Глава 10
ЛЕДИ И ВЫВЕРТЕНЬ
Тиха летняя ночь.
Пахнет в кои-то веки не пылью и падалью, а цветами, букеты которых расставлены по дому в огромных вазах. И запах этот, резкий, назойливый, Ричарда раздражает.
Он открыл балконную дверь.
Выглянул.
Город отходил ко сну. Где-то вдалеке лаяли собаки. Редкие газовые фонари силились разогнать темноту, которая здесь, на юге, была особенно плотной. И в ней, казалось, оживает прошлое.
Легко закрыть глаза.
Представить, как все было раньше.
Город, напоенный древней магией. Особняк этот… раньше, надо полагать, он был больше и мрачней, несмотря на белый камень. Он возвышался над площадью, где торговать не смели. Это же святотатство, устраивать торговлю у ног Императора. Какого? Кто стоял на постаменте? Сильван Третий, прозванный Великим? Правда, народная молва его окрестила Кровопийцей, но разве это важно? Сильван присоединил к Империи Побережье, растерев в прах Вольные города. Или это сын его, Аушрен Сильный, взошедший на трон после скоропостижной кончины отца? Сказывали, сыновей у Сильвана было семеро, и предыдущих шестерых он казнил. А вот младшенький успел ударить первым.
Этот долго давил мятежи.
И построил Каратис, прославившийся на весь мир университетом, общественной библиотекой и банями. Был еще, кажется, театр. Но в народе оценили именно бани.
Или Гернарда? Единственная женщина, сумевшая взойти на трон Старой Империи. И прозванная, словно в издевку, добрейшей? Доброты в Гернарде, если верить фактам, не было ни на гран. Кровь она лила легче, чем мужчины… да и не только кровь. Чего стоит чума, насланная на мятежную Тарону? Провинция, некогда процветавшая, обезлюдела.
Зато другие не рискнули бунтовать.
Одно дело армия, а совсем другое — магия старой крови.
Нет, в этом городе, как и во всех прочих, Императора чтили. Так оно было безопасней… а еще варили меда, катали свечи, плавили жиры и… и не только животные. В темном искусстве крыса никогда не заменит человека.
Тошнота подкатила к горлу, и Ричард мотнул головой, отгоняя призраки прошлого.
Старая Империя.
Забытая.
Уже давно не запретная. К чему запрещать то, о чем остались лишь легенды? А те свитки… ему несказанно повезло, что их не зачистили. Да и умение читать между строк пригодилось.
Туман ползет с северных окраин. Нормально ли это? Ветер… Ричард послюнявил палец. Ветер южный, а туман ползет с севера. И, кажется, именно там расположена его цель. Ричард закрыл глаза и перебрал связку амулетов.
Перья сойки и каменный дуб.
Не то. Кости черной кошки с янтарем? Снова не то… оловянное сердце голема… обошлось ему в десять золотых, и то считал удачей: големов ныне почти не осталось. И что с того, что сердце это было лишено силы? Ричард напоил его своей кровью. И привязку сделал.
Хорошая вещица получилась.
Туман был наполнен магией. Нет, не сформированным заклятьем, скорее уж ошметками его… пылевые облака, завихрения, потоки, которые стоило бы стабилизировать.
Интересно.
Безопасно ли? В городе не говорили о тумане. Или о его жертвах. Вывертень вот…
Мысль заставила вздрогнуть и очнуться.
Вывертень?! Как он вообще забыл о том, чего ради явился?! Ричард выругался и сжал в кулаке оплавленный кусок олова. А к нему и кошачьи кости.
Не магия, нет.
Магию Ричард бы почувствовал. И ладно бы амулеты, они не совершенны, но его татуировки предупредили бы о направленном воздействии. Значит, воздействия не было, но… меж тем он испытывал преогромное желание отдохнуть.
Прилечь на кровать.
Мягкую такую кровать… перины… как давно Ричард не спал по-человечески? Чтобы на перинах, чтобы под пуховым одеялом… накрахмаленное до хруста постельное белье. Подушка с легким запахом лаванды…
Лаванды?
Нет, не лаванды… и верно, не было воздействия прямого, а опосредованное ни один амулет не распознает.
Ричард решительно подошел к вазе и вытащил цветы.
Розы.
