Они направились в одну из квартир-эстафет, которые находились в распоряжении пенитенциариев и составляли часть многочисленного недвижимого имущества, принадлежавшего Ватикану и рассеянного по всему Риму. Там имелись аптечка и компьютер с выходом в Интернет.

Клементе раздобыл смену одежды и бутерброды, чтобы подкрепиться. А Маркус, голый до пояса, стоял в ванной перед зеркалом и зашивал рану хирургической иглой – еще одно умение, о котором он раньше не подозревал, – и, как всегда, избегал смотреть на свое лицо, сосредоточившись на конкретной задаче.

Тем не менее он заметил, что шрам на виске не единственный и сегодняшняя рана – отнюдь не первая из тех, что пометили его тело.

Были другие знаки. Амнезия не позволяла найти воспоминания внутри себя, но можно поискать их на себе. Следы мелких давнишних повреждений: красная отметина на щиколотке, порез на сгибе локтя. Кто знает, может быть, в детстве он упал с велосипеда или, уже будучи взрослым, самым банальным образом за что-то зацепился дома. Так или иначе, шрамы не помогли ничего припомнить. Как это печально – лишиться прошлого. Но вот ребенок, кость которого он нашел, навсегда лишен будущего. В каком-то смысле они оба мертвы. Только с Маркусом смерть поступила по странной своей прихоти, действуя наоборот, от конца к началу.

Пока они ехали из клиники Канестрари в безопасное место, Клементе ввел его в курс дела по поводу Астора Гояша.

Семидесятилетний болгарский бизнесмен уже лет двадцать проживал в Риме. Сфера его деловой активности была обширна: от строительных работ до проституции. Респектабельным его не назовешь: он вел дела с организованной преступностью, занимался отмыванием грязных денег.

– Какая связь между подобным типом и Альберто Канестрари? – недоумевал Маркус. Выслушав рассказ Клементе, он все пытался найти мало-мальски разумное объяснение.

Друг, который тем временем прижимал к его ране гигроскопическую вату и обрабатывал ее антисептиком, пробовал рассуждать:

– Ты не думаешь, что сначала мы должны понять, кто оставил там эту кость?

– Таинственный пенитенциарий, – заявил Маркус с полной уверенностью. – Занявшись этим делом после исповеди Канестрари, он обнаружил останки мальчика в месте хранения особых отходов. Кто знает, может быть, хирург, мучаясь угрызениями совести, собирался избавиться от улик. К счастью, пенитенциарий спрятал плечевую кость так, чтобы мы смогли ее найти, и выцарапал на ней имя Астора Гояша. Иначе она бы сгорела при пожаре в клинике.

– Попробуем выстроить события в ряд, – предложил Клементе.

– Хорошо… Канестрари убивает ребенка. В убийстве замешан преступник крупного масштаба: Астор Гояш. Но нам пока неизвестно почему.

– Болгарин не доверяет Канестрари: у врача стресс, он в прострации и может повести себя неосторожно. И Гояш начинает за ним присматривать: отсюда камеры слежения в амбулатории.

– Для болгарина самоубийство хирурга стало сигналом тревоги.

– Поэтому его люди сразу же подожгли клинику, в надежде полностью уничтожить возможные доказательства убийства ребенка. Вообще-то, они еще раньше унесли из амбулатории шприц, с помощью которого Канестрари сделал себе смертельную инъекцию: все для того, чтобы дело поскорее закрыли.

– Так оно и есть, – согласился Маркус. – Но остается немаловажное звено: что общего между признанным филантропом и преступником?

Клементе не сказал ничего определенного:

– По правде говоря, я не вижу связи. Ты сам сказал: они принадлежали к разным мирам.

– И все же существует какая-то связующая нить, я в этом уверен.

Клементе заговорил так убедительно, как только мог:

– Послушай, Маркус: время работает против Лары. Наверное, тебе лучше не вникать в эту историю и отдать все силы поискам студентки.

Это предложение показалось Маркусу странным. На короткое время он сделал вид, будто полностью занят своей раной, но в то же время следил через зеркало за выражением лица Клементе.

– Возможно, ты и прав, я как раз сегодня об этом подумал. К счастью, ты вовремя явился в клинику: если бы ты меня не увез, те двое прикончили бы меня.

При этих его словах товарищ потупил взгляд.

– Ты следил за мной, верно?

– О чем ты говоришь? – возмутился было Клементе.

Маркус, не веря, повернулся и посмотрел ему в лицо:

– В чем дело? Что ты скрываешь от меня?

– Ничего.

Клементе насторожился, и Маркус попытался нащупать причину:

– Дон Микеле Фуэнте передает исповедь Альберто Канестрари, который собирается покончить с собой, но по распоряжению епископа опускает имя кающегося. Что вы пытаетесь защитить? Кто там, наверху, желает предать все дело забвению?

