Глава 13
ЛЕДИ СПЕШИТ НА ПОМОЩЬ
Милия была столь любезна, что помимо экипажа — помилуйте, дорогая Оливия, к чему вам наемный? — поделилась платьями.
Из собственного гардероба.
Из очень давнего гардероба, судя по запаху, фасону и длине. Платье, сшитое из желтых и черных поперечных полос, было тесно в груди, широко на талии и безбожно длинно, но не в моем положении придираться. К нему у Милии нашелся полосатый же зонтик, объемный ридикюль и ботинки, которые, к моему огромному удивлению, пришлись впору.
— И все же, дорогая Оливия, — сказала она, самолично поправляя жесткий бархатный воротник, который с одной стороны поднимался, а с другой норовил лечь на плечо, что фасоном не предполагалось, — я не понимаю вашей настойчивости. Кладбища, тем более столь старые, не самые подходящие места для прогулок.
Может, оно и верно.
Я и сама не могла понять, что заставляло меня с такой неудержимой силой стремиться на кладбище. Прежде я как-то избегала подобных мест, а теперь… теперь я с трудом сдерживалась, чтобы не спихнуть с козел полусонного лакея.
Я опаздывала.
Куда?
Не знаю.
Но опаздывала безбожно.
— Вы не могли бы… — когда рыночная площадь осталась позади, я не выдержала. И указала на хлыст.
Бить животных нехорошо, но если я не успею, случится… не знаю что, но в высшей степени нехорошее.
Лакей не соизволил обернуться.
Пожалуй, с его точки зрения, я была… да никем. Благородная лайра? Какое благородство, если платье надела чужое, ношеное и даже не соизволила дождаться, пока его худо-бедно подгонят по фигуре. Мне ведь предлагали, а я, упрямая, на кладбище спешила.
— Пожалуйста…
Голос мой дрогнул.
А сердце оборвалось.
Беда.
Я не чувствовала беды в тот день, когда умерла… я не чувствовала ее и раньше, когда лишь познакомилась с Владом. Или когда он привел Макса, которого принял в собственную фирму, сказав, что вдвоем будет проще… я вообще никогда не отличалась развитой интуицией. Скорее уж была слепа, как старый крот. А теперь вот…
Я сдавила голову руками и попыталась отрешиться от паники. Надо… надо спешить.
— Остановите, — велела я, стараясь говорить именно так, как учила бабушка. Нет, прислуги у нас не было — не те время, место и положение в обществе, — но подобный тон годился не только для горничных. Паспортистки, начальник ЖЭКа и раздражительный наш дворник, которому никто не указ, от тона этого цепенели…
Сработало.
Лакей потянул поводья, и округлая лошадка буланой масти послушно замерла. И лишь затем он повернулся, осознавая, что исполнил приказ не лайры Милии, а какой-то там… в мутноватых глазах его я увидела удивление пополам с обидой.
Да как я посмела?
Обыкновенно.
— Купите мне булочку, — указала я на лотошницу, которая дремала над подносом, полным булок. — С изюмом. Но без сахарной пудры. И не приведи Боги, чтобы там была корица…
Я бросила монетку, которую лакей поймал на лету.
Он скривился.
Но с козел сполз и неспешно — маленькая такая месть — направился к лотошнице. Остановился у подноса… что-то спросил…
Все.
Я подобрала юбки, радуясь, что решительно отвергла и подъюбник на ободу из китового уса, и нижние юбки, что полотняные, что батистовые, ограничившись одной… в юбках исполнить задуманное было сложно. Хотелось бы думать, что на козлы я перепрыгнула аки молодая газель, но на деле я скорее перевалилась, одновременно стараясь и не зацепиться юбкой, и не упасть, и не…
Удалось.
Я подхватила вожжи и хлестанула по широкой конской спине.
— Н-но! Пошла!
И лошадка, к этакому обращению не привыкшая, взяла в галоп. Подпрыгнула повозка, махонькая и изящная — этакая лаковая коробочка на колесах. И я плюхнулась на скамью.
Мамочки родные, что я творю?
А главное, зачем?
Ответа на этот вопрос не было… сзади кричали… спереди… люди разбегались, благо дорога здесь была широка…
— Н-но…
Я никогда не управляла экипажем. Машиной вот — случалось. Катером. И даже самолетом однажды, пусть и под присмотром инструктора, но лошадь… лошадь — это другое.
Я вцепилась в вожжи, прекрасно осознавая, что, стоит вывалиться из экипажа, и вожжи не спасут. Скорее уж затянут меня под колеса. Но… я опаздывала!
— Н-но!
Грохотали колеса по мостовой.
Мелькали дома и домишки.
Раззявленная пасть городских ворот… стража, которая и не попыталась остановить. И верно, дураков нет, чтобы, рискуя жизнью и здоровьем, бросаться к обезумевшей лошади и не менее безумной наезднице…
— Пошла!
Я точно знала, куда мне надо.
По дороге.
По широкой дороге, мощенной желтым кирпичом. Выстроились вдоль нее тонкие кипарисы. Пахло смолой и сухой травой, и еще цветами…
— Н-но, залетная! — я щелкнула хлыстом, который нашелся на козлах, и лошадка, замедлившая было шаг, полетела…
Вперед.
Мне надо… очень-очень надо… туда… куда?
Сюда.
На вершину холма, увенчанную крепостной стеной, по-за которой виднелась темная крыша храма. Там происходило что-то… что-то крайне неправильное.
