Часть вторая Сегодня

Кордубцев, объявленный в розыск, нигде и никак не проявлялся.

Было заведено уголовное дело по статье сто пятой, часть вторая «и»: убийство из хулиганских побуждений – так квалифицировали смерть бедняги Буслаева. Единственным подозреваемым был и оставался Кордубцев.

Кононова встретилась с единственной оставшейся в живых его родственницей – Леди Косоглазкой, двоюродной бабушкой Марией Петровной Суконцевой. Та отвечала на расспросы категорично, и Варя ей верила: где племянник, не знаю, не слышала, не видела.

Варвара побывала в Университете леса, где учился подозреваемый. Близких друзей и девушки у него не было. Однокурсники тоже не дали никаких зацепок.

Съездила на дачу во Владимирскую область (ту, что принадлежала Чигаревым – бабушке и дедушке по материнской стороне, погибшим в автокатастрофе).

Побывала и в Тверской губернии, на фазенде старших Кордубцевых, убитых молнией.

В обоих случаях – ничего. Дома стояли заколоченные, с амбарными замками, нетронутыми. Снег вокруг не потревожен.

Юноша исчез.

Марголин по делу Варвару не вызывал, не дергал.

Надвигалось другое задание – которого она также была инициатором и которое настолько горячо взялась продвигать, что Марголин склонился в ее сторону и велел разрабатывать.

И вот первый этап разработки закончился, надо было делать следующий шаг.

Она сама пошла к Марголину со всеми файлами. Козел Винторогий выслушал ее, все документы просмотрел и, полный сарказма, вскричал:

– Замечательно! Значит, в Москве ты все завалила, подозреваемого упустила – а теперь в Америку намылилась?!

Варя накрепко сплела пальцы в замок, чтобы оставаться спокойной и хладнокровной и не вестись на провокации, и парировала:

– По-моему, давно миновали времена, когда загранкомандировки рассматривались как поощрение. Это работа посложней, чем у многих в Москве.

– Это будет последней твоей командировкой. Вообще. Если ты, конечно, чего-то потрясающего нам не привезешь. Короче, права на ошибку у тебя больше нет – ты меня поняла? А, Кононова? – С этими словами и кислой миной он подписал ей рапорт: «Бухгалтерия, оплатить!»

Вот и получилось, что пришлось ей не за Кордубцевым бегать, а отправляться под флагом сотрудницы компьютерной фирмы «Ритм-21» на Новинский бульвар за визой в Штаты, брать билет в Нью-Йорк, заказывать гостиницу.

Не самые неприятные хлопоты – в чем-то прав был Марголин.

Но при этом Варя понимала: если она и теперь облажается, полковник реально ее не простит.

Достанет из своего сейфа рапорт об увольнении, написанный ею в пору, когда шел разбор полетов из-за «Аватара судьбы», впишет актуальное число, завизирует – и, прощай, самая секретная в России и самая интересная на свете служба!

А еще ей почему-то казалось: хоть поездка в Нью-Йорк совершенно, на первый (и даже на второй) взгляд, не связана с Кордубцевым, но, если она увенчается успехом, это продвинет ее в поисках этого типа. Почему и как? Этого она не ведала.

А снова делиться с Даниловым, зачем и почему она летит, ей не хотелось.

Довольно того, что она в минуты слабости столько гос-тайн ему разгласила!

Беспересадочный рейс в Нью-Йорк оказался лишь один – «Аэрофлотом».

Почти десять часов лететь – быстрее, конечно, чем в Лос-Анджелес, когда она в прошлый раз, расследуя дело Сырцова, путешествовала. Но все равно изрядно придется сидеть, скорчившись в неудобном кресле. Да еще закрутилась Варя по работе, проморгала электронную регистрацию.

«Боинг», на котором предстояло лететь, настоящим гигантом оказался: одиннадцать кресел в каждом ряду! Три у одного окна, три у противоположного и четыре посредине. Два прохода. И Кононовой грымза на регистрации всучила место Е – ровнехонько в самую серединку. «С одной стороны двое сидеть будут, – расстроилась она, – с другой один, и я посредине. И до иллюминаторов далеко. Фу».

Правда, Данилов на прощание серьезно сказал: «Я за тебя просить буду – Бога или провидение, – чтобы все у тебя прошло хорошо». Она улыбнулась, поблагодарила. И то ли впрямь его молитвы подействовали, то ли просто ей повезло, но в итоге вокруг нее ни справа, ни слева вообще не оказалось попутчиков! Весь ряд пустой! Варя после ужина подняла все подлокотники, растянулась сразу на четырех сиденьях и великолепно выспалась. Потом кино смотрела, старое, «Все о Еве», на английском, старалась язык подтянуть. Диалоги понимала с пятого на десятое, поставила себе с натяжкой троечку. Сама на себя осерчала: английским надобно заниматься постоянно, а не впопыхах, от случая к случаю!

А день за иллюминаторами все длился, длился. Наконец, в пол-одиннадцатого вечера по-московски, приземлились в Джей-Эф-Кей – аэропорту Кеннеди. Варя перегнала свои часы на восемь часов назад, а смартфон переставил стрелки сам – в Нью-Йорке был разгар рабочего дня.

Таможенник и паспортист оказались толстыми, лысыми, усталыми, но любезными. Поприветствовали радушно: «Велкам ту зе Юнайтед Стейтс!»

«Вот чего нельзя отнять, – подумалось Варе, – у коренных здешних жителей, так это непоколебимой уверенности, что живут они в самой лучшей стране мира».

Скудные Варины командировочные никакого такси, разумеется, не предусматривали, но она сочла, что достаточно измоталась, чтобы еще в метро тащиться, и отправилась к парковке. «Заплачу из своих, личных, подкожных», – храбро решила девушка. Ее порадовало объявление, что любая поездка на Манхэттен обойдется в шестьдесят долларов. Довольно быстро подошла машина, шофер – индус, пакистанец? а может, из Бангладеш? – закинул Варину сумку в багажник – и вперед!

По определенным причинам, о которых рассказано будет ниже, проживать Варе следовало именно на Манхэттене, то есть в самом что ни на есть центре города. И вот – длиннющий подвесной мост, по которому в несколько рядов и этажей мчатся машины, серое стылое небо вверху, стылая вода внизу, а прямо перед нею распахиваются спорящие друг с другом высотой и отделкой стоэтажные небоскребы.

Жить ей надлежало не просто на Манхэттене, но еще и близ Центрального парка. Так как командировочные от комиссии роскошествовать никак не позволяли, пришлось взять отельчик – дыра дырой. Слава богу, по отзывам на «Букинге» и «Трипадвайзере», клопов и тараканов там не наблюдалось, было довольно тихо и чисто. Но на вид, конечно, здание было устрашающим – этакое Чикаго тридцатых годов, пожарные лестницы наружу. «Зато (как любит говорить Данилов) довольно аутентичный вид».

Пакистанец (или индус?), вытащивший из багажника ее сумку, получил три доллара чаевых и скислился, словно пожевал хининовое дерево. Но потом разглядел, в каком хилтоне девушке предстоит жить, плюнул и убрался восвояси.

Администратором оказался высокий красивый парень. У него правая рука была маленькая, усохшая, с двумя пальцами. Непонятно, отчего случилось увечье, но Варя сразу дала ему кличку (длинноватую, впрочем) Жертва Империалистической Бойни. Портье встретил девушку как родную. Правда, она мало что разобрала из его вежливого щебетанья. Однако «рум намбер найн зиро ван» прозвучало довольно внятно.

Лифт времен сухого закона вознес Варю к вожделенному личному уголку пространства в этом раскинувшемся вокруг нее Вавилоне, Большом Яблоке или, кому как нравится, Городе Желтого Дьявола.

Номер оказался маленький, но достойный. Чистая постель, горячая вода, плоский телевизор – что еще надо усталому путешественнику? Окно выходило аккурат на стенку такого же мрачного билдинга, в каком жила она, и Варвара с отвращением задернула шторы.

Подключилась к отельному вай-фаю и отправила краткий месседж Алексею: мол, долетела, устроилась. В былые времена она бы еще и Петренко о том же сообщила – но не Марголину же писать!

На личных внутренних часах Вари время клонилось к двум ночи, но она понимала: чтобы преодолеть джет-лэг, следует дотерпеть до здешнего вечера и только тогда погрузиться в объятия Морфея. А пока можно перекусить. И попутно раздобыть себе чего-нибудь на завтрак – брекфест в заокеанских отелях обычно не предусмотрен.

На параллельной улочке, средь каньонов из небоскребов, отыскалась палаточка на колесиках, где предлагали хот-доги. «Что может быть аутентичнее, – подумала она, привет, Данилов! – чем хот-дог в первый вечер в Нью-Йорке!» И немедленно заказала один, с кетчупом. Что интересно, палатка величиной в половину нашенского тонара была снабжена электронным табло, по которому бесперечь ползли рекламные тексты, типа: покупайте самые лучшие хот-доги в городе! Невиданное предложение! Четыре по цене трех!

Рекламы даже на московский взгляд было многовато. Варя вспомнила, что и в такси – сидела она, как принято в Америке, сзади – в спинку переднего сиденья был вделан монитор, который пытал ее всю дорогу разнообразными рекламными клипами и объявлениями, от этого и с индусопакистанцем не удалось поговорить.

Один щит-билборд на перекрестке рекламировал новый сезон «Родины», второй – книгу какого-то Тома Харпла.

Ньюйоркцы с крайне деловым видом сновали мимо, исчезали в подземелье метро, выскакивали с поднятой рукой к обочине, подзывая такси. Никому ни до кого не было дела, тем более до нее, бедной путешественницы. Близился к закату рабочий день. Смеркалось.

Варя решила пройтись, отыскать главное рекламное сосредоточение – Таймс-сквер, тем более что по карте выходило вроде близко. Отмахала в общей сложности кварталов пятнадцать, нашла. Да! Вывески, яркие, громогласные, громоздились одна над другой, взбирались на высоту десятого, двенадцатого, пятнадцатого этажа, спорили друг с дружкой. «Сплошная бездуховность и царство золотого тельца, сказали бы лет тридцать назад советские политобозреватели, – иронично подумала Варя. – А теперь и не скажешь ничего».

Спать хотелось так, что глаза закрывались. На улицах было холодно – почище, чем в Москве. Ветер то ли с Гудзона, то ли с Ист-Ривер продувал каньоны авеню и стритов насквозь. Местные часы показывали половину девятого, внутренние подбирались к утру. Варя сочла, что на сегодня достаточно отдала дани красотам Нью-Йорка (и борьбе со сном), и решила вернуться на метро.

Метро ей тоже не понравилось – возможно, это от недосыпа она была настроена крайне скептически. Какие-то лазы с крутыми ступеньками прямо на перекрестках, внутри потолки низкие, словно в хрущобе. Разовый билет тянул на три бакса. Варвара поразмыслила и купила недельный за тридцать один «зеленый». Неделю всяко проваландаться здесь придется, а вот месяц не хотелось бы, хотя месячный и выходил на круг гораздо дешевле – сто шестнадцать. Нет, нет, недельный – самое то. Она рассталась еще с тремя десятками. «Грины» (как говорили во времена ее детства) летели один за другим.

В вагоне было полно народу, и все вокруг антивандальное, из нержавейки: скамейки, стены, поручни. Варя вышла на нужной станции и, слава богу, быстро нашла свой отель. Поднимаясь в лифте, вспомнила, что ничего так и не приобрела на завтрак. «Ладно, – решила, – в номере вроде есть кофеварка. Кофейку дерну, а еды куплю, возвращаясь с пробежки».

