– Что я делал?

Фрида бросила на меня испуганный взгляд, в ответ я помотал головой.

– Я никогда не был в таком чате.

Фиш улыбнулся:

– Ну разумеется. И в Гугле тоже никогда ничего не искали? В вашей истории поиска сохранились такие запросы, как «идеальное преступление», «быстро действующий яд», «наркотики, невыявляемые при медицинских исследованиях», «скрыть следы ДНК», «очистка места преступления», «нокаутирующие капли», «электронные браслеты».

– Я автор триллеров! – закричал я.

– Да, именно в этом-то и проблема.

Он сделал еще один глоток и беззвучно, но заметно рыгнул.

– Впервые за свою историю Иешуа совершил ошибку. Он не учел, что некоторые из виртуальных следов могут быть связаны с вашей профессией. Ваше имя никак не должно было появиться в этом списке.

– В каком еще списке? – спросила Фрида.

Яхта вздрогнула под сильным порывом ветра. Дождь забарабанил по палубе над нашими головами. В обычных обстоятельствах было бы уютно вот так сидеть здесь внизу и пережидать приближающуюся непогоду.

– Задача Иешуа зарабатывать деньги. За последние годы программа была протестирована в некоторых странах с диктатурой и развивающихся странах с ошеломительным успехом. Везде, где ее применяли, удалось предотвратить тысячи преступлений до того, как они были совершены. Но в банановых республиках больших денег не заработаешь. Постепенно программу начали внедрять ведущие промышленные страны по всему миру. Но неофициально. После скандала с НСА ни одно западное правительство на Земле не хочет презентовать народу новую государственную программу слежения. Поэтому Иешуа работает тайно, под руководством одной частной фирмы, которая принадлежит мужчине с псевдонимом Джеймс Эдвардс. Он и его партнеры хотят продавать данные Иешуа правительствам соответствующих государств за сотни миллионов. Ежегодно. И это только на одного покупателя.

– Откуда вы все это знаете, если, как утверждаете, не заодно с той Иешуа-фирмой? – спросил я. Меня бросило в жар. Каюта не была рассчитана на стольких людей в возбужденном состоянии.

Фиш, которому тоже не повредил бы свежий воздух, сделал последний глоток, потом смял пустую банку в руке и сказал:

– Мы тоже работаем тайно, только на другой стороне. Мы вроде контролирующей инстанции в Сети. Работающий под прикрытием клуб хакеров, члены которого, незаметно для всех, рискуют собственной жизнью ради свободы каждого, в том числе свободы таких извращенцев, как ты.

– Что за чушь?

Мои пальцы крепче обхватили рукоятку пистолета. Очень хотелось воспользоваться им, хотя бы как дубинкой.

– Вы же сами только что сказали, моему имени нечего делать в том списке.

– Да, пока еще рано. Из-за большого количества ваших запросов Иешуа решил, что вы вот-вот совершите преступление. На самом деле вы еще не настолько продвинулись. Разве что в стадии подготовки. Когда Брауншвайг это понял, было уже слишком поздно.

– Что значит «слишком поздно»? – спросил я.

– Ваше имя уже попало в список. Представленный лично Джеймсом Эдвардсом, на лайнере у берегов Мадейры, на котором в тот момент находились многие высокопоставленные министры и прочие крупные шишки из разных стран. У покупателей возникли сомнения, действительно ли Иешуа так хорошо работает. Они захотели провести тест. Эдвардс презентовал список будущих преступников, который Иешуа сгенерировал тем утром. И случай выбрал именно вас, Макс, чтобы доказать надежность и исправность программы, которой Эдвардс самонадеянно приписал нулевую погрешность.

Я на секунду задержал дыхание, что делаю всегда, когда, сидя за письменным столом, чувствую, что мне вот-вот придет отличная идея.

– То есть все зависит от меня? – спросил я его. – Сделка? На все эти мультимиллионы?

– Скорее мультимиллиарды. Но, вообще, да, именно так. Вы лакмусовая бумажка. Если нарушите закон, как это предсказал Иешуа, тест будет пройден и программу купят. Если нет… – Фиш опустил большие пальцы вниз, – прощай Иешуа и бабки.

Я чувствовал, как пистолет в моей руке становится все тяжелее. Все рассказанное Фишем пока лишь насторожило меня. Но что-то в его настоятельном тоне пробудило во мне подозрение, будто по-настоящему ужасная информация еще впереди.

