Год назад. Киев

– Великая мечта рухнула, когда мы променяли нашу целостность на чуточку консенсуса: легли спать с надеждой, а проснулись рядом со шлюхой, даже имени которой не могли вспомнить.

Одной этой фразой доктор Норенко описал «перестройку», падение Берлинской стены, распад Союза и даже появление нефтяных и газовых магнатов, новой элиты, безраздельно господствующей в экономике и политике. В общем, двадцать лет советской истории.

– Вот, взгляните сюда… – Он ткнул пальцем в первую страницу «Харьковского курьера». – Все разваливается на части, а они что пишут? Ничего. Тогда какой прок нам в этой свободе?

Николай Норенко искоса взглянул на гостя: тот кивал, вроде бы заинтересованно, но не сочувствовал инвективам психолога так, как ему бы хотелось. Потом заметил перевязанную руку собеседника:

– Говорите, вы американец, доктор Фостер?

– На самом деле англичанин, – отвечал охотник, стараясь отвлечь внимание собеседника от повязки на руке, куда его укусила юная Анхелина из психиатрической лечебницы города Мехико.

Офис, в котором они сидели, располагался на третьем этаже административного корпуса Государственного центра помощи детям, в западной части Киева. Из широкого окна открывался прекрасный вид на березовую рощу, уже расцвеченную красками рано наступившей осени. В убранстве офиса преобладал пластик, все было покрыто им – от письменного стола до стен. На одной из них еще хорошо различались три темных прямоугольника, расположенные в ряд. Там в свое время висели, должно быть, портреты Ленина и Сталина, отцов народа, и портрет очередного Генерального секретаря КПСС. В помещении стоял застарелый запах табачного дыма, пепельница перед Норенко полнилась окурками. Хотя психологу было чуть за пятьдесят, но из-за неопрятного, запущенного вида и сопровождавшего каждую его фразу нездорового кашля он казался много старше. Кроме бронхита, его точила обида, смешанная с унижением. Пустая рамка для фотографий на столике и простыни, сложенные в углу кожаного дивана, наводили на мысль о неудачно сложившейся семейной жизни. В прежние времена он, вероятно, пользовался почетом и уважением. Теперь же представлял собой грустную пародию на государственного служащего с окладом уборщика.

Психолог взял листок с фальшивыми рекомендациями, который охотник вручил ему, представляясь, и вновь пробежал его глазами:

– Здесь говорится, что вы – главный редактор журнала по судебной психологии, который издается в Кембриджском университете. Замечательно для вашего возраста, доктор Фостер, поздравляю.

Охотник знал, что такая деталь привлечет внимание, он хотел польстить раненому самолюбию Норенко и, кажется, преуспел. Тот, довольный, отложил листок:

– Знаете, это странно… До сих пор никто не приходил ко мне, чтобы навести справки о Диме.

Охотник вышел на Норенко благодаря доктору Флоринде Вальдес, которая в Мехико показала ему статью украинского психолога, опубликованную в 1989 году в каком-то малозначительном специальном журнале. В ней шла речь о случае одного мальчика, Димитрия Каролишина – Димы. Может быть, Норенко надеялся, что это исследование откроет перед ним какие-то двери, положит начало новой карьере, ведь все вокруг него неуклонно разваливалось. Ничего подобного не случилось. И вся история, вместе с ожиданиями и амбициями, так и оставалась погребенной в забвении вплоть до настоящего момента.

Пора было извлечь ее на свет.

– Скажите, доктор Норенко, вы лично знали Диму?

– Разумеется. – Психолог сложил руки домиком, поднял глаза к потолку, роясь в памяти. – Вначале он казался совершенно нормальным ребенком, таким как все, разве что более сообразительным и очень молчаливым.

– В котором году это было?

– Весной тысяча девятьсот восемьдесят шестого. В те времена наш центр по воспитанию детей был передовым на Украине, а может, и во всем Советском Союзе, – похвастался Норенко. – Мы обеспечивали брошенным детям определенное будущее, не ограничиваясь простой заботой о них, как это принято в сиротских приютах на Западе.

– Нам известны все ваши методы, вы послужили для нас примером.

Норенко, довольный, проглотил эту лесть:

– После катастрофы в Чернобыле киевское руководство обязало нас позаботиться о детях, чьи родители умерли от болезней, связанных с радиацией. Не исключалось, что и у детей могли наблюдаться какие-то патологии. В нашу задачу входило временно ухаживать за ними и притом искать родственников, которые могли бы их забрать.