Клементе молчал.

– Я так и знал, – сказал Маркус. – Канестрари и Астора Гояша связывали деньги, так ведь?

– Непохоже, чтобы хирург нуждался в деньгах, – возразил Клементе без особой убежденности.

Маркус уловил его смущение.

– Больше всего врач пекся о своем добром имени, – сказал он и добавил: – Он считал себя хорошим человеком.

Клементе понял, что больше не может разыгрывать этот спектакль:

– Больница, которую Канестрари построил в Анголе, поистине грандиозна. Продолжая дело, мы рискуем уничтожить ее.

Маркус кивнул:

– На какие деньги доктор ее построил? На деньги Гояша, верно?

– Мы не знаем.

– Но это вполне вероятно. – Маркус разволновался, впал в бешенство. – Жизнь ребенка в обмен на тысячи жизней.

Клементе ничего не мог возразить, его подопечный уже понял все.

– Выбираем наименьшее зло. Но тогда принимаем и логику, заставившую хирурга принять столь безумное соглашение.

– Эта логика нас не касается. Но жизнь тысяч и тысяч людей – да.

– А ребенок? Его жизнь ничего не значит? – Маркус помолчал, пытаясь совладать с гневом. – Как бы рассудил Бог, от лица которого мы действуем? – Он посмотрел Клементе в глаза. – Кто-то отомстит за одну-единственную жизнь, что и предвидел таинственный пенитенциарий. Мы можем остаться в стороне и наблюдать, как это произойдет, а можем попытаться что-то предпринять. В первом случае мы попросту станем соучастниками убийства.

Клементе знал, что Маркус говорит правду, но колебался. Через какое-то время все-таки заговорил:

– Раз Астор Гояш считает необходимым наблюдать за амбулаторией Канестрари через три года после случившегося, значит он боится, что окажется в чем-то замешан, – заявил он и добавил: – То есть существует доказательство, из-за которого его могут прижать за это убийство.

Маркус улыбнулся: товарищ на его стороне и не собирается его бросать.

– Мы должны выяснить личность убитого ребенка, – быстро проговорил он. – И кажется, я знаю, как это сделать.

Они прошли в соседнюю комнату, где стоял компьютер. Выйдя в Интернет, Маркус зашел на сайт полиции.

– Где ты собираешься его искать? – спросил Клементе, стоявший у него за спиной.

– Таинственный пенитенциарий предлагает возможность отомстить, значит убитый ребенок точно жил в Риме.

Он открыл страницу, посвященную пропавшим без вести, и нашел список несовершеннолетних. Появились лица детей и подростков. Их количество впечатляло. Очень часто речь шла о детях, которых оспаривали после развода; вскоре выяснялось, что ребенка похитил кто-то из родителей, и имя исчезало из списка. Часто случались и побеги из дома, которые тоже заканчивались через несколько дней воссоединением семьи и хорошей головомойкой. Но некоторые из несовершеннолетних не объявлялись годами, и их имена оставались на этой странице, пока не становилось известно, что приключилось с детьми. Лица улыбались с размытых или очень старых фотографий. Во взглядах – грубо попранная невинность. В некоторых случаях на основе этих снимков полицейские составляли фоторобот, исходя из предположения, каким станет лицо ребенка по прошествии лет. И все-таки надежда на то, что эти дети живы, была очень слабой. Фотография на сайте часто заменяла собой надгробие, являлась единственной памятью о пропавших.

Действуя методом исключения, Маркус и Клементе сосредоточились на несовершеннолетних, пропавших в Риме три года назад. Обнаружили двоих. Мальчика и девочку. Прочитали данные, относящиеся к ним.

Филиппо Рокка исчез среди бела дня по выходе из школы. Товарищи, бывшие рядом, ничего не заметили. Ему было двенадцать лет, он весело улыбался, во рту у него не хватало верхнего резца. Одет в курточку церковной школы, джинсы, оранжевый свитерок с синей футболкой, на ногах – кроссовки. К рюкзачку приколоты значки скаута и эмблема футбольной команды, за которую он болел.

Аличе Мартини, десяти лет, с длинными светлыми косами. Очки с диоптриями в розовой оправе. Она пропала в парке, где гуляла со всей семьей: с папой, мамой и младшим братиком. На ней была белая толстовка с мордочкой кролика Багз Банни, шорты и тенниски. Последним ее видел продавец воздушных шаров: он заметил, как девочка возле туалета разговаривала с мужчиной средних лет. Но он всего лишь бросил на беседующих мимолетный взгляд и не смог предоставить полиции подробного описания.

