Русские решили, что это буряты убили ту девушку. Варварская жестокость, да и способ странный: все указывает на то, что совершено дикарское жертвоприношение. Так решили. И начали искать бурята-убийцу. Хорошо хоть тело вернули родным и они смогли похоронить…

А вскоре – новое убийство. Теперь уже женщина постарше, молодая мать. Привязала сына на спину и пошла ягоду собирать.

Ребенка, наплакавшегося и уснувшего, и почти полный туесок ягод нашли, когда вечером отправились на розыски. Повезло, что дикие звери к нему не приблизились. Даже странно… Словно тот, кто коснулся ребенка, снимая его со спины матери, был для диких зверей страшен и оставил свой след, сделав малыша непригодным в пищу никому из хищников.

А с матерью он обошелся так же ужасно, как с той первой несчастной девушкой. Только кол не вбил, но вырезал ей все женское до кости – и швырнул в сторону, как кусок мяса. Женщина умерла от боли и кровопотери. В рот накрепко вбит ком из тряпки и перевязан сверху ее же поясом, глаза широко открыты, словно и после смерти она испытывала ужас.

Ее тоже отвезли в город, и тот же вердикт: принесена в жертву.

Следующее убийство – через несколько дней. Уже не женщина. Мальчик, подросток.

Конечно, бывали такие мужчины, кто хотел лечь с мальчиком, как с женщиной, но этого мальчика не осквернили. Ему вырвали кишки и вытащили сердце, не вскрывая грудину, а из-под ребер, снизу… Иначе, кроме как руку засунув, этого не сделаешь. Охотники умели вынуть еще теплую печень и сердце у зверя, чтобы съесть, но никогда не делали это вот так.

Русские опять обвинили во всем бурят. Арестовали старого шамана. На берегах Байгала появились казачьи разъезды.

Шаман вернулся домой еле живой. Хорошо, когда его арестовали, за ним пошли его ученик и брат ученика. Они прятались у границ города и каждый день ходили к тюрьме ждать, не отпустят ли шамана. Отпустили – избитого, полузаморенного голодом. Выбросили на улицу: добирайся до дома как хочешь, а до поселка – день езды на конях, пешком же немерено. Ученик и брат ученика поочередно несли шамана на спине, пока не дошли до бурятского поселения, где оставили своих лошадей.

Только-только весть о возвращении шамана принесли в поселение, где жили люди Алтан, как туда прискакали казаки. Алтан предъявили бумагу: приказ об аресте. Читать она не умела, но все поняла и не стала сопротивляться. Позволила казаку взять ее на седло. Только прежде посмотрела ему в глаза. Выбрала не самого молодого и не самого старого, а того, у которого глаза были словно прозрачной водой из Байгала залиты: нежность и радость в них плескалась, любимая жена родила ему второго сыночка, и сама легко справилась, и мальчик здоровый… Этот казак даже не видел красоту Алтан и не желал ее, для него существовала только его жена, только сыночки. Ему Алтан могла довериться.

Испуганно бился дух Соловья, снова сделавшись маленьким, трепетал в ее груди всю дорогу до города.

Когда они отъехали достаточно далеко от поселка, казаки принялись оглядываться. Алтан тоже оглянулась. Вдалеке виднелись четыре черные фигурки: всадники. Они следовали точно за казаками, увозившими Алтан, но не пытались догнать, сократить расстояние. Кто решил сопровождать шаманку? Она и сама-то не знала. Отец, быть может, а с ним кто? Ученика она еще не брала, молода слишком…

Но, может, уже следовало бы ей присмотреться к детям и хотя бы выбрать того, кто станет шаманом после нее? Да, она молода… Но позволит ли ей Белоглазый состариться?

«Если вернусь живой – выберу того, кто даром наделен, и договорюсь с кем-нибудь из соседей-шаманов, чтобы обучал, если меня не станет», – решила Алтан.

Если же она не вернется – тяжко придется ее людям.

Алтан думала – Белоглазый останется с ней наедине. Но в комнате, куда ее привели для допроса, находились четверо мужчин. Причем Белоглазый сидел в углу, на стуле, словно бы он тут и ни при чем. А на видном месте, за огромным высоким столом, расположился молодой, полный русский мужчина с бледными губами и такими темными мешками под глазами, что Алтан сразу поняла: у него больное сердце. За другим столом, поменьше, пристроились еще один русский – немолодой, бородатый, со странным устройством на лице: два круглых стекла в сложной рамке, удерживаемой крючками за уши, – и молодой бурят, одетый в русскую одежду, с гладко выбритым лицом и стрижеными волосами. Стоило Алтан лишь взглянуть на бурята, как она поняла: он отказался от богов и духов своего народа, принял крещение, но не пошел по пути Распятого Бога русских и теперь совсем одинок – ни со своими, ни с чужими… Пожалуй, это было самое страшное, что случалось видеть Алтан. Она посмотрела на бурята с жалостью. Он ответил ей взглядом, полным страха и ненависти.