– Дима прибыл вместе с такими детьми?

– Через полгода после аварии, насколько я помню, побывав перед этим в нескольких учреждениях. Его вывезли из Припяти. Город оказался в зоне отчуждения, вблизи атомной электростанции, и жителей эвакуировали. Мальчику было восемь лет.

– Как долго он оставался с вами?

– Двадцать один месяц. – Норенко помолчал, наморщив лоб, потом встал и направился к картотеке. Порывшись там недолгое время, вернулся к письменному столу с папкой бежевого цвета. Начал листать ее. – Как все дети из Припяти, Дима Каролишин страдал ночным недержанием мочи, у него отмечались резкие перепады настроения – результат шока и внезапной смены обстановки. По этим причинам за ним наблюдала группа психологов. В ходе бесед он рассказывал о своей семье: мама Аня, домохозяйка, папа Константин, техник на атомной станции. Описывал случаи из семейной жизни… приводил подробности, которые потом подтвердились. – Последнюю фразу Норенко произнес с особым нажимом.

– И что же произошло?

Прежде чем ответить, Норенко вынул сигарету из пачки, лежавшей в кармане рубашки, и закурил.

– У Димы оставался только один родственник: брат отца, Олег Каролишин. После долгих поисков мы его нашли в Канаде, и он с радостью согласился взять племянника на свое попечение. Он знал Диму только по фотографиям, которые присылал Константин. И когда мы отправили последний снимок Димы, чтобы он подтвердил родство, нам и во сне не снилось, во что это выльется. В принципе, для нас это была чистая формальность.

– Однако Олег заявил, что этот мальчик – не его племянник.

– Да, именно так… Хотя Дима, никогда не встречавшийся с дядей, знал многое о нем, разные истории, какие рассказывал отец о своем детстве, помнил подарки, которые Олег присылал ему каждый год на день рождения.

– И что вы тогда подумали?

– Вначале – что Олег передумал и не хочет брать на себя заботу о Диме. Но когда он как подтверждение отправил нам фотографию мальчика из тех, которые брат посылал ему все эти годы, мы не поверили своим глазам… На снимке был совершенно другой ребенок.

На какое-то время в комнате воцарилось напряженное молчание. Норенко вгляделся в бесстрастное лицо собеседника: уж не считает ли тот его сумасшедшим. К счастью, охотник заговорил:

– До этого вы ничего не замечали…

– Мы не располагали фотографиями Димы до его прибытия в Центр! – воскликнул психолог, воздевая руки. – Жителям Припяти пришлось спешно оставлять дома, забирая с собой только самое необходимое. Мальчик поступил к нам в чем был.

– И что дальше?

Норенко сделал глубокую затяжку.

– Существовало только одно объяснение: этот мальчик, явившийся из ниоткуда, занял место настоящего Димы. Но есть еще кое-что… Речь идет не о простой подмене.

У охотника заблестели глаза, что-то мелькнуло и во взгляде Норенко. Не иначе как страх.

– Эти двое детей были не просто «похожи», – пояснил психолог. – Настоящий Дима был близорук, тот, другой, – тоже. У обоих была аллергия на лактозу. Олег сообщил, что его племянник плохо слышал правым ухом в результате недолеченного отита. Мы подвергли нашего мальчика, незаметно для него самого, аудиометрическому тесту. У него оказался точно такой же пониженный слух.

– Он мог притвориться, в конце концов аудиометрические тесты основаны на спонтанных ответах пациента. Может быть, ваш Дима знал.

– Может быть… – Норенко внезапно умолк, ему было неловко. – Через месяц после того, как все обнаружилось, мальчик исчез.

– Сбежал?

– Более того, я бы сказал… испарился. – Психолог помрачнел. – Мы искали его несколько недель, подключили полицию.

– А настоящий Дима?

– Никаких следов, то же и насчет родителей: нам было известно, что они умерли, только со слов нашего Димы. В хаосе, который царил в те месяцы, было невозможно ничего проверить: все, что касалось Чернобыля, было засекречено, даже самая обычная информация.

– Сразу после этого вы описали данный случай в статье.

– Но никто мне не поверил. – Норенко горестно покачал головой, отвел от собеседника взгляд, будто стыдясь чего-то. Но, набравшись решимости, продолжил: – Тот мальчик не просто пытался выдать себя за другого, поверьте мне: в таком возрасте ум не способен выработать столь связную ложь. Нет, он действительно был Димой, до самых глубин психики.

