Друзья
С Анной и Сэмом Лоретта познакомилась в день, когда спасла Сэму жизнь.
Анна и Сэм были уже очень немолоды: ей тогда было восемьдесят, ему – восемьдесят девять. Лоретта иногда видела Анну, когда приезжала к своей приятельнице Элейн поплавать в бассейне. Однажды Лоретта заглянула к Элейн, когда та и Анна уговаривали старика окунуться. Наконец он согласился, поплыл по-собачьи, широко заулыбался… и тут у него начался какой-то припадок. Анна с Элейн вначале ничего не заметили: они были на другом конце бассейна, в “лягушатнике”. Лоретта, не разуваясь, прыгнула в воду, дотащила старика до ступенек, выволокла на бортик. Искусственное дыхание не понадобилось, но Сэм временно потерял ориентацию в пространстве и перепугался. Он выпил лекарство, прописанное ему от эпилепсии, женщины помогли ему вытереться насухо и одеться. Они немного посидели все вместе, пока не уверились, что он чувствует себя нормально и может добраться до дома. Идти было недалеко: Анна и Сэм жили в том же квартале. Они снова и снова благодарили Лоретту за его спасение, настояли, что на следующий день она обязательно придет к ним в гости на ланч.
Так получилось, что в ближайшие дни ей не надо было на работу. Она взяла три дня отпуска за свой счет, потому что накопилось много дел. Чтобы попасть к ним на ланч, ей пришлось бы сорваться посреди дня и ехать из города до самого Беркли вместо того, чтобы управиться, как намечалось, за один день.
В таких ситуациях она часто чувствовала себя беспомощной. В ситуациях, когда говоришь себе: “Да ладно, это же самое малое, что я могу для них сделать, милейшие люди!” Откажешься – совесть замучит, согласишься – думаешь: “Все-таки я тряпка”.
Едва она переступила порог их жилища, досада улетучилась. Здесь было солнечно и просторно, как в старинных домах в Мексике, где прошла почти вся их жизнь. Анна была археологом, Сэм – инженером. Каждый день работали вместе на раскопках, в Теотиуакане и много где еще. В комнатах было много фотографий и превосходной керамики, отличная библиотека. На заднем дворе – большой огород, много фруктовых деревьев, ягодные кусты. Лоретта подивилась, что эти два хрупких воробышка все делают собственноручно. Оба передвигались еле-еле, опираясь на трости.
На ланч были горячие сэндвичи с сыром, суп из чайота и салат с собственной грядки. Анна и Сэм вместе приготовили ланч, накрыли на стол, вместе принесли еду.
Пятьдесят лет они все делают вместе. Подобно близнецам, вторят друг дружке: то она договаривает его фразу, то он подхватывает ее слова. Ланч прошел в приятной атмосфере: они рассказали ей, в стереозвуке, о разных происшествиях на раскопках пирамиды в Мексике, о других городищах, где им довелось потрудиться. Эта престарелая пара, их общая любовь к музыке и садоводству, то, как они друг в дружке души не чают – все это произвело на Лоретту очень глубокое впечатление. Она подивилась, что они активно участвуют в политической жизни – и в местной, и в общенациональной: ходят на марши и акции протеста, пишут письма в Конгресс и в редакции, звонят куда-то. Каждый день они просматривают три или четыре газеты, а по вечерам читают вслух исторические романы.
Пока Сэм трясущимися руками убирал со стола, Лоретта сказала Анне, что это завидный удел – пройти по жизни с таким спутником. Да, сказала Анна, но скоро кого-то из нас двоих не станет…
Намного позднее Лоретта припомнила эти слова и призадумалась: может быть, Анна завязала с ней дружбу, чтобы, так сказать, подстраховаться на будущее, когда в живых останется только она или только Сэм? Но нет, сказала себе Лоретта, все проще. Сэм и Анна всю жизнь были совершенно самодостаточными, им вполне хватало друг дружки, но теперь Сэм грезил с открытыми глазами, его речь часто становилась бессвязной. Он снова и снова рассказывал одни и те же истории, и, хотя Анна всегда обращалась с ним терпеливо, Лоретта чувствовала: та рада, что ей есть с кем поговорить, кроме Сэма.
Что бы ни стояло за этой дружбой, но Лоретта незаметно для себя все больше вовлекалась в жизнь Сэма и Анны. Ни он, ни она теперь уже не водили машину. Часто Анна звонила Лоретте на работу и просила купить им торфяной мох для огорода или отвезти Сэма к окулисту. Иногда обоим так нездоровилось, что они не могли дойти до магазина, и тогда Лоретта покупала что-то и на их долю. Лоретта испытывала к ним обоим симпатию, и восхищение тоже. Казалось, им очень нужна компания, и Лоретта вдруг обнаружила, что обедает у них каждую неделю, самое редкое с промежутком в две недели. Несколько раз она приглашала их на ужин к себе, но, оказалось, лестница для них слишком высокая – оба страшно утомлялись, пока взберутся. В общем, Лоретта просто привозила им готовую рыбу, курицу или готовые спагетти, например. Салат они готовили сами, на десерт подавали ягоды из собственного сада.
После ужина они, сидя за столом, пили чай из мяты или каркаде, и Сэм рассказывал. О том, как на раскопках, в глубине джунглей на Юкатане, Анна заболела полиомиелитом, как они везли ее в больницу, как сердечно все к ним отнеслись. Кучу историй про дом, который они построили в Халапе. И про жену мэра: как она сломала ногу, вздумав улизнуть от визитера через окно. Свои истории Сэм всегда начинал фразой: “А знаете, о чем мне это напоминает?”
