Глава 10
Доктор подошел к двери и увидел, что Одетт права: к дому приближался Лу в окружении семьи. Мадам Дюмон шагала по песку в своем лучшем наряде, на локте ее висела корзинка, несомненно, полная отборных деревенских деликатесов. Младшие тоже были разодеты и причесаны не хуже, чем перед вчерашним праздником. Кларис шла, опираясь на руку старшего брата, и несла добрый кувшинчик вина.
Андре отпрянул в комнату, прикрыв дверь. Он смущенно сказал Одетт:
– Нельзя, чтобы вас видели на свободе! Как ни жаль, придется вам праздник провести в одиночестве.
– Ничего страшного. Вы мне книжку как-нибудь тайком передайте, и больше ничего не нужно.
– Постараюсь, – доктор не смог сдержать улыбки.
Он запер узницу в ее комнатке и вышел на крыльцо встречать нежданных гостей. Младшие Дюмоны, увидев Андре, замахали руками и понеслись вприпрыжку.
– Вот уж не думала, что Рождество придется отмечать в чужом доме! – крикнула мадам, приближаясь к крыльцу, – Целый день разрывалась между младшими да Кристин с ее девочкой, а потом как в голову мне стукнуло… Ведь вы приехали только ради праздника, а сами теперь сидите здесь вместе с моим Лу. Ну разве это дело? Конечно, нет! Вот я и давай угощенья собирать да детей снова мыть: они ж за день как поросята стали… Решила, что семейному празднику быть… Хоть в доме Клементин, да хоть в сарае, но быть!
Доктор, хромая, спустился с крыльца и принял у доброй женщины корзинку. Мадам Ализе, взяв его под локоть, прошла в дом. Окинув хозяйским взором гостиную, она вместе с дочерью приступила к решительным действиям: принялась одновременно накрывать на стол и убираться. Доктор едва успел спасти протокол от цепких ручек Кларис. Он со всеми предосторожностями отнес письменный прибор в пустую спальню и сложил там на сундук. Скрючившись на неудобном табурете, который Лу принес ему из гостиной, Андре закончил свои записи.
Когда доктор вернулся к гостям, общая комната преобразилась. Едва ли в этом доме часто устраивали веселые застолья, но стол накрыли белоснежной скатертью, передвинули стулья – и каким-то неуловимым образом гостиная стала уютнее. Кларис протирала от пыли керамические стаканы и расставляла их на скатерти. Матушка Лу продолжала хлопотать, доставая из корзины все новые и новые угощения.
Лу жался к дверям рядом с малышами, опасаясь попасть под горячую руку какой-нибудь из хозяюшек. Сумку доктора он держал в руках. Андре забрал у слуги ношу и вернулся в спальню. Там он быстро отыскал книгу, которую пообещал Одетт. Это был восточный медицинский трактат, довольно сносно переложенный на французский язык, в кожаном переплете и с красочными иллюстрациями.
Доктор на секунду засомневался: едва ли деревенская девушка найдет для себя что-то полезное и интересное в книге. Все-таки этот трактат требовал куда более серьезной научной подготовки. Тем не менее он привык держать слово. Вернувшись в гостиную, Андре постарался не привлекать к себе внимания. Он подошел к двери в спальню Одетт и после короткого стука приоткрыл ее. Узница без лишних вопросов протянула руку и выхватила у него книгу, после чего исчезла. На все про все ушла пара секунд.
– Что вы там стоите, доктор, садитесь за стол! – позвала его мадам Ализе.
Андре опустился на табурет, выглядевший прочнее других и потому назначенный для него. Лу, которому такое почетное место скорее бы пригодилось, осторожно примостился на более ветхом стуле. С шумом и смехом уселись за стол дети, Кларис открыла вино и празднование началось.
Это семейное торжество ничем не напоминало вчерашнего вечера. Никакой напряженности или чрезмерной торжественности. Фактически за столом вообще не было гостей и хозяев. В маленькой гостиной домика на морском берегу воцарилась атмосфера непринужденности и веселья, которая бывает только в очень любящих семьях.
Принимая от мадам Ализе кусок пирога, Андре поинтересовался вполголоса:
– Как себя чувствует супруга вашего племянника?
– Кристин в порядке! Я больше от волнения полдня просидела возле нее, чем от необходимости. И дочка у них совсем здоровенькая и очень хорошенькая. Вам до отъезда надо будет обязательно к ним зайти и познакомиться. Кристин – замечательная девочка… то есть женщина, конечно. В моей голове ей до сих пор лет девять-десять. Трудно привыкнуть к мысли, что дети так выросли, не правда ли, мсье доктор?
– Затрудняюсь ответить, я ведь совершенно одинок.
– Это очень зря, – совершенно искренне ответила мадам, – Одному человеку жить вредно.
– С этим трудно спорить, но так уж сложилось. Судьба непредсказуема… А вы, мадам, считаете себя счастливой в этом отношении?
– А как же! Мы с Тристаном прожили двенадцать лет душа в душу, грех жаловаться. И детишки – загляденье. Кларис вот пристрою и совсем успокоюсь, – последнюю фразу женщина произнесла шепотом.