Опасное.
И лошадь, которая до того шла ровно, вдруг тонко завизжала, а потом… потом она рванула и понесла, не разбирая дороги. А мне подумалось, что до идеи тормоза в этом мире вряд ли дошли.
Горячо.
Холодно.
Детская игра. Только не в божественном исполнении.
Каменное изваяние улыбается, и в этой улыбке видится Ричарду издевка: неужели ты, глупый смертный, в крови которого чудом ожило божественное благословение, действительно надеешься выиграть? Неужели позабыл страшные сказки Старой Империи, такие назидательные, такие…
Не позабыл.
Ричард обвел глазами храм.
Ничего не изменилось. Разве что теперь они все смотрели. Кто с сочувствием — Вдова всегда была добра, даже к чужакам, ведь и они чьи-то дети… кто с ожиданием. Кто просто с любопытством. Давно в этих стенах не происходило ничего мало-мальски интересного.
Горячо.
Холодно.
Один шаг влево… и сосредоточиться на ощущениях. Ничего? Тогда еще шаг. И руки холодеют. Холодно. Значит, вправо… ощущение холода уходит. А в ушах серебряными бубенцами звенит смех. Правда, интересная игра? Вправо… тепло? И вперед? Тепло уходит. Думай, человек. Ты не выйдешь отсюда, пока мы не доиграем.
Ты ведь был столь неосмотрителен, что, соглашаясь, не оставил себе пути отхода.
Люди предсказуемы.
— Боги тоже, — проворчал Ричард, не сомневаясь, что будет услышан.
Дитя не обиделось.
Хорошо.
Обидчикам оно мстило с немалой фантазией.
Повернуться… если не вперед, то назад. Точнее, теперь вперед, к темному своду нефа. Тепло… и еще теплее. Тепло окутывает ласковым коконом. Но с каждым шагом оно усиливается. И вот уже ничего ласкового нет.
— Значит, в этом весь смысл? — Ричард остановился. — Собираешься изжарить меня?
Смех.
И укоризна на лице Вдовы, которую иные именовали Матерью: разве можно так с гостями обращаться? Воин, тот хмур, он бы давно выпорол негодного мальчишку, но разве любящая Мать позволит обидеть младенца? А для нее он, рожденный на заре мира, все одно младенец.
Вечный.
Ничего. Ричард что-нибудь да придумает. Не бывает таких задач, которые нельзя было бы решить, надо только подумать. Ему позволят. Ведь что за удовольствие быстро заканчивать игру?
Но он должен посмотреть.
Неф.
Темнота.
И белый смутный силуэт очередной статуи. В Старой Империи их любили.
Тепло.
Горячо даже.
Жар еще не такой, чтобы закричать от боли. Вполне терпимо. И спасибо за науку, некромант способен выдержать куда больше обыкновенного человека.
…это кровь.
…во всех них, благородных лойрах, течет благословенная кровь… ты ведь никогда не задумывался, кто они? Ответ прост: ублюдки.
Или бастарды, потому что на ублюдков люди обижаются.
Глупость какая.
Взгляд Мастера задумчив. И молот в его руке, кажется, вот-вот сорвется, ударит по каменной наковальне, а может, по голове наглеца, вздумавшего явиться в храм.
…все было просто в начале времен.
Боги.
И человеческие дети Богов, именуемые лойрами, одаренные и великие, они возвышались над иными. И вместо того, чтобы сберечь великий дар, щедро делились им. Сеяли семя. И пожали бурю, когда другие, непризнанные дети их, пожелали большего. Вот и вся история… а ты и вправду думал, что кому-то было дело до угнетенных рабов?
Им дали волю, но сделали ли свободными?
Тонко усмехался Жрец.
И свиток в его руке манил. Возьми его… он лишь кажется мраморным, а на деле… еще одна тайна. Ты ведь любишь чужие тайны, Ричард? Хочешь узнать, кто из твоих предков удостоился высочайшей чести? Или не это, но…
…ты жаждешь знания?
Ты его обретешь.
Шаг.
И пот катится по вискам, по спине. Рубаха взмокла. И дышать тяжело. Ричард горит изнутри, но он должен выдержать. Должен понять.
Статуя.
Это не один из Девятки.
Кто?
Кто-то, кто был достаточно велик, чтобы удостоиться… храмового погребения? Это человек… лойр, несомненно. И из чистокровных. Тонкая кость. Черты лица совершенны. Но за этим совершенством сложно что-то сказать о человеке… он сидит…
На чем?
Ну же Ричард. Еще шаг.
Маленький такой шажок, который заставляет застонать от боли. Горячо-горячо. Ты правильно идешь. Осталось немного. Хватит ли тебе духу?
Еще на полпальца…
Правильно, это не кресло. И не трон. Человек сидел на массивном драконьем черепе, исполненном столь умело, что Ричард заподозрил — череп или настоящий, или же ваяли его с натуры. И выходит, правда, что в Старой Империи водились драконы.
Не о том думаешь.
Одежды… струящиеся и легкие. Некогда их раскрашивали, останки краски видны. Туника синяя. Чулки желтые… цвета дома Орисс, который, если Ричарду не изменяла память, находился в родстве с Императором. Одна рука возлежит на черепе. Другая — на колене, но ладонью вверх.
В ладони?
Нет, ладонь пуста.
Видны и тонкие линии, нанесенные скульптором.
Тогда что?
