Глава 17
НЕКРОМАНТ И ГОНЧАЯ
Он все еще находился в храме.
В том самом, где кровью и словом, магией своей, привязал себя к сумасшедшей старухе. И она, счастливая — это чужое безумное счастье коробило, вцепилась в рукав его куртки…
Жрец исчез.
И чашу унес, и кинжал, и оставил на лавке свиток традиционного зеленого цвета. Старуха сама его взяла и прижала к сердцу… она что-то лепетала про веру свою, про ожидание, про… Ричард не слушал. Он кричал, не раскрывая рта.
Сгорая в пламени обиды и боли.
А они, его однокурсники, наполнившие храм, хлопали в ладоши. Кто-то бросал горсти белого риса и пшеницы, кто-то пел заздравную, кто-то хлопал по плечам… совали подарки… и те кинжалы, на которые он положил глаз, принесли, то ли откупным, то ли тоже шутки ради.
Кинжалы были хороши.
— Кто? — только и сумел выдавить Ричард.
Не ответили.
А позже, отойдя от первого шока, он не стал выяснять. В самом деле, какая разница, чья эта была идея? Главное, веселье удалось. А если кому не весело… это его беда, верно, Ричард?
Он стоял.
Он смотрел в синие яркие глаза прекраснейшей Орисс, слушал щебет ее. Он позволил поцеловать себя в щеку… и ей, неужели и ей эта вся затея казалась смешной? Конечно. Она ведь всегда глядела на Ричарда с удивлением.
Непониманием.
Легкою брезгливостью. Как вышло, что редкий дар достался тому, кто оного дара не достоин? А потом сыграла в любовь…
— За что? — только и сумел спросить он.
А Орисс ответила:
— Просто так…
Вот и все… правда, теперь она, выступившая из памяти — о как прелестна была она в лиловом платье альвинийского шелка, — не спешила поворачиваться спиной. Ее не ждали экипаж и четверка охранников, которые бы защитили, вздумайся Ричарду пожелать мести… мести не желал.
Ни тогда.
Ни позже. И уж тем более не тронул бы женщину.
Она смотрела и смотрела… а потом вдруг протянула руку и влепила пощечину.
— За что? — возмутился Ричард и открыл глаза.
Орисс не было.
И храма.
И кажется, он лежал… где? На чем-то твердом и широком, но однозначно не на кровати.
— Очнулся? — Оливия тихо всхлипнула. — Я… я не буду плакать.
— Не надо, — осипшим голосом произнес Ричард. И удивился, что способен говорить.
— Извини… бить тебя я тоже не хотела… так сильно…
Сильно? Да. Наверное. Только он не ощущает тела, просто ноет щека… и губа… далекая боль, вялая, которая с трудом пробивается сквозь немоту.
— …но я подумала, что ты должен очнуться…
— Я очнулся.
Он заставил себя пошевелить рукой. Рука была что каменная, но пальцы разжались, и сабля выпала с оглушительным звоном.
— Тебе помочь? — голос Оливии звучал тихо и глухо. Ответа она не стала дожидаться, умница… и с чего Ричард решил, будто она на Орисс похожа? Та точно не стала бы возиться с тем, кто настолько ниже ее по положению.
Оливия с трудом, но подняла его.
Помогла сесть.
Подперла плечом, не позволяя завалиться набок.
— Мы…
— Нас пропустили, — сказала она тихо. — Но я обещала, что мы тут ничего не будем трогать. Мы ведь не будем?
— Не будем, — согласился Ричард.
Луна высоко поднялась. И погода была хорошей, небо — ясным, того темно-нефритового оттенка, который так любят воспевать поэты. Однако в данный конкретный момент времени небо и оттенки его мало волновали Ричарда. Он потер деревянную шею и поморщился. Больно… шее и еще ладоням. Конечно, он ведь обзавелся парочкой ожогов… да, к утру он на стену полезет, боль Ричард переносил плохо.
К утру…
А ведь, похоже, до утра дожить получится.
Слева возвышалась белая громадина мавзолея, у входа в который застыла пара мраморных кобр. Выполненные столь искусно, что каждая чешуйка была видна, змеи гляделись живыми. А может, и не просто гляделись. Проверять, насколько кажущееся реально, у Ричарда желания не было.
Никакого.
Он просто любовался.
Змеями вот.
Или белыми императорскими миртами, которые ныне официально считались исчезнувшими, но поди ж ты, росли себе в каменных кадках. Полупрозрачные листья их, напоенные лунным светом, сияли.
Взять бы хоть одно деревце…
Левая кобра шелохнулась… или показалось? Нет, брать здесь Ричард ничего не станет. Не дурак. Он вообще постарается руки держать при себе. И если случилось чудо, то Ричард примет его на веру.
Он пошевелил руками.
Плечами.