– Вы переживаете за нее? Мне показалось, что девушке удалось взять себя в руки перед помолвкой.
– Да, но теперь-то все снова может измениться. Едва ли Дидье женится на Одетт, если ей предъявят обвинение – бедная девочка! А раз так, они наверняка снова загуляют…
– Может быть, вашей дочери требуется больше строгости, – неуверенно предположил доктор.
Мадам махнула рукой.
– Ее это только раззадорит. Запретный плод сладок, понимаете ведь.
– Разумеется, вы правы. Ума не приложу, как вы управляетесь с ними, – покачал головой Андре, – Но, может, все не так плохо… Я виделся сегодня с молодым Тибо – он настроен вполне серьезно по отношению к Кларис.
– Этого не хватало! – воскликнула мадам. Но тут же спохватилась и понизила голос, – Ведь ничего еще неизвестно насчет Одетт.
– А вы полагаете, что ее оправдают?
– Всякое может быть. Я хочу сказать… Не моего ума это дело, но не верится мне, будто она могла поднять руку на Клементин.
– Но если так, суд наверняка разберется…
– Надеюсь. Бедная девочка!
– А у вас есть предположения, кто мог желать зла Клементин? – осторожно осведомился доктор.
– А зачем кому-то желать ей зла?
– Я имею в виду, убийца наверняка недолюбливал ее за что-то…
– О! Я даже как-то не думала об этом, – женщина нахмурилась и оглядела своих детей, будто искала злоумышленника среди них, – Мне кажется, никто ее особенно не любил.
– Ведь Клементин была остра на язык?
– Даже слишком! Многие были ей обязаны здоровьем, рождением детей, а то и жизнью – но она не упускала возможности об этом напомнить, причем в самый неподходящий момент. То есть да, люд здесь бедный, платили ей мало, но она будто в отместку считала всех обязанными себе в чем-то. Да так оно и было…
Андре пытался уследить за мыслью мадам Ализе, хотя это было выше его сил. Кажется, имелось в виду, что знахарка требовала многого за свои услуги. Так не мог ли староста согласиться на эту странную помолвку из чувства долга перед ней? Хотя бы за помощь в борьбе с пьянством.
– Господин Тибо тоже был ей многим обязан?
– Огюст? Да не больше других. Чем многим-то? Сына она принимала, да, но жену-то не уберегла!
– Вы считаете, что ее можно было спасти?
– Кто знает. Никому же в голову не пришло, что она помрет, рожая первенца. Все могло быть…
– Должно быть, господин Тибо был убит горем, когда это случилось?
– Да, это почти его уничтожило. Тогда он и начал пить больше, чем полагается разумному человеку. Мой Тристан был его другом, а я дружила с покойной Аделин. Так что в первые месяцы мы помогали Тибо с малышом как могли. Потом у нас родился Лу и я стала реже у них бывать. Впрочем, муж с Огюстом дружил до самой своей смерти.
– Мадам Ларош, кажется, помогла старосте бросить пить?
– А, это верно. Но он сам того хотел, а дело знахарки тут десятое, – отмахнулась мадам, – После гибели Тристана он понял, до чего может довести пьянство, и взялся за ум. Не случись этого горя, все ее заговоры оказались бы бесполезны.
– Пожалуй… Все-таки меня не перестает удивлять эта вчерашняя помолвка. Если господин Тибо желал как можно скорее женить сына, то почему он выбрал именно Одетт? Ведь они с Дидье едва переносят друг друга! Неужели во всей деревне не нашлось более подходящей пары?
Мадам Ализе сердито глядела на доктора. Ему стало не по себе: кажется, он забрел на опасную территорию.
– Не пристало мужчине сплетничать! – шепнула она, – Если мсье Тибо выбрал Одетт, значит, были на то причины.
– А вам они неизвестны? – улыбнулся Андре.
– Нет! Мое дело – уберечь от беды Кларис. А кого Огюст выберет ей на замену – неважно.
Мадам надулась и отвернулась в сторону. Потерять расположение доброй женщины ему совсем не хотелось. Андре пустил в ход все свое обаяние, и через минуту на лице его собеседницы вновь сияла улыбка. Остаток вечера прошел за вкусным ужином, приправленным веселой болтовней. За окном совсем стемнело, когда Дюмоны начали собираться домой.
Лу решил проводить родных; он зажег факел и вышел на улицу. Дети укутались в шали, которые их матушка вынула из своей бездонной корзины. Вскоре семья была готова отправляться в путь. Доктор вышел со всеми на крыльцо. Лу шагал впереди, освещая дорогу, за ним следовала мать, потом младшие дети, и замыкала шествие Кларис. Андре с минуту постоял на ночном ветру, глядя им вслед, а затем вернулся в дом.
Первым делом он выпустил на свободу Одетт и предложил ей перекусить остатками праздничного ужина. Глаза у девушки, несмотря на вечер в томительном одиночестве, горели. Она выразила горячую благодарность за книгу, которая показалась ей самой интересной на свете. Одетт уселась к столу и, жуя куриную ножку, принялась осыпать доктора вопросами на медицинскую тему.