Белые, розовые и темно-красные. Смотрится неплохо. Ветви аспарагуса… вполне вписываются в композицию. А вот это что прячется средь колючих ветвей? Тонюсенькие стебельки с невзрачными былинками цветов. И компенсацией за бледность — сладковатый терпкий аромат, так похожий на запах лаванды.
Бирута бледная, в просторечье — забвенница. Хорошая травка для тех, кто бессонницей страдает или нервическими расстройствами. Пара стебельков под подушку — и человек забудет о всех невзгодах, сон его будет крепок и спокоен… а здесь далеко не пара и не в одной вазе.
Случайность?
Ричард усмехнулся и, вытащив из сумки меловой карандаш, начертил на тыльной стороне ладони руну силы. Засыпать он не собирался, но так было надежней…
Он выглянул в коридор.
Прислушался.
Тихо… и вновь же пахнет забвенницей… интересно… к их приходу готовились? Удобный случай, которым грех не воспользоваться?
Он толкнул ближайшую дверь. Конечно. Грен спит и похрапывает… Тихон? Этот не храпит… а темно-то… светильники остались, но один через три и тусклые, словно на последнем издыхании.
Прислуга?
Спит однозначно.
Оливия…
Она дремала, устроившись в кресле, замотавшись в пушистый плед, и выглядела настолько беззащитной, что Ричарду стало совестно. Правда, ненадолго.
Он ткнул Оливию в бок, и она открыла глаза.
— Влад? Я еще немного… рано…
Кто такой Влад?
Имя это Ричарду не понравилось. Абстрактно.
— Просыпайся, — сказал он и добавил шутки ради: — А то поцелую…
В сонных глазах Оливии появилась и окрепла искра разума.
— Это ты?
— А кто такой Влад? — Не то чтобы Ричарду так уж хотелось это знать, но внимание Оливии следовало переключить.
— Не твое дело. Что ты…
— Вставай. — Ричард стащил покрывало и поднял девушку.
Теплая.
Мягкая.
Пахнет… не забвенницей, что уже хорошо. А об остальном он думать не станет. Хватит с него благородных особ с их игрищами во влюбленность. Ричард уже понял, где его место, и не будет пытаться его изменить.
— У нас есть дело…
— Дело? — Она попыталась вывернуться, но как-то неубедительно.
— Сейчас ты пойдешь и немного прогуляешься…
Говоря по правде, я думала, что не усну после столь приятной беседы. Было мерзко. Гадко. И сам вид кровати — надо сказать, пресолиднейшего ложа с бархатным балдахином — внушал отвращение.
Я сидела в кресле, думая обо всем сразу и ни о чем конкретно.
И сама не заметила, как задремала… снилось мне субботнее утро. Солнце, проникающее сквозь портьеры… вялое раздражение — красота красотой, но спать хотелось… аромат свежего кофе… неотвратимость пробуждения.
Влад.
По субботам он вставал раньше меня.
Я прекрасно знала, что будет дальше. Поднос. Ваза с одиноким цветком… что на этот раз? На прошлой неделе был розовый тюльпан… на позапрошлой — гортензия… еще веточка лаванды…
Две чашки кофе.
Пышная пена.
Рисунок-сердечко… мелочи, в которых виделось мне ежедневное подтверждение нашей любви. Влад закрепит поднос, он всегда был аккуратен. А потом наклонится и на ухо прошепчет…
— Просыпайся. А то поцелую…
…а раньше он целовал.
В щеку.
Я открыла глаза и убедилась, что Влада нет. А есть Ричард в своем безумном наряде. Волосы дыбом. Глаза горят.
— Это ты?
Дурацкий вопрос. Он. Вижу, что он. Только не понимаю, что он тут забыл? И зачем пришел? Сделать еще одно предложение, от которого я не могу отказаться?
— Кто такой Влад? — поинтересовался Ричард. И в голосе послышалось раздражение?
— Не твое дело. Что ты…
Остатки сна растворились в печальной яви. Треклятый некромант не позволил договорить, но решительно сдернул теплое покрывало.
— Вставай. У нас есть дело.
И на руки меня поднял.
Легко так поднял. А я, пусть и гляжусь тщедушной, но вешу пятьдесят пять килограммов. Влад вот утверждал, что носить их не так просто, а он был повыше некроманта и в плечах пошире. И… и вообще, будут меня тут всякие на руках таскать!
— Дело?
— Сейчас ты пойдешь прогуляешься…
— Что?