– Брауншвайг распознал ошибку, – продолжил Фиш. – Ваше имя еще не должно было появиться в списке, из которого потенциальные покупатели выбирали подопытного кролика. Он заметил ошибку, когда еще раз просмотрел ваш профиль, и умолял Эдвардса определить другого кандидата. По его результатам, вы нарушите закон лишь через год. Но Эдвардс не хотел рисковать крупной сделкой. И решил немного ускорить все в вашем случае. Исходя из анализа ваших постов в «Фейсбуке», который сделал Иешуа, он знал ваше слабое место: Йола.

Я заморгал. От одного упоминания ее имени у меня к горлу подступил комок, а на глазах выступили слезы.

– Он дал денег биологическим родителям Йолы, чтобы те могли заплатить подкупленному Эдвардсом психиатру, а тот выдал поддельное заключение об освидетельствовании, которое полностью реабилитировало эту семейку наркоманов. Затем его фирма перепрограммировала ваш электронный почтовый ящик и сделала переадресацию всех писем от Службы по делам несовершеннолетних, так чтобы сообщения с просьбой о встрече по поводу возвращения Йолы в родную семью просто не доходили. Он знал, что ему нужно просто надавить на вас и разбудить криминальную энергию. И посмотрите, это сработало.

– Значит, я лишь инструмент в руках бесцеремонного дельца?

– Нет. Вы преступник, в котором уже давно живет мысль причинить зло какой-нибудь девочке, весьма вероятно, что собственной дочери. Да, Брауншвайг, Эдвардс и сообщники охотятся за деньгами. Но они также верят, что могут улучшить мир своей программой. Что они остановят опасных преступников, прежде чем те появятся на месте преступления. И бесцеремонен только Эдвардс. Брауншвайг – да вы и сами знаете – даже хотел вас предупредить.

– Постойте, жертва пожара в Вестэнде…

– Якобы попытка суицида. Вскоре после того как он сказал Эдвардсу, что свяжется с вами, ему пришлось поплатиться за это жизнью.

Пистолет у меня в руке задрожал.

Теперь я понял. Теперь все стало ясно. Загадочный звонок. Умирающий мужчина в реанимации. Его таинственные слова: «Иешуа выбрал вас, а Иешуа не ошибается… Пожалуйста, послушайте меня! Вам нельзя нарушать закон. Ни в коем случае!»

Значит, тот человек лишился жизни, чтобы спасти мою? А я этого даже не знал? Так, момент…

– Я знаю, о чем вы сейчас думаете. Если то, что я вам говорю, правда, то почему Брауншвайг рассказывал полиции что-то о самоубийстве?

Я кивнул.

– Потому что Брауншвайг хотел предупредить вас, но не уничтожить дело всей жизни. Разве это не сумасшествие? Он действительно верил в свою программу и делал все, чтобы защитить ее. Даже если для этого требовалось покрывать своего убийцу.

– Зачем вы мне все это рассказываете? – спросил я Фиша.

– Потому что мы боремся с Иешуа, впрочем, как и со всем в Сети, что посягает на свободу гражданского населения. Мы не хотим жить под тотальным надзором государства. Это как с гибнущими на автобанах. Конечно, мы уже сейчас могли бы оснастить все машины компьютером, который будет тут же уведомлять соответствующую инстанцию о любом превышении скорости и вмешиваться, если вы слишком разгонитесь. Но мы такого не хотим. Скорее мы смиримся с вредом, наносимым несколькими психопатами, такими как вы, чем с самого начала подчинимся полному контролю.

– И поэтому вы наблюдаете за всеми, кто связан с Иешуа? – Космо снова вклинился в разговор и придал своим словам дополнительный вес, поднявшись на ноги. Фрида осталась сидеть с чуть приоткрытым ртом и потрясенным взглядом.

– Не только люди Иешуа ведут двойную игру, – не без гордости заявил Фиш. – Нам тоже удалось внедрить одного нашего хакера в ближний круг. Благодаря нашему источнику мы многое знаем. Как работает программа, когда используется, кто должен ее купить. Кроме того, у нас есть собственные технические вспомогательные средства. И мы тоже можем фильтровать имейлы, отслеживать звонки, прятать датчики GPS, как тот, что мы установили в вашем «жуке», когда узнали, что именно на вас собираются тестировать эффективность Иешуа.

– Тогда вы должны знать и где моя дочь? – Я сверлил его взглядом. Если Фиш сейчас же не заговорит, дырка будет самая настоящая.

– Нет. К сожалению, сигнал GSP на вашем «жуке» был разрушен во время аварии. Мы приехали слишком поздно. Машина уже исчезла, Йолу похитили, а вас перевезли в кокаиновый дом в Моабите, где накачали наркотиками, а потом сдали полицейским.