Склонил голову налево и направо…
Белый мрамор, того особого сорта, который добывали на Проклятом острове. И ставили из него лишь храмы да императорские гробницы. Ричард, когда читал, не мог понять, чем же хорош этот камень. А теперь… мавзолей впитывал свет.
Белый?
О да, но лишенный того теплого оттенка, который оживляет камень. Скорее уж белоснежный. Искристый. Ледяной. Напоенный силой настолько, что крохотный камушек его безо всякой обработки способен стать артефактом…
…с шелестом развернулся змеиный хвост, скользнул по гальке.
Так, надо успокоиться. Не хватало настроить против себя Стража. Мнится, что проклятая гончая станет тогда не самой большой проблемой Ричарда.
— Это красивое место, — произнес он, не сомневаясь, что Стражи способны понимать человеческую речь. — И я счастлив, что удостоен чести видеть все это… и клянусь своей магией, что не потревожу покой того, кто спит здесь…
Он поднялся, хотя ноги держали плохо.
— Я лишь желаю знать имя того, кому обязан своей жизнью…
Змея осела и капюшон сложила. Качнулась, приоткрывая вязь древних рун.
…его звали Альер Тагрон Терреспаль дель Венцель.
Он умер, прожив на свете три дня, но и этой малости хватило, чтобы сам Сивуш, прозванный Разумным, признал дитя.
…у него не было других, если Ричард правильно помнил.
Жена была.
Наложницы.
Любовницы, постоянные и случайные, а вот детей не было.
— Покойся с миром, маленький Император…
Ричард вновь поклонился, прижав обе руки к сердцу.
— …и да будет вечный твой сон спокоен.
…убит?
…или проклят еще до рождения теми, кто жаждал занять трон?
…или просто родился больным. С младенцами ведь случается. Как узнать? Никак. Разве что взломав Большую Императорскую печать.
Нет, на это Ричард не пойдет.
И пусть за дверью сокрыты немалые сокровища — особ императорской крови, даже новорожденных, хоронили при Малых Регалиях.
Венец.
Скипетр.
И полог, расшитый черными алмазами.
Чаша. Нож… и если повезет — склянка с Кровью Богов…
Ричард сел на землю и, вытащив узкий клинок, полоснул по запястью. Боли он не почувствовал. Он сидел и смотрел, как темные полосы обвивают запястье, скручиваются вязким кровяным жгутом. Кровь впитывалась в землю.
И шелестели прозрачные листья миртов.
— Что ты делаешь? — этот голос заставил очнуться.
— Говорю спасибо…
Она присела рядом и подняла бархат верхних юбок. Полосу батиста оторвала.
— Мы здесь до утра, — сказала Оливия, перетягивая порез. — Кто такая Орисс?
— Что?
— Орисс, — повторила она, расправляя хвосты аккуратного бантика. — Если, конечно, я лезу не в свое дело…
— Ты лезешь не в свое дело. — Ричард высвободил руку. — Лучше приляг и отдохни… поспи.
— Думаешь, я могу поспать, когда это здесь? — Оливия указала на ограду. — Она ведь не уйдет?
— Не уйдет.
Гончая злилась.
Ричард чувствовал эхо ее злости, далекое, но все одно болезненное. Гончая звала.
Требовала вернуться.
И обещала быструю смерть. Щедро с ее стороны. Ее гнев походил на мертвое пламя. Одного прикосновения хватит, чтобы отравить пусть и не тело, но душу.
Она всколыхнется.
Полезет дурное.
Обиды всплывут. Неудачи.
Тоска глухая…
— Ричард. — Оливия тряхнула за плечо. — Очнись… почему я ничего не ощущаю?
— Понятия не имею.
Он потер глаза.
По всему выходило, что гончая, физически оставаясь за оградой, ментально все-таки способна была преодолеть барьер.
Плохо.
И странно, что Оливия не ощущает. Пусть она и лайра, но дар ее слаб. Она должна была первой услышать зов… замереть, позволить гончей заглянуть в самую суть себя. И вывернуть эту суть, сладкую, нежную…
…белое горло.
…тонкие руки.
…кожа нежная… она легко расцветает синяками… и разве Ричард не лукавил, говоря, что мести не желал? Да, она не Орисс, но какая разница? Она сидит, уставилась глазищами своими… жалеет? Нет, лайры не способны к жалости.
Лживые твари.
Этот шепоток разрастался, и Ричарду стоило немалых усилий заткнуть мерзковатый голос. Чей? Гончей? Или собственный, существование которого Ричард пытался не замечать.
— Оливия…
— Я здесь, — она отозвалась сразу. И руку легонько сжала…
…тонкие пальцы. Они бы ломались легко. Как веточки. Один за другим. И Ричард бы наслаждался что собственной силой, что ее слабостью. Она бы кричала. Умоляла пощадить. Обещала… что угодно обещала бы. А он…
— Послушай. — Ричард вытащил ремень из штанов. — Сейчас ты меня свяжешь… хорошо бы запереть, но здесь негде… поэтому свяжи.