Гулять? Посреди ночи?
— У тебя бессонница. — Ричард осторожно поставил меня на ноги. И платье, съехавшее с плеча, поправил. Волосы пригладил.
— У меня нет бессонницы…
— А давай представим, что есть? — Он завел прядку за ухо.
— И в приступе бессонницы я гуляю по дому?
В это верилось слабо.
— Ну… может, тебе попить захотелось… и ты искала дорогу на кухню…
Пить мне не хотелось вот никак. Более того, даже если бы меня жажда мучила, я бы после этаких уговоров постаралась бы с нею управиться. Что-то все это, мягко говоря, выглядело преподозрительно.
— Ричард, — я старалась говорить ласково-ласково. Мужчины же, что коты, ласку любят. Так моя соседка утверждала, а поскольку замужем она умудрялась побывать раз шесть, то знала, о чем говорила. — Солнышко…
Он явно смутился.
Да уж, солнышко из него, как из меня шпалоукладчица.
— Скажи, что ты задумал?
— Я?!
И глаза честные-честные.
— Задумал. — Я села в кресло и обняла себя. — Не отрицай. Кому на этот раз скормить собираешься?
— Не собираюсь!
Получилось почти искренне. Я же молча сунула палец под золотой ошейник.
— Снимешь?
— Нет.
И набычился. Смотрит хмуро. Прикидывает, буду я похожа на несчастную заблудившуюся в местных коридорах девицу, если меня пинком из комнаты выставить.
— И не пытайся, я буду сопротивляться.
Ричард хмыкнул.
— Орать стану… так орать, что всю нежить твою распугаю.
Я, конечно, сомневалась, что нежить здесь столь пуглива, но что еще я могла сделать? Только в кресло вцепиться, а судя по выражению на лице некроманта, он готов был выставить меня за дверь вместе с креслом.
— Поэтому… — Я сделала глубокий вдох. — Рассказывай, что ты задумал.
— Вывертня поймать.
— Кого?
— Вывертня, — повторил Ричард. — Не слышала?
Я покачала головой.
— Может, и к лучшему… Оливия. Это безопасно…
Я приподняла бровь.
— Почти безопасно… — поправился Ричард. — И другого способа нет. Вывертень разумен. И хитер. Он знает, что я здесь, и затаится. На неделю. Месяц… а если он тот, о ком я думаю, то и на год… он и таился. Он матерущий, судя по следам. Но раньше вел себя осторожно. Охотился или за чертой города, или в старых кварталах… тела прятал. А теперь вот осмелел.
— А я при чем?
— Я на тебя манок поставил.
Значит, золотое ожерелье — это отнюдь не забота о моем внешнем виде.
— Но вывертень достаточно разумен, чтобы распознать воздействие… и устоять перед ним. — Ричард присел на корточки и теперь глядел снизу вверх. — Мне пришлось немного его… спровоцировать.
— Милия?
Ричард пожал плечами.
— Может быть, но… вывертень хорошо прячет свою сущность.
Он замолчал.
И я молчала.
Мне предлагают поработать приманкой? Нет, я уже приманка, если этот треклятый манок для нежити болтается на моей шее… отказаться?
Самое разумное.
Потребовать, чтобы Ричард немедля снял ожерелье? И гордо удалиться… куда? В пылкие объятья Тариса? Или кого-нибудь, ему подобного? Он ведь прав, этот человечишка, у меня нет ничего.
Ни документов.
Ни денег…
— Двадцать пять золотых, — сказала я, подбирая юбки.
— Что?!
— Если ты хочешь, чтобы я помогла, плати.
В конечном счете этот поганец все равно меня использует, так и вправду пусть заплатит. С деньгами я буду чувствовать себя уверенней. Немного.
— Двадцать пять золотых. И я буду гулять по этому дому до рассвета…
— У меня столько нет!
А вот теперь он врет. Это я почуяла явно.
— Найди. Грен одолжит.
— Ты обязана мне помогать…
— Кто сказал?
— Закон Империи!
— Не читала…
Не без труда, но я выдержала исполненный укоризны взгляд. Конечно, я сволочь распоследняя, если не собираюсь пожертвовать своей шкуркой во благо общества бесплатно.
— Пятнадцать, — выдавил Ричард.
— Двадцать четыре…
Торговаться я не любила, но умела. И пусть сие искусство бабушка полагала низким, недостойным истинной леди, но владела им в полной мере. И мне вот пригодилось.
