Белоглазый впервые предстал перед Алтан на коне.

На рослом, длинноногом жеребце, которых предпочитали русские.

Буряты любили других лошадок: маленьких, коренастых, мохнатых. Выносливых. Легко терпевших холод, голод, жажду. Послушных.

Эти русские лошади были красивы, но изнеженны. Им требовалось очень теплое стойло, старательный уход, да и характер у них был далеко не такой покладистый, как у бурятских лошадей. Даже привычно ходившие под седлом могли взбрыкнуть, понести, укусить.

Алтан как раз недавно вернулась с паломничества к скале Аяя. Она была еще полна той силы, которая вошла в них во всех, собравшихся там и сумевших по алым солнечным и синим ночным лучам соединиться с богами. Хорошо было Алтан, радостно, ей казалось – новая сила ее навсегда, и Соловей тоже стал сильнее…

Алтан собирала травы, когда всадник внезапно выехал из подлеска, еще затопленного туманом. Услышать треск и шорох веток она успела, но подумала – лось. Когда увидела – обомлела и даже корзину выронила.

Конь был белый в яблоках. Очень красивый.

Но Алтан потрясло больше всего то, что в первый миг ей почудилось, будто верхом на огромном коне сидит громадный волк с белой шерстью и белыми глазами, и злобно щерится, и между зубами у него вскипает кровавая пена, словно он только что кого-то загрыз.

Алтан ахнула, присмотрелась – и увидела мужчину. Русского. Светловолосого. С очень светлыми глазами. С тонкими усиками над верхней губой. Длиннополая серая шинель с голубыми полосами на воротнике, барашковая шапка с султаном. Шашка. Револьвер.

Военный. Это все, что смогла понять о нем Алтан. Что Белоглазый относится к тем, кого со страхом полушепотом называли «жандармы», она в первую встречу не поняла. Потом узнала.

– Не бойся. Не обижу, – сказал Белоглазый, но Алтан отчетливо видела: лжет, вот он-то и обидит, с удовольствием обидит.

Однако бежать было рискованнее, чем стоять на месте. Зверю надо смотреть в глаза, тогда он может отступить.

– Ты тут чужого человека не встречала?

По-русски Алтан не говорила. Понимала его речь, но скорее не слова, а их смысл, то, что он хотел сказать, ловила мыслеобразы. Поймала образ очень худого и очень молодого русского с длинными волосами и жиденькой бородкой, одетого во что-то потрепанное, невзрачное, пробирающегося сквозь подлесок, прорывающегося сквозь туман… А потом – прыжок волка, и челюсти смыкаются сзади на хрупкой шее беглеца, и с жалким заячьим вскриком тот падает лицом вниз…

Белоглазый не сказал про беглеца, но Алтан это почувствовала.

Всадник ждал ответа.

Алтан покачала головой: мол, нет, не встречала.

– Ты хоть понимаешь, что я говорю?

Она кивнула.

– А почему сама не говоришь? – Белоглазый усмехнулся плотоядно, и Алтан увидела свое отражение в его жадном взгляде.

Она видела свое отражение в спокойной воде, в начищенном медном блюде, в глазах других людей. Знала, какой ее видят другие люди.

Никто никогда не видел ее такой красивой…

Для своих людей она была прежде всего шаманкой, слишком тонкой и хрупкой. Для своих она не была женщиной, которую можно пожелать.

Для Белоглазого – была. В его взгляде читалось такое, что Алтан покраснела и опустила ресницы. Не выдержала противоборства. Первая отвела взгляд.

Белоглазый еще немного полюбовался ею и тронул коня. Сегодня он искал беглеца. Сегодня ему было не до нее…

Но что-то изменилось в окружающем Алтан мире, когда из пролеска, из тумана выехал на огромном коне Белоглазый. Мир перестал быть спокойным и предсказуемым. Перестал быть безопасным. В ее мире появился волк…

Через четыре дня после той встречи в поселке узнали от проезжего, что беглеца поймали жандармы, и самый жестокий из них, человек с белым лицом и белыми волосами, прозванный Саган Болохо, связал беглеца и волок за своим конем, пока тот не перестал кричать, а когда перестал, разрешил другому жандарму перебросить чуть живого через седло… Саган Болохо был плохой, страшный. Взяток не брал. Ссыльные русские его ненавидели: жестокий очень и подозрительный. Чуть что – в кандалы и в острог отправляет. Городок здесь маленький, незначительный, и русские надеются, что Саган Болохо за заслуги переведут в большой город, может, даже в Иркутск, лишь бы подальше. А женщины из скверного дома жаловались буряткам, которые приходили в скверный дом полы мыть, что Саган Болохо берет себе одну из них и мучает, разве что не до смерти, но пока плетью не иссечет, нет у него желания, а потом зато такое желание, что даже самые распутные из скверных женщин после болеют, и к ним знахарок зовут. Платит всегда, в отличие от других жандармов, но лучше бы вовсе не ходил, после него женщина неделю, а то и две работать не может. Страшный, очень страшный человек. Любит острожников к порке приговорить, а сам стоит и смотрит так, будто хочется ему самому за розги взяться, только не по чину, и ему обидно.

