Два дня назад

Мертвый воскликнул: «Нет!»

Возглас этот завис между сном и явью. Он пришел из прошлого, но ему удалось проникнуть в настоящее за секунду до того, как портал, соединяющий два мира, закрылся и снова настало пробуждение.

Маркус что-то отрицал с твердостью, но и в страхе, перед бесстрастным дулом пистолета. Уже зная, что это ни к чему не приведет. Как знает любой под угрозой выстрела. Слово – последняя, бесполезная преграда перед неизбежным. Мольба того, кто знает, что спасения нет.

Маркус не сразу потянулся за фломастером, которым записывал обрывки сна на стене подле койки. Он лежал и раздумывал, судорожно дыша, с сердцем, тяжело бьющимся о грудную клетку; на этот раз можно обойтись без записи: то, что он видел, забыть нельзя.

Перед глазами стояла фигура человека без лица, который стрелял в него и в Девока. В прежних версиях сна то была туманная тень, исчезавшая всякий раз, когда Маркус пытался сконцентрировать внимание. Но теперь он располагал важной приметой убийцы. Он видел руку, сжимавшую пистолет.

Левша.

Не так-то много, но для Маркуса забрезжила надежда. Может быть, когда-нибудь он оторвет взгляд от этой вытянутой руки и посмотрит в глаза человеку, который приговорил его к вечным блужданиям в самом себе, к неустанным поискам. Ведь все, что оставалось ему, – это сознание того, что он жив. Больше ничего.

Маркус вспомнил Федерико Нони, рисунки в тетради, найденной в тайнике. Рассказ о сотворении монстра. Тот факт, что болезненные фантазии, образы насилия возникают в детстве, смущал его. В клубке, который он пытался распутать, мелькала красная нитка сомнения. Добрыми или злыми, бессердечными или сострадательными рождаются либо же становятся? Как могло сердце ребенка, сполна одаренного трезвым рассудком, взращивать зло и позволить себе пропитаться им?

Могли бы найтись такие, кто возложил бы вину на ряд событий, оставивших глубокие следы в психике Федерико: уход матери, ранняя смерть отца. Слабое оправдание, упрощенное объяснение. Многие дети переживают еще худшие драмы, но при этом не вырастают убийцами.

И все же Маркус сознавал, что данный вопрос касается и его самого, близко касается. Амнезия обнулила воспоминания, но не прошлое. Что было до момента забвения? Может быть, в тетради Федерико посверкивал намек на ответ. В любом человеке кроется нечто врожденное, находящееся за пределами самосознания, накопленного опыта и полученного воспитания. Искра, которая определяет человека больше, чем имя или внешность.

Начав подготовку, его с самых первых шагов учили избавляться от обманчивых внешних впечатлений. Клементе заставил его изучить дело Теда Банди, серийного убийцы с лицом славного парня. У него была невеста, друзья считали его обходительным и великодушным. А он, между прочим, умертвил двадцать восемь человек. Его разоблачили как безжалостного убийцу, но прежде он был награжден медалью за спасение девочки, тонувшей в пруду.

Мы живем в гуще сражения, говорил себе Маркус. Из этого следует, что выбор стороны, за которую ты будешь биться, не всегда очевиден. Ведь в конце концов, единственным судьей выступает сам человек, он и решает раз за разом, раздувать ли собственную искру, к благу ли влекущую или к злу, либо игнорировать ее.

Это касается не только преступников, но и их жертв.

С данной точки зрения последние три дня были крайне познавательными. Моника – сестра одной из девушек, убитых Джеремией Смитом, – Раффаэле Альтьери и Пьетро Дзини, оказавшись на распутье, сделали свой выбор. Их поставили перед лицом правды, но также и перед возможностью выбора между прощением и возмездием. Моника выбрала первое, все остальные склонились ко второму.

И еще – сотрудница полиции, проводящая свое следствие, пытаясь отыскать убийцу мужа. Что ищет она: правду, несущую избавление, или возможность покарать? Маркус никогда не слышал имени Давида Леони, который, если верить жене, был убит, когда проводил расследование по поводу пенитенциариев. Он пообещал, что поможет раскрыть тайну. Зачем он это сделал? Боялся, что и она как-то входит в общий замысел мести за совершенные преступления, хотя пока и не ведал как. Надо было выгадать время. Он чувствовал, что существует связь между нею и остальными.