Не венец золотой. Слишком тяжел, хотя и по-своему прекрасен, но… нет. Камень? Карбункул — подходящее вместилище для артефакта. Нет, тоже слишком просто.
…подойди, человек. Тебе же хочется рассмотреть поближе, тогда ты поймешь… тогда ты…
— Нет, — Ричард помотал головой. — Погоди… не торопи.
Дитя рассмеялось. Кто ж тебя торопит, глупый? Мы ведь играем. Горячо и холодно…
Ричард отступил.
Плевать.
Он уйдет из храма, чтобы вернуться сюда с кем-нибудь, кто выкорчует треклятую статую, а уже потом Ричард сотрет ее в пыль, но отыщет артефакт.
Ему почти дозволили дойти до двери.
Жар исчез.
А холод… холод был почти терпим. Пока рука не дотянулась до дверей. И пальцы обожгло лютой стужей. Они, показалось, и побелели, а на мгновенье вовсе прозрачными сделались.
Неужели ты и вправду полагал, человек, что тебе позволено будет уйти?
Нельзя бросать игру.
Холодно или жарко?
Раскрытая ладонь статуи манила обманчивой близостью. Ну же, рискни, протяни руку, глядишь, и коснешься белых пальцев… или вот двери… всего-то надо — выйти из храма. А тебя, если подумать, никто не держит… давай, Ричард, с разбегу и кувырком за дверь?
Детский смех был не наградой.
Он раздавался в ушах, и Ричард зажал уши руками.
Проклятье!
Влип. Уйти не позволят. Остаться? Остаться он может. Сесть вот здесь, где не жарко и не холодно, и сидеть… разглядывать храм. Любоваться мраморными ликами. И сидеть так… до ночи? Ночью на охоту выползет гуль. А может, раньше упыри проснутся. Но ему ли упырей опасаться? С упырями Ричард поладит. В нынешней-то ситуации они, почитай, любимые родичи… а вот Боги…
— А если я просто возьму и сравняю этот храм с землей? — поинтересовался Ричард, создавая на ладони шар. Пусть боевые заклятья и не всегда у него получались, то ли дело «белый дым» или же «нити тлена», но храму хватит…
Молния погасла.
И сила… она осталась, Ричард чувствовал ее, близкую, но отделенную прозрачной стеной. Она была и в то же время была недоступна. И в глазах Мастера ныне читался упрек: неужели ты, человек, и вправду вздумал угрожать тем, кто старше и сильней? Кто одарил тебя магией, глупый потомок? Ты сам вступил в игру, а теперь обижен, что правила не оговорил?
И кто в этом виноват?
Ричард со стоном закрыл лицо руками.
Итак, сила исчезла… упыри остались с гулем вместе. И думается, на сей раз они не будут воевать друг с другом, но поделят добычу поровну…
…оставался шанс, что его хватятся.
Кто?
Милия? Даже если заподозрит что, пальцем не шевельнет. Похороны, конечно, устроит пышные, как родному супругу… и речь произнесет. Думалось, что речи она произносить умеет…
Грен?
У него свои дела… небось не все добро скинул, да и кое-чем он в Ормсе собирался закупиться. Значит, проведет день на рынке. Тихон? Его дар слишком ненадежен, чтобы на него рассчитывать. Да и альвины бесполезны во всем, что касается Старой Империи. Тихон как-то помянул, что слеп в той, прошлой, тьме…
— И вот что вам за удовольствие? — Молчание тяготило, заставляло ощущать свою беспомощность. — Сотни лет стояли в тишине, покое. Появился человек, дар вам принес, так вместо того, чтобы поблагодарить, вы его сожрать норовите.
Боги молчали.
Человек?
Людей множество. Они — что песок на берегу океана. А сотни лет? Что есть время для тех, кто живет вне времени? Там, где сотня равна мигу, а миг — тысячелетиям.
— Вот не надо мне этой глубоко философской хренотени, — попросил Ричард. — Мне ее в Академии хватило… видели бы вы нынешнюю Академию… а столицу… что бы в ваше время сделали с некромантами, которые, вместо того чтобы людей защищать, о собственной выгоде думают? Хотя… что это я… нет, я, конечно, мало что знаю… почему-то о вашем времени информации почти и нет, даже в закрытых библиотеках, но ощущение такое… не поймите превратно… так вот ощущение, что люди вас не слишком заботили…
Беззвучный вдох.
А ладонь близка, и мнится, что сама статуя стала ближе. Солнце, проникая сквозь запыленные окна, кружевом ложится на мраморную ладонь. И кажется, что в руке статуи собирается истинный свет…
…утраченное заклинание.
Сколько их было? И утрачены ли они на самом деле? Или, быть может, правда в том, что заклинания те оказались слишком сложны, чтобы в них разобраться? Требовали сил, которых у наследников Империи не было?
Магия крови?
Да, ее следовало запретить. Но ведь остальные… тонкое искусство исцеления… ведь имперские целители способны были на многое. Ричард читал… если хотя бы часть — правда…
Правда.
Они многое умели.
Избавить от проклятия, пусть и столь серьезного, как «черная смерть». Остановить красную чуму, от которой ныне не знали спасения, и малого подозрения лишь хватало, чтобы воздвигнуть над зараженным домом купол. И хорошо, если над домом. Запирали и кварталы, и порой — города…
А в древности красную чуму лечили столь же просто, как ныне простуду.
И неужто это знание было опасным?
