскользнули мечтательные ноты.
— …лепестки… ногти сходят легко.
Твою ж мать… с одной стороны маньяк, с другой — голодный призрак. Поневоле с гулем обниматься станешь, он пусть и клыкаст безмерно, но ласковый, а главное — вменяемый.
— Я сумею тебя защитить. — Призрак топтался и тянул уже обе руки.
Хватит с меня!
— Прочь! — я произнесла это слово именно так, как меня учили.
Холодно.
Сдержанно.
И как ни странно, но призрак рассыпался молочной крупой. К сожалению, Ричард остался.
Он сидел, прислонившись плечом к скамье и уставившись на связанные руки.
— Затекли, — пожаловался он. — Может, ослабишь?
— Воздержусь.
— Думаешь, умнее всех?
— Выжить хочу…
— Здесь выжить сложно…
Это я уже и сама поняла.
— Ничего, я как-нибудь… потихонечку… полегонечку…
Он рассмеялся хрипловатым смехом. Приятным… и почему это важно? Просто важно. Просто пока он смеется, он не до конца обезумел. А если так, то утром, когда рассветет, я постараюсь его вытащить. Я решила. Мы уйдем вдвоем.
— Ты лучше расскажи, — попросила я, присаживаясь на траву. Обняла себя. Потрогала полинявший бархат… — Ты начал рассказывать про тот город, где началась эпидемия… и получается, маг ее остановил?
— Да… остановил. — Ричард облизал губы. — Пить хочется…
— Мне тоже.
— Дай мне… вон ту зеленую скляночку.
— Там вода?
— Зелье… укрепляющее… я ведь ранен…
Колебалась я недолго.
— Нет.
Может, оно и укрепляющее, а может, еще какое. Раны у него не те, чтобы прямо сейчас на тот свет отправиться. А вот хлебнет неизвестной отравы и…
— Жестокосердная. Он был некромантом. Не целителем, а некромантом. Как я.
Ричард облизал губы.
— Дай попить…
— Нету…
— Злая… Он понял, что должен делать… а главное, у него хватило силы духа. Другие тоже знали, но боялись. Страх — это плохо… вот ты меня боишься и мучаешь. За что? Разве я не заслужил доверия…
— Не отвлекайся.
А туман шепчет, уже не голосом бабушки, за что ему огромное спасибо. Нет, эти мерзковатые голоса ныне доносятся со всех сторон, они зовут по имени, а еще говорят, что Оливия сама виновата.
Она могла бы договориться с Максом.
Постараться.
Он неравнодушен к красивым женщинам и мог бы помочь… конечно, если бы Оливия захотела. Но нет. Слишком горда оказалась. И где теперь она со своей гордостью? Смешна. Сидит, обнимает себя. Жалеет. Всю жизнь жалела.
Нытик.
Что она такое? Пустое место. Ничего не достигла. Ничего не сумела… в школе крепкий середнячок. Небось учителя ее и не помнят… в университете… культуролог? Кому нужны культурологи… выбрала туда, где конкурс поменьше, чтобы точно пройти.
Училась.
Старательная? А толку с этой старательности, если учеба тяготила. Кем она хотела быть на самом деле? Никем. Правильный ответ, верно? Ни желаний. Ни устремлений.
Одна сплошная пустота.
Тоска.
И закономерный итог…
— Он давно интересовался Старой Империей… сейчас это не одобряется… очень сильно не одобряется, — хрипловатый голос Ричарда заглушал голоса. Хотя они все одно не замолкали.
…она ведь и мужа, если разобраться, не любила, чтобы по-настоящему, до обмирающего сердца, до бабочек в животе. Она играла в любовь.
Принимала его ухаживания.
Он ведь красиво ухаживал, и это льстило Оливии, не так ли?
Так…
И лучше уж слушать безумную сказку Ричарда, чем позволять какой-то твари копаться в собственных комплексах.
— …он нашел описание одного обряда. Доработал, конечно… кое-что изменил… это я по протоколам понял… они закрыли сам обряд. Как же, тайное знание… запретное… а протоколы осмотра места не удосужились подчистить. Точнее, сделали это топорно… ты знаешь, сколько всего можно узнать по жертве… это непосвященным кажется, что осталось крошево из костей… у меня есть специальная лопаточка, чтобы кости ломать. Очень удобно. Ставишь. И молотком тюк…
Меня передернуло.
Нет. Этак я до утра и не дотяну… сойду с ума или от прелестных историй, или от мерзковатого шепотка. Я не любила мужа? А ведь и вправду. Влад был красив. И ухаживал с размахом. Две дюжины алых роз. Лимузин к университету… завистливые вздохи приятельниц, которые маслом по сердцу… а подруг у меня никогда не было.
Почему?
Вправду ли я такое ничтожество, как шепчут…
…я игрушка.
…позволяла себе быть игрушкой… домом занималась… салфеточками, хрусталем… простыни выбирала, чтобы гармонировали с обстановкой спальни… наряжалась.
Выходила в свет.
Он ведь тоже меня не любил, если бросил. Сложно любить вещь, а ведь я была именно вещью, очередным дорогим аксессуаром, без которых Влад не представлял себе жизни. И сейчас, верно, устроившись на новом месте с тем же размахом, станет ухаживать за очередной дурочкой.