– Он что-нибудь взял с собой, когда исчез?

– Нет, но кое-что оставил…

Норенко нагнулся, выдвинул ящик стола. Порывшись там, вытащил маленькую игрушку и выложил ее на стол перед гостем.

Плюшевый зайчик.

Синего цвета, грязный, потрепанный. Хвост, когда-то оторванный, пришит кое-как, одного глаза не хватает. Блаженная, зловещая улыбка.

Охотник осмотрел игрушку:

– Похоже, из этого мало что можно вывести.

– Согласен с вами, доктор Фостер, – кивнул Норенко, и глаза его загорелись: он явно что-то приберегал. – Но вы не знаете, где мы это нашли.

Пройдя через парк, уже в сумерках, Норенко привел коллегу в другое здание Центра:

– Раньше здесь был главный жилой корпус.

Но они направились не к верхним этажам, а в подвал. Норенко повернул несколько выключателей один за другим, и неоновые лампы осветили просторное помещение. Стены потемнели от влаги, к потолку крепились трубы всевозможных размеров, многие прохудившиеся и заклепанные кое-как.

– Через какое-то время после исчезновения мальчика одна из уборщиц обнаружила это. – Психолог ничего не объяснял заранее, хотел, когда они дойдут до цели, вволю насладиться изумлением молодого коллеги. – Я решил сохранить обстановку в том виде, в каком мы ее нашли. Не спрашивайте почему, просто я подумал, что когда-нибудь это поможет нам понять. И потом, сюда, вниз, никогда никто не ходит.

Они прошли по узкому коридору с высокими стенами, из-за стальных дверей доносилось приглушенное шипение паровых котлов. Потом попали во второй зал, служивший складом старой мебели: ломаные кровати, заплесневелые матрасы. Норенко стал прокладывать себе дорогу среди хлама, приглашая коллегу следовать за ним.

– Мы почти пришли, – объявил он.

Они завернули за угол и очутились в тесной душной каморке под лестницей. Было темно, но Норенко посветил бензиновой зажигалкой.

В ее янтарном свете гость шагнул вперед и не поверил своим глазам.

Каморка напоминала гигантское гнездо насекомого.

Охотник брезгливо отшатнулся, но потом, подойдя поближе, разглядел частое переплетение крохотных щепок, связанных разноцветными тряпочками и веревочками, скрепленных прищепками и кнопками, облепленных размоченной газетной бумагой. Все было подобрано с превеликим тщанием.

Собранное из кусочков убежище мальчишки.

Он сам в детстве сооружал такие. Но в этом было что-то особое.

– Игрушка лежала там, внутри, – сказал Норенко и тут увидел, как его гость нагнулся к узкому отверстию и нащупал что-то на полу. Глянув поверх его плеча, обнаружил, что он пристально изучает россыпь крохотных темных пятен.

Охотнику все стало ясно.

Засохшая кровь. Такие же следы он нашел в Париже, в доме Жана Дюэ.

Но не следовало показывать, как сильно он возбужден, поэтому охотник спросил как бы между прочим:

– Вы не знаете, откуда взялись эти пятна?

– По правде говоря, нет…

– Не возражаете, если я возьму образец?

– Пожалуйста.

– И я хотел бы забрать плюшевого зайчика тоже, он может быть связан с прошлым лже-Димы.

Норенко заколебался: он пытался понять, на самом ли деле коллегу заинтересовала история, – возможно, ему предоставлялся последний шанс выдвинуться, изменить свою жизнь.

– Полагаю, этот случай до сих пор имеет научную ценность, стоит углубленно изучить его, – добавил охотник, чтобы окончательно его убедить.

При этих словах в глазах психолога блеснула наивная надежда, но также и немая мольба о помощи.

– Тогда как вам кажется, может, нам написать еще одну статью, в соавторстве?

В данный момент Норенко гнал от себя всякую мысль о том, что, возможно, ему придется провести остаток дней в своем институте.

Охотник повернулся к нему с улыбкой:

– Разумеется, доктор Норенко. Я вернусь в Англию сегодня же вечером и свяжусь с вами в ближайшее время.

В действительности на уме у него был совсем другой маршрут. Он поедет туда, где все началось. В Припять, по следам Димы.