Кто-то погладил ее по щеке, и она проснулась. Открыла глаза, ожидая увидеть Шалбера рядом с собой. Но никого не было. И все-таки ощущение было отчетливым.

Тот, кто был с нею этой странной ночью, уже встал. Она слышала, как шумит в душе вода. Тем лучше. Сандра не была уверена, что хочет его видеть. Не сейчас, сказала она себе. Ей требовалось какое-то время побыть одной. Ведь безжалостная откровенность дня придавала совсем другой смысл тому, что происходило ночью на этих простынях. Солнцу безразлично, стыдно ли ей, испытывает ли она чувство неловкости: лучи его проникали сквозь жалюзи, выставляя напоказ ее нижнее белье, разбросанное по полу вперемешку с прочей одеждой; одеяла, сбившиеся в ногах кровати, ее собственное нагое тело.

– Я голая, – хмыкнула Сандра, словно не веря себе.

Вначале решила, что выпила слишком много вина. Но потом осознала, что не получится таким образом оправдаться. Кого она хотела обмануть? Женщины никогда не занимаются любовью просто так, напомнила она себе. Это мужчины не упустят случая затащить кого-то в постель. Женщинам нужна подготовка. Они хотят, чтобы кожа у них была гладкая, чтобы от них приятно пахло. Даже если кажется, будто они бросаются на поиски приключений, дарят мужчине одну ночь, на самом деле все планируется заранее. И хотя в последние месяцы Сандра не предполагала свиданий подобного рода, она не махнула на себя рукой. Продолжала о себе заботиться. Какая-то часть ее женской природы отказывалась покориться боли. Вдобавок и мать настаивала на том же. Перед похоронами Давида она отправила Сандру в заднюю комнату и заставила причесаться. «Женщина всегда найдет пару минут, чтобы как следует уложить волосы, – сказала она. И добавила: – Даже когда так страдает, что ей трудно дышать». Такой принцип не имел ничего общего с красотой или с внешним видом. Все дело в идентичности. Женщины занимаются собой в такие моменты, когда мужчины это считают излишним жеманством.

Но теперь Сандре было стыдно. Вдруг Шалбер подумал, что она уступила слишком легко. Она боялась его суждений. Не из-за себя, из-за Давида. Огорчился ли за него Шалбер, удостоверившись, что его вдова готова лечь в постель с другим?

Сандре внезапно пришло в голову, что она ищет предлог для ненависти. Но Шалбер был очень внимателен к ней этой ночью. Никакой всесокрушающей страсти – только нестерпимая, невыносимая нежность. В памяти запечатлелось, как крепко Шалбер обнимал ее, не произнося ни слова. Время от времени целовал ее в темя, Сандра чувствовала теплоту его дыхания.

Ее влекло к нему с самого первого момента. Может быть, поэтому австриец так ее раздражал. Обычное дело, расхожее клише. Сначала двое ненавидят друг друга, потом влюбляются. Она чувствовала себя банальной, предсказуемой, как пятнадцатилетняя девчонка. Не хватало только сравнивать этого нового ухажера с Давидом. Понимая, что тут она хватила лишку, Сандра с досадой помотала головой и нашла в себе силы подняться. Подобрала трусики, поспешно надела их: того гляди Шалбер выйдет из душа и застанет ее все еще беззащитной.

Присела на постель, дожидаясь, пока освободится ванная, чтобы затвориться там и укрыться за струями горячей воды. Конечно, покажется странным то, что она пройдет перед ним одетая. Он, наверное, припишет это запоздалому сожалению. Но только Сандра ни в чем не раскаивалась. Ей бы хотелось плакать, однако, несмотря ни на что, она невольно радовалась.

Она все еще любила Давида.

Но именно в этом «все еще» и заключалась разница. Этим выраженьицем и заманивало время в свою ловушку. Сандра не заметила, как и когда два словечка ввернулись в предложение, разорвали его на части. По правде, знаменуя собой расставание. Предвосхищая исподтишка то, что должно случиться. Все течет, преображается; рано или поздно изменятся и чувства. Что станет она испытывать к Давиду через двадцать или тридцать лет? Если, конечно, проживет столько. Ей двадцать девять лет, приходится продолжать путь, хотя для Давида он оборвался. Она по-прежнему будет оборачиваться назад, и фигура мужа будет раз за разом уменьшаться. Пока однажды не исчезнет за горизонтом. Они долго были вместе. Но недостаточно, если сопоставить с будущим, которое ожидает ее.

Сандра боялась забыть. Поэтому отчаянно цеплялась за воспоминания.

Как и сейчас, глядя на себя в зеркало, висевшее рядом со шкафом: не вдова отражалась в нем, а молодая женщина, еще способная разделить с мужчиной силу и пыл страсти. И Сандра вспоминала, сколько раз она занималась любовью с Давидом. Особенно часто на ум приходили два эпизода.

Первый был первым в буквальном смысле – весьма предсказуемый вариант – и наименее романтичным. После третьего свидания, в машине, по дороге домой, где их ждала удобная постель и уединение, какого требует момент такого рода. Но они съехали на обочину и буквально бросились на задние сиденья. Не размыкая губ – ну, разве что на короткое время. Неистово срывая друг с друга одежду. Не могли потерпеть, отложить момент близости, как будто предчувствовали, что слишком скоро потеряют друг друга.