Сошлись на двадцати.
Как мне кажется, по нынешним меркам сумма очень даже неплохая.
— И что мне надо делать?
— Ничего… просто прогуляйся… и главное, Оливия, не надо бояться. Я буду рядом. Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось.
Он сказал это так искренне, что я почти поверила. Но туфли надевать не стала. Если придется бежать, то лучше босиком.
В коридоре было тихо…
— Полночь, да?
Почему-то эта тишина действовала мне на нервы, и вообще сама идея, глобально так сказать, утратила всякую привлекательность.
— Давно прошла. А что?
— Ну… нежить ведь в полночь оживает… — Я цеплялась за наш разговор, как утопающий за соломинку.
— Кто тебе такую глупость сказал? — вполне искренне удивился Ричард. Но удивление не помешало ему подтолкнуть меня в спину. — Иди… и помни, я рядом. Даже если тебе кажется, что я исчез, я рядом…
Ага…
Рядом.
Близко.
Или далеко? Дверь закрылась, отсекая меня от относительно безопасной комнаты. То есть умом я понимала, что безопасного в ней ничего нет, что если, несмотря на наличие засова, градоправитель проник, то и вывертень сможет, но…
— Куда идти? — шепотом спросила я темноту.
— Прямо. Все время прямо. В хозяйское крыло…
Голос Ричарда звучал рядом, но я его не видела.
Обернулась.
За спиной никого.
Коридор пуст. И темен. Редкие фонари, надо полагать, магией заряженные, только сгущают тени. И в каждой мне мерещится… так, Оливия, надо успокоиться. Взять себя в руки.
И вести так, как положено вести жертве обыкновенной беспечной.
Плечи распрямить.
Улыбочку изобразить… у меня бессонница… бессонница, я сказала… и потому я решила ее развеять. Прогуляться. Раз сада нет, то хотя бы по особняку… вот на картины поглядеть… правда, какие-то мрачные, сплошь батальные полотна… или вот кто-то над кем-то склонился. Впотьмах не разобрать, кто это…
— Моя прапрапрабабка, — раздался вдруг низкий голос, и я подпрыгнула.
— Вы?
— Простите, но вы говорили вслух.
В белой рубашке и крылатой тяжелой шали Милия походила на привидение, но отнюдь не доброе и симпатичное.
— А это ее супруг… он продался Шерраду и устроил заговор против Императора, — Милия поправила шаль. — Узнав об этом, она сама поднесла ему чашу с ядом. А после сидела у постели… она очень его любила.
— Но Императора любила больше?
— У нее было шестеро детей. Если бы заговор открылся, в живых не оставили бы никого. В Старой Империи были свои законы… в знак благодарности Император послал своего живописца, чтобы он запечатлел бессмертный подвиг…
…а заодно напоминание о предательстве. Страшный выбор. Муж или дети…
— Она прожила еще шесть лет, пока старший из сыновей не вошел в возраст наследования. А затем покончила с собой.
— Ужасно.
— Вы так полагаете? — Милия смотрела на меня, и было в ее глазах что-то такое…
Предвкушение обеда?
Или у нежити это завтрак?
— Наш род всегда хранил верность Императору. И после того, как старая династия пала, об этом не забыли… увы, мой предок отказался признавать Ублюдка. И об этом тоже не забыли. Мы лишились почти всего, а то, что осталось, постепенно уходило… и я последняя в роду.
— Мне жаль.
В темноте она казалась почти красивой.
— Мне тоже, — ответила Милия. — Мой муж уже приходил к вам?
— Я…
— Приходил. Низкий человек, но богатый… мой отец всего-навсего хотел достойной жизни для меня и моих детей, потому и согласился на этот брак. И видит Мастер, лучше бы я осталась старой девой. В нищете нет позора…
Она повернулась спиной.
— Погодите. — Не знаю, что меня заставило пойти за этой женщиной. — Я… я не собираюсь становиться его любовницей!
— Тогда вам лучше уехать, и поскорей.
— Но…
Договорить мы не успели.
Я скорее ощутила присутствие твари, чем увидела ее. Стало… стало иначе. Не холодней. Не темней, просто иначе. Сердце оборвалось. А потом вдруг застучало в сумасшедшем ритме. Меня захлестнуло иррациональное желание бежать.