А я…
Зачем я нужна?
Кому?
Не проще ли выйти. Калитка рядом. Змеи не станут меня задерживать. Гуля… он и без меня неплохо жил и дальше будет жить, а меня не станет.
Меня уже нет.
А то, что я существую во плоти, это всего-навсего недоразумение, которое надо исправить.
— Нет, — я зажмурилась.
— Что, зовет? — в голосе Ричарда даже сочувствие слышалось. — Не ходи.
— Не пойду.
— Правильно… ты моя… я не буду трогать твои ногти. У тебя красивые руки.
— Спасибо.
— Жаль будет их ломать…
Вот тебе и… я вздохнула и спросила:
— Так что с тем некромантом? Значит, он пытал людей? И это помогло?
— Помогло. — Ричард смотрел на меня, как сладкоежка на пироженку. — Он получил силу. Много силы… очень много силы… и направил ее в город… подробностей не знаю. Он спас всех. А его судили. Казнили. Обвинили, что именно он выпустил черную гниль.
— Может, и он?
— Чушь, — решительно возразил Ричард. — Не сходится. По документам первый случай был отмечен за месяц до… обряда. Так что нет, им просто нужен был кто-то, кого можно обвинить.
— Знакомо.
…зачем я сопротивляюсь? Это ведь глупо. И Ричард хитер. Мне с ним не справиться. Он освободится, и тогда мне конец. И конец этот будет страшен… неужели я вправду хочу умирать долго? Несколько часов… некроманты многое умеют. А я сама видела его набор инструментов. Неужели не понимаю, что Ричард с удовольствием пустит в дело и скальпель, и разнокалиберные щипцы…
Ногти как лепестки…
Не страшно?
Страшно.
Тогда к чему упрямиться? Надо лишь выйти. И я умру. Без боли. Без страха.
Просто перестану быть.
Закономерный итог никчемного существования.
— Они просто испугались, что он стал слишком силен. Сильных боятся… да… ты слышишь меня?
— Слышу.
— Слушай… ты красивая… ты очень красивая… я ненавижу таких, как ты.
— Почему?
— Вы на всех остальных смотрите свысока. Для вас люди — не люди.
— Разве?
Интересно, долго ли еще до рассвета? И не сойду ли я с ума, этого рассвета дожидаясь?
— Вы думаете, что если вам повезло родиться с голубой кровью в жилах, то вам все позволено… вы не задумываетесь над тем, что другие — тоже люди, что они могут испытывать к вам что-то, помимо восхищения…
Кто ж это его так задел?
— Ничего. — Ричард помолчал. — Мы еще сочтемся… со всеми вами сочтемся.
Мы сидели долго.
Вечность, наверное, и гуля, придремавший у ног, изредка подергивал драным ухом. Вот и все развлечения. Ричард больше не пытался говорить, да я и сама молчала. Долго молчала, пока молчание не стало давить на уши. Где-то в глубине души рождался иррациональный страх.
Бежать.
Куда?
Не важно. Откуда. Прочь от этого места с каменными змеями его, которые следят за каждым моим шагом. Я ведь всегда панически боялась змей. Живых? Эти тоже в какой-то мере живы… надо уходить… надо…
— Ричард…
— Я смогу тебя защитить. — Он понял с полуслова. Он смотрел в глаза, и взгляд его был честен. — Не надо бояться, Оливия… я смогу тебя защитить.
— От чего?
— От всего…
Ложь.
— Только развяжи.
— Нет.
— Думаешь, самая умная? Думаешь, выйдет уцелеть? Сумела открыть… как сумела? Кровью ведь запечатывают, а в тебе нет той крови… не может быть… все они умерли… в Хрониках этого не пишут, но все… и Император… и сто сорок семь наложниц его…
Сто сорок семь? Силен был Император.
Или это самомнение просто?
Лучше о нем. А змей я и вправду боюсь панически, уж не знаю почему…
…змеи выползают на рассвете. И здесь их много. Прячутся в расщелинах, под камнями… старое кладбище — самое подходящее место для них. Сыро и спокойно. Когда же солнце встанет, змеи выползут…
Страх парализовывал.
Лишал воли.
И надо лишь встать и…
Нет.
— …Императрица умерла первой… говорят, он собственной рукой перерезал ей горло. Правильно. Повстанцы бы ее не пощадили… родная сестра… истинная Императрица… сильная. Жестокая. Ее боялись едва ли не больше, чем его…
Страх никуда не уйдет.
И сомнения.
И осознание собственной моей бесполезности. И странная апатия, которая поднималась из глубин души, вытесняя прочие чувства. Чему я сопротивляюсь.
Зачем?
Ради призрака счастливой жизни? Жизнь — это лишь мгновенье. Мне ли не знать… тогда из-за этого некроманта? Кто он мне? Случайный спутник. Ко всему он безумен. Даже если кажется нормальным. Эти больные фантазии не на пустом месте появились.
Меня же вот не тянет ему глотку перерезать.
Ладно, не ему… а представим на его месте моего дорогого супруга? Или Макса… неужели я бы упустила такой шанс поквитаться?
Я сжала кулаки с такой силой, что ногти впились в кожу. Нет. Хватит здесь и одного маньяка.