Да! Завтра утром Кононова собиралась на пробежку, чего не делала лет, наверное, пятнадцать – с тех пор как ушла из большого спорта. Больше того, именно пробежка была главной ее целью на первоначальном этапе пребывания в Нью-Йорке.

Давешний сухорукий мальчик радостно крикнул ей «Хай! Хау ар ю!» – едва она появилась в фойе. Маленько полюбезничав с ним (понимать удавалось примерно половину того, что он говорил, в основном по наитию), Варя вознеслась на скрипучем лифте в номер «найн-зиро-ван».

В номере слышны были отдаленные сирены. Кононова поставила будильник на смартфоне на шесть утра местного, скинула покрывало и взобралась на непривычно высокую кровать. Все, хватит. Сегодняшний план по впечатлениям вообще и по Нью-Йорку в частности она выполнила с лихвой.

Проснулась безо всякого будильника в пять утра по-местному – еще бы, по-московски это означало час дня. Настроение было самым радужным. За окном темно, большой город еще спал, что не мешало ему дышать, ворочаться и временами вскрикивать полицейскими сиренами. Варя выпила кофе – кофеварка здесь была приспособлена для приготовления того напитка, что у нас зовется «американо» – много и некрепко. Термометр (на смартфоне) показывал плюс один. Варя, учитывая ветер с морских просторов, оделась потеплее.

Сухорукий мальчик-портье, когда Варя выскочила из лифта, посмотрел на нее с уважением и одновременно как на диво-дивное: надо же, русская, а водку не пьет, медведя не дрессирует, на балалайке не играет – бегает по утрам, как «цивилизованные люди»! Девушка спросила его, как найти Сентрал-парк.

– Беги вон туда, прямо, и упрешься.

Варя и без того знала, по карте в телефоне. Да на Манхэттене даже без карты заблудиться сложно. «На север с юга идут авеню, – как справедливо отмечал советский поэт, – на запад с востока – стриты». Тогда спрашивала зачем? Для пущей уверенности и чтобы разговор поддержать – увидеть широченную улыбку, услышать пожелание хорошего дня и хорошего джоггинга.

Солнце еще не взошло, да даже не рассвело, а по улице уже поспешали озабоченные люди при полном параде, кто-то на ходу наворачивал сандвич, прихлебывал кофе. Встречались и такие, как она, бегуны.

Но в Центральном парке джоггеров оказалось выше крыши. Варя сперва даже опешила. Толпа не толпа, но пруд пруди. Бегут, в ушах проводочки наушников, возраст – от пятнадцати до восьмидесяти пяти, видон такой, будто бы каждый не просто бежит, а занят серьезным бизнесом.

Кононова заранее изучила карту парковых дорожек и выбрала то направление, что идет вдоль Пятой авеню. После того как пронеслась от гостиницы до парка, стало жарко, она остановилась, сняла куртку, повязала вокруг пояса. Не спеша потрусила дальше.

Не бегала она давно, но вообще спортивный бэкграунд у Вари был дай бог. В молодости – чемпион Москвы по академической гребле, кандидат, между прочим, в мастера спорта. Она и теперь в клуб захаживала, старалась пару раз в неделю по-всякому выбираться. В зале качала плечевой пояс, руки и попу, групповой аэробикой занималась и йогой. В качалке вообще обычно фурор производила, не было дня, чтобы к ней в попытке познакомиться кто-нибудь не подваливал, а то и двое-трое. И далеко не только кавказцы. Еще бы, статная, мощная, румяная, грудастая, кровь с молоком – если уж взгляд мужской за нее цеплялся, то далеко не сразу отлипал.

В Нью-Йорке – казалось бы, измученном феминизмом, харрассментом и заботами бизнеса, – творилось, между тем, почти то же самое. Мужички, кто бежал навстречу, так и влипали взглядом в Варину грудь, мерно колыхавшуюся под топиком в такт шагам, пожирали глазами ее пышущее здоровьем, раскрасневшееся лицо, скользили по мощным бедрам. Что скрывать – это было ей приятно.

Единственная проблема – огромное количество встречных и попутных бегунов могли помешать ей заметить того одного-единственного, ради которого она прибыла в Нью-Йорк.

А ему – разглядеть ее.

…Беглый олигарх Корюкин находился под пристальным вниманием российской тайной полиции и разведывательного комитета. Агенты постоянно обновляли досье на него. Уровня допуска у Вари оказалось достаточно, чтобы ознакомиться с ним еще в Москве.

Из досье следовало, что постоянно проживает Корюкин в Нью-Йорке. В одном из домов на углу Пятой авеню и Шестьдесят пятой Восточной улицы у него имеется пентхаус площадью около пятисот квадратных метров. День свой олигарх проводит обычно в этих апартаментах. На ленч или на обед иногда приглашает американских, российских или международных деятелей бизнеса, культуры или политики. Иногда – но очень редко – принимает приглашения на различные мероприятия или приемы, обычно благотворительные. Порой бывает на бродвейских премьерах, чаще на мюзиклах. Ужинает обыкновенно в городе, но предпочтения в ресторанах не имеет. Более того, не выявлено, по каким критериям он всякий раз выбирает заведение, где будет насыщаться – он не пользуется, судя по всему, списками «Мишлена», отзывами сайтов или кулинарных критиков. Сегодня заруливает в довольно затрапезное с виду заведение в китайском квартале, завтра выбирает «мишленовский» ресторанчик на десяток столов в Гринич-Вилледж, послезавтра – пафосное заведение на Мэдисон-авеню или в башне Трампа. За ужином он тоже часто встречается с приглашенными лично им гостями.

Постоянно проживает Корюкин вместе со своей четвертой женой, бывшей актрисой Ланой Скобяной, двадцати восьми лет от роду. Почти что всюду – рестораны, приемы, театры, даже деловые встречи – олигарх бывает с нею.

Штат прислуги у Корюкина невелик: шофер, он же телохранитель, горничная, уборщица. Есть еще приходящий учитель английского языка и тренер по сквошу, который дает уроки и ему, и мадам Скобяной. Попытки завербовать кого-либо из окружения олигарха (меланхолично сообщала сводка тайной полиции) успехом не увенчались. Каких-либо тайных пороков – наркотики, проституция, детская порнография и тому подобных – за Корюкиным не выявлено.

И только одна привычка делала объект относительно доступным. Увлекающийся спортом олигарх три раза уже участвовал в нью-йоркском марафоне, однажды стартовал в Бостоне, а также в Лондоне. (И вот только в континентальную Европу не ездил, возможно, боялся ареста и экстрадиции в Россию.) Поэтому Корюкин серьезно занимался бегом. И будучи в Нью-Йорке – тоже.

Посему место и время (отметила еще в Москве Варя, изучив сводки разведывательного комитета и тайной полиции), когда объект оказывается в одиночестве и теоретически доступен, – раннее утро, Центральный парк. Четыре-пять раз в неделю, начиная примерно с 6.15 – 6.30, Корюкин обычно бегает здесь по дорожкам – тренировка длится, как правило, от одного часа до двух, и объект пробегает всякий раз от семи до двадцати пяти километров.

Здесь, в Сентрал-парке, Кононова и решила выходить с ним на контакт. Вот только никак не думала, что вокруг будет столько бегающего в поисках здоровья и долголетия народу.

…За голыми деревьями парка виднеются внушительные жилые билдинги Пятой авеню, по нью-йоркским масштабам невысокие – каких-нибудь пятнадцать-двадцать этажей. Возле одного тормознуло такси. Выбежал швейцар в цилиндре, открыл дверцу, помог выйти даме. Подхватил багаж, который выгрузил из багажника водитель. Занес его вслед за важной леди в парадное. Но ни к Корюкину, ни, стало быть, к ней это никакого отношения не имело – беги, Варя, беги!

И вот, на исходе четвертого, что ли, километра – он! Олигарх Корюкин! Она его сразу узнала по многочисленным фото из досье и Интернета. Бежит навстречу. Загорелый, стройненький. В шортах и легкой маечке. Жилистые, крепкие руки и ноги. Раскрасневшийся, полуседой – цвета соли с перцем. И он ее, Варю, тоже, сблизившись, отметил. Цепко отследил. Увидел все: для начала (что для нестарого еще мужика естественно) заметил грудь, потом скользнул внимательным взглядом по глазам, лицу. Затем рассмотрел и бедра, и ноги, и щиколотки. Оценил и топик, и обтягивающие штанишки, и кроссовки. И все это в буквальном смысле на бегу, за долю секунды.

Как и ей за долю секунду удалось послать ему сигнал или не удалось? – «ты классный, я буду не против, если ты подойдешь».

И они разбежались. Она намеренно обернулась ему вслед – но он, конечно, не оглянулся.

Однако самое неприятное было, что олигарха сопровождал охранник – об этом в меморандуме тайной полиции и комитета по разведке ничего не значилось. А он – тут как тут, бежит с Корюкиным, чуть сзади, охраняя тылы, внимательно сканируя всех, кто попадается олигарху на пути.

Можно было сворачиваться. Круговая дорожка, по которой Варя начала путь, оказалась, если верить схеме, самой длинной в парке – 7, 3 мили, или почти двенадцать километров. Если она побежит дальше, они, конечно, еще раз встретятся – вот только она к тому моменту будет никакой. Да и смысла в том никакого девушка не видела – первый раз, он на то и первый, разведывательный, пристрелочный. Не надо мозолить объекту глаза.

Девушка глянула на часы: четверть восьмого. Заметила мысленно то место, где произошла встреча. Только вряд ли, подумалось, он завтра окажется тут же – если чувак тренируется по-настоящему, в другой раз темп у него должен быть совсем иным.

Что ж. Задачу на сегодня Варя выполнила. Можно было возвращаться домой, то есть в гостиницу, переходить к водным процедурам и начинать жизнь обычной туристки.

Снизу, с тротуаров, Нью-Йорк ее подавлял. Идешь как будто в узком ущелье, а вокруг возвышаются пятидесяти-семидесятиэтажные скалы. Поневоле почувствуешь себя песчинкой или муравьишкой.

Но Варя побывала и на самой верхотуре – смотровой площадке Рокфеллер-центра. Сверху Манхэттен, со всех сторон окруженный водой, с гигантскими мостами, величественными небоскребами и зеленым пятном (Центральным парком), небрежно брошенным в самом центре острова, выглядел как колоссальный памятник человеческому интеллекту и воле. И капиталу, конечно.

В кассе Рокфеллер-центра давали скидку, если одновременно купишь билет в Музей современного искусства – Варя и туда отправилась, все равно собиралась.

В гардеробе музея пришлось постоять больше получаса – опять обслуживал (как и в гостинице) парень-инвалид, только на сей раз с ДЦП в легкой форме. А потом, уже сдав пальто, Кононова обнаружила, что раздеваться не обязательно и три четверти посетителей прекраснейшим образом разгуливают по залам с лапсердаками под мышкой.

Сам музей ошеломил богатством коллекции. Подумать только! Картин Моне – штук тридцать, Мунка – больше полусотни, сотни – Ван Гога, Кандинского! Подумалось: если раньше русские цари шедевры живописи скупали (и мы Эрмитажем теперь наслаждаемся), потом – наши Щукины-Морозовы (им мы Пушкинским музеем и Главным штабом обязаны), то теперь великие картины потекли туда, где деньги – за океан.