Тени на лице Жреца это лицо оживляли. Снисхождение? О нет, уже печаль. Что знаешь ты, далекий потомок, до которого дошли слухи о былой славе предков? Ничего… чума?
Что есть чума?
Болезнь тела.
С нею можно справиться. И да, те, прошлые целители, способны были много на большее… что чума, когда они умели заглядывать в человеческий разум. Он ведь тоже болеет, ты не бывал в Скорбных приютах? Или их тоже не стало?
— Остались, — недовольно проворчал Ричард. Все же это странно было, говорить с ними…
Или с собой?
Может, все, что ныне в голову лезет, в этой голове и рождается? Может, нет божественных явлений, но существует лишь больная фантазия Ричарда. А что, если ему самому место в Скорбном приюте?
— Нет. — Ричард потер руку. На ладони вспухали мелкие пузыри, которые появлялись после ожогов. — Вот это мне точно не примерещилось. И рассказывайте уже… когда еще случится поговорить? Значит, и разум способны были исцелять?
…и разум, и душу. Запирать чужие страхи, избавлять от сомнений. Приглушать горе, язва которого способна была разрушить суть человека… а еще менять.
И разум.
И душу.
И тело.
Они не желали зла. Лишь знаний. Больше и больше. И знаний не теории, отнюдь… как излечить чуму? Одна сторона монеты, а на другой — как создать иную болезнь, которая во сто крат опасней чумы… Монеты? Разве ты не видишь монеты, человек? Вот она, в раскрытой ладони. Полновесный двойной империал старой чеканки.
Ричард и вправду увидел его.
А ведь недавно готов был поклясться, что еще мгновение тому ладонь была пуста. Но нет, вот монета, лежит. И если он присмотрится — зрение-то у Ричарда неплохое, — он увидит и портрет Последнего Императора, чье имя история не сохранила.
Что до имен?
Горбоносый горделивый профиль, увенчанный венком из дикого лавра. Вязь рун по краю. И символ Девяти с обратной стороны…
— Значит, монета? Скрытый артефакт? Что на него повесили? Отвод глаз? Или обыкновенную завесу? Что-то посерьезней? У вас же были умельцы… и я мог стоять в шаге от него, но не увидеть, верно? Тогда почему теперь…
…потому что игра должна быть честной.
— Логично. И спасибо… я подумаю. Посижу вот и подумаю.
Теперь, когда Ричард знал, что монета существует, он ее не потеряет. А ведь были варианты… были… к примеру, сдуть ее… или нет, золото — тяжелый металл, а весили имперские двойные вдвое против нынешних. Говорят, это золото изрядно разбавляют медью, но Ричард точно не знает.
Да и…
Сил нет. Истратил по собственной глупости, поэтому нечего на Богов пенять. Они, как Ричард успел убедиться, по-своему справедливы. А значит… значит, как говорил дорогой батюшка, который все еще не лишился надежды образумить отпрыска, думать надо головой. Она не только шапку носить дана.
Ричард хмыкнул и стянул с головы косынку.
Сумку вытряхнул.
— Я потом уберу, честное слово, — пообещал он, не сомневаясь, что будет услышан. — Раз уж играем, то… мы ведь не договаривались о том, что я всенепременно руками полезу… руками в печку лезть крайне неблагоразумно, верно?
Смешок.
И молчание. И как это понимать? Он, его божественный соперник, не возражает? Или ему просто любопытно посмотреть, как Ричард выкручиваться станет?
Пускай смотрит.
— Значит, ваши целители решили, что Богам равны? Неблагоразумно… и, пожалуй, не только они, да? В целом маги… я вот когда читал, не мог одного понять…
Ричард перебирал содержимое.
Склянки с зельями — в сумку, здесь от них толку мало. Да и сомнительно, чтобы гулю пригодился эликсир от кашля. Или упыри бы страдали подагрой… упыри, как Ричард успел убедиться, чаще всего отличались отменнейшим здоровьем.
— …почему никто и никогда не упоминает о тварях. Вот о мифических, к примеру, мантикорах, пишут… подробно так, что сразу очевидно становится, в те времена мантикоры были обыденностью, как нынешние грызлы… а вот о грызлах ни слова.
Связки артефактов. Сомнительно, что пригодятся. Значит, в сумку… или нет? Вот цепочки и шнурки будут нужны. А серебряная проволока неплохо крутится. Не леска, но ему нужно что-то попрочнее… от места, где жар становился нестерпим, до статуи шага два.
— Читал однажды презабавный документ… староста деревеньки Черные Броды челом бил, дескать, виверний повадился овец таскать. Полагаю, конечно, для старосты забавного мало, овцы-то хозяйские… и просил меры предпринять… выделить Черным Бродам невинную девицу, чтоб, значит, тварь умилостивить.
…два шага… на треть пойдет собственная Ричарда сабля. Хороший металл. Заговоренный. Жаль, конечно, не копье. С копьем было бы проще. Но если держать за клинок… только надо будет обмотать чем, той же косынкой… проволока серебряная.
Серебро от жара потечет, значит, привяжем… из серебра и шкуры. Шкура каменного василиска, эту так просто не проплавишь. Даром что обошлась когда-то в десять золотых. И брал ведь обрезки… страшно подумать, во что стала бы куртка… и интересно, для кого ее шили.
В столице.
В столице такой одеждой только лайр благородных удивлять.
— И вот я все думал, на кой вивернию невинная дева? И почему этой невинной в Черных Бродах не сыскалось?