Я схватился за голову. Боль, которая так до конца и не унялась, снова дала о себе знать вместе с воспоминаниями о сне, как я проснулся на вонявшем мочой матрасе рядом с беззубой старухой. Или это был вовсе не сон?

– По плану Эдвардса вас просто должны были поставить в безвыходное положение, так сказать, загнать в угол, чтобы вы нарушили закон и похитили свою приемную дочь, Макс. Затем ему всего лишь нужно было организовать исчезновение Йолы, но так, чтобы все подозрения пали на вас.

Я покачал головой и снова прицелился мужчине в голову.

– Я всего этого не понимаю. Если вы действительно считаете меня мерзким насильником детей, то зачем мы сейчас вообще разговариваем? Почему просто не отдать меня на растерзание группе Иешуа?

Фиш самоуверенно, почти с вызовом поднял подбородок.

– Потому что вы даете нам единственный шанс уничтожить Иешуа. Еще раз повторяю: мы хотим не вам помочь, а навредить Иешуа. И конечно, спасти от вас ребенка. Но это, к сожалению, возможно лишь с вашей помощью.

– Я должен вам помочь? – Я безрадостно рассмеялся.

– Да. Вы должны привести нас к вашей дочери. И прежде, чем Йола умрет. Потому что, как я уже сказал, это план Эдвардса: убить вашу дочь и обвинить вас в ее смерти.

– Потому что именно это предвидела ваша программа? Что я убью Йолу?

– Совершенно верно. – Фиш залез рукой под скамью и вытащил алюминиевый чемодан. Хлопнул рукой по крышке. – Здесь внутри все, что нам нужно, чтобы подключить вас. Незаметный микрофон и скрытая камера, которой вы сможете снимать Эдвардса, а потом разоблачить как заказчика преступления. Если мы поторопимся, если вы успеете и спасете жизнь своей дочери, тогда весь проект Иешуа взлетит на воздух, как только мы выложим видео на YouTube.

– Но я же не знаю, где она! – крикнул я так громко, что Фрида вздрогнула на своем месте.

– Еще как знаете, – ответил Фиш. Во время моего припадка он даже бровью не повел. – Еще раз: в наших глазах Иешуа – исчадие ада. Но он работает. Это-то и страшно. Он не ошибается. Иешуа предвидит ваши поступки. Он знает ваши намерения. Вы хотите замучить и убить Йолу. Своими действиями Эдвардс всего лишь предупреждает то, что в будущем вы бы сделали собственными руками. И при этом он, очевидно, знает вас лучше, чем вы сами.

«Он сам в это не верит, – подумал я. – Этот ослепленный, убивающий сообщников сумасшедший сам не верит в то, что говорит».

Фиш продолжал:

– Иешуа знает, что вы делаете. Конечно, не детально, но в общих чертах. И эти общие черты Эдвардс и его команда сейчас наполняют жизнью. По нашей информации, вы собираетесь действовать по сценарию, который описали в одной из своих книг, Макс.

– В одной из его книг? – Космо поднял брови.

Фиш кивнул.

– Мы проанализировали радиосвязь между Йолой и ее похитителями. К сожалению, местонахождение портативной рации выявить не удалось. По крайней мере, нам. Но хижина в лесу, в которой хранятся взрывоопасные контейнеры… Вам это что-нибудь говорит?

– Нет. – Я помотал головой.

– Зато говорит мне!

Мы все повернулись к Космо. Фиш. Фрида. Я.

– «Школа крови»! – с улыбкой произнес он. В торжествующем взгляде читалось «А я говорил».

И тут я тоже вспомнил.

Макс Роде. Школа крови, глава 30, с. 162 – 166

Странно, как иногда работает человеческая психика, разве нет? С насилием против людей у меня почти нет проблем. Вы могли бы заставить меня смотреть на то, как человека забивают камнями на иракской рыночной площади, или как пытают водой в тюрьме Гуантанамо. Но как только речь заходит о животных, нет. Я не могу это вынести.

Достаточно, если вы знаете, что с того дня я не мог смотреть на кошек без чувства вины. И что я плакал. Так сильно, как еще никогда в своей жизни.

Почти так же громко, как мой брат, который никак не мог успокоиться, даже когда все закончилось. Впрочем, это объяснимо. Папа ведь навел его руку, а не мою.

– Почему ты так ревешь? – спросил он Марка, вынимая у него из пальцев окровавленные ножницы.

– Почему?

Какой жестокий вопрос, особенно после того, что он только что заставил сделать сына. Только человек с отравленным ядовитым сердцем или вовсе без сердца мог спросить такое. Я не был уверен, что из этого подходит отцу, который сейчас опустился на колени рядом с моим братом.