Мало-помалу Лоретта узнала подробности их биографии. Познакомились на горе Тамалпаис. Любовь крутили в Нью-Йорке, когда оба были коммунистами. Жили во грехе. Они до сих пор не заключили официальный брак, доныне упиваются тем, что бросают вызов условностям. Детей двое, оба живут в далеких больших городах. Иногда Сэм рассказывал про ранчо недалеко от Биг-Сура, где они жили, пока дети были маленькие. Когда очередная история кончалась, Лоретта говорила: “Мне ужасно не хочется уходить, но завтра мне спозаранку на работу”. И часто именно в этот момент уходила. Но еще чаще Сэм говорил: “Позвольте напоследок рассказать вам, что приключилось с граммофоном”. Спустя еще несколько часов Лоретта, выдохшись, ехала домой в Окленд, твердила себе: “Так больше нельзя – невмоготу”. Или клялась, что не перестанет у них бывать, но жестко лимитирует время.
Не то чтобы с ними было тоскливо или неинтересно – ни капельки. Напротив, они прожили насыщенную, полнокровную жизнь, оставались активными и проницательными. Не теряли живого интереса и к миру вокруг, и к своему собственному прошлому. Они с таким упоением дополняли наблюдения друг дружки, так азартно спорили о датах или мелких подробностях, что у Лоретты не хватало духу прервать их и откланяться. Да и ей было приятно у них бывать, потому что оба ей очень радовались. Но иногда ей совершенно не хотелось в гости: слишком устала, дел невпроворот. Наконец она сказала, что не может просиживать у них допоздна – слишком трудно вставать на следующее утро. Приходите на воскресный бранч, сказала Анна.
В хорошую погоду они ели на веранде, в окружении цветов и зелени. Сотни птиц слетались к кормушкам прямо рядом. Когда холодало, стол накрывали в доме, у чугунной печки. Сэм подбрасывал в нее дрова, которые колол собственноручно. Они ели вафли или фирменный омлет Сэма, Лоретта иногда привозила бейгелы и лососину. Так проходило несколько часов, проходил весь день, Сэм рассказывал свои истории, а Анна вносила поправки, добавляла комментарии. Иногда, на солнечной веранде или у теплой печки, Лоретта еле удерживалась от дремоты.
Дом в Мексике они выстроили из цементных блоков, но стропила, столешницы и встроенные шкафы были из кедра. Вначале возвели главное, что нужно для дома: кухню и гостиную. А деревья, естественно, посадили еще до начала строительства. Бананы и сливы, дальбергии. На следующий год пристроили спальню, еще через несколько лет – вторую спальню и кабинет для Анны. Кровати, верстаки и столы тоже были кедровые. В этот домик, к домашнему очагу они возвращались из экспедиций в другом мексиканском штате. Внутри всегда было прохладно, стоял аромат кедра – ты словно бы в гигантском кедровом комоде.
Анна заболела пневмонией и была вынуждена лечь в больницу. Как бы ей ни было плохо, думала она только о Сэме: как он будет без нее? Лоретта пообещала, что будет заезжать к нему по дороге на работу, проследит, чтобы он позавтракал и принял лекарства, а после работы сготовит ему ужин, привезет его в больницу повидаться с ней.
Самое ужасное, что Сэм перестал разговаривать. Пока Лоретта помогала ему одеваться, он молча сидел на краешке кровати, весь трясся. Машинально принимал таблетки и пил ананасовый сок, после завтрака аккуратно вытирал свой подбородок. Когда Лоретта приезжала вечером, он уже ждал ее, стоя на крыльце. Хотел вначале увидеть Анну и только потом поужинать дома. Когда они приезжали в больницу, Анна лежала бледная, ее длинные белые косы свисали, как у маленькой девочки. Капельница, катетер, кислородная подушка. Анна не разговаривала, но улыбалась и держала Сэма за руку, а тот рассказывал ей, что постирал белье в машине, полил помидоры, мульчировал грядку с бобами, помыл посуду, приготовил лимонад. Все говорил и говорил с ней, задыхаясь, рассказывал ей про весь свой день, до последней минуты. Когда они выходили из палаты, Лоретте приходилось подставлять ему плечо – он шатался, спотыкался. На обратном пути в машине, переволновавшись, рыдал. Но Анна выписалась, самочувствие отменное, вот только в саду столько всего не сделано! В следующее воскресенье, после бранча, Лоретта помогла прополоть огород, обрезала ветки ежевики. И забеспокоилась: а если Анна тяжело заболеет? Во что она вляпалась с этой дружбой? Взаимная зависимость Анны и Сэма, их уязвимость – как это печально, как трогательно, думала она. Вот о чем она размышляла во время прополки, но в саду было так приятно: земля – прохладная, черная, солнце греет спину. Сэм рассказывал свои истории, пропалывая соседнюю грядку.
В следующее воскресенье Лоретта опять поехала к ним, но опоздала. Встала-то она рано, но закопалась в делах. Вообще-то хотелось остаться дома, но совесть не позволила ей позвонить и отменить визит.
Парадная дверь, как всегда, была закрыта на задвижку, и Лоретта направилась к садовой калитке, чтобы войти через черный ход. Зашла в сад поглазеть: какое изобилие – помидоры, кабачки, сахарный горох. Сонные пчелы. Анна и Сэм сидели на террасе на верхнем этаже. Лоретта хотела было их окликнуть, но тон у них был такой серьезный…
– Раньше она никогда не опаздывала. Может, и вообще не придет.
– Нет-нет, придет… Эти бранчи так много для нее значат.
– Бедняжка. Как она одинока. Она в нас нуждается. В сущности, мы ее единственная родня.
– Она слушает мои истории с открытым ртом. Вот черт: ума не приложу, о чем бы ей сегодня рассказать.
– Припомнишь что-нибудь…
– Ау! – крикнула Лоретта. – Есть кто дома?