…народ простой, нравы тоже… дева должна быть, а девочек еще до первой крови замуж выдавали.
— Почему?
В сумке обнаружились и полые стебли белого бамбука. Для чего-то их Ричард прикупил, вспомнить бы… вспомнит, потом, когда с местными делами разберется.
…потому что девственницы не только виверниям нужны были. Иные обряды лишь с их кровью и проводились…
— Понятно.
Полые трубки Ричард нанизывал одна на другую, сколько шнурка хватило, и поверху крепил теми обрезками, которые покороче. Обматывал серебряной проволокой.
— Значит, жертвы… и как вы жили? Хотя… простите, глупый вопрос… обыкновенно жили… как сейчас… лет через двести-триста, думаю, тоже удивляться станут, что грызлам, что…
А вот флаконы он зря убрал.
Кажется, был там один с соком краснотравицы. Пару капель во флягу с водой — Ричард сделал глоток, пить не хотелось, но это пока, а вот когда истратит воду, то и жажда прорежется. Проходили… пару капель во флягу — и полить свое удилище.
Сок, соединяясь с серебром, менял его цвет.
Темнело.
И проступало белыми легчайшими нитями.
И значит, пошла реакция… отлично. Еще несколько минут, чтобы металл окончательно окаменел, и можно пробовать. Горячо? Как-нибудь да выдержит… Ричард стянул рубашку и отхватил рукава. Куртка как-никак, но защитит руки, а вот ладони поберечь следует.
Смешок был ответом.
Ну что, человек, готов поиграть?
— А то, — ответил Ричард, поднимаясь.
Мы летели… то есть почти летели. Треклятая лошадка неслась, роняя клочья пены. Экипаж подпрыгивал на камнях, угрожающе трещал, но ни переворачиваться, ни рассыпаться не собирался. Я же сидела, вцепившись в борта, и молилась об одном: не свалиться бы.
Боги нынешнего мира… не знаю ваших имен, и вообще я атеисткой себя искренне считала, но если вдруг вы все-таки существуете, то спасите меня от моей же глупости.
Меж тем высокая кладбищенская стена приближалась.
И была она серьезна, как линия Маннергейма.
Три метра высоты. Камень. И острые пики, вздымавшиеся через каждые полметра. Над пиками воздух будто бы дрожал… а может, померещилось? Главное, что стена выглядела достаточно внушительной, чтобы выдержать столкновение и с лошадью, и с повозкой, и, что куда печальней, мною. Стена-то выдержит, а вот относительно себя я не уверена. И я сделала единственное, что могла, — заставила себя выпустить края повозки и потянула вожжи, сколько было сил.
— Стой!
Бесполезно.
Лошадь лишь головой дернула, и я едва не вылетела на дорогу.
Мамочки, сейчас мы разобьемся… вот просто возьмем и разобьемся… я зажмурилась и повторила:
— Стой же!
Лошадь завизжала, а под экипажем вдруг что-то очень громко хрустнуло, я открыла глаза ровно затем, чтобы полюбоваться, как летит вперед, подпрыгивая на булыжниках, левое колесо. Правое, крутанувшись, упало в пыль…
Хрустело дерево.
Хрипела лошадь.
Я… кажется, визжала, что совершенно не подобает благовоспитанной особе… стена приближалась, и столкновение, казалось, было неминуемо, когда лошадь вдруг встала на дыбы. Повозка, увлекаемая силой инерции, опасно накренилась, и я все же полетела в пыль… не знаю, Богов ли благодарить, абстрактное Провидение или же собственную удачу, но я не сломала шею.
И не только шею.
Руки были целы. Ноги… и платье вот в пыли извалялось, но это же сущие пустяки.
Кое-как я поднялась. Подобрала ридикюль и зонтик. Изломанные спицы торчали во все стороны, разве что узлами не завязывались. И зонт годился лишь на то, чтобы выкинуть, но я, не иначе как под влиянием стресса, вцепилась в рукоять.
Лошадь убежала…
И как я назад доберусь, а?
Как-нибудь… здесь до города километров пять, а у меня башмаки имеются. Когда страх отступил, вернулось то странное чувство, которое влекло меня вперед, к кладбищу, благо в стене обнаружились ворота. Ну как ворота, калиточка… скромная такая, повозка точно бы не прошла. А вот человек — вполне. За калиткой же меня встречали.
Собака.
То есть в первое мгновенье я подумала, что это собака. Крупная весьма собака.
— Привет.
Собак я не боялась. Я бы даже не отказалась завести щенка, пусть и не овчарку — мечта моего детства, но небольшого мопса или же йорка… хотя нет, йорки мне как порода не нравились категорически.
Зверь наклонил голову.
Нет, все-таки не собака… или местные псы выглядят вот так? Крупная голова с огромными ушами. Левое стояло торчком, правое, драное, накренилось, прикрывая желтый глаз. Вытянутую пасть украшали старые шрамы. Розовый пятачок носа подергивался.
Изо рта свисал длинный язык лилового цвета.
А с языка протянулись нити слюны.
— Ты меня пропустишь?
Собака не проявляла признаков агрессии. Но стоило мне коснуться калитки, она вскочила. Надо же… короткая шея, бочкообразная грудь, как у бульдога, и кривоватые передние лапы.
— Пропустишь…
Шелохнулся обрубок — огрызок? — хвоста.
И тварь заскулила.