Всем людям, которые оказались втянуты в последние события, в то или иное время был причинен вред, навсегда исказивший их жизнь. Зло не только нанесло удар, но и рассеяло походя свои споры. У некоторых они прижились, отравляя существование. Как украдкой проникший в тело паразит, зло разрасталось метастазами ненависти и обиды, преображая приютившую его душу. На людей, которым и в голову не приходило, будто они способны отнять жизнь у другого человеческого существа, обрушивалась такая неистовая скорбь по умершим, что они и сами превращались в угрозу, начинали сеять вокруг себя смерть.

Какая-то часть Маркуса тем не менее отказывалась осуждать тех, кто, вместо того чтобы удовольствоваться правдой и двигаться дальше, предпочел покарать преступника. У него самого было много общего с такими людьми.

Он повернулся к стене за койкой и прочел две последние записи о том, что произошло в Праге, в гостиничном номере.

«Разбитое стекло». «Три выстрела». И добавил: «Левша».

Что бы он сделал, окажись перед ним убийца Девока, человек, который пытался убить его самого и лишил его памяти? Маркус не считал себя праведником. Можно ли простить того, кто не заплатил за свои прегрешения? Потому-то он и отказывался безоговорочно порицать тех, кто, чтобы отплатить за злодеяние, сам пачкал руки в крови, сам совершал преступление.

Эти люди получили необъятную власть. И эту власть предоставил им пенитенциарий.

Сделав такое открытие, Маркус испытал противоречивые чувства. Он счел это предательством, но почувствовал также неимоверное облегчение, обнаружив, что не он один обладает неким скрытым даром. Хотя он и не знал, что движет соратником-пенитенциарием, сам факт, что за каждым разоблачением стоял служитель Господа, внушал надежду на спасение Лары.

Разве священник оставит девушку умирать, подумал Маркус.

И все же он чувствовал, что нити расследования ускользают из его рук. Приоритетным направлением должна быть студентка, похищенная Джеремией Смитом, а он едва не забыл о ней. Дал себя увлечь ходу событий, надеясь, что во всей этой грандиозной затее найдется место и для Лары. Но тут в ушах у него вновь зазвучали слова последнего послания таинственного пенитенциария, которое тот отправил на электронную почту Пьетро Дзини.

Это делалось и будет делаться.

А что, если все затевалось только затем, чтобы он подобрался как можно ближе к освобождению Лары и потерпел неудачу? И потом жил бы с таким грузом на совести. Определенно, это слишком для его юной, незрелой памяти.

Я должен дойти до конца, выбора нет. Но должен дойти до цели за миг до того, как все кончится. Только так я спасу ей жизнь.

На данный момент он спрятал подальше дурные предчувствия. Надвигалась другая опасность, которую следовало предотвратить.

Код в конце послания объявлял об очередном преступлении, которое осталось безнаказанным. Никто не заплатил за пролитую кровь. Где-то там, в большом мире, кто-то должен был срочно выбирать, оставаться ли жертвой или превратиться в палача.

После двух месяцев подготовки Маркус спросил у Клементе насчет архива. Он столько слышал об этом хранилище, что очень хотел знать, когда можно будет туда пойти. Однажды вечером, очень поздно, товарищ появился в дверях его мансарды на улице Деи Серпенти и объявил: «Пора».

Маркус следовал за ним по улицам Рима, не задавая вопросов. Часть пути они проехали на автомобиле, потом пошли пешком. Вскоре добрались до старого дома в центре города. Клементе провел его в подвал. Они долго шли по коридору, расписанному фресками, до низкой деревянной двери. Пока Клементе открывал дверь своим ключом, Маркус в смущении озирался вокруг: он чувствовал себя неловко. Оказавшись перед последним рубежом, он вдруг понял, что не готов. К тому же он не думал, что это пустяк – достичь такого уровня. И потом, с того самого момента, когда Маркус услышал о нем впервые, архив внушал ему некоторый страх. На протяжении веков это место получало различные наименования, чарующие или пугающие. Библиотека зла. Память дьявола. Маркус воображал себе переплетение галерей, шкаф за шкафом, полка за полкой, уставленные ровными рядами томов. Огромный лабиринт, в котором легко потеряться или потерять рассудок, если иметь в виду содержимое. Но когда Клементе отворил дверь, Маркус заглянул внутрь и ничего не понял.

Крохотная каморка с голыми стенами без окон, посередине – стул и стол. На столе – папка.