Второй эпизод был не столь очевидным. Уж точно то был не последний раз, когда они занимались любовью. О нем Сандра хранила лишь смутное воспоминание. Она подметила закономерность, которая, вместо того чтобы наводить тоску, заставляла улыбаться: когда умирает любимый человек, для тех, кто остается, все, что было в последний раз, превращается в орудие пытки. Можно было бы сказать это, поступить вот так. У них с Давидом не осталось неоплаченных счетов. Он знал, как она его любит, и она знала, как он любит ее. У Сандры не было сожалений. Но было чувство вины. И происходило оно из того эпизода, когда они занимались любовью дома, за несколько месяцев до того, как мужа убили. Во многих отношениях та ночь не отличалась от других. Был исполнен ритуал ухаживания, заключавшийся в том, что Давид говорил ей весь вечер приятные вещи. Она постепенно позволяла ему приближаться, до самого конца отказывая в последней милости. Хотя они и занимались этим каждый день, привычка не теряла прелести. То была не только игра, пробуждающая интерес. Таким образом они вновь и вновь обещали друг другу, что любовь для них никогда не станет рутиной.

В тот день, однако, кое-что случилось. Давид вернулся из командировки, которая длилась месяца два. Он и представить себе не мог, что произошло за время его отсутствия. И она ничем себя не выдавала. Весь вечер Сандра притворялась, хотя и не лгала. Компромисс, которого можно достичь, просто повторяя обычный порядок действий. Так, словно все как всегда. Включая привычку заниматься любовью.

Она никогда ни с кем не говорила об этом. Мало того, запрещала себе об этом думать. Давид не знал, а если бы она однажды ему призналась, он бы ее бросил, наверняка. Ее вина определялась одним словом, но этого слова Сандра до сих пор не произносила.

– Грех, – бросила она в лицо своему клону в зеркале.

Может быть, пенитенциарий и простил бы ее. Но эта забавная мысль не помогла избавиться от досады.

Сандра взглянула на закрытую дверь ванной комнаты. «И что теперь?» – задалась она вопросом. Они с Шалбером занимались любовью или то был просто секс? И как им теперь вести себя друг с другом? Она не успела об этом подумать, и теперь было поздно что-то изобретать. Сандра не хотела, чтобы он заговорил первым. Но, по правде говоря, не стремилась и порывать с ним. Она вдруг смутилась. В случае если Шалбер заговорит холодно, не нужно, чтобы на ее лице читалось разочарование. Но как этого избежать, Сандра не знала. Чтобы отвлечься, посмотрела на часы. Вот уже двадцать минут, как она проснулась, а Шалбер все еще под душем. Она продолжала слышать плеск воды, но только сейчас обратила внимание, что этот плеск монотонный. Поток не менял траектории, что неизбежно происходит, когда под струей двигается тело. Но вода изливалась ровно, не встречая никакого сопротивления.

Сандра вскочила, бросилась в ванную. Дверная ручка с легкостью повернулась, и догадка обернулась ужасающей уверенностью. Облако пара двинулось ей навстречу. Разогнав его рукой, Сандра разглядела душевую кабинку: никакого силуэта за запотевшим стеклом. Сандра подошла, отодвинула шторку.

Вода струилась, но под душем никого не было.

Только по одной причине Шалбер мог прибегнуть к подобному трюку. Сандра мигом повернулась к унитазу. Откинула крышку сливного бачка, убедилась, что водонепроницаемый конверт, который она спрятала, все еще там. Вытащила его, открыла. Но вместо подсказок Давида в нем лежал билет на поезд до Милана.

Сандра опустилась на влажный пол, обхватив голову руками. Теперь ей точно хотелось плакать. Даже вопить во весь голос. Это бы принесло облегчение, но она удержалась. Не стала думать о едва миновавшей ночи, спрашивать себя, была ли любовь частью обмана. Вместо этого ей на память снова пришел тот раз, когда она занималась любовью с Давидом, отдавая себе отчет в том, что ей есть что скрывать. Долгое время она пыталась выкинуть из головы эту тайну. И теперь ее терзали угрызения совести.

Да, я согрешила, призналась Сандра, чтобы успокоить совесть. И смерть Давида – наказание мне.

Она попыталась связаться с Шалбером по сотовому. Но механический голос пресекал каждую ее попытку, сообщая, что абонент недоступен. Конечно, она и не ожидала, что сможет его найти. Не время, однако, для того, чтобы сетовать и задаваться вопросом, не совершила ли она ошибку. Надо действовать.

Она заключила соглашение со священником, у которого шрам на виске. Но теперь Шалбер заполучил фотографию, сделанную Давидом, и легко сумеет его опознать. И если Шалбер его арестует, это конец. След убийцы мужа обрывается, заканчивается черным кадром, и пенитенциарий представляет собой единственную надежду, какая ей остается.

Нужно предупредить его, пока не поздно.