Маркус нашел еще информацию, бродя по сайтам газет, освещавших исчезновение детей. Родители Аличе и Филиппо выступали с обращениями, участвовали в ток-шоу и давали интервью, чтобы подогреть интерес к одному и другому делу. Но расследования оказались безуспешными.

– Думаешь, тот, кого мы ищем, – из этих двоих? – спросил Клементе.

– Хорошо бы это было так. Время работает против нас. До сих пор пенитенциарий все планировал четко, так чтобы каждый день кто-то находил врага и осуществлял свою месть. Сначала сестра одной из жертв Джеремии Смита заходит к нему в дом, обнаруживает его при смерти и узнает правду. На следующий вечер Раффаэле Альтьери убивает отца, который почти двадцать лет назад заказал кровавую расправу с его матерью. Вчера Пьетро Дзини заколол Федерико Нони, виновного в нескольких нападениях на женщин и затем убившего свою сестру Джорджию, чтобы заставить ее молчать, а затем и девушку, похороненную в парке у Виллы Глори. Ты заметил, что в двух последних случаях послания пенитенциария достигали мстителей с невероятной быстротой? Он оставлял нам всего несколько часов, чтобы обнаружить запущенный механизм и попытаться остановить его. Не думаю, чтобы в этот раз что-то изменилось. Поэтому нам надо поторопиться: сегодня вечером кто-то попытается убить Астора Гояша.

– Не так-то просто будет к нему подобраться. Сам видел, какие у него телохранители, и он никуда не ходит один.

– В любом случае ты мне нужен, Клементе.

– Я? – удивился тот.

– Я не смогу приглядывать за семьями обоих пропавших детей, нам нужно разделиться. Воспользуемся для связи голосовым почтовым ящиком: как только один из нас что-нибудь обнаружит, тут же оставит сообщение.

– Что я должен сделать?

– Найди семью Мартини, а я займусь родителями Филиппо Рокки.

Этторе и Камилла Рокка жили у моря, в Остии, в одноэтажном особнячке у самого берега. Дом вполне приличный, купленный на сбережения.

Нормальная семья.

Много раз Маркус пытался придать более широкий смысл этому определению. Оно может означать совокупность мелких сиюминутных мечтаний и надежд, которые время скрепляет, превращая в броню против возможных превратностей жизни, а может и подразумевать самое что ни на есть подлинное и неприкрытое стремление к счастью. Некоторые ничего так не желают, как влачить изо дня в день спокойное, без особых передряг, существование, всегда одинаковое. Условие молчаливого договора с судьбой, каждый день заново заключаемого.

Этторе Рокка был торговым представителем и часто разъезжал по делам. Его жена Камилла работала в консультации, где предоставлялась помощь неблагополучным семьям и трудным подросткам. Не щадила себя ради других, хотя сама могла войти в число тех, кто нуждался в помощи.

Супруги решили поселиться на побережье, потому что жизнь в Остии была спокойнее и дешевле. Каждый день они ездили на работу в Рим, но такое неудобство им казалось терпимым.

Проникнув к ним в дом, Маркус впервые почувствовал себя непрошеным гостем. Двери и окна закрывались железными решетками, но Маркус без труда отомкнул главный замок, вошел и запер за собой дверь. Он очутился в кухне, которая также служила гостиной. Преобладающие цвета – белый и синий. Мебели мало, вся в морском, корабельном стиле. Стол напоминал перевернутую лодку, над ним висел рыбацкий фонарь. К стене прикреплен старый штурвал, в который вделаны часы; на полке красуется коллекция раковин.

Песок, нанесенный сквозняками, скрипел под подошвами. Маркус походил вокруг в поисках знаков, которые могли бы привести к пенитенциарию. Прежде всего направился к холодильнику, где заметил записку, придавленную магнитом в форме краба. Записка Этторе Рокки жене.

Муж уехал по делам, а может, это ложь во благо. Может, он сейчас готовит убийство Гояша. Это рискованно, и он решил не впутывать жену ради ее безопасности. Неделя на подготовку в каком-нибудь пригородном мотеле. Но Маркус не мог опираться на предположения. Ему были нужны факты, их подтверждавшие. Он продолжил осмотр первой комнаты и, по мере того как продвигался вперед, все больше и больше ощущал: чего-то тут не хватает.

В этом доме не замечалось горя.

Может быть, он по наивности ожидал, что после исчезновения Филиппо в существовании его родителей появится трещина. Рана, рассекающая не плоть, но вещи. Прикоснешься, и покажется кровь. Но от двенадцатилетнего мальчика и здесь не осталось следов. Ни фотографий, ни памятных вещей. Но возможно, горе как раз и крылось в этой пустоте. Маркус не мог его ощутить, поскольку оно касалось только матери и отца. Потом он понял. Разглядывая лицо маленького Филиппо среди прочих детских лиц на сайте полиции, он задавался вопросом, как могли родители пережить пропажу сына. Ведь это не то что смерть. Когда ребенок пропадает без вести, всегда остается сомнение. Неотступное, грызущее изнутри, незаметно подтачивающее. Уносящее часы и дни. Годы и годы проходят без ответа. Маркус подумал, что гораздо лучше раз и навсегда узнать, что твоего сына убили.