Алтан посадили на стул в самом центре комнаты. Она засмотрелась на изображение могучего мужчины с окладистой бородой, в золотой раме висевшее на стене над самым большим столом. А взгляды четверых мужчин скрестились на ней.

– Меня зовут Петр Васильевич Спицын, я следователь, – представился полный, сидевший за большим столом. – Я буду проводить допрос. Вот это мой помощник, Евдоким Иванович Святиков. Он запишет наш диалог. А взаимопониманию между нами поможет наш переводчик, Баярта Бургедович Бургедов. И поприсутствовать пожелал почтенный представитель жандармского корпуса Сергей Сергеевич Невельский. Итак, ваше имя Алтан. Фамилии не имеется. И вы – шаманка в поселке Выдрино.

Алтан кивнула. Хотя она впервые узнала, что ее поселок у русских называется «Выдрино».

– Скажите, Алтан, во время весеннего, летнего и осеннего поклонения озеру Байкал вы ведь совершаете жертвоприношения?

– Мы дарим богам, обитающим в море Байгал, молоко, сыр и белых ягнят, – ответила Алтан на своем языке.

– Ягнят предварительно умерщвляете или бросаете живыми?

– Старейшины перерезают горло ягнятам, подняв их над водой Байгала, чтобы кровь и душа вместе с ней сразу ушли в воду.

– Значит, душа и кровь – едины. А земле вы тоже поклоняетесь?

– И небу.

– Пролить кровь на землю означает перенести в землю душу того, чью кровь проливают?

– Только если жертвоприношение совершают по всем правилам. И я знаю, к чему вы ведете расспросы. Те люди, которых убили так жестоко… Это не жертвоприношение. Ни земле, ни небесам, ни тем более Байгалу не нужно столько боли. Боль – это плохо. Это не было жертвоприношение. Это было жестокое убийство. И совершил его не человек.

– А кто? Какой-то темный дух? – усмехнулся следователь.

– Да. Темный дух, вселившийся в тело человека.

– А тело было… русское? Или бурятское? Мужское? Или женское?

– Мне это не известно.

– Если в человека вселился злой дух, значит, он не виновен в том, что дух заставляет его совершить?

– Виновен. В доброго человека не вселится злой дух.

– Хм. А вы с духами разговаривать ведь умеете? Можете вызвать нам духа кого-нибудь из убитых? А лучше всех троих? Мы бы их допросили и узнали, кто убийца…

– Я могу. Но не стану.

– А если мы попросим?

– Не стану. Они умерли в мучениях и с ужасом бежали за грань этого мира. Там они уже забыли пережитое. Вернуть их сюда означает заставить заново пережить страдания. Я не буду это делать.

– Очень милосердно. Алтан, вы шаманка, знаете всех в своем поселке и наверняка зрите в душу или как там это у вас устроено… Назовите нам самого плохого человека. Того, в кого мог бы вселиться злой дух, кто мог убить.

– Я не знаю таких, в кого мог бы вселиться злой дух, – начала было Алтан и вдруг вспомнила белого волка верхом на рослом коне. Голодный блеск глаз. Хищный оскал. Она покосилась в угол, где сидел Сергей Сергеевич Невельский. Не посмотрела на него напрямую, не указала взглядом, просто покосилась: как он там, еще человек или уже снова волк? На глазах у нее Невельский словно бы перетек в облик белого волка, ощерился. Алтан услышала, как тяжело вздохнул следователь. Взглянула на него – он тоже смотрел на Невельского, потом перевел взгляд на нее.

– Что же, я считаю, допрос мы можем завершить, шаманка Алтан не знает ничего о возможном преступнике, хотя продемонстрировала готовность сотрудничать с представителями власти. Поскольку мы все своими глазами можем видеть, насколько хрупка эта женщина, вряд ли можно заподозрить ее в совершении преступления. Она бы не справилась ни с одной из жертв. Полагаю, можно ее отпустить? – Следователь (Алтан уже забыла его сложное русское имя) вопросительно взглянул на Невельского.

На Белоглазого.