На вечер Варя купила себе билет на любимый мюзикл «Мамма миа!» – хотелось увидеть на Бродвее, в оригинале. (Разумеется, все эти траты, от музеев до бродвеев, были из своего кармана, бюджет комиссии подобных расходов не позволял.) После музея ее не удивило, что публика засовывала пальто под сиденья, а по проходам расхаживали торговцы поп-корном и колой. Однако мюзикл оказался прекрасен. Работали артисты – как принято в Америке – изо всех сил, музыка «Аббы» ласкала слух – жаль только, что временами Варя то спала с открытыми глазами, то просто отключалась. Ее внутренние часы показывали четыре утра, и она ничего не могла с собой поделать. Однажды обернулась – ей достался билет хоть и с краю, но на втором ряду – и не могла удержаться от смеха: добрых две трети зала – японцы, китайцы, туристы из Европы – мирно дремали под музыку, откинувшись в креслах и прикрывшись своими пальтишками и куртками.

На следующее утро Варя, хватив кружку кофе, снова отправилась на пробежку. Никто не знал, что джоггинг для нее в Нью-Йорке – основное, остальное – лишь гарнир, приправа, способ времяпрепровождения.

В этот раз она спортивную куртку сразу повязала на поясе: «Вдруг захочется передохнуть – тогда накину, чтоб не просквозило». И в руку пластиковую бутылку с водой взяла, причем не только для питья. И хоть она сама себя уговаривала: «Раз он вчера был, совершенно не значит, что появится сегодня. И абсолютно не факт, что мы снова встретимся – бог его знает, каким он сегодня маршрутом побежит», но рассчитала, исходя из вчерашнего, в какую сторону он начнет, и встала метрах в трехстах от дома олигарха. Там была небольшая площадка, и Варя производила наклоны, вращения, ускорения – и при этом зорко поглядывая на дорожку, на которую должен был выбежать он.

И все получилось примерно так, как она рассчитывала. Корюкин, одетый по-спортивному, действительно быстрым шагом вышел из своего подъезда. (Личник следовал за ним.) Олигарх перебежал Пятую авеню. По дорожке спустился вниз, в парк. Выскочил на беговую дорожку. И потрусил в сторону Вари. И она прекратила разминку и, взяв бутылку, потихоньку побежала ему навстречу.

В голове у нее мелькнуло: «Повторяется ситуация с Кордубцевым. Как бы нечаянное столкновение в заданном месте. Только у меня в этот раз нет никакого усыпляющего яда. И Корюкин, будем надеяться, не обладает способностями Елисея».

Русский богатей, разумеется, снова заметил и сосканировал Варю. А когда между ними оставалось метров пять, она неловко уронила пластиковую бутылку – прямо на его пути. А затем неуклюже бросилась за ней – и рухнула под ноги олигарху.

Телохранитель бросился и попытался прикрыть, отвести Корюкина. Но тот коротко скомандовал ему: «Подожди!» – и поднял Варю на ноги сам. Пальцы его оказались цепкими, и на секунду девушка очутилась с ним лицом к лицу.

Буравя острыми глазками, олигарх спросил по-русски:

– Ты чья?

Варя не стала особенно прикидываться, но по-русски переспросила – она и впрямь недопоняла вопроса:

– В каком смысле?

Олигарх указал ей жестом: мол, следуй рядом со мной. А личнику коротко скомандовал: «Отстань» – как поняла Варя, это означало, чтобы тот держал с олигархом дистанцию – тот и двинулся на удалении метров семи, чтобы не слышать их разговор. А они побежали рядом, в ритме, диктуемом миллиардером.

– Ты ведь по мою душу? – перефразировал свой вопрос Корюкин.

И тут Варя решила не играть, раскрыться, пойти ва-банк. Поэтому спросила, почти восхищенно:

– А как вы догадались?

– На вид ты совсем не бегунья.

– Почему?

– Одета не по сезону, – скучающе пояснил олигарх. – Слишком жарко тебе. Кроссовки не беговые. Часов-пульсометра нет.

– Да, в беге я чайница, – подтвердила Варя.

– И лицо у тебя – Расеюшку за версту видать.

– Приехала на отдых, решила побегать, – сказала девушка, не как оправдание, а как одно из возможных своих алиби.

– С чего это вдруг? В полседьмого утра? И второй раз со мной сталкиваешься – причем сегодня в самом буквальном смысле?

Корюкин взвинтил темп, да так, что Варе стоило трудов за ним угнаться.

– Да, вы правы, – выдохнула она. – Я вас искала. У меня есть к вам предложение.

– Какое? О чем? От чьего имени?

– Мы можем закрыть уголовные дела, которые на вас открыты.

– Дела? Какие?

– О покушении на убийство журналиста Марушина. О тяжких телесных в отношении футболиста Сырцова.

– При чем тут я?

– Исполнители в обоих случаях уверенно показали на вас. Как на заказчика.

Олигарх молчал, поэтому Варя, изо всех сил стараясь не запыхаться, продолжила:

– Будет суд. Вас осудят заочно. Станут требовать экстрадиции. Скандал. Зачем оно вам?

– Что вам нужно от меня?

– Исчерпывающая информация.

– По какому вопросу?

– По разработкам в области путешествий во времени.

– Откуда я знаю, что у тебя есть полномочия?

– Вам придется поверить мне на слово.

В течение нескольких секунд Корюкин бежал молча, что-то взвешивая, анализируя. Потом сказал:

– Завтра к семи вечера приедешь ко мне в загородный дом. Запоминай адрес: Мелроуз-авеню, один, Фолмут, Массачусетс. Там и поговорим.

Что могло означать приглашение олигарха? Да все что угодно, включая то, что он собственноручно задушит Варвару и выбросит тело в Атлантический океан.

Когда после своего приглашения Корюкин, не прощаясь, дал ускорение, и Варя отвалилась от него, она сочла, что бегать ей больше совсем не обязательно. Полезно, наверное, но совсем не приятно – затемно, в холоде, перебирать ногами, даже в таком красивейшем месте, как нью-йоркский Центральный парк.

Кононова вернулась в номер и первым делом нашла в телефоне по карте пресловутый адрес. Однако! Ехать еще дальше, чем во Владимирскую область, в дом дедки-бабки Кордубцева. Забрался олигарх. Двести пятьдесят миль, то есть почти пять сотен километров!

Причем совершенно по-американски, на общественном транспорте, конечно, не доедешь. Придется брать машину напрокат.

Варя шифром, по секретной связи, доложила о случившемся контакте Марголину – как раз в столице пятый час вечера, авось прочтет Винторогий шифровку сегодня же. Попросила пробить адрес. Подумала, как обрадовался бы Петренко, будь он на месте начальника, – да он бы ей ответил на шифровку немедленно и, наверное, сумел передать свою радость даже в сухом и официальном тексте каблограммы!

Однако Марголин молчал, и тогда она посмотрела панораму места, куда ее приглашали, по «Гуглу».

Дом стоял на самом берегу океана, над обрывом, выглядел эффектно, но ничего вызывающего, достойного обладателя миллиардного состояния. Никаких роскошных фокусов в духе гражданина Кейна: два этажа, колониальный стиль. Широкие террасы, безграничная лужайка – и никого вокруг, сколько хватает взгляд (точнее, камеры создателей гугловских панорам). Словом, будешь, если что, кричать – не докричишься.

Назавтра Варя решила взять напрокат машину – и съезжать, к богу в рай, из этого отеля. Жаль только, проездной нью-йоркского метро пропадет.

Она заказала в ближайшем прокате машину эконом-класса, с навигатором – на завтра, на одиннадцать утра. Все равно расчетный час, отправится-ка она в гости к Корюкину пораньше, осмотрится на местности.

А сегодняшний день можно потратить на нью-йоркские красоты: статуя Свободы, музей Гугенхайма – что еще?

Однако, когда она вышла с намереньем позавтракать в ближайшем «Старбаксе» или «Данкин Донатсе», мысли ее потекли совсем в другом направлении.

Рядом с гостиницей, прямо на тротуаре, располагался автомат по продаже газет – невысокая, по пояс, стойка, в которой под пластиковой панелью лежал стопкой свежий выпуск «Ю-Эс-Эй тудей». Опускаешь в прорезь металлический доллар, поворачиваешь рычаг – панель на минуту отодвигается, и номер можно взять.

Так вот, в сегодняшней газете, не как центральная тема номера, но все равно на первой полосе, справа, размещен был материал под названием «Неизвестный русский обыгрывает лас-вегасское казино на семь миллионов долларов». А ниже – фотография, сделанная с камеры слежения. Нерезкая, нечеткая, под странным ракурсом, но все равно Варя почти без ошибки определила, что изображен ее подопечный – Елисей Вячеславович Кордубцев!

Она бросила в щель железный бакс, крутанула рычажок, открыла пластик, нетерпеливо развернула выпуск. Не сходя с места, прямо на холодной продуваемой улице, уставилась в текст. Английский письменный у нее был явно лучше, чем устный, поэтому Варя без труда проглотила статью с продолжением на восьмой странице. В тексте сообщалось следующее: молодой иностранец, фамилия которого неизвестна, обыграл сегодня ночью казино «Конкордия» на сумму 7 023 256 долларов. Судя по акценту, юноша – выходец из Восточной Европы, скорее всего, из России. Газета опросила (и приводила мнения) работавших в ту ночь в казино крупье, подавальщиц напитков, охранников (без указания имен-фамилий). Из полученных ответов следовало, что молодому человеку исключительно везло. Он начал играть в автоматы и несколько раз сорвал джекпот, затем переместился за рулеточный стол с самой большой возможной ставкой и там почти непрерывно выигрывал все комбинации, какие только не ставил: в число, цвет, в комбинацию цифр. Всего победная сессия заняла у молодого человека не более девяноста минут. Как прокомментировали газете специалисты казино, «речь не идет о мошеннических действиях» и «вряд ли мы имели дело с бандой аферистов». Скорее всего, единогласно заявили менеджеры и дилеры, «мы столкнулись с неслыханной удачей».

Выиграв более семи миллионов долларов (продолжало издание), везунчик попросил выдать ему всю сумму. Менеджмент отеля объяснил счастливчику, что по законам штата это невозможно. Сумма будет выплачиваться ему равными долями в течение пяти лет. Выяснив, сколько он может получить немедленно (оказалось, пятьсот тысяч долларов), молодой человек взял эту часть своего куша наличными и покинул казино, даже не оформив документы на весь причитавшийся ему выигрыш! В тот же час он съехал и из отеля.

Администрация казино-отеля провела расследование в отношении удачливого игрока и выяснила, что он зарегистрировался по подложным документам! По факту подделки документов городская полиция Лас-Вегаса начала расследование. Молодой человек скрылся в неизвестном направлении.

Варя, пренебрегши завтраком, вернулась в свой номер. Подключилась к местному вай-фаю и взялась штудировать средства массовой информации. Другие общенациональные американские газеты, как респектабельные, так и таблоидные, ничего о происшедшем пока не сообщали. Зато в местной «Лас-Вегас сан» случившемуся было посвящено вдвое больше строк, чем в «Ю-Эс-Эй-тудэй» – правда, ничего нового не сообщалось. Перепевали все ту же инфу: поддельная регистрация – неожиданный выигрыш – вряд ли речь идет о компании жуликов или сговоре – побег удачника лишь с частью выигранной суммы. Хотя фоторяд оказался богаче: там и фасад «Коринтии», облицованный золотом и сверкающий на солнце; лица посетителей казино, восхищенных удачей и сомневающихся в ее праведности. И, главное, еще пара изображений – видеокамеры наблюдения запечатлели неустановленного везунчика. Рассмотрев их все, Варя даже сомневаться перестала, Кордубцев ли это. Он, точно он.