— Ты местному сторожу принадлежишь, верно?
Я решилась и толкнула калитку. Возможно, это было глупо. Наверняка это было глупо, но мне нужно было внутрь.
Я даже знала, куда именно.
К темному мрачному строению, которое возвышалось над древними могилами.
— Конечно… кому же еще…
Собака посторонилась и заскулила. Тело ее, нелепое все-таки — дворняга наверняка, покрывала короткая жесткая шерсть. На груди и животе виднелись подпалины, на спине шерсть темнела и поднималась узким жестким гребнем.
— Извини, дорогая, еды у меня с собой нет…
Собака вздохнула, но с дорожки соступила. Не без опасения, но я прошла мимо. Она лишь потянула носом и, испустив тяжкий вздох, совершенно человеческий, заковыляла следом, умудряясь прихрамывать сразу на четыре лапы.
— А хозяин твой где?
Я говорила, потому что молчать было страшно.
Очень страшно.
На кладбище царила звенящая тишина. Нет, на погостах в принципе обычно не очень шумно, но нынешний… звона комаров и то не слышно. И птиц. И вообще, кажется, здесь звуков — мое дыхание, шелест гравия под ногами и собачьи причитания.
— Ты тут человека не встречала?
Левое ухо поднялось.
— Некроманта?
Собака села и нахмурилась.
— Такого… знаешь, невоспитанного? Нет? Он, наверное, в храме… полез сюда… зачем? Извини, я не знаю…
Чувство, тянувшее меня к храму, не ослабло. Скорее уж изменилось, и теперь я знала, что нахожусь там, где мне надлежит быть.
Только…
Я не опоздала… почти.
Дорога к храму лежала через могилы. И если у ограды они были одинаковыми — серые грязноватые камни, почти заросшие лишайником, то ближе к середине погоста, который, к удивлению моему, оказался огромен, появлялись вполне узнаваемые очертания памятников. Ближе к центру гранитные плиты сменялись мраморными статуями, которые выглядели так, будто поставлены были лишь вчера.
Магия?
Я оглянулась. Собака… пусть уж будет собакой, хотя теперь было заметно, что обличье у существа скорее гиеноподобное, — не отставала. Она держалась шагах в трех позади. И стоило мне остановиться, как тут же села.
Подняла уши.
И воззрилась желтыми гноящимися глазами.
— Я скоро вернусь…
Я огляделась. От громадины древнего — а я не сомневалась, что место это и вправду было очень и очень древним, — храма веяло жутью. Тень его легла на могилы, будто придавливая их. Да и сам храм скорее напоминал крепость. Сложенный из тех же серых глыбин, что и ограда, он был грубоват, уродлив даже. Единственным украшением — разноцветные куски стекла, будто вплавленные в каменное его тело.
Железные врата были открыты.
И виделось в том приглашение.
Что ж, кто бы ни приглашал, мне оставалось лишь подчиниться. В конце концов, может, пойму, как я сюда попала и зачем. Я решительно подобрала юбки. Собака заскулила и легла на тропинку. Кажется, она не верила, что я вернусь.
— Хозяина своего поищи… где хозяин? Вон, смотри… это не он случайно? — я указала на человека, который медленно брел меж могил. Наверное, стоило поприветствовать его, но время… время уходило. — Иди к нему, а я скоро…
И собака послушно встала, потрусила в указанном направлении.
Я же, расправив над головой сломанный зонт, решительно шагнула в сень храма.
У Ричарда почти получилось.
Наверное, им, древним и бессмертным, пребывавшим вовне, было донельзя забавно наблюдать за попытками Ричарда добраться до монеты.
Он остановился в трех шагах от статуи, где жар ощущался остро, но не настолько, чтобы не выдержать боль. Ричард стиснул зубы, чтобы не выругаться, — все же храм как-никак.
Боги опять же.
Он ясно видел и статую с протянутой рукой, на которой призывно блестела монета, мол, попробуй дотянись, и улыбку ехидную на мраморной роже, будто тот, с кого статую ваяли, знал, что так оно и будет. А может, и вправду знал. О пророках Старой Империи легенды складывали.
Пока пророки не перевелись.
Может, сами, а может, пророчили не то.
Сотворенная из подручных материалов конструкция была на редкость неудобной. Тяжелая. И скользкая. Она выгнулась дугой, да еще норовила из рук вывернуться, резанув напоследок широкой лопастью клинка. Ну уж нет. Ричард не для того битый час маялся.
Справится.
Он поднял импровизированное удилище.
И вытянул руки вперед, закусив губу. Жар стал почти невыносим. Кажется, он даже ощутил запах паленой кожи… конечно, кажется… или нет… главное, сбить монету и подкатить ее поближе…
Первый замах прошелся над рукой.
Второй… и удилище ударило по мрамору.
Ничего.
Передохнуть немного.
Сосредоточиться.
Сложно? Не сложней, чем собрать в бутылке лягушачий скелет… шутка и подработка для первокурсника. В лавке на Запретном переулке этакое баловство принимали и платили по шесть медяков за штуку. Потом уже Ричард узнал, что скелеты эти продавали по три золотых. Не лягушачьи, естественно… кому нужна лягушка, а вот аксолотль водяной…
Серебро шипело.
И капли его стекали по удилищу да норовили на ладонь пробраться сквозь слабую защиту ткани и впиться в кожу.
Ничего.
Потерпеть. И еще разок… верхний край удилища прошел над монетой.