Смерть завладевала воспоминаниями, даже самыми прекрасными, и засевала их болью, делая память невыносимой. Смерть хозяйничает в прошлом. Сомнение куда хуже, оно завладевает будущим.

Он вошел в комнату Этторе и Камиллы. На подушках супружеской постели были разложены обе пижамы. Покрывало без единой морщинки, две пары тапочек. Все на своих местах. Как будто можно противопоставить порядок безумству горя, смятению чувств, вызванному трагедией. Приручив окружающее. Заставив каждую вещь играть свою роль в фарсе нормальности, чтобы они повторяли все время утешительную весть: все хорошо, все в порядке.

И вот посреди такой идиллической картинки он наконец нашел Филиппо.

Мальчик улыбался из рамки для фотографий, рядом с родителями. Его не забыли. Но и для него нашлось место: на комоде, под зеркалом. Маркус уже хотел выйти из комнаты, когда зацепил взглядом какой-то предмет и понял, что ошибался.

На тумбочке рядом с кроватью, с той стороны, где спала Камилла, стоял детский монитор.

Присутствие этого предмета можно было объяснить только одним. Он служил для того, чтобы наблюдать, спокойно ли ребенок спит.

Изумленный открытием, Маркус прошел в смежную комнату. Дверь была закрыта. Отворив ее, Маркус обнаружил, что когда-то здесь была комната Филиппо, а теперь рядом с кроваткой мальчика стояла колыбель. Пространство поделилось поровну. Постеры любимой команды, письменный стол, чтобы делать уроки, но также и пеленальный столик, детский стульчик и гора игрушек для грудничка. И каруселька с маленькими пчелками, которые, звеня, вращались по кругу.

Филиппо этого не знал, но у него появился братик или сестричка.

Жизнь – единственное лекарство от горя, сказал себе Маркус. Он понял, как супругам Рокка удалось отвоевать для себя будущее, очистить его от тумана сомнений. И все же он не был убежден до конца. Решится ли эта семья на то, чтобы ради мести поставить под угрозу свою попытку обрести хоть какой-то покой? Если бы им сообщили, что их первенец погиб, какой была бы реакция? Но, может быть, жертва Канестрари – вовсе не Филиппо, одернул себя Маркус.

Он уже хотел покинуть дом, перехватить Камиллу Рокку у консультации, где та трудилась, и проследить за ней до конца дня, когда вдруг услышал рокот мотора. Отодвинув штору, увидел малолитражку, только что припаркованную вблизи дома. В машине сидела сотрудница социальной службы.

Застигнутый врасплох, не имея возможности выйти, он заметался по дому в поисках укрытия. Обнаружил комнату, которую использовали как гладильню и которая также служила кладовкой. Забился в угол за дверью и стал ждать. Услышал, как щелкнул замок. Камилла вошла, закрыла за собой дверь. Звякнули ключи, брошенные на столик. Застучали каблуки. Женщина сняла туфли, сбросила их одну за другой. Маркус наблюдал за ней через щелку в двери. Камилла вошла босиком и внесла бумажные пакеты. Она ездила за покупками и вернулась домой раньше, чем ожидалось. Но ребенка, сына или дочери, при ней не было. Она вошла в гладильню повесить на плечики новое платье. Сделала это, не оборачиваясь. Их разделяла лишь створка двери, тонкий слой древесины. Стоило женщине потянуть за ручку, и она обнаружила бы чужого. Но она не стала закрывать дверь. Направилась в ванную и заперлась там.

Маркус услышал плеск воды: Камилла включила душ. Он выбрался из укрытия, прошел мимо закрытой двери и, вернувшись в гостиную, заметил на столе подарочную упаковку.

Так или иначе, в доме Рокки жизнь началась сначала.

Но эта мысль не приободрила его, а привела в смятение. Его охватила тревога, приступ паники. «Клементе», – прошептал он, поняв, что семья, которую они искали, наверное, досталась товарищу.

Воспользовавшись тем, что Камилла Рокка стоит под душем, он снял трубку с телефона, висевшего на стене в кухне, и набрал номер голосового почтового ящика. Послание от Клементе пришло. Тон был взволнованный.

«Срочно приезжай: отец Аличе Мартини грузит вещи в машину; боюсь, он собирается покинуть город. И еще одно: этот человек вооружен, хотя у него и нет лицензии».