41
6 ноября 1970

Льюис, каким Анна его знала, возвращается к ней после ночи, когда пришел домой заледеневшим, в каком-то оцепенении. Кажется, будто он понемногу оттаивает.

У Анны хватает ума не пытаться вызнать у него, что случилось, лучше оставить его в покое, и он начнет ей доверять, как раньше.

– Я тебя кое-куда отведу, – произносит Льюис, – тебе там понравится.

Они стали выходить вместе, и Анна понимает, насколько он узнал Лондон без нее. От осознания этого ее на мгновение начинает мутить, она чувствует себя оторванной.

– Есть одно место, – говорит Льюис, – на другой стороне Ноттинг-Хилла. Давай туда прогуляемся. По бокалу вина, что-нибудь перекусим – нам это пойдет на пользу. Стряхнем паутину. Живем в одной комнате втроем, понятно, что нам тесновато.

Они выходят под великолепное солнце поздней осени, в кои-то веки Льюис катит коляску. Идут рядом, и Анна невольно замечает, как посматривают на Льюиса. Господи, он такой красивый в этом длинном плаще и шляпе. То, что он катит коляску, считает Анна, делает его еще привлекательнее для женских глаз – он недосягаем. Анна опускает взгляд и смотрит на свои коричневые лаковые туфли с пряжками. На ней новый белый пластиковый дождевик с кружащейся юбкой и поясом, который застегивается со скрипом. Ей нравится этот плащ и эти туфли. Она понимает, как хорошо выглядит, хотя ей никогда не стать ровней Льюису в смысле внешности. Льюис даже начал учить ее водить, и они хохочут на каждом занятии, когда машина прыгает, как кенгуру, по Ноттинг-Хиллу. Печка в машине сломана, она постоянно вывернута на максимум, поэтому приходится снимать джемпер, галстук и пиджак, и от этого они тоже хохочут. Получается такой соблазн. Сегодня Лондон окутывает Анну, мягкий и сияющий, и ей не нужно изгибаться под него. Все кажется таким ярким и современным.

Льюис отодвигает стеклянную дверь.

– Лука, – говорит он, – как ты? Вот, привел жену, познакомиться с тобой, и ребенка нашего тоже.

Лука здоровается с ними, как со старыми друзьями, и на добрых пять минут склоняется над коляской Руби, восхищаясь малышкой. Анна уже делит людей на тех, кто при виде пятна Руби вздрагивает, и тех, кто нет. Лука явно из второго лагеря. Он накрывает для них столик в углу, и Анна радуется, что Руби так толком и не привыкла к груди и сейчас просто ест из бутылочки. Так не нужно каждые пять минут бегать домой.

– Я никогда в таких местах не была, – шепчет Анна на ухо Льюису, склонившись к нему, потому что наедине они по-прежнему могут быть лесными: людьми, которые изумляются всему, что видят, держатся за руки и шепчутся.

– Это потому что тут все на континентальный лад, – говорит Льюис. – Я тебя туда тоже когда-нибудь отвезу. Всего-то переправиться через пролив, и оказаться в Париже. Может, скоро и съездим.

– Правда?

Сейчас ей этого достаточно. На деревянных полках выставлены на продажу банки с маринованными овощами и длинные голубые бумажные пакеты со спагетти. Лука за прилавком разливает вино, и Анна видит его поднятую треугольником руку, отраженную в зеркале, видит блестящую ткань спинки его жилета и белый бант фартука. Не спрашивая, он приносит им по бокалу вина и блюдо с тонко закрученным мясом и лепестками сыра.

У всего свой отчетливый вкус, все продукты прекрасны одинаково, но по-своему. Вино – самое восхитительное, что Анне случалось пить за всю жизнь; она поверить не может, что такое существует.

Сама не зная почему, Анна начинает каждый день покупать газету.

Она разворачивает ее около десяти утра и читает за столом, одной рукой прижимая к себе Руби. Плотный шрифт трудно разбирать, когда у тебя на коленях вертится ребенок, поэтому Анна просто бегло просматривает газету. Она знает, что ищет что-то, но понятия не имеет, что именно. В конце концов она замечает заголовок: «Найдены деньги, украденные неумелыми грабителями», – и, начав читать, понимает: она обнаружила то, что искала все это время. Ограбили почтовый фургон, в ту самую ночь, когда Льюис вернулся и просил, чтобы она его обняла. Заметка написана почти в шутливом тоне, потому что у одного из грабителей было оружие, и он умудрился выстрелить себе в ногу. Он пытался сбежать, прихрамывая, но оставил кровавый след – полиция просто пошла по нему и организовала засаду в доме до возвращения грабителя, так написано в статье. Анне в глаза бросились имена: Сидни Нож, Винсент «Букмекер» Дэвис. Майкл и Джон, которые оказались братьями, названы просто Донахью. Имена мужчин, чье бормотание она так часто слышала в их с Льюисом комнате, пока они играли в карты и выпивали, а она засыпала. Льюиса в статье не упоминают.

Анна вспоминает своего отца – хорошего, терпеливого человека. Он в самом сердце носит порядочность, как часть себя, не как костюм. Он бы скорее сердце себе вырвал, чем позволил вовлечь себя во что-то подобное.

– Как вышло, что ты сбежал? – спрашивает Анна, как только Льюис возвращается домой. – Что случилось, почему ты оказался единственным, кому удалось уйти? Тебя теперь станут искать. Ты это знаешь, поэтому в Париж хотел уехать, так?

Он тяжело садится, открывает рот, собираясь возразить, но Анна так и не узнает правду, даже не поймет, был ли вообще ответ, потому что лицо его превращается в жуткую пугающую маску.