Рассеянно отвечая девушке, Андре при свете свечи внес несколько пометок в протокол. Ничего принципиально нового от мадам Дюмон он не узнал. Ее реакция на расспросы о помолвке показалась несколько более резкой, чем того заслуживало событие, но кто поймет женщин. Задумавшись, он не сразу осознал, что давно перестал отвечать Одетт. Девушка повторила последнюю реплику громче:
– Не правда ли, доктор?!
– О чем вы, мадемуазель?
– О кесаревом сечении! – в нетерпении тряхнула головкой юная знахарка, – Клементин лет пять назад потеряла и мать, и младенца, потому что побоялась его делать. Месяц потом ходила как в воду опущенная… А мне тихонько сказала, что могла обоих спасти, только ей за это точно костра не миновать.
– Вполне возможно, что она была права. Я, признаться, тоже никогда не делал этой операции и вообще с роженицами стараюсь дела не иметь.
– Как же так? Разве в богатых домах не рожают? – удивилась девушка.
– Рожают, конечно. Я, однако, занимаюсь болезнями более интересными, чистыми и менее… шумными, – улыбнулся Андре.
– Боитесь небось, – протянула Одетт, с недоверием глядя на этого чудного врача.
– Есть немного, – кивнул он, – Если в доме, где я служу, есть беременная дама, я обычно советую найти ей хорошую повитуху. У них больше опыта, а в этом деле опыт – самое главное. Вы согласны, мадемуазель?
– Конечно… Но как-то странно это. Ученый человек, работаете с важными господами – и вдруг избегаете рожениц…
– Я не от хорошей жизни стал медиком, – пояснил Андре, – и не могу утверждать, что занимаюсь этим по велению души и сердца. Кое-что в нашей работе откровенно мерзко или страшно. Я стараюсь не навредить пациентам, по возможности общаюсь с коллегами, учусь, читаю – что еще можно ожидать от честного врача?
Одетт пожала плечами. Она не слишком-то представляла себе жизнь бродячего доктора и не могла судить, что в ней честно, а что – нет.
На крыльце послышалась возня, и в дверь вошел слегка запыхавшийся Лу. Увидев его, девушка поднялась с табурета.
– Я пойду спать. Доброй ночи, мсье.
– Доброй ночи. Я переночую в комнате вашей бабушки, если вы не возражаете.
– Если не боитесь призраков – ночуйте на здоровье, – мрачно пошутила Одетт, закрывая за собой дверь.
Доктор ухмыльнулся помимо воли. Практичный ум и острый язык девушки начинали ему нравиться. Лу тем временем запер вход, расстелил плащ у порога и начал устраиваться на ночлег. Вспомнив о чем-то, Андре обратился к слуге:
– Лу, меня удивил вчера один момент во время помолвки. Когда Клементин сказала, что вы родились недоношенным…
– Так что?
– Это правда?
– Наверно. Я о таком не слыхал, но кому ж лучше знать, если не матери с Клементин.
– Мне показалось, что ваша мать не слишком была рада услышать это замечание.
– Может быть. Я там все время боялся что-нибудь уронить или разбить, так что не особо слушал, – признался Лу.
– Как вы думаете, почему мадам так рассердила эта фраза?
– Да кто знает! Смутилась просто, что такие вещи прилюдно обсуждают. Клементин вообще любила так людей поддевать.
– Должно быть, местным это не нравилось?
– А кому бы понравилось… Клементин многие не любили, да она плевала на всех. Свой кусок хлеба всегда зарабатывала. К ней из самого Кавайона, бывало, за помощью приезжали.
Лу поворочался на жесткой подстилке и вскоре захрапел. Доктор посидел еще немного, уставившись на горящую свечу. Ситуация яснее не становилась. Завтра надо будет допросить еще десятки людей, но едва ли кто-то из них скажет что-нибудь новое. Можно только надеяться, что у большинства будут свидетели их невиновности: жены, мужья, дети… Если очень повезет, к концу завтрашнего дня круг подозреваемых должен сузиться. Потом еще день-другой напряженной работы и разговоров – и личность убийцы станет известна.
В том, что он разберется в обстоятельствах этого преступления, доктор не сомневался. Пока он не встретил здесь ни одного достаточно хитрого или расчетливого человека. Андре не брал в расчет Одетт: он был практически уверен в ее невиновности. Эта девица скорее отравила бы бабушку или неугодного жениха, чем затеяла такой сыр-бор.
– Может, будет вам? – сонно пробормотал Лу. Парню мешал свет.
Андре забрал свечу и удалился в спальню. Он поставил подсвечник на сундук и придвинул его ближе к кровати. Растянувшись на узком тюфяке, доктор поежился: менее суток назад здесь боролись за жизнь, и боролись отчаянно.
Он повернул голову и рассмотрел царапины на штукатурке. Умирающая старуха оставила на стене глубокие окровавленные бороздки – должно быть, содрала половину ногтей. Андре содрогнулся, представив эту последнюю боль в ее жизни. Какой страшный конец! Доктор крепко зажмурился, чтобы отогнать наваждение, и задул свечу.
– Знала ли ты, кто твой убийца? – пробормотал он в темноту.