– Я хочу домой, – всхлипнул Марк.

– Я хочу к мамочке, – передразнил его отец. Он издевался над старшим из братьев: обидчиво выпятил нижнюю губу и тер глаза костяшками указательных пальцев. При этом противно хныкал: – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не будь таким злым ко мне, папочка.

Я не мог пошевелиться. С тех пор как отец вернулся с убитым животным, я сидел не шелохнувшись на деревянном стуле во втором ряду «классной комнаты», уставившись на стол, на котором кто-то вырезал перевернутый крест.

Я не решался поднять голову. Боялся посмотреть вперед и увидеть, что кошка еще дышит. Снова дышит.

Потому что так и случится, как только я отведу взгляд от грубо нацарапанных линий на столешнице и посмотрю вверх на доску. Я увижу, как лежащая в собственной крови кошка снова открыла глаза и в них засверкал дьявольский огонек. Тот самый, который вспыхивал в зрачках отца, когда наши взгляды пересекались.

– Значит, ты хочешь домой, да? Но знаешь, Гекльберри, вот это… – наверное, здесь он обвел рукой жалкую хижину, – ВОТ ЭТО И ЕСТЬ ТЕПЕРЬ ТВОЙ ДОМ!

Он закричал, как пастор во время телевизионной проповеди в каком-нибудь конгресс-зале. Я знал, что у него изо рта брызжет слюна, как всегда, когда он переходит на крик. В моих фантазиях у него к тому же из ушей шел дым, а из глаз сыпались искры.

– Эта классная комната для тебя больше дом, чем что бы то ни было на земле.

Я слышал, как хрустели его суставы, когда он двигался.

– Ты, неблагодарное говно, думаешь, мне это доставляет удовольствие?

В надежде, что отец снова обращается к Марку, а не ко мне, я застыл на своем месте. Сгорая от чувства вины и стыда, потому что был слишком труслив, чтобы встать и поддержать брата.

– Думаешь, мне нравится убивать?

Он громко застонал. Потом повторил свою вчерашнюю вступительную речь:

– Я привел вас сюда, чтобы научить тому, что учителя не преподают в школе. Охотиться. Собирать. Убивать. И уметь терять. Это самое важное. Любовь делает человека мягким. Потери закаляют!

Слова сыпались на меня, как удары.

– Я научу вас выживать. И покажу вам все то, от чего общество, – он выплюнул это слово, словно это было собачье говно, неожиданно попавшее ему в рот, – от чего это общество, там, снаружи, пытается уберечь вас. Эти либеральные засранцы, эти благодетели человечества и святоши, которые не учат вас никаким, абсолютно никаким настоящим эмоциям, которые вы должны ИСПЫТЫВАТЬ, если хотите выжить в мире: страх, трепет, робость, агония, хандра.

Я задавался вопросом, знал ли отец, что из начальных букв перечисленных ощущений вновь складывается слово СТРАХ, или же то зло, которое жило в нем с несчастного случая с Санди, превратило отца в бесчувственную и безвольную машину. Последнее предположение, несмотря на свою жестокость, имело в себе что-то утешительное. Мне не хотелось, чтобы это был он сам. Я скорее был готов примириться с тем, что в моего всегда такого добродушного, мягкого, жизнерадостного отца вселился дьявол, что его изнутри разрушал рой каких-то злых клещей или пауков, чья паучиха-королева проникла в его мозг и оттуда управляла отцом, кусая его в неокортекс и заставляя его совершать дикие поступки.

– Симон? – услышал я свое имя. Сколько злости и агрессии в одном-единственном слове.

Я по-прежнему не решался поднять глаза. Но еще больше я боялся ослушаться его приказа.

Быстрыми шагами он пересек хижину, распахнул дверь и указал на летний дождь, который недавно начался:

– Вот это настоящая жизнь. Место откровений.

В его глазах что-то погасло, словно перегорела лампочка.

– Страдания формируют характер, – рявкнул он. – И вам нигде лучше не научиться страдать, чем здесь.

Он снова захлопнул дверь. Мне показалось, что комната стала меньше, словно съежилась за последние секунды. Пророчества отца еще не закончились.

– В последующие дни вам придется встретиться с дикими животными, побороться с непогодой. Вы будете расставлять капканы, переходить болота и убивать.

Он по очереди поймал наши взгляды. Сначала Марка, потом мой. До меня постепенно стал доноситься запах трупного гниения, исходящий от мертвого животного, которого я все больше ассоциировал с моим отцом.

– Правда, нет места лучше, чем этот остров, чтобы научить вас страданию! – добавил отец.