По результатам анализа прессы она написала еще одну шифровку в центр, приложила ссылки на статьи в «Ю-Эс-Эй Тудэй» и «Лас-Вегас сан». Принцип шифрования был до гениальности прост – она посылала через мессенджер свою собственную фотку. В данном случае схулиганила – отправила селфи на фоне рекламных всполохов Таймс-сквер. Однако фотка предварительно проходила обработку через программу-шифратор, которая смещала каждый пиксель в палитре RGB (red-green-blue, «красный-зеленый-голубой») на несколько единиц в ту или другую сторону. Невооруженным глазом изображение вообще ни разу не менялось, но, если его пропускали через дешифратор, получалась на выходе не только все та же фотка, но и полноценное, полновесное письмо.

В конце скупой и взвешенной информации, что она отправила, полагалось дать свои замечания и предложения – во всяком случае, Петренко так ее всегда учил. Варя и теперь не отступила от традиций – написала, что свое вмешательство в дело на территории США считает излишним и ненужным.

«В самом деле, – подумалось, – как я буду по Америке бегать-искать Елисея? А найду – и что? Он меня знает в лицо, однажды я от него уже получила, а Буслаев и вовсе…» Девушка вздохнула, вспомнив русофила-алконавта Василия. Отчего-то, когда человека не стало, его чудачества и даже подлости стали казаться ей извинительными и чуть ли не милыми.

На предыдущую шифровку о том, что она собирается посетить олигарха Корюкина в загородном доме в штате Массачусетс, ответа так и не поступило – ни формального разрешения, ни инструкций или указаний.

Однако время перевалило за полдень, а у нее маковой росинки во рту не было. Пора выбираться из номера, пока еще что-нибудь не задержало.

В итоге в следующий раз свою почту она проверила только поздно вечером.

День был заполнен приятными тратами собственного времени (принадлежавшего вообще-то комиссии) и личных денег. Сначала съездила на катерке к статуе Свободы и покаталась по Ист-Ривер – холод выдувал все мысли, пряталась на застекленной палубе. Потом решила, что надо что-нибудь приобрести сувенирное Данилову – остановилась на тривиальной майке с Бруклинским мостом. Потом в универмаге «Мэйсис» долго искала себе платье – кто его знает, что за формат будет у завтрашней встречи в особняке на мысе Код? Вдруг что-то вроде приема, а у нее в арсенале только джинсы да деловой костюм. Хорошо хоть туфли, практически новые и модные, догадалась с собой захватить.

А потом, прямо с покупками, перехватив на улице очередной хот-дог, заявилась на мюзикл «Мэри Поппинс». Право слово, когда она еще на Бродвее окажется и где смотреть музыкальные спектакли, как не здесь! В этот раз режим дня налаживался, удалось не задремать, а яркие мелодичные песни вымывали из крови грусть, уныние и досаду, вдохновляли на великие дела.

В итоге в номере оказалась ближе к двенадцати. Посмотрела почту. Там было письмо с новым заданием с формального места работы, из «Ритма-21», ласковое, веселое и доброе послание от Данилова: дома никаких новостей, и это лучшие новости. А еще – депеша от Марголина. Тоже фотография, надо думать, с шифровкой внутри, с короткой и незатейливой припиской «Привет из Москвы!». Но вот что было изображено на той фотографии – почему-то ее сердечный друг Данилов! Съемка явно сделана скрытой камерой – Алексей не знает, что его снимают, озабочен, слегка нахмурен, шагает по двору дома, где они живут, на Новослободской – от подъезда к машине. И снято совсем недавно – на заднем плане лежит снег, а на шее возлюбленного повязан шарф, который она ему только что, на Новый год, подарила. Вот что это, спрашивается? Шутка такая? Незатейливый гэбэшный юморок? Или предупреждение? Дескать, Большой Брат смотрит на тебя, не вздумай там, за океаном, опьяниться воздухом свободы? Помни, что у тебя на Родине остался некто вроде заложника?

Кипя от возмущения, Варя засунула в телефон микрофлешку-дешифратор и прочла, что Центр, видите ли, новый контакт с объектом одобряет. А дом на мысе Код, куда она едет, кто бы мог подумать, принадлежит некой компании, тесно аффилированной с фондом, принадлежащим Корюкину. Ну кто бы сомневался.

Спать все равно хотелось чудовищно – по-московски было уже восемь утра. Даже зубы не почистив, новое платье не померив, Кононова из последних сил сорвала с себя одежку, бросилась на кровать – и еще, кажется, на лету вырубилась.

Утром Варя купила в автомате газету – никакого продолжения тема с чудовищным выигрышем в Лас-Вегасе не имела.

Смоталась в близлежащее кафе, напилась кофе с пончиками – диета подождет, она в путешествии, больше того, на задании.

Пользуясь вай-фаем заведения, зашла на сайт «Лас-Вегас сан» – там история вроде бы развивалась: добавились показания двух-трех горничных и охранников (пожелавших остаться неизвестными), а также сообщение, что счастливчик, скорее всего, покинул город на автобусе, отправившись с автостанции по направлению к Лос-Анджелесу.

Потом Варя вернулась в отель, собрала вещи, рассчиталась за номер и оставила сумку в комнате для багажа. На метро проехала пару остановок до прокатной конторы. Там ее уже ждали. Худощавая негритянка средних лет в деловом костюме заморозила у Кононовой на карточке изрядную сумму и протянула ключи: «Машина во дворе, да-да, вы можете вернуть средство передвижения в любом из аэропортов Нью-Йорка безо всякой дополнительной оплаты».

«Средство передвижения» оказалось бордовым «Мицубиси» седаном – в Москве Варя таких машин не видывала. Навигатор говорил на чисто американском языке. Для начала Кононова посмотрелась в зеркальце, потом подогнала под себя сиденье и зеркала. Долго разбиралась с навигатором и, наконец, занесла в него адрес гостиницы. «Ну, с Богом», – сказала она себе и выкатилась на Сорок третью западную улицу.

Поток оказался вежливым и на три четверти состоял из желтых машин такси. Следовало только держать ухо востро, когда те бросались к тротуару по сигналу голосующих пассажиров. Почти все улицы были односторонними. Пару раз Варя пропускала нужные повороты, и навигатор отзывался противненьким голосом: «We are calculating». За окнами то и дело мелькали ставшие уже почти привычными достопримечательности: Таймс-сквер, театры Бродвея, деревья Центрального парка, роскошные билдинги Пятой авеню.

Наконец она добралась до отеля. Отчаянно включила аварийку – «ну, авось, не успеют эвакуировать» – и бросилась в гостиницу за сумкой.

Сухорукий портье – сегодня снова дежурил он – попрощался с нею, словно с родной. Она подарила ему недоиспользованный проездной на метро. Жаль, не нашлось времени с ним поболтать и расцеловать напоследок – за брошенную в неположенном месте одинокую «Мицубиси» было стремно.

Варя кинула в багажник сумку и вбила новый маршрут – дом один по Мэлроуз-авеню в городке Фолмут, штат Коннектикут.

Навигатор заботливо вывел ее из центра города. «Прощай, Манхэттен! – подумалось. – Увижу ли я тебя когда вновь?»

Довольно быстро она оказалась на натуральном хайвее. И номер у него был такой же, как когда-то у дороги из Москвы в Петербург – «девяносто пять». Вот только полос побольше – три в каждую сторону. Соответственно, машин меньше – Варя свободно держала предписанные правилами пятьдесят пять миль в час и удивлялась, что почти все участники движения, даже полновесные траки, ее обгоняли.

Довольно долго город еще давал о себе знать. По обе стороны высились то уныло-коричневые жилые дома, то склады или виадуки. Потом начались чудовищные многоуровневые развязки.

Навигатор и тот потерялся.

Хайвеи на его экранчике расползались в разные стороны, как лобстеры.

Машины неслись справа от шоссе, слева, сверху, снизу.

Наконец она вырвалась на оперативный простор. По обе стороны от скоростной магистрали потянулись облетелые дубы – но чувствовалось, что они не лес, а лишь декорация, шумозащитная полоса. Вокруг были обжитые места – об этом свидетельствовали то группка небоскребов-боровичков на горизонте, то мелькнувшая железнодорожная станция с огромной стоянкой, полной машин, то указатели, то и дело сообщавшие о съездах и проезжаемых городках.

На полпути Варя съехала на заправку. По размеру она превосходила обычные наши раз в восемь. Внутри имелся не только огромный туалет – женский, к примеру, на десять кабинок, – но и три-четыре полупустых кафетерия, сувенирный магазин, газетный киоск. Внутри заправки лениво ползали двое-трое пользователей. Создавалось такое впечатление, что возводилась она на вырост, с огромным запасом – даже если раз в десять увеличить поток покупателей, все равно они в ней потерялись бы. Тут же, привлеченная рекламой, Варя взяла пару бесплатных журналов. Они предлагали купоны на небывалые скидки в гостиницы на пути.

Нашла одну в конечной точке своего путешествия – какая-то «Инн ин зе сквэа» в Фолмуте предлагала на сегодня и завтра дисконт в семьдесят процентов, всего тридцать девять девяносто за номер, паркинг бесплатно. Спросив в кафетерии пароль от вай-фая, Варя зашла на сайт гостиницы и забронировала номерок. Пришло подтверждение – это как-то сразу прибавило уверенности в своих силах: одно дело ехать неизвестно куда, неизвестно к кому, и совсем иное, если в конце пути тебя ожидает свой личный кров.

В навигаторе она с удовольствием поменяла конечную точку назначения на адрес гостиницы. Генеральное направление осталось тем же, но путь оказался на семь миль короче.

Наконец, пару раз под конец заплутав, сбившись с пути, она прибыла к месту своего назначения. Типичный американский двухэтажный белый домик, пустая парковка, звездно-полосатый стяг на флагштоке. Толстая девочка-подросток в роли портье во все глаза смотрела на русскую постоялицу. Дала ключ-карту, объяснила, куда идти. На улице ветер с океана выдувал глаза. Вокруг расстилался беленький, двухэтажный приморский городок. Типичный несезон. Ни единого прохожего. Вяло, с разрешенной скоростью двадцать миль в час, редко-редко проползали авто местных жителей.

Варя приняла ванну, подсушила волосы, примерила новое платье. Оно село как влитое и сразу добавило красоты и уверенности в себе. Уложилась, подкрасилась. А там, оказалось, и выезжать пора.

До того момента девушка как-то особо не волновалась по поводу грядущей встречи с олигархом в пустынном доме. Другие заботы – взять машину, доехать, не заблудиться – переполняли ее. Но тут перспективка встречи с Корюкиным тет-а-тет встала перед ней во весь рост, и от этого дрожь пробрала, аж зубы заклацали. Чтобы успокоиться, Варя подышала по системе йогов: на шесть счетов вдох, на два пауза, на восемь выдох, на два пауза. Это помогло, но не слишком.

Варя выдохнула на все десять счетов и сбежала вниз, к машине.

Дом олигарха – красивый и даже еще красивее, чем на фото в Гугле, – возвышался над обрывом на берегу океана.