– Нет, – сказал Белоглазый. – Мы повторим следственный эксперимент, как со старикомшаманом. Я должен получить доказательство того, что внешняя хрупкость не прячет за собой звериную силу.

– Сергей Сергеевич, побойтесь бога! Барышня молоденькая, красивая, хоть и дикарка, а жалко же…

– Мне не жалко. Мне надо до правды доискаться. А про шаманов я много интересного слышал.

– Но не могла же она надругаться над теми несчастными! Вряд ли вы слышали, что шаманки могут, как европейские суккубы, превратиться в инкубов и…

– Довольно благоглупостей, Петр Васильевич. Одной из поруганных всадили деревянный кол, у второй вырезали… Мы не знаем, были ли они изнасилованы естественным способом. Любострастную подоплеку этих преступлений выводили из чрезмерного интереса преступника к женским органам погибших. А третий погибший и вовсе любострастного интереса у убийцы не вызвал. Тут что-то другое, что-то непонятное, жуткое, и я уверен, что это сотворили дикари. Дождик вызывали или об урожае просили.

– Эта девушка пользуется большим уважением. Если с ней случится скверное – они взбунтуются.

– Не взбунтуются, – усмехнулся Белоглазый. – Они кроткие, казаков боятся.

– И при этом они же – лютые убийцы?

– Да.

– Ее сопровождали четверо, казаки донесли…

– Я знаю. Эти четверо будут ее ждать. И пусть ждут. Ей не придется пешком до Выдрино идти, если мы ее отпустим.

– Так что же, препроводить барышню в тюрьму?

– Нет. Она хоть и не барышня, но в нашей женской тюрьме на две камеры, где сидят воровки, убийцы и проститутки, обворовавшие или прикончившие клиента, ей не место. Ко мне на квартиру ее препроводите. Как вы знаете, у меня там оборудована комната с зарешеченным окном, где особо нежные политические барышни отдыхают по пути на каторгу. У двери заночует мой денщик. Шаманка не сбежит. Ни одна политическая не сбежала же.

– Хорошо, будь по-вашему, Сергей Сергеевич, мне приходится вам подчиняться, но я еще раз напоминаю вам, что эта девушка пользуется у своих, если вам угодно, дикарей большим уважением!

– Да, конечно, – отмахнулся Белоглазый и встал. – Поручите отвести барышню ко мне в дом. У меня сегодня еще дела. Этап надо встретить и захворавших распределить по тюремной больнице. Предварительно отделив от симулянтов.

Петр Васильевич смотрел на Алтан с жалостью. Но передал ее тем же казакам, которые ее сюда привезли.

На улице Алтан увидела отца. Его и еще троих молодых парней из поселка. Лошадей они где-то оставили, сами покорно сидели на корточках у стены дома. Проводили ее взглядом. Только когда казак подсадил ее в седло и конвой тронулся с места, буряты встали и неспешно пошли следом.

– Батюшка твой, я так понимаю? И братцы? – спросил казак у Алтан.

Она кивнула.

Братцы… Не было у нее братцев. И вместе с тем все ее люди – братья и сестры. Родные. Уже потому, что они – ее люди.

– А может, один из них – женишок, а? – спросил казак.

Алтан улыбнулась и покачала головой: нет.

– Она худая слишком, у них таких в жены не берут. Да еще и шаманка. Колдунья по-нашему, – пояснил старший из казаков.

Город был маленький, улицы выстланы бревнами. Высокие бревенчатые заборы, дома двухэтажные, плотно друг к другу. К одному такому дому привезли Алтан.

– Тут вот господин Невельский и обитают, – с каким-то смущением проговорил казак, ссаживая Алтан на землю.

Возле двери на цепи висела металлическая груша. Казак подергал за нее – внутри дома раздался глухой звон, и довольно скоро дверь отворилась. Алтан пришлось запрокинуть голову, чтобы рассмотреть открывшего человека, такого огромного роста он был. И лицом очень страшен: крупные челюсти, толстые губы, крохотные глазки и скошенный назад лоб.

– Доброго дня, Семен Викентьевич, – поприветствовал гиганта казак. – Господин Невельский велел сию девицу посадить под стражу в ваши особые покои.

– Да я уже записку получил, – сказал гигант неожиданно высоким и звонким голосом. – Барышня, как я понял, из бурят и по-русски не говорит, но все понимает? – Он спросил вроде как у казака, но обращался к Алтан.

– Все так, – ответил казак.

Алтан молча кивнула.

– Что ж, идемте, барышня. Устрою вас до завтра. С удобством.

Великан указал Алтан в глубь дома.

И она вошла.

Дверь захлопнулась.