Клементе усадил его, пододвинул документы. То была исповедь человека, который убил одиннадцать раз. Жертвами были девочки. Первое убийство он совершил в возрасте двадцати лет и с тех пор не мог остановиться. Он не мог объяснить, какая темная сила вселялась в его руки, несущие смерть. Что-то необъяснимым образом принуждало его снова и снова повторять ужасные деяния.

Маркус сразу подумал о серийном убийце и спросил у Клементе, остановили ли его в конце концов.

– Да, – успокоил его товарищ. – Только все это происходило более тысячи лет назад.

Маркус всегда полагал, что серийные убийцы – продукт современной эпохи. За последнее столетие человечество сделало огромные успехи в плане этики и морали. Наличие серийных убийц, как и некоторые другие явления, было, по мнению Маркуса, ценой прогресса. Но после прочтения той исповеди ему пришлось разувериться.

С того дня Клементе каждый вечер приводил его в каморку и выкладывал перед ним очередное дело. Очень скоро Маркус начал задаваться вопросом: почему его приводили именно туда? Разве нельзя было приносить папки прямо к нему в мансарду? Ответ, однако, лежал на поверхности. Уединение было необходимо для того, чтобы Маркус самостоятельно усвоил один важный урок.

– Архив – это я сам, – заявил он однажды, обращаясь к Клементе.

И тот подтвердил, что, если не считать потайного места, где хранились материальные свидетельства зла, роль архива исполняли сами пенитенциарии. Каждый знал какую-то его часть, хранил эти знания и нес их в мир.

Но со дня смерти Девока и до вечера в доме Дзини Маркус всегда думал, что он один.

Эта мысль не давала ему покоя, пока он шел по закоулкам еврейского гетто, направляясь к портику Октавии, расположенному позади Большой синагоги. В Древнем Риме там находился храм Юноны Регины, затем Юпитера Статора. Над руинами нависал современный мостик из дерева и стали, с которого открывался прекрасный вид на цирк Фламиния.

Клементе держался обеими руками за перила. Он уже все знал.

– Как его зовут?

Молодой священник не обернулся; вопрос, казалось, пригвоздил его к месту.

– Мы не знаем.

На этот раз такой ответ Маркуса не устроил.

– Как это возможно, чтобы вы не имели понятия о личности пенитенциария?

– Я не солгал тебе, когда сказал, что только отец Девок знал вас всех по именам и в лицо.

– А в чем тогда солгал? – не отставал Маркус, видя, что Клементе явно не в своей тарелке.

– Все началось гораздо раньше дела Джеремии Смита.

– Поэтому вы знали, что кто-то проник в тайный архив. – Он должен был и сам догадаться.

– «Это делалось и будет делаться». Знаешь, откуда цитата? Екклесиаст, глава первая, стих девятый: «Что делалось, то и будет делаться».

– Когда начались разоблачения?

– Несколько месяцев назад. Слишком много смертей, Маркус. Для Церкви это нехорошо.

Слова Клементе огорчили его. Он-то воображал, будто все усилия предпринимаются ради Лары. Но приходилось довольствоваться тем, что есть.

– Так вот в чем ваша цель: остановить утечку из архива, сделать так, чтобы никто не узнал, что это из-за нас люди начали вершить справедливость собственными руками. А что же Лара – непредвиденное обстоятельство? Ее гибель вы сочтете неизбежным побочным эффектом? – Маркус впал в ярость.

– Тебя призвали и посвятили в дело, чтобы спасти девушку.

– Неправда, – оборвал его Маркус.

– То, чем занимались пенитенциарии, шло вразрез с решениями иерархов Церкви. Вы были изолированы, ваш орден упразднен. Но кое-кто хотел продолжать.

– Девок.

– Он считал, что бросить все будет ошибкой, что пенитенциариям предназначена важная, определяющая роль. Все знание зла, происходящее из архива, должно оставаться в распоряжении мира. Он был убежден в необходимости своей миссии. Ты и другие священники последовали за ним в этом безумном предприятии.

– Почему он поехал в Прагу искать меня? Что я там делал?

– Клянусь тебе: не имею понятия.

Маркус бросил взгляд на остатки императорского Рима. Он начинал понимать свою роль в происходящем.

– Каждый раз, раскрывая тайну, пенитенциарий оставляет след для своих товарищей. Этот человек хочет, чтобы его остановили. Вы снова натренировали меня только затем, чтобы я его нашел. Я вам оказался нужен. Исчезновение Лары послужило предлогом ввести меня в дело так, чтобы я ничего не заподозрил. На самом деле вам наплевать на нее… да и на меня тоже.