Подъездная дорожка, безо всяких ворот и заборов, подвела Варю прямо к крыльцу. Особняк оказался обитаемым – почти во всех окнах горел свет. На лужайке у дома стояли две машины. Одна – довольно щегольской, ослепительно-белый «Рейнджровер». Вторая – ничем не примечательный «Форд Мондео». «Рейндж» – машина по американским меркам крутая, – подумала Варвара. – Ясно, прибыл в ней Корюкин. А вот в «Форде» кто? Прислуга? Или заплечных дел мастер?»

От этой мысли пробрала дрожь. Впрочем, Центр знает, где она, не будет же олигарх таким дурачком, что… Насильно не додумав до конца, Кононова запарковала свой «Мицубиси», крепкий середнячок, среди машин. Проверила себя в зеркальце – «выгляжу великолепно!» – и выбралась наружу. Ветер ледяными иглами впился в кожу. Неумолчно ревел близко расположенный океан, ряды белых барашков мерцали сквозь темноту до самого горизонта. «Ох, от такого ветра любая тушь, хоть и «Диор», может потечь!» – подумала Варя и бросилась к крыльцу.

Нажала на звонок – в доме загудел электрический колокол. Дверь растворилась. На пороге ее встречал сам олигарх. Одет дорого, но просто. Кашемировый свитерок, слаксы, яхтенные туфли. Молча посторонился, дал ей дорогу. Ни тебе «Добрый вечер», ни «добро пожаловать» – как будто с него за каждую фразу по сотне баксов берут. Впрочем, когда закрыл дверь, раскошелился: «Прислугу я не вызывал, поэтому, как говорят друзья-американцы, хэлп еселф».

«Произношение так себе, очень российское, твердое, каждая буквочка проговаривается – а может, это он специально свой прононс утрирует? Типа: да, скифы мы».

Варя, в рамках «хэлп еселф», сама стянула с себя пальто – магнат отошел, даже ни тени желания помочь даме. Вешалки не видно – ладно, бросила верхнюю одежду на спинку дивана. Исподволь огляделась. Дом, конечно, большой, но ничего особенного. «Видывали и не такие, видывали». На первом этаже – огромное пространство, высокие окна на все четыре стороны. С одного края – океан, темный, с белыми барашками. С противоположного – лес. С третьего и четвертого – лужайка. Деревянная лестница ведет наверх – видимо, в спальни. Столовая группа: дубовый стол, вокруг – двенадцать стульев. Стол не накрыт, потчевать никого здесь не собираются. Огромный телевизор, подле него, покоем, расположился кожаный диван. Светятся, полыхают, потрескивают дрова во внушительном камине. Бар раскрыт, в нем мерцают хрустальные графины с янтарными, темно-дубовыми и прозрачными напитками. Да! Еще чучело медведя – на задних лапах, с подносом в лапах передних. И шкура другого медведя, белого, перед диваном. Тоже не бог весть что.

Словом, жилище не миллиардера, а топ-менеджера рекламной фирмы с Мэдисон-авеню или преуспевающего корпоративного юриста. Самого Корюкина впечатление, которое произведет его жилище на Варю, явно не волновало – да и наверняка не один это у него дом. Богатей лениво подошел к бару, плеснул себе в хрустальный бокал коньяку, сделал ей приглашающий знак – дескать, наливай чего хочешь.

И тут откуда-то из-под лестницы вышел еще один персонаж – по-американски подтянутый и краснорожий, в явных летах, с залысинами и крашеными волосами, но что-то в нем чувствовалось неуловимо российское, точнее, даже бывшее советское. Одет с небрежностью представителя академических кругов: вельветовые джинсы, рубашка с открытым воротом, пуловер крупной вязки, мокасины. По виду, по манерам новая персона явно занимала подчиненное положение по отношению к миллиардеру. Не слуга, конечно, но в данной связке, совершенно понятно, ведомый.

– Знакомься, – проговорил олигарх, адресуясь к Варе, – это профессор, дважды доктор медицины и философии, Иван Степанович Рябчинский. Мозг того самого нашего предприятия, по поводу которого ты приехала.

Кононова решила проглотить тыканье миллиардера – что она, в самом деле, будет с ним по мелочам препираться, только время терять! Сильные мира сего глубоко убеждены, что вправе тыкать кому ни попадя. Это и к генералу Марголину, кстати, если что, относится.

Сказала лишь кротко:

– Вот вы меня знакомите – а сами знаете, как меня зовут?

– Безусловно. Ты Кононова Варвара, прибыла из Москвы, официально числишься в компании «Ритм-21». Какую конкретно спецслужбу ты представляешь – тайную полицию, или разведывательный комитет, или бюро охраны президента, – точно не знаю. А вот имеешь ли полномочия от своих боссов со мной общаться и делать какие-то пропозиции? Полагаю, да. Иначе было бы совсем глупо с твоей стороны… Чтобы разговор наш дальнейший состоялся, отдай-ка ты свой телефон профессору. А вы, профессор, не сочтите за труд, проверьте гражданочку.

Пока требования олигарха выглядели разумными. Варя отдала новой фигуре аппарат, тот разрядил его, проверил ручным сканером. Затем прошелся тем же сканером по кононовской сумке и, в довершение всего, по ее телу. Вблизи от «дважды доктора» пахнуло очень по-американски – чистым телом, крепким дезодорантом, мятной жвачкой.

– Все чисто, босс, – буркнул профессор. Ему доставила определенное удовольствие эта игра в охранника – вроде как шанс на мгновение пожить чужой жизнью.

Варя подошла к бару, налила себе диетической колы – дорога из Нью-Йорка оказалась долгой, надо взбодриться. Плюхнула в бокал льда – в Америке трудно представить себе, чтобы освежающие напитки пили безо льда. Недаром бесплатные автоматы и ящики с ним стоят всюду, в гостинице – на каждом этаже.

– То, что ты попыталась меня напугать, – молвил олигарх, обращаясь к Варе, – меня, конечно, насмешило. Вы сначала докажите в суде, что это я покушения организовывал, потом подайте прошение на экстрадицию – тогда и будем разговаривать.

– Пока «мы» будем доказывать, – парировала Варя, – а «мы» докажем, дело получит широкую огласку. Понятно, что на «Московский комсомолец», да и на «Новую газету», вам со своей высокой башни наплевать. Но вы уж не сомневайтесь, таким материалом и «Нью-Йорк таймс», и «Вашингтон пост», вами столь любимые, заинтересуются. Посмотрю я на вас, как вы у своего подъезда на Пятой авеню от репортеров с их ехидными вопросами отбиваться будете. После подобного можно не только в России «нон-грата» стать, но и по всему миру. Кроме Северной Кореи. Но в Северную Корею вы и сами не поедете.

Лицо миллиардера посмурнело.

– Рябчинский, выйди, – коротко скомандовал он, и профессор беспрекословно почапал по лестнице наверх.

– Что у тебя есть? – отрывисто спросил богатей у Кононовой.

Она достала из сумочки и протянула ему ксероксы протоколов допросов тех киллеров, что брались расправиться в России с Сырцовым и Марушиным. Материалы были реальными, никакими не фейковыми, киллеры кололись вовсю. Из их показаний явственно следовала фамилия заказчика: господин Корюкин.

Олигарх очень быстро просмотрел бумаги. Просмотрел с совершенно непроницаемым лицом. И теперь ему предстояло решить: либо попытаться убрать слишком говорливых свидетелей до суда – а в России, да еще в тюрьме, это довольно затруднительно было сделать, либо рассказать Варе, что она просила. Имелся еще и третий вариант – обмануть Кононову, скормить ей лажу. Но тогда (и это миллиардер понимал) ничто не помешает российским спецслужбам дать ход тем обвинениям, которые высказали в адрес Корюкина попавшиеся киллеры.

Богатей довольно быстро принял решение. И оно оказалось, по всей видимости, в пользу Вари. Точнее, в пользу рассказа о его изобретении. Он вскричал, почему-то по-немецки:

– Герр профессор, ком цу мир!

Рябчинский покорно сбежал со второго этажа.

– Присядем.

Надо отдать должное: воля у Корюкина была железная – не прилагая к тому видимых усилий, он играючи подчинял себе. Все трое – Варя, олигарх и Рябчинский – присели на диван, который покоем огибал журнальный столик, их группа образовала что-то вроде равностороннего треугольника.

– Начну с лирики. Можешь верить, можешь нет, но с какого-то момента деньги перестают играть какую-то роль. И иметь значение. Когда их очень много, конечно. И когда все твои потребности, базовые и любые другие, могут быть легко, по мановению пальца, удовлетворены. И тогда перед тобой неизбежно встает вопрос: что дальше? Чем заниматься? К чему стремиться? И каждый для себя решает это по-разному. Мой друг Миша Ходор решил удариться в политику и осчастливить Россию своей персоной в роли президента – и очень сильно получил в итоге по носу. Рома Абрамович футболом увлекся. Сережка Брин, родоначальник «Гугла», выбрал благотворительность и борьбу со старением. В ту же сторону порулили эти скучные Цукерберг и Гейтс. А вот Юра Мильнер – каков полет! Тот внеземные цивилизации ищет, к Альфа Центавре собирается зонд послать, сигналы пришельцев слушает. Илон Маск на Марс собирается. Молодцы, конечно. Но все самое интересное остается на Земле. Я так считаю. Здесь, – богатей указал на собственную голову, – и здесь, – приложил руку к сердцу. – Вот почему я дал денег на этот проект. А Ваня, – кивок в сторону профессора, – его возглавил. Если вкратце, идея была проста. Мы выращиваем сверхчеловеков. Реинкарнируем великих людей. Как? Берем ДНК уже умерших товарищей. Оплодотворяем этим ДНК живую яйцеклетку. Внедряем ее в суррогатную мать. Она рожает нам человека, чрезвычайно способного к тому или иному виду человеческой деятельности – в зависимости от ДНК отца. Младенца мы с младых лет воспитываем и образовываем в том духе, к чему он наследственно наиболее способен. Футболисту в три года даем мячик, музыканту – скрипку, математику – компьютер. Этот эксперимент пока идет. Подводить его итоги рано. Ты сама, – палец выставлен в сторону Вари, – стала его свидетелем – с футболистом Сырцовым, побочным сыном великого форварда Эдуарда Стрельцова. Когда-нибудь, когда каждый из гениев проявит себя, мы созовем пресс-конференцию. Выведем на публику и расскажем о них обо всех, о каждом из них. А пока – пока твоя очередь. Ты работала с Сырцовым. Расскажи, что он говорил тебе. Про прошлое. Про переселение душ.

– А откуда вы знаете, что я работала с Сырцовым?

– У нас свои источники. Давай расскажи профессору – как свой вклад в нашу сделку. А я отойду, у меня срочный звонок.

– Все, что вы мне пока рассказали, я и так знала.

– И мы ведаем, что Сырцову необыкновенно реалистично виделось прошлое. Профессора интересуют детали. В дальнейшем он уполномочен рассказать тебе то, чего ты хочешь.

Олигарх встал и удалился, поднялся на второй этаж и что-то там забубукал в телефон. А Кононова поведала оставшемуся на первом этаже Ивану Степановичу о видениях центра нападения столичного «Гладиатора».

Когда она выговорилась, профессор спросил:

– Могу я узнать, какое у вас образование?

– Высшее. Факультет вычислительной математики и кибернетики МГУ.

– Значит, с биологией и химией вы особо не дружите?

– Постольку поскольку.