Алтан сразу поняла, что она в лесу встретила Саган Болохо. Только для нее он теперь был Белоглазый.

Еще через восемь дней он снова приехал. Не было теперь беглеца. Ее искал.

– Захотелось посмотреть, правда ты такая красавица или мне почудилось в тот день, – сказал он с волчьей улыбкой.

Алтан угостила его кислым молоком, как положено, и меда поднесла, кусок сот вырезала и подала на блюде. Он и молоко выпил (а русские обычно свежее любят), и мед съел так жадно, будто голодал. На нее смотрел, не отрываясь. Ей казалось, он облизывает ее лицо взглядом. И очень хочет укусить, но пока не решается. Ей было страшно…

А он подарил ей нитки для вышивания. Цветной шелк, целый набор в картонной коробке. Дорогие нитки.

– Я слышал, что ты шаманка, и потому вместо мужа у тебя дух. Но точно ли духа хватает для радости?

Алтан нахмурилась.

Белоглазый расхохотался:

– Чудно. Ответить не можешь, а все понимаешь… Ты красавица. Таких тут больше нет. Может, твоя мама с казаком согрешила, а? У тебя лицо не широкое и тело не мясистое. И если содрать с тебя эти тряпки, окажется, что ножки длинные да щиколотки точеные. Я знаю в этом толк, запястья-то какие тонкие. Как бы я хотел посмотреть на твою наготу, красавица. Посмотреть и потрогать…

Алтан знала: от лютого зверя убегать нельзя. Надо его взглядом остановить.

Она попыталась остановить взглядом Белоглазого.

Получилось.

Он вздохнул:

– Не хочешь. Понимаю. Девственна ты. Мужской любви боишься. Эх, не будь у меня невесты, пожалуй, увез бы я тебя отсюда, крестил бы в церкви, учителей нанял, обучил бы читать, писа́ть и танцевать, а больше ничего и не надо женщине. А потом бы и женился. Уж очень ты хороша. Никогда я такой красоты не видел. Но невеста у меня, не могу я слово данное нарушить. И потом, ее одну я не боюсь насмерть замучить… Зверь во мне. Твоя красота его раззадоривает. Лучше бы мне тебя не видеть, красавица. Но не удержусь, еще приеду. Ты не бойся: я пока его могу держать на цепи, зверя-то, пока до теплой кожи твоей не добрался.

Он уехал, а Алтан впервые этой ночью не смогла заснуть до утра, и Соловей не сумел ее утешить. Страшно ей было. Очень страшно.

Белоглазый снова приехал через неделю. Привез гостинец: моток голубой атласной ленты. Этой ленты хватило бы с ног до головы одежду обшить. Снова угостила его Алтан. Снова Белоглазый съел все поднесенное. И глазами ее жег. Но теперь взгляд был такой страшный, что Алтан казалось – она ощущает на губах, на щеках, на шее кусающие поцелуи Белоглазого, и даже губа треснула, капелька крови выступила… Она облизнулась – и правда кровь!

Он ни слова ей не сказал. Только смотрел долго. Насмотрелся – уехал.

Через два дня Байгал выбросил на берег тело девушки из соседнего поселка. Руки связаны, тело ножом изрезано. Надругались над ней жестоко. И что особенно жутким показалось, в орбонг, в мягкое и нежное средоточие женской сладости, и без того истерзанное насилием, неведомый мучитель воткнул заостренный кол да так и оставил. А в воду ее еще живой бросил. Старый, опытный шаман на нее посмотрел и сказал: она сильная была, никак не умирала, сколько ее ни мучили, утонула…

По закону нельзя было даже похоронить несчастную девушку, надлежало русским отдать. А они еще хуже с ней поступят: их врачи начнут резать ее, нарушат целостность тела, органы вынут, и даже если потом обратно положат – трудно ей будет, когда воскреснет. Но похоронить ее тайно буряты не решились – уж очень страшное убийство.

Алтан не была уверена, что это Белоглазый. Но боялась, что это он свою страсть к ней, к Алтан, выместил на бедной девушке, которая была даже моложе ее.

Затворив дверь дома, задвинув засов, Алтан разделась донага. Присела на корточки и коснулась рукой своего орбонга. Кудрявые волосы прятали нежнейшие розовые складочки и то драгоценное зерно, от прикосновения к которому наслаждение золотыми нитями разбегалось по всему телу. Соловей любил клевать ее зерно, доводя Алтан до исступления. Но как мал орбонг и как мягок, как же так – воткнуть в него кол? Какую боль пришлось перенести той девушке, прежде чем упокоил ее Байгал… И кем надо быть, чтобы такое сделать и такими деяниями наслаждаться?

Волк – нет, волк лишь наружность.

Какой-то злой дух пришел в их края и прячется…

В ком?

В Белоглазом, в Белоглазом, она знала это, хоть и не хотела признаваться даже себе…

В Белоглазом прячется злой дух.

Может, удастся его выманить? Изгнать?

Но если это не здешний дух, а чужой, привезенный из русских земель? Что делать тогда? Как с ним воевать?

Пытаясь найти утешение, Алтан нежно коснулась своего драгоценного зерна и позвала Соловья. Сегодня ей нужна была его любовь. Она нуждалась в наслаждении и забвении.