– Вовсе нет. Как ты можешь говорить такое?

Маркус подошел к Клементе совсем близко, заглянул ему в глаза:

– Если бы архив не находился в опасности, вы бросили бы меня, беспамятного, на больничной койке.

– Нет. Мы снабдили бы тебя воспоминаниями, чтобы ты жил дальше. Я приехал в Прагу потому, что Девок погиб. И узнал, что, когда в него стреляли, с ним был кто-то еще. Я понятия не имел кто, знал только, что незнакомец лежит в больнице и у него амнезия.

В первое время Маркусу, по его просьбе, часто повторяли эту историю: он хотел окончательно удостовериться в своей идентичности. Роясь в вещах, оставшихся в гостиничном номере, Клементе нашел дипломатический паспорт Ватикана на вымышленное имя и записи, что-то вроде дневника, в котором Маркус в общих чертах рассказывал о себе, возможно опасаясь, что в случае внезапной кончины он так и останется безымянным трупом. Так или иначе, на основании дневника Клементе вычислил, кто он такой. Но все подтвердилось только после выписки из больницы, когда Клементе привел его на место недавно совершенного преступления. В тот раз Маркус сумел описать, поразительно близко к истине, все, что произошло.

– Я сообщил об открытии своему руководству, – продолжал Клементе. – Они хотели все оставить как есть. Я настаивал, твердил, что ты – тот, кто нам нужен, и в конце концов убедил их. Никто тебя не использовал, если это беспокоит тебя. Просто нам повезло, что мы тебя нашли.

– Если у меня получится найти пенитенциария, который предал, что потом будет со мной?

– Ты будешь свободен, разве не ясно? И не то чтобы кто-то в будущем принял такое решение: ты хоть сейчас можешь уйти восвояси, все зависит только от тебя. Ты не связан никакими обязательствами. Но я знаю, что в глубине души ты испытываешь потребность узнать, кто ты такой на самом деле. И то, что ты делаешь, хотя ты этого и не признаешь, помогает тебе понять собственную природу.

– И когда все закончится, пенитенциарии снова станут историей. Причем навсегда, уж вы об этом позаботитесь.

– Раз орден был упразднен, на то имелась причина.

– Какая? – спросил Маркус вызывающе. – Ну, давай говори.

– Есть вещи, которых ни мне, ни тебе не понять. Решения, спущенные сверху, отвечающие определенным требованиям. Мы приносили обеты Церкви, наш долг – служить, не задавая вопросов, полагаясь на то, что есть кто-то над нами, кто делает выбор также и ради нашего блага.

Стаи птиц вились между древними колоннами в том же ритме, что и во все века; их трели далеко разносились по утреннему холодку. День обещал быть ясным, но весь этот блеск пропадал втуне: Маркус был не в том состоянии духа, чтобы ему порадоваться. Как бы ни был он раздираем противоречиями, мысль о том, что возможна иная жизнь, привлекала его. Маркус считал, что сам его талант, недавно обнаруженный, налагает на него какие-то обязательства. Будто разрешение всего и всяческого зла сосредоточено в нем. Но теперь Клементе оставил ему выход, открыл перед ним дверь. И Клементе прав: то, что Маркус делает, нужно ему самому. Найдя Лару и остановив пенитенциария, он заслужит право на уход. С такой точки зрения это приемлемо.

– Что я должен делать?

– Выясни, жива ли еще девушка, и спаси ее.

Единственный способ, и Маркус прекрасно это знал, – идти по следам пенитенциария.

– Ему удалось распутать дела, которые в архиве значились как нераскрытые. Он молодец.

– Ты не хуже. Иначе ты не обнаружил бы то же самое. Ты – такой же, как он.

Маркус не знал, порадовало его такое сравнение или ужаснуло. Но нужно идти вперед. До самого конца, сказал он себе.

– Код на этот раз – с. г. 925–31–073. Дело тебе не понравится, – сразу предупредил Клементе, вытаскивая пакет из внутреннего кармана плаща. – Человек мертв, но мы не знаем, кто он. Его убийца сознался, но нам неизвестно его имя.

Маркус принял пакет из рук Клементе: ему сразу показалось, что тот слишком легкий и тонкий. Маркус раскрыл его и увидел, что внутри лежит всего один листок, исписанный от руки:

– Что это такое?

– Исповедь самоубийцы.