Чуть пониже.
И не спеша… осторожно… отрешась от боли, от вони паленой кожи, от тяжелого божественного молчания… интересно, они делают ставки? И если да, то на кого ставят.
Нет, чуть выше.
Вот так.
Старший брат рыбалку жаловал и каждую субботу выходил заполночь. Брал с собой мешок распаренной крупы для прикорма. Червей копал в матушкином палисаднике. Она возмущалась, но скорее по привычке, потому как никогда всерьез не пыталась изменить детей.
Любила.
И если вдруг с Ричардом случится что, она не будет плакать, нет, слезы она по пустякам льет, а вот если случится, то закроется в своем горе. Побелеет. Постареет.
Ничего не случится.
Он выдержит.
И дотянется до треклятой монеты. Сожмет ее в кулаке и уберется, что из храма, что из городка этого… Удилище уперлось в каменный край ладони.
Замерло на мгновенье.
В это мгновенье собственное сердце Ричарда почти остановилось. И скользнуло выше, сталкивая монету… вот так… золотой кругляш скатился на пол со звоном и, крутанувшись на ребре, замер.
Вот так.
Замечательно.
А теперь ближе…
Удилище коснулось монеты, вроде бы легко, чтобы просто подтолкнуть, но она вдруг качнулась и покатилась к Ричарду.
Тот едва успел отскочить.
Горячо? О да, куртка задымилась.
И не Только она. Вспыхнули тряпки, прилипая к рукам. И Ричард, со стоном отбросив удилище, рухнул на пол, покатился, пытаясь сбить пламя. Удалось.
Вот так.
Горячо.
О да… двойной империал лежал в трех шагах, издевательски поблескивая. Ну и что ты станешь делать дальше?
Ричард сел и зубами стянул с руки оплавленную ткань. Да уж… кожа красная, а между пальцев и волдыри характерные проступили. Больно. Мерзкая такая боль, будто кто-то иглой тычет раскаленною. А Боги молчат.
Подсказали бы, что ли…
Но нет, это не честно. Ему и так помогли, точнее — не стали мешать, за что им огромное спасибо.
— Ничего, я что-нибудь да придумаю.
Он подтянул сумку.
Левая рука пострадала сильней. Красная кожа набрякла и сочилась сукровицей. На костяшках и вовсе треснула, обуглилась местами. В сумке где-то был флакон с соком живицы, вот только попробуй достань, когда пальцы распухли и не сгибаются.
Ричард кое-как перевернул сумку набок и попытался уцепиться зубами за край. Вот же… а вечер близок. Интересно, позволено будет упырям в святыню заглянуть?
Тоже часть игры?
Или он раньше сгорит? Ничего, гуль и обгорелыми костьми не побрезгует. Небось выбрался уже. Эти твари спят мало, и сон у них чуткий, а обоняние отменное…
— Ричард…
Этот голос заставил вздрогнуть и обернуться. Вот уж кого он меньше всего ожидал увидеть. Интересно, и что эта дамочка здесь потеряла? Или… Милия послала? Решила, что лишние свидетели ни к чему? С нее бы сталось…
— Доброго дня. — Ричард кривовато усмехнулся и руки за спину спрятал. Не хватало ему только слез и обмороков бессмысленных.
— Доброго… хотя… — Оливия положила на землю искореженный — от гуля она им отбивалась, что ли? — зонт. — Мне не кажется, что день у вас был добрым… извините, если это не мое дело…
— Не ваше, — охотно согласился Ричард.
— Но вам не помешает помощь?
— Зачем вы здесь?
В нелепом полосатом платье, которое сидит на ней бархатным мешком. Но и этот мешок не умаляет ее очарования…
И сейчас, как никогда, она похожа на Орисс.
Ей тоже шло все.
— Не знаю, — ответила Оливия. — Мне… мне просто… показалось, что я буду нужна.
Она легонько пожала плечами.
— Я попросила Милию…
— И она рада оказалась помочь?
— Скорее уж не стала отговаривать. Здесь опасно?
— Относительно.
Ричард выпустил сумку.
— Что с вами случилось? — Оливия приближалась медленно, не спуская с Ричарда настороженного взгляда, будто ждала подвоха именно от него.
— Ввязался в одну игру без шанса на выигрыш.
Боги слушали.
Разглядывали ее.
— Если вам покажется, что кто-то что-то предлагает, — счел нужным предупредить Ричард, — то десять раз подумайте, стоит ли соглашаться.
— Что это за место?
Она остановилась напротив алтаря. Ни страха. Ни удивления… а ведь люди по сей день боятся не то что этих Богов, упоминания о них.
— Старый храм.
— Это я поняла. — Она с трудом отвела взгляд. — Давайте я вам помогу. У вас есть чем перевязать?
— В сумке.
В обморок падать она не стала. И даже не поморщилась, увидев обожженные руки.
— У вас и шея пострадала, — заметила Оливия.
А платье все одно дурацкое, но лучше, чем то, которое вчера было. В том она была слишком хороша, чтобы думать о деле. Сейчас же Ричард не мог позволить себе иных мыслей.
— Ничего. Бывало и хуже.
Он не лгал.
Бывало.