Она понятия не имела, где его искать, и не могла дожидаться, пока пенитенциарий объявится сам, как обещал. Надо что-то придумать.

Сандра ходила по квартире, стараясь сосредоточиться на последних событиях. Ярость только мешала, приходилось от нее отрешаться. Интерполовец вызывал самые противоречивые чувства. Но гнев не должен выйти из-под контроля.

Ей нужно вернуться к делу Фигаро.

Прошлым вечером, в музее душ чистилища, она изложила священнику весьма вероятную разгадку тайны. Он выслушал ее и тотчас ринулся прочь, твердя, что нужно поторопиться, иначе будет слишком поздно. Он не привел никаких других объяснений, а у нее не было времени выпытать что-то еще.

Хотелось бы знать, как развивалась ситуация. Может, по телевизору что-то передадут. Сандра прошла на кухню, включила маленький аппарат, стоящий на полке. Переключала каналы, пока не наткнулась на свежий выпуск новостей. Ведущая рассказывала о том, как на Вилле Глори был найден труп неизвестной молодой женщины. Потом перешла к следующему сюжету полицейской хроники: прозвучали имена Федерико Нони и Пьетро Дзини. Убийство и самоубийство в районе Трастевере завершало выпуск.

Сандра не верила своим ушам. Какую роль сыграла она сама в трагической развязке? Могла ли быть замешана, хоть в малой степени, в этих смертях? Нет, убедилась Сандра, дослушав до конца хронику событий. Время не совпадало: когда разворачивалась драма, они с пенитенциарием вели беседу. Так что и его не было на месте преступления.

Так или иначе, дело Фигаро можно считать закрытым, с его помощью не получится вступить в контакт с пенитенциариями.

Весьма досадно. Сандра теперь не знала, с чего начинать.

Погоди-ка минутку, сказала она себе. Как Шалбер узнал, что они занимаются Фигаро?

Она припомнила все, что говорил интерполовец на этот счет. Восстанавливая фразу за фразой, нашла то, что искала: Шалбер узнал, чем интересуются пенитенциарии, установив микрофоны. Прослушивалась вилла в окрестностях Рима, где полиция произвела обыск.

Что за вилла? И как там оказались пенитенциарии?

Сандра вытащила мобильник из сумки и вызвала последний входящий звонок, полученный накануне. Де Микелис ответил после шестого гудка:

– Чем могу служить, Вега?

– Инспектор, мне опять требуется помощь.

– Для этого я здесь. – Он был в хорошем настроении.

– Тебе что-нибудь известно об обыске, который наши в последние дни произвели на вилле в окрестностях Рима? Дело, должно быть, крупное. – Это наверняка так: не зря Шалбер без зазрения совести поставил там прослушку.

– Ты что, газет не читаешь?

Сандра изумилась:

– Я что-то пропустила?

– Мы прижали серийного убийцу. Народ сам не свой до таких историй, странно, что это прошло мимо тебя.

Об этом, наверное, говорилось в выпуске новостей, но Сандра поздно включила телевизор.

– Просвети меня.

– У меня мало времени. – Вокруг Де Микелиса слышались голоса, инспектор отошел, чтобы поговорить спокойно. – Так вот, Джеремия Смит, четыре убийства за шесть лет. Четыре дня назад с ним случился инфаркт. Ему оказали помощь и заодно обнаружили, что это монстр. Он сейчас в больнице, одной ногой в могиле. Дело закрыто.

Сандра призадумалась:

– Хорошо. Окажи мне услугу.

– Еще одну?

– И немаловажную.

Де Микелис пробормотал что-то себе под нос:

– Выкладывай…

– Следственное поручение, чтобы я могла заняться этим делом.

– Надеюсь, ты шутишь.

– Хочешь, чтобы я начала расследование без какого-либо прикрытия? Ты знаешь, что с меня станется.

Де Микелис какое-то время размышлял.

– Рано или поздно ты все мне объяснишь, ведь так? Иначе нужно быть последним кретином, чтобы довериться тебе.

– Можешь на это рассчитывать.

– Ладно, через час я тебе отправлю следственное поручение на факс квестуры в Риме. Придется сочинить какой-нибудь правдоподобный предлог, но с фантазией у меня все в порядке.

– Обязательно благодарить тебя?

Де Микелис рассмеялся:

– Разумеется, нет.

Он нажал на отбой. Сандра снова почувствовала, что она в игре. Постаралась забыть все, что сотворил с ней Шалбер, и только одним порадовала себя, сорвала злость на железнодорожном билете, который тот оставил ей на месте подсказок: порвала его на мельчайшие клочки и раскидала их по полу гостиничного номера. Сомнительно, чтобы Шалбер вернулся сюда и увидел эти знаки. Они наверняка больше не увидятся. Такое соображение ее немного кольнуло. Лучше об этом не думать. Сандра пообещала себе отправить произошедшее в самую глубину сознания. У нее и без того много дел. Пойти в квестуру, забрать поручение, раздобыть копии документов по делу Джеремии Смита. Она станет этим заниматься, повинуясь интуиции: если дело интересует пенитенциариев, значит оно далеко не закрыто.