– Понятно. Тогда я постараюсь быть максимально доступным.

Варя фыркнула.

– Уж пожалуйста.

– В ходе наших экспериментов проявилось необычное, нелогичное и никем не предсказанное явление, и казус Сырцова это подтверждает. В какой-то момент сознание наших подопытных способно сделать бросок назад, в прошлое, и как бы переселиться в тело того человека, кто фактически являлся его отцом. Мы уже зафиксировали несколько подобных переходов. Важным условием для перехода является то, что человек не должен быть в сознании. Как происходит этот переход? Почему? На основании чего? Почему и как человеческая личность возвращается назад? Мы пока не знаем. Больше того, в некоторых случаях она, эта личность, в сегодняшний день так и не возвращается. Или – пока не возвращается. Ее бывшие носители, ставшие просто телами, так и продолжают оставаться в коме. Но мы продолжили экспериментировать в этом направлении. Больше того, мы создали некий препарат, который целенаправленно позволяет человеку – точнее, его сознанию – отправиться в прошлое. Там он обычно вселяется в тело того, кто был его пращуром. Пока мы экспериментировали только на короткой дистанции – то есть сегодняшний экспериментатор занимал тело своего отца на отдалении в двадцать, двадцать пять, тридцать лет.

– А откуда вы это узнали? – спросила Варя. – По рассказам вернувшихся?

– Нет, не по рассказам. Точнее, не только по рассказам. Тем более что вернулись в свое тело, увы, далеко не все. Мы уговаривались с теми, кто отправлялся назад, в девяностый, девяностой пятый, двухтысячный год. Каждый из них должен был в определенном месте закопать в закупоренной банке записку: я такой-то, прибыл из две тысячи такого-то года, нахожусь в теле такого-то. И – можете себе представить! В двух случаях из трех эта бумажка дошла до адресата! Мы выкапывали ее сейчас – на старой бумаге, пожелтевшую!

– Вы сказали «в двух из трех». А что было в третий раз?

– А еще раз посылки в условленном месте не оказалось – то ли выкопал кто-то другой, то ли почва обрушилась, то ли наш посланец не сумел сделать условленное.

– Как же эти люди потом возвращались? В наше время? В свои тела?

– Ну, во-первых, вернулись не все. Во-вторых, решение оказалось остроумным: в том году, в котором они оказывались, они являлись ко мне тогдашнему. И протягивали листок с химической формулой препарата. (Перед своей экспедицией они заучивали его наизусть, ничего ведь в прошлое взять нельзя было.) Я-тот-что-в-прошлом, в девяносто первом, втором, третьем изготовлял субстанцию. И вкалывал субъекту. И тот возвращался в наши дни.

– И вы тогда – двадцать лет назад – шли на это? К вам, молодому тогда ученому – или студенту, кем вы были? – являлся человек, давал вам формулу, и вы покорно производили для него снадобье?

– Да. Они сулили мне деньги.

Голова у Вари пошла кругом.

– И вы, здешний, сегодняшний – вы помните о тех визитах двадцатилетней давности?

– Да.

– И вы никогда не задавались вопросом, что бы это значило? Почему к вам являлись эти типы?

– Задавался. И именно поэтому стал специализироваться в том научном направлении, что они невольно мне подсказали.

– Раз так, значит, возможно влиять на прошлое?

– Да. И это доказанный факт.

– Доказанный? Как?

Профессор достал из кармана и бросил на журнальный стол два фотографических отпечатка. На обоих изображено было дерево. Одно – гармоничное, со всей своей кроной. Второе – такое же, только наполовину обрезанное. При этом ветви его обкорнали не теперь, не сегодня. Срезы давным-давно зажили, заросли, затянулись.

– Догадываетесь, что произошло?

– Кажется, да.

– Вот именно. Один из наших беглецов в прошлое некогда, двадцать пять лет назад, остриг выбранное нами заранее молодое деревце. Мы вели за ним непрерывное наблюдение. И вот, представьте себе, в какой-то момент, вдруг, ни с того ни с сего, это подопытное растение лишается всей своей кроны! Оцените таймер!

Варя глянула. На том фото, где дерево было в неприкосновенности, значилось 05/13/2016; 6:28:33 р.м. – то есть, если переводить с американского, тринадцатое мая шестнадцатого года, 18 часов 28 минут и 33 секунды. На следующем фото, где оно представало обкорнанным, с половиной веток, цифры показывали почти то же самое, лишь секундой позже: 05/13/2016; 6:28:34 р.м.

– И поверьте! Мы же вели непрерывную съемку! Ни человеческому глазу, ни замедленному воспроизведению невозможно различить момент, когда дерево, полное плодов и листьев, вдруг само собой превращается в уродливую половинку!

– И что же это значит?

– А то, что в тот самый момент изменение, которое совершил наш человек в прошлом – когда он взял и отпилил к чертовой бабушке половину ветвей, – оно, это изменение, взяло и достигло будущего. Добралось до нас. И с того момента, как он дерево искалечил, человеческая история потекла по-другому. В ней, в этой новой истории, и теперь уже навсегда, у этой яблони будет только половина веток и половина плодов.

– Но «эффект бабочки»… – пробормотала Варя. – Можно ведь навсегда изменить всю жизнь…

– Вы хотите сказать, что этими яблоками, так и не созревшими, не накормится какой-нибудь мальчик, у него случится авитаминоз, он умрет раньше намеченного, и у него не родится, к примеру, сын, который сделает важнейшее открытие?

– Что-то примерно в таком духе…

– Вы знаете, у меня другая теория. Есть, конечно, люди и события, которые сильно повлияли на цивилизацию: Вашингтон, Гитлер, Авраам Линкольн… Но в целом человеческую историю можно представить как шарик, который лежит внутри желоба. На него могут действовать миллионы и миллиарды сил, которые будут толкать его в разные стороны. И шарик может как бы вибрировать, болтаться внутри этого желобка – но наружу не вылететь. Трудно себе представить, как и с какой силой надо его вытолкнуть, чтобы он вылетел из предназначенного ему «хаф-пайпа» и улетел в другой, соседний. А вот жизнь, свою собственную и семьи, – да, из прошлого можно переменить. Наш человек половину веток у молоденького деревца обломал – а если б он задушил в колыбели, скажем, своего начальника? Пока мы подобных экспериментов не проводили, но, думаю, все впереди. Существует и другая теория. Через определенный промежуток времени – не знаю какой – одна секунда, пять минут или сутки – Вселенная создает своего рода резервную копию нашего мира. Как компьютер, когда мы в той же программе «Ворд» работаем, всякие пять минут (или сколько мы запрограммируем) резервные копии текста создает. Однако в случае со Вселенной эти копии начинают жить своей жизнью. Как правило, инерция мира настолько велика, что происходящее в этих копиях практически совпадает с основным миром. Но иногда случаются и впрямь судьбоносные периоды, судьбоносные (как говорилось в СССР) перемены, после которых история всей Земли может пойти по-другому. И наша страна, сначала Советский Союз, а теперь Россия, в силу своей величины и мощи (теперь, к сожалению, все более утрачиваемой) способна переменить не только свою участь, но и жизнь всего человечества. Простой пример: возьмем март восемьдесят пятого года. Как известно, генеральным секретарем ЦК КПСС тогда избрали Михаила Сергеевича Горбачева. И понеслось. Началась перестройка, в результате которой мы имеем, что имеем. А если бы к власти тогда пришел кто-то более консервативный? Не склонный к новациям? Устремленный на сохранение статус-кво? К примеру, Гришин или Романов? Совершенно понятно, что изменения в Советском Союзе все равно бы случились – просто потому, что нежизнеспособная это была конструкция и явно доживала последние дни или годы. Однако какими бы стали модификации, когда бы к власти дорвался консерватор? Возможно – в итоге более обвальными, тяжелыми, кровавыми. А возможно, наоборот – более разумными и постепенными. Или другой момент, опять-таки из нашей, российской истории. Что, если бы в августе девяносто первого путчисты отдали бы приказ штурмовать Белый дом и расстрелять сопротивление во главе с Ельциным? Ясно, и тогда бы история нашей страны (да и всего человечества) потекла иным путем. А вот другой эпизод, тоже нашенский и, казалось бы, на первый взгляд, особого отношения к судьбам Родины и мира не имеющий. Четвертого октября пятьдесят седьмого года мы запустили первый спутник. А если бы, представим, не было на свете Сергея Павловича Королева? Уморили его в сталинских застенках, например? Тогда бы, совершенно ясно, наш спутник не полетел – только такой пассионарий, как Королев, устремленный к звездам, мог убедить руководство страны, что он нужен. Не было бы пропагандистского шума по этому поводу, не отправился бы первым в космос Гагарин. Наверняка пионерами стали бы американцы – не спеша принялись осваивать ближний космос в начале шестидесятых. Но на Луну бы не полетели – зачем им та Луна, если не хочется утереть нос Советам? А Советский Союз, в свою очередь, не получил бы мощной пропагандистской подпитки в виде собственных космических успехов и, возможно, благодаря этому стал бы разваливаться не в конце восьмидесятых, а гораздо раньше…

– Так, старый говорун, – спросил спускающийся по лестнице олигарх, – ты все наши тайны успел выболтать?

– Большую часть, – усмехнулся Иван Степанович.

– Поэтому пора теперь нашей гостье отвечать на вопросы. Кви про кво, как говорится. Вопрос первый. – Он встал ровно напротив Вари, заглянул ей прямо в глаза своими немигающими окулярами и вопросил: – Отчего погиб майор Василий Буслаев?

Чего-чего, а подобного поворота Варя не ожидала. Пролепетала:

– А откуда вы знаете?

– У нас есть свои источники информации.

Кононовой почему-то показалось, что надо быть с олигархом откровенной. Может, не до конца, не до донышка, но в общих чертах.

– С ним случился сердечный приступ. Неожиданный обширный инфаркт миокарда.

– С чего вдруг?

– Он пытался задержать одного гражданина.

– Что за гражданин? Почему задержать?

– Странный тип, обладающий, возможно, паранормальными способностями.

– Его зовут Елисей Вячеславович Кордубцев?

– Вот кто, интересно, вас снабжает информацией?

– Значит, правда, – удовлетворенно хмыкнул миллиардер. – И правда то, что вы этого Кордубцева до сих пор не нашли.

– А вы почему им интересуетесь?

– Меня все странное, таинственное и загадочное интересует – ты разве не поняла, пташка моя? Ладно, поешь ты складно и, кажется, правдиво. Тогда – услуга за услугу: продолжайте дальше свою повесть, эль профессоре.

– Может быть, у нашей гостьи появились вследствие моего рассказа вопросы?

– Появились.

– Задавайте.

– Я вас опять оставлю, господа. Вы, Иван Степанович, имеете все полномочия, – и магнат снова поднялся по лестнице куда-то наверх.

Нет, Варя не стала спрашивать, на что имеет полномочия «дважды доктор». Подумала, что время дойдет и до этого. Спросила то, что планировала:

– А тот, кто в прошлое отправляется, может только в тело родного отца вселиться? Не деда, не прадеда, не пращура какого-нибудь с алебардой или пращой?

– Пока да. Механизм нам непонятен, но дело обстоит именно так.

– И, вы говорите, путешественник во времени (можно его так называть?) всегда в девяностых годах оказывался?

– Именно так. От восемьдесят девятого до девяносто восьмого года.

– Почему? Вы не проверяли?

– Есть одна гипотеза. Домысел. Ничем фактически не подтвержденный.