Тот же жвиркл Ричарда хорошенько пожевал… с десяток швов наложить пришлось. А еще грызлы были, здоровая стая, обосновавшаяся на Высяцких пустошах. И деревеньки, которые скинулись, чтобы нанять хоть кого-то, способного от грызл защитить… две дюжины дворов. Две сотни людей… дети и скотина, которую ценили едва ли не больше детей. Без скотины не прожить. А на пустошах выпасы и…
— У тебя обезболивающее есть? — Она осматривала руку осторожно и хмурилась.
— Есть.
— В сумке? — легкая усмешка.
Она просто не понимает, где оказалась и чем это грозит. А Ричард… ладно, собственная шкура, она ко многому привычная. И один он что-нибудь да придумал бы. А нет, невелика беда. Да, мать переживала бы, но кроме нее, если разобраться, кому он нужен, бродячий некромант без шанса устроиться в жизни? Вот именно… но девчонку было жаль.
Пусть и лайра.
— Какое из них? — Она вытащила с полдюжины пузырьков. — Ты бы их хоть подписал, что ли?
— Зачем? Вот этот, — он ткнул пальцем во флакон с соком живицы. — Пару капель и…
Он зажмурился и губу закусил, но стона не сдержал. Сок опалил холодом, но в следующее мгновенье ладони занемели. И это было благодатью.
Впрочем, долго благодать не продлится.
— Как ты думаешь, Милия и вправду не знала? Сиди смирно. Я должна снять ткань… будет неприятно…
— Не будет. Я рук не чувствую. Это временно, так что поспеши… нож возьми… нет, не этот, этот ритуальный, а я себя в жертву принести пока не готов.
Она лишь фыркнула, но отложила кинжал из болотного железа. А вот его походный набор инструментов рассматривала долго и внимательно.
— Знаешь… — Оливия выбрала скальпель-десятку из подгорной стали и щипцы. — Если бы я была чуть более мнительной, приняла бы тебя за маньяка.
— Кого?
— Человек, одержимый… страстью к убийству.
— А… нет, я живых не трогаю. Милия же… думаю, знала. Не с самого начала, но она и вправду из старых… редкость по нынешним временам. Ее предки, насколько понимаю, предпочитали не высовываться. И правильно. Староимперскую знать вычищали… не всю, выходит…
Даже сквозь немоту ощущалось холодное прикосновение щипцов. Неприятно.
— Она бы почуяла неладное…
— Тогда почему?
— Или почуяла не сразу… или… ее устраивало.
— Что?
Такое искреннее удивление. Неужели она настолько наивна?
— Хотите сказать, что она знала и жила с… с… этим?
— Ну… — Ричард перевернул руку тыльной стороной ладони вверх. — Может, я и поспешил, но… во-первых, она могла не знать, что имеет дело именно с вывертнем. Те — твари осторожные, а голос крови… мог подсказать, что с мужем неладно, но не дать четкого ответа, где именно неладно.
Треклятая монета лежала себе.
И ведь не выпустят, пока Ричард не добудет ее… да и сам он не готов отступить, не теперь, когда уже почти получилось. Надо просто хорошенько подумать.
— Во-вторых, выглядел он вполне себе человеком. Думаю, если бы повадился разгуливать по дому в виде, в котором вы имели честь его лицезреть, она быстро нашла бы способ…
— А почему он ее не…
Она отложила пинцет и вытряхнула содержимое сумки. Нахмурилась.
— У вас нет бинтов?
— В сумке? Нет? Тогда закончились, наверное. — Ричард потер мизинцем ухо, которое, в отличие от ладоней, чувствовал распрекрасно. И трогать его не следовало, но вот удержаться было выше его сил. — И мы, кажется, на «ты» переходили…
— Да? Пускай. — Оливия задрала бархатные юбки и, наклонившись, дернула нижнюю. Что ж, неплохой вариант. Правда, ткань оказалась прочной.
— Нож возьми…
— Сама разберусь.
Она все же взяла клинок. Третий номер. Для жертв средней величины… кажется, Ричард им только однажды и пользовался, когда свинью раскладывал.
…потом блевал все утро.
— А он ее не мог… точнее, мог, но это однозначно привлекло бы внимание. Расследование началось бы. И как знать, вдруг бы кто обратил внимание на скромного вдовца. Да и она… одно дело — стать почтенной вдовой, женщиной, чей муж погиб, защищая любимую супругу…
Оливия громко фыркнула.
И накинула белую полосу ткани на руку Ричарда.
— …и совсем другое — женой вывертня. Этого бы не простили… поэтому она и не могла действовать официальным путем. А вот воспользоваться ситуацией… в Старой Империи умели ловить нужный момент.
Повязку Оливия накладывала быстро и аккуратно.
И не морщилась, хотя на то, во что превратились его, Ричарда руки, и самому смотреть было неприятно. Ничего… добраться бы до дома… Тихон подлечит.
Вздохнет.
Взглянет укоризненно: разве можно быть столь беспечным?
И все одно залечит. Альвинийская магия похожа на теплый весенний ветер с запахом трав… или воды… взморье… он до моря так и не добрался, все как-то было недосуг. А теперь вряд ли получится, потому что если эта монета существует, то есть и другие. И долг Ричарда рассказать обо всем.
Правда, большой вопрос, будут ли его слушать.
— Понятно. То есть ничего не понятно. — Оливия осторожно убрала хвосты повязки. — Но ты мне потом еще объяснишь, ладно?
— Ладно.
Сейчас он был согласен если не на все, то на многое.
— А теперь скажи… — Она вернула инструмент на место. — Как мы отсюда выбираться будем…
Это Ричарду и самому хотелось бы знать.