Прятаться.
Но я не смогла и шага сделать. Единственное, на что меня хватило, — вцепиться в руку Милии, такую теплую… человеческую.
То, что шло по коридору, вряд ли можно было назвать человеком, скорее уж оно было человекообразно. Вытянутая, словно дыня, голова, которая сидела на тонкой шее. Узкие плечи. Длинные руки, почти касавшиеся земли. Тонкие пальцы шевелились, будто тварь играла на невидимых струнах. Горбатая спина, раздутая грудная клетка…
Она остановилась.
Тварь разглядывала нас.
А мы — ее.
Бледная шкура, обвисавшая на шее многочисленными складками. Красные глаза. Прорези носа. И длинный завиток на месте рта.
— Вот и все. — Милия облизала сухие губы. — Уходите. Он пришел не за вами…
Она выше подняла голову.
И улыбнулась.
Самоубийственная храбрость. Я вот подобною не отличалась. И потому сделала единственное, что могла в данной ситуации: завизжала.
А голос у меня был хороший.
Очень хороший.
Оперный.
И верхние ноты я брала легко… меня и в консерваторию приглашали, но, увы, оперная певица — это не для леди…
…Ричард знал, что женщины нежить недолюбливают. Нет, это логично, сложно было бы найти того, кто нежить любил или хотя бы симпатию испытывал. Но вот женщины… обмороки.
Крики.
Визг.
В первые мгновения и Оливия, и Милия, на чье присутствие Ричард не рассчитывал, замерли. И вывертень остановился, приподнялся, позволяя разглядеть себя во всей красе. И вновь удивительно… ишь, разожрался. Спинной гребень в три ряда. Шейных складок не менее семи…
Дыхальца открыты.
Вбирают воздух и запахи жертвы.
Ричард замер. Если тварь почует и охотника, она сгинет. Вывертни не только хитры, но и не по-человечески быстры.
Расширились носовые щели… но вывертню изрядно должен был мешать цветочный аромат. И он тряхнул головой, защелкал и, приподнявшись на передних конечностях, выпятил грудь.
Милия судорожно вздохнула.
Бежать она не станет. Не та порода. Защищаться… нечем, хотя, конечно, странно. В ее роду — и чтобы не осталось самого захудалого защитного артефакта? Или… впрочем, с этим Ричард разберется позже. Он пошевелил пальцами, высвобождая плетение-сеть.
А вывертень присел. Спина выгнулась, распрямились гребни… руки разошлись.
Атакующая поза. Почти по учебнику.
Второе заклятье медленно наливалось силой.
И когда почти оформилось, Оливия завизжала… о нет, это был не просто визг. От этого звука шарахнулись тени, задребезжали стекла в древних рамах, а пара светляков, мигнув, погасла. И вывертень, присевший, упал, распластался на полу…
…а ведь слух у твари тонкий.
И в этот момент Ричард почти ей сочувствовал. Настолько, насколько вообще был способен сочувствовать подобным…
Оливия же, схватив ближайшую вазу, швырнула ее в вывертня. При том визжать она не переставала… как ей воздуха хватает? Звук сделался тоньше. Выше… и стекло в ближайшем окне рассыпалось мелкой пылью…
Тварь шарахнулась, уходя от удара, и взлетела по стене. Острые когти с легкостью пробили деревянные панели. Зависнув вниз головой, вывертень возмущенно заверещал: приличным жертвам полагалось цепенеть и падать в обморок, а эти…
— Ах ты… — Оливия перевела дух и потянулась за второй вазой. И Ричард понял, что, если не начнет действовать, тварь точно уйдет.
И затаится.
Она, конечно, нежить, но и у нежити есть нервы.
Он скинул истончившийся полог и швырнул в вывертня ком ловчей сети. Нити силы распрямились, чтобы, столкнувшись с преградой, эту преграду облепить, опутать… тварь свалилась с потолка, но в полете умудрилась перекрутиться. Она билась в сетях, оставляя ошметки оплавленной шкуры, и нити силы трещали.
Воняло паленым.
И дерьмом.
Открыла было рот Оливия… но Милия успела раньше.
Скрещенные пальцы.
И слово.
Короткое Слово, произнесенное на запретном языке. И тварь вдруг затихла, обмякла… а в следующее мгновенье собственная сеть Ричарда судорожно сжалась, разрезая вялое тело вывертня на куски…