– И?..

– Я уже говорил: то время, начало девяностых, было судьбоносным. Тектонические сдвиги. Менялась жизнь. Разрушили Берлинскую стену. Рухнул коммунизм. Кончилась холодная война. Есть предположение, что почему-то именно годы перемен путешественников во времени притягивают.

– А как же наш футболист Сырцов? Он ведь в конце пятидесятых оказался. Попал, если я не ошибаюсь, прямиком в октябрь пятьдесят шестого.

– Его родной отец, футболист Стрельцов, из того времени был.

– Но Стрельцов, если я не ошибаюсь, до девяностого года дожил. Почему не в конце восьмидесятых очнулся в его теле наш Игорек?

– У меня нет объяснения данному феномену. Разве что аналогичное: середина пятидесятых – время мощных перемен. По крайней мере, там, где жил футболист, – в Советском Союзе. В феврале пятьдесят шестого, если помните, Хрущев открыто осудил Сталина. Началась оттепель. Страна наша, СССР, постепенно открывалась миру. В Москву первые иностранцы прибыли – фестиваль. И спутник, спутник… Вы помните, о чем я говорил? Какие-то, возможно, существуют флуктуации, которые притягивают души путешественников во времени. Типа, «блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые». Впрочем, это пока всего лишь рабочая гипотеза.

– И у вас, – с улыбочкой уточнила Варя, – нет такого таймера, как в фильме «Назад в будущее», – хочу оказаться в пятом ноября пятьдесят пятого года?

– Увы, ничего подобного.

– То есть где конкретно в прошлом человек появится, предсказать невозможно?

– Именно так.

– А на животных вы свою технологию тестировали?

– С ними ничего не получается.

– Почему?

– Можем только гадать. Рабочая версия: у них нет души.

– А люди, которых вы в прошлое посылали, кто они?

– Все добровольцы. Всего их было семь человек. Двое пока из своего путешествия не вернулись. Тела их находятся в специальном отделении в госпитале, за ними обеспечен постоянный уход. Где пребывают их души, мы можем только догадываться. Двое «путешественников» так и не вышли из комы. Трое вернулись в итоге в свои тела, сейчас они более-менее здоровы.

– «Более-менее» это значит что?

– Если человек проводит в коме от двух до шести месяцев – а именно так оно и было в этих трех случаях, – это неизбежно влияет на состояние их тел.

– Тел? А душ?

– Путешествие во времени – стресс, конечно, сильный, но, насколько я могу судить, с головами путешественников все в порядке.

– Вы ведь из России?

– Да, жил и работал в СССР, потом в Российской Федерации до две тысячи пятого года. Сначала мистер Корюкин финансировал наши работы там да других своих друзей-олигархов подтянул. А потом, когда он решил уехать, он и меня убедил.

– Кто же они, эти испытатели вашей, с позволения сказать, «машины времени»?

– Все добровольцы. Мой босс хорошо им платит. Все, кстати, выходцы из бывшего СССР.

– Почему?

– Я напомню: всем им, оказавшимся в прошлом, следует там найти тогдашнего-меня. Меня – из девяностых. Довольно трудно это сделать НЕ русскоязычному товарищу, далекому от наших реалий. Поэтому – да, все наши.

– Вы не дурачите меня?! – почти отчаянно воскликнула Варя. – У меня голова кругом идет!

– Но вы же сами пришли к нам с этой историей о футболисте Сырцове, сыне Стрельцова, и его видениях!

– Вы держите в секрете свои опыты. Почему вы не публикуете их? Вы ведь вроде в открытом обществе живете?

– Пока не время. На самом деле мы ничего не знаем – что происходит, почему и как. Вы ведь знаете критерий того, что является научным открытием: его можно повторить в любом месте, при любых условиях. А мы пока, по сути, ничего не добились. Мы в точности не можем предугадать, переселится ли в данном конкретном случае душа человека или нет. («Душа», позвольте мне употреблять этот термин, или, если хотите, я могу использовать «сущность».) Иной раз бывали случаи, когда с испытуемым после введения сыворотки не происходило ничего. И почему случались эти неудачи, мы тоже не знаем. А еще мы не знаем, куда конкретно отправится «сущность». Сколько она там пробудет. Когда вернется. А если НЕ вернется, то почему. Мы, по сути, ничего не знаем. Мы только накапливаем первый эмпирический материал и ничего не можем объяснить с помощью более-менее связной теории. Мы в самом начале пути. Пока все, что мы имеем, это формула сыворотки, вызывающей путешествие во времени, да лежащие в сейфах отчеты первых «тайм-тревеллеров» – мы их так между собой условились называть.

– Итак, приглашение к путешествию.

Последнюю реплику произнес не профессор, а магнат Корюкин. Он как раз спускался сверху, донельзя чем-то довольный и самовлюбленный. В руке он нес небольшой пластиковый контейнер серебристого цвета – в таких обычно перевозят-переносят из лаборатории в лабораторию пробирки с анализами крови.

– Не хотите ли попробовать? Мы не тебя конкретно, Варя, имеем в виду, а структуру, которую ты представляешь. Или, если говорить более широко, Россию-Расеюшку. У нас ведь сейчас какая эпоха на дворе? Открытости и сотрудничества, что бы ни говорили разные недруги, стремящиеся обратить время вспять и снова вернуть нас ко временам холодной войны. Поэтому – вот, в качестве жеста доброй воли.

И олигарх театрально откинул крышку пластикового контейнера. Он почти весь был пуст – за исключением трех ячеек, которые занимали три закрытые пробками пробирки с одинаковой по цвету темно-коричневой жидкостью.

– Прошу! Наша тайм-мэшин, или тайм-серум, как мы тут ее договорились именовать. Владейте. Используйте. Без каких-либо условий и контрибуций.

– Настоящая сыворотка?

– Фу, Варвара, не такого примитивного вопроса я ждал от тебя. Попробуй – узнаешь.

– Я не могу поверить, что вы нам ее даете! В обмен на наше молчание?

– Да. Я мог бы потребовать с вас обещания, что вы по результатам испытания всех трех образцов предоставите нам с профессором подробнейший отчет. Но я отлично понимаю, что ты, Варвара, не уполномочена на подобные пропозиции, поэтому я просто выражаю надежду, что ваша сторона по результатам экспериментов поделится с нашей стороной данными этих опытов.

– Никаких особых условий хранения и использования, – вклинился профессор, – у тайм-серума нет. Перевозите в ручной клади. На случай, если возникнут вопросы у службы авиационной безопасности, дадим вам соответствующий сертификат. Использовать – обычный внутримышечный укол. Только надо иметь в виду: немедленно после укола тело человека впадает в кому. Нуждается в постоянном квалифицированном уходе. А вот в какой момент возвратится из странствий его душа и возвратится ли вообще, никаких гарантий мы дать не можем.

– Что, не ждала? – ухмыльнулся олигарх. – Не думала, что так все просто? Р-раз – и возвращаешься в Москву с невиданным открытием! Да твой самолет на подлете должен, как Гагарина, почетный конвой из семи истребителей сопровождать! Мотоциклисты вокруг лимузина, дети повязывают тебе галстук почетного пионера, вечером салют из двадцати девяти, по числу прожитых тобой лет, орудий.

– Вы так развеселились, как будто совершили удачную сделку, – заметила Варя.

– А как же! Конечно! Вы ведь обещали меня по уголовным делам, с Сырцовым связанным, не привлекать! Еще бы! Теперь уж точно в узилище не потянете, не будете мне своими глупыми экстрадициями мешать из страны в страну ездить. Бери, дорогая Варвара, и помни мою доброту. Вот сертификаты для вывоза, разумеется, настоящие. А это, – он протянул плотный кусок картона с химической формулой, – тот волшебный ключик, благодаря которому ваши первые «тайм-тревеллеры» смогут вернуться домой. Или вы назовете их по-своему? «Временавты» какие-нибудь? Ради бога, не надо, ужасно звучит!

Варя встала с дивана. Она была оглушена, в какой-то момент ей даже показалось, что сейчас, ха-ха, ей скажут: сюрприз, улыбнитесь, вас снимала скрытая камера. Но кроме дурашливости Корюкина – непонятно, чем вызванной, – ничто на это не указывало. Зверски серьезным и даже грустным выглядел профессор Рябчинский – словно расставался с любимым детищем, причем навсегда. Однако сам антураж и обстоятельства встречи – столкновение в Центральном парке, загородный особняк на берегу океана, шантаж с ее стороны – не позволяли думать, что розыгрыш возможен. И к чему он здесь?

– Давай, Варвара. Не смею тебя больше задерживать. Тебе еще в Москву лететь, докладывать о сумасшедшем, непредвиденном результате своей акции.

Варя нащупала на диване свое пальто. Натянула его на себя. Ни единого зеркала, чтобы поправить воротник или прическу, в пределах досягаемости не было – типичное обиталище холостяка, мужская берлога. Мелькнуло: «Кстати, мог бы и приударить за мной, хотя бы ради приличия». Профессор тоже поднялся, коротко кивнул.

Хозяин распахнул перед Варей входную дверь – выметайся, мол. Оттуда пахнуло ветром и холодом.

– До свидания, господин Корюкин, – кротко сказала она, – и спасибо за подарок.

– И тебе не хворать.

Она подхватила контейнер и побежала к своей машине, третьей в ряду «Форда» и «Рейнджровера». Свирепейший ветер с океана обжигал лицо, вышибал слезы из глаз. Белых барашков на темной поверхности моря, высоко видимого с обрыва, кажется, стало еще больше.

Варя расположила контейнер на сиденье рядом с собой, завела движок и установила тумблер кондиционера на максимальное тепло.

Слава богу, до гостиницы ехать недалеко, не в Нью-Йорк возвращаться. И еще она надеялась, что где-то в поселке окажется открытой хотя бы одна закусочная.

«Вот он, быт и нравы богатеев! – подумалось ей весело (не иначе Корюкин со своей дурашливостью последних минут ее на юмористическую волну настроил). – Вечно от них голодной уходишь».

Она не знала, что в это самое время предмет ее мыслей в только что покинутом ею особняке говорит о ней:

– И все равно я не понимаю, патрон, – с исключительной вежливостью и чинопочитанием, однако непреклонно молвил профессор Рябчинский, – зачем вы дали девице серум? Мне даже удивительна подобная благотворительность с вашей стороны.

– Эх, Иван! Ты так и не понял до конца, что самое характерное в нашей с тобой бывшей Родине, России-матушке!

– И что же?

– Она никогда не жалела и не жалеет своих людей.

Профессор в ответ промолчал, но выражение лица у него было вопросительным, поэтому олигарх сжалился, пояснил:

– Мы тут бьемся, по тысяче бумаг подписываем, чтобы волонтеров для опытов набрать – и то дрожим, как бы нас не засудили на девяносто девять лет каждого по девяти статьям. А у них все просто: Родина скажет «надо», человек ответит «есть» и отправится покорять просторы времени. Как раньше покорял космическое пространство.

– Но, осмелюсь спросить, мы-то что будем с этого иметь?