— Зачем?
— Затем, что она зовет. А я не уверен, что сумею устоять. Тогда тебе будет плохо.
Он протянул ремень…
…ремнем по рукам… или по плечам… плечи у нее белые, и алые следы ремня неплохо будут смотреться. Ричард создаст свое произведение искусства…
— Пожалуйста, — взмолился он.
И Оливия решилась.
Широкая полоса ремня захлестнула запястья.
— А если…
— Послушай… она будет звать, а я буду бороться. Если все будет хорошо, я устою… если нет, то… проклятые гончие не выносят прямого солнца. Не рассвета, Оливия. Солнца. Прямого. Поэтому, будь добра, дождись, пока солнце поднимется над кладбищем.
…от нее хорошо пахнет. Маслами и еще страхом. Самый сладкий, самый нежный аромат. И Ричард не отказался бы, чтобы этот запах стал сильней. Всего-то малость надо… за руку схватить и сжать. Сильно. Так, чтобы она испугалась не сразу.
Сначала она удивится.
И попросит отпустить ее.
А когда Ричард не отпустит, она попытается вырваться. Но разве он позволит своей маленькой бабочке упорхнуть? Вот именно… женщина-бабочка… крылья радужные… у всех лайр радужные крылья…
— И только тогда уходи. Меня не трогай. Что бы я ни обещал, что бы ни говорил… плакать буду — не слушай… и лучше вообще заткни мне рот.
…ей он затыкать не станет. К чему? Кому помешают ее крики на кладбище? О нет, они станут музыкой… Орисс красиво пела, она, пожалуй, могла бы выступать в Императорском театре, если бы решилась уронить честь лайры подобным занятием, и оказала бы театру честь… да… а как бы она кричала? Сладко… и говорила, что сожалеет… конечно, она сожалеет, но поздно.
Ричард и за ней придет.
Что проще?
Вернуться в столицу, попросить о встрече… поманить… у него ведь найдется кое-что интересное для дамы… слезы единорога… или вода из альвинийского источника… полфляги осталось… да, Орисс не откажется стать еще красивей.
Она сама придет к нему.
— Или не затыкай… говори, ладно? Не позволяй мне задурить тебе голову… а потом оставь…
— Нет.
— Да, Оливия… не спорь.
Она затянула ремень очень туго. И надо бы напрячь запястья, тогда Ричард сможет избавиться от пут. Он ведь этого желает, верно?
Как смеет наглая девчонка связывать его.
Он жизнь ей спас.
А она… неблагодарная… ничего, Ричард как-нибудь да вывернется.
— Ты сама мне не поможешь. Ты вернешься в город. Отыщешь Тихона. И скажешь, что меня позвала проклятая гончая… что я под мороком… что безумен… и вы вернетесь. Здесь она до меня не доберется. А Тихон способен скинуть морок… это свойство альвинов…
— Перворожденные?
— Что?
— Альвины первыми пришли в мир… так я читала.
— Где?
— Не важно.
Она сидела рядом, на влажноватой траве. И гуль пристроился… плохо… или хорошо? Тварь смотрела с сочувствием. Она увела от гончей, теперь в этом не было сомнений. Но зачем? Не для того ли, чтобы сожрать тихо и… и ей позволено было обосноваться рядом с гробницей.
— Твоя зверюга…
Зверюга ткнулась широкой мордой в ладони, скользнул по пальцам шершавый язык…
— Убери ее, я нервничаю.
— Он ласковый, — Оливия погладила уродливую башку.
— Да уж… ласковый… если вдруг…
…от запаха крови гули дуреют. А Ричард, бестолочь, изрядно этой самой крови на землю выплеснул.
— Если вдруг увидишь, что с ним неладно… в моей сумке есть амулет. Развяжи руки, я покажу…
…правильно, пусть снимет ремень или хотя бы немного ослабит, и Ричард покажет.
…Ричард всем им покажет.
…девочки-бабочки.
Мотыльки.
Дети обрывают мотылькам крылья, а Ричард не ребенок… он придумает что-нибудь поинтересней… у него ведь есть инструмент… и он читал… много читал… из запретных книг тоже… к примеру, взять тот ритуал воззвания… Ричарду ведь хотелось бы провести его?
Жертва в круге.
Ритуальные пытки. И долгая-долгая смерть… сумел бы он задержать ее душу в теле на несколько часов, как должно? Если не получится с первой попытки, всегда останется вторая.
Главное, чтобы ремень отпустила.
— Нет, — неожиданно жестко сказала Оливия. И в шкуру своей твари впилась.
— Оливия. — Ричард изобразил улыбку. — Это же я… я понимаю, ты боишься, но я хочу лишь показать тебе правильный амулет… а потом снова затянем ремни…
Сомнение в глазах…
И глаза темные… скальпелем удаляли веки… мастера Империи многое с глазами умели делать. Разве Ричард не хотел бы научиться?