– Знания. Информацию. Все напрочь они не засекретят, что-то да прорвется. Да и Варя обещала, нет? Но главное, Иван, не в этом. Кто, по-твоему, и как должен остановить Елисея Кордубцева? Елисей русский. Значит, и останавливать его русским. Тем более что это дело как раз подходит к менталитету наших с тобой бывших соотечественников. Лечь грудью на амбразуру. Броситься под танк со связкой гранат. Ведь, судя по всему, мы уже не можем справиться с Кордубцевым, этим лжемессией, антихристом, сейчас, в настоящем. И тем более не сумеем в будущем, когда он силы свои только нарастит. Значит, один выход: попытаться это сделать в прошлом. Надеюсь, девчонка, Варвара, даже если этого пока не понимает, то в скором времени поймет. И начальство свое убедить сумеет.

– Я другого не пойму, босс. Зачем вы сдали ей наш источник?

– Я? – ненатурально удивился богатей.

– А кто может знать там, у них, о Кордубцеве? Крайне ограниченный круг людей. Теперь вычислить, кто сливает информацию, им будет несложно.

– Слишком он алчный, – отмахнулся олигарх. – Это его отрезвит.

– Но в России предателей обычно казнят.

– До него дотянуться у Кононовой кишка тонка.

Что хорошо – американцы въездную визу хоть и дают после тщательнейшей проверки и личного собеседования, зато не требуют оплаченного обратного билета назад и брони в гостинице на все время пребывания.

Поэтому назад Варя летела по гибкому тарифу и первым делом, оказавшись в отеле «Отдых на площади» (как она вольно истолковала «Инн ин зе сквэар»), попыталась переписать по Интернету свой билет с открытой датой на завтрашнее число. Места в гиганте «Боинге» имелись, и Кононова с огромной радостью «зарегила» себя на завтрашний рейс до Москвы. Вроде меньше недели отсутствовала – а так соскучилась и по своей квартирке, и по столице, и по Данилову, и даже по комиссии! Настолько здесь себя чувствовала как на краю света, от всего родного оторванной!

Зарегистрировавшись, немедленно бросила эсэмэску возлюбленному – в Москве-то уже девять утра: «Лешик, прилетаю послезавтра 07.10 утра мск Шереметьево». И немедленно получила ответ: «Жду! Встречу аэропорту!» Не стала уговаривать, куда он в такую рань, как будет вставать да как потом целый день работать. Ждет, встретит, и это самое главное.

И все ее дальнейшие действия были уже подчинены дороге на Родину: раннеутреннее, затемно пробуждение в «Площадном отдыхе» в Формуте, штат Коннектикут; вбивание в навигатор: «Джей-Эф-Кей, рент-а-кар офис»; кофе с пончиком навынос в придорожном кафе при заправке; гонка по шоссе «Интерстейт-95»; сдача авто в прокатной конторе; неизбежные объяснения с охраной аэропорта по поводу пробирок – слава богу, пропустили! И когда она в половине четвертого дня заняла наконец место в «аэрофлотовском» рейсе и все вокруг говорили и толкались по-русски, Варя испытала такое облегчение, что немедленно натянула на лицо сонную полетную маску и уснула, тем более что организм еще до конца не перестроился, а по-московски время как раз шло к двенадцати ночи. Да и каждый проспанный, в небытие проведенный час приближал ее к Москве – и к Алеше.

Правда, лафы с целым рядом в ее личном распоряжении больше не представилось, спать в узком кресле оказалось неудобно, и она проснулась в семь вечера, если считать по-ньюйоркски (и в три утра по Москве). И сна – ни в одном глазу.

Стала думать, воображать, планировать. В отсеке для ручной клади над ее головой, в контейнере, что дал ей Корюкин, покоились три пробирки с веществом, которое могло (как утверждали богач с профессором) отправить человека в прошлое. О них никто не знал, и о том, что они находятся у нее, тоже. Вчера из Формута она послала Марголину короткую шифровку: задание выполнено, возвращаюсь в Москву. И никаких деталей.

Значит, она могла бы, наверно – если б захотела – взять и перекинуть в минувшее саму себя. В конец восьмидесятых – начало девяностых, как утверждали олигарх с Рябчинским. Оказаться (наверное) в теле собственной матери. О, если бы так, она бы многое сумела сделать! Многое изменить. Она бы отца обязательно в госпиталь Бурденко отправила. Он генерал, а сосудистые хирурги там прекрасные, пусть стент ему ставят, чтобы не отлетел в одночасье в артерии тромб и не убил папу наповал. И маму тоже к врачу обязательно бы сводила. Членов семьи военнослужащих тоже хорошо лечили, даже в перестройку – только надо было не запускать, как мамочка, свою онкологию. Идти, проверяться. Как раз, если б в конце восьмидесятых Варя вдруг оказалась и помчалась в тот же Бурденко, может, до сих пор мамуля была бы здорова, весела и счастлива.

При воспоминании о родителях и о том, как она могла бы им помочь, слезы навернулись на глаза. «Ну так что ты? – подначил ее собственный внутренний бесенок. – Давай действуй! Уколы ты делать умеешь – как утверждал Рябчинский, простое внутримышечное вливание. И улетишь в прошлое. Родителей спасешь».

Но стало страшно. Как там говорили олигарх с ученым? Семь человек стали тайм-тревеллерами, двое не вернулись, их тела отключили. Еще трое до сих пор там, и неизвестно, вернутся ли. И всего трое более-менее здоровы. Из семи. Статистика явно не самая радужная. Меньше пятидесяти процентов успеха. Точнее, всего лишь сорок три процента.

И потом, ее тело. Такое любимое, холимое, лелеемое. Оно, значит, останется здесь? Будет лежать в отключке? Как бедняга Сырцов в коме лежал. Но у Сырцова мамочка самоотверженная рядом была, которая с ним, бесчувственным, беседовала, и врачебный процесс организовывала, и медсестер стимулировала. И, наверное, помогала сестричкам и нянечкам подмывать-переворачивать-массажировать. А у Варвары мамочки больше нет. А станет ли Данилов за бренной Вариной оболочкой столь же самоотверженно ухаживать? Он ее, конечно, любит и, наверное, не бросит. Но мужик – он и есть мужик. Для сильного пола ежедневное, кропотливое попечение – ноша неподъемная, труднопереносимая. Спихнет Алеша заботу о ней на какую-нибудь сиделку – а нянечки-медсестры, ясное дело, – не свое, сколько им ни плати, все равно будут без души выполнять свои обязанности, без сердца.

Нет! Она как представила себя распростертой на койке, подключенной к искусственной вентиляции легких, так вздрогнула. «Не хочу я этого и не пойду на это никогда! Ни за какие коврижки! Пусть Марголин, флаг ему в руки, хлопочет, набирает добровольцев для испытания препарата. А может, Корюкин с Рябчинским и вовсе пошутили? И в пробирках – не что иное, как подкрашенный физраствор?»

Стюардессы разнесли ужин. До рассвета и до Москвы еще оставалось часа четыре полета, внизу расстилалась белая мгла Канады и Гренландии и черная мгла Атлантического океана – и так на многие сотни и сотни километров. Ни огонька, ни парохода, ни иного человечьего следа. Непознанная, неизвестная Земля.

И непознанные, неизвестные – мы на ней.

Когда Варя наконец увидела Алешу – в зале прилета Шереметьево, немного заспанного, с тюльпанами в одной руке и картонной чашечкой кофе в другой, – она прямо чуть не прыгнула ему на руки, чуть не задушила его в объятиях!

– Как я соскучилась!

– Тебя меньше недели не было.

– Так ты, значит, по мне не скучал?!

– Самую капельку.

– Но на работу сегодня не пошел, чтобы меня встретить?

– Ку-ку! Сегодня воскресенье! Ты совсем там, в Америке, счет времени потеряла!

– Да, именно счет времени, – вздохнула она. – И именно потеряла. – Глубокомысленной показалась это обмолвка ничего не ведающего Алеши.

– А что? – чутко спросил Алексей. – И что ты такое везешь? Пробы воды из Ниагарского водопада?

– Попросили передать в Москву кое-какие анализы.

Их разговор продолжался в машине – в джипе Данилова, что нес их по неторопливому, воскресному, утреннему Международному шоссе.

– Где твой телефон? – спросила Варя.

– Держи.

Она отключила его аппарат, вытащила батарейку. Ту же операцию совершила со своим.

– Опять будешь выдавать военные и государственные тайны? – улыбнулся Данилов.

– Ох, взгреют меня однажды по первое число! Как и за то, что я с тобой вообще по жизни связалась!

– Ты не волнуйся, я могила. Как говорится, никому ни слова, даже в бреду или под пытками.

Пусть она никуда не годный офицер и оперработник, но Кононова не могла держать в себе столь необычные сведения, которые получила от бывших наших соотечественников в Америке! Впрочем, не без умысла – Алексей всегда посоветует, как быть, что делать, как преподнести новость начальству.

Однако он выслушал ее и тоже, как и она в первый момент, был ошеломлен. (А она уже, кажется, стала привыкать.) Данилов в итоге ничего путного не сказал, кроме: «Звучит настолько невероятно, что если бы рассказала не ты, ни за что бы не поверил».

Дома они положили пробирки в сейф, оставшийся от отца-генерала. Алексей накормил Варю завтраком, а после… После они, конечно, заснули.

И Данилову опять явился сон – как продолжение предыдущего, кордубцевского. Ни разу видения с тех пор его не беспокоили – с того дня, как он Варваре открылся. А вот теперь – поди ж ты. Только в этот раз кошмар оказался не длинным, протяженным, как предыдущий, когда он отправлялся в Мытищи и знакомился с Кордубцевым – вернее, с тем, кем он станет. В этот раз было коротко – небольшой эпизод, малая греза. Однако ощущение сон оставил такое тягостное, что Данилов немедленно проснулся – лишь бы отогнать его.

Варя спала рядом. Неслышно – красивая, разрозовевшаяся, со спутанными волосами.

Алексей встал, вышел в гостиную. Ключи от сейфа свободно лежали в верхнем ящике старого, еще генеральского письменного стола. Он открыл его. Открыл и контейнер. Задумчиво посмотрел на пробирки с жидкостью цвета виски. Погладил их. Ему показалось, что все, что рассказали Варе олигарх и ученый, правда.

Он вздохнул, закрыл сейф. Правдой казалось ему (к сожалению) и свое сегодняшнее видение. Выглядело оно той действительностью, которая, увы, наступит через пятнадцать лет.

Если этому, конечно, не помешать.

А снилось ему следующее: одна короткая, но крайне тягостная картинка.

Итак, они с Варей на каком-то балконе. Потом, через секунду, словно наводится резкость, и он понимает, что это за балкон. Это самый верхний, тринадцатый, что ли, этаж гостиницы «Москва». Они с Варей рядом, полуодеты в какие-то рубища – или, точнее, полураздеты. Оба босые. И оба связаны. Руки стянуты за спиной и привязаны к столбам.

А под ними, вокруг – живое человеческое море. Оно раскинулось на всю площадь, до самого Манежа, и выплескивается на Тверскую. Море гудит, волнуется. Здесь десятки тысяч человек, а может, даже сотни тысяч.

А рядом с ними, на балконе – Кордубцев. Не девятнадцатилетний, каким его видела вживую Варя. Иной, взрослый. Заматеревший, тридцатипятилетний. В руке Елисея микрофон, и он обращается к кипящему человечьему морю. Голос его звучит грозно, и речь идет о нем, Данилове. И о Варе.

– Ну, что нам сделать с этими предателями? – Он простирает руку в сторону него и Варвары.

И гигантская толпа, от края до края, от Александровского сада и зубчатых стен Кремля до зданий журфака и психфака на противоположной стороне Манежа, разражается единым воплем:

– Распни-и-и!

И тут Алексей просыпается.