Чтобы вновь взять свое тело под контроль, Йеппе понадобилась большая часть дороги в управление. Такого страстного желания он давно не испытывал. При хорошем раскладе наградой за спокойный рабочий день является хороший секс. В какой-то момент между второй и третьей попыткой искусственного осеменения их с Терезой сексуальная жизнь, некогда столь насыщенная, превратилась в вынужденные совокупления в строго определенное время. Они служили только одной цели: оплодотворить перезрелую яйцеклетку Терезы. Но ему хватало и этого. Небольшая ячейка общества, которую они с Терезой пытались создать, во многих отношениях являлся воплощением того дома, о котором он всегда мечтал.

Теперь он сидел и дрожал, как подросток. Какого дьявола она добивалась? Манипулировала им в свое удовольствие или ставила дымовую завесу, потому что ей есть что скрывать? Если придется снова ехать к Анне Харлов, нужно будет прихватить Анетте. От одной лишь мысли о том, как она открывает дверь, у него в промежности снова начинало пульсировать, поэтому он прогнал этот образ и успел перестроиться в нужный ряд у самого пересечения с бульваром Г. К. Андерсена. Выше нос, Йеппе! Радуйся, что ты еще не превратился в полного импотента, и поймай уже, черт побери, этого идиота, бегающего по Копенгагену и вырезающего на людях орнаменты!

У кофе-машины в столовой он столкнулся с Анетте.

– Мосбэк только что пришел, слава богу. И Ларсен вернулся со вскрытия. Что с тобой стряслось?

Похоть оставила тело Йеппе в покое и погрузила его в совершенно паршивое настроение. Спина болела, мошонка ныла, как у кикбоксера.

– Попроси всех собраться через пять минут. Заодно Мосбэк послушает. Я пока пойду поссу.

Он сбежал в туалет так быстро, что Анетте больше ничего не успела сказать. К счастью, в уборной никого не оказалось. Сначала он дважды помыл руки, потом достал небольшую таблетницу, которая теперь всегда лежала у него в кармане; когда-то в ней были французские лавандовые леденцы, один грамм которых стоил дороже, чем грамм обогащенного урана, но сейчас там лежали парацетамол и оксикодон. Хранясь в этой коробочке, таблетки приобрели легкий аромат лаванды, немного компенсирующий неприятный известковый привкус. Он вытряхнул достаточную дозу – одну таблетку первого, парочку второго, и посмотрел на свое отражение, вытирая воду с подбородка. Сегодня попалось выгнутое. Так-так.

Его кожа казалась восковой, и он понимал, что причина этого – не только в искаженном освещением цвете волос и неоновой лампе. Чуть ниже висков заело: «Oh yes oh yes oh yes oh yes oh yes they both oh yes they both reached for the gun the gun the gun the gun oh yes they both reached for the gun for the gun…» повторялось, как на заевшей пластинке. Только эти две строчки, снова и снова, для нормального мыслительного процесса места в мозгах не оставалось. Заметив, что его правая рука отстукивает ритм по столу, он поспешил убрать ее в карман к таблеткам.

– Итак, Ларсен, какие новости с судмедэкспертизы?

Ларсен начал говорить с присущей ему уверенностью. Если он и был ошарашен своей ошибкой насчет подозрения Кристофера в убийстве, то к настоящему моменту это неприятное состояние осталось далеко в прошлом.

– Кристофер Гравгорд умер вчера, в четверг 9 августа между 18.30 и 19.30. Нюбо назвал причиной смерти длительную остановку сердца…

– Остановку сердца?

– …наступившую в результате удушения. То есть, как и предполагалось, речь идет об убийстве. На теле не обнаружено никаких следов в области шеи, ни от пальцев, ни от ногтей, притом что у жертв удушения очень редко не бывает таких отметин. Как правило, жертва расцарапывает себе горло, пытаясь избавиться от мешающего дыханию предмета. Нюбо думает, что мы имеем дело с так называемым «шоковым захватом»: преступник крепко ухватил Кристофера правой рукой сзади и пережимал сонную артерию, пока у того не остановилось сердце. Вероятно, ему понадобилось меньше минуты. Очень профессиональная работа.

– Симэ-вадза! – крикнул Фальк с акцентом, который считал японским.

– Да, спасибо, – продолжал Ларсен, – именно так это и называется. Классический захват из дзюдо, применяемый, в частности, для усмирения ведущего себя агрессивно человека.

Йеппе оглядел комнату и заметил Мосбэка, который аккуратно делал пометки в записной книжке, расслабленно сложив ноги крест-накрест. Он принадлежал к числу мужчин, компенсирующих быстрое облысение густой бородой. Йеппе он нравился, потому что, в отличие от многих коллег, действительно умел слушать. Он много раз выслушивал Йеппе, когда тот вернулся к работе после развода. Их беседы словно выплывали из тумана, как и все воспоминания Йеппе, связанные с последним полугодием, и все же у него осталось приятное впечатление от этого человека.

Ларсен засучил синие полосатые рукава и продолжил:

– Жертву не просто задушили. Я избавлю вас от многочисленных подробностей, касающихся сердечной аритмии, которые сообщил Нюбо, донесу только суть. – Ларсен обвел взглядом свою аудиторию, принуждая ее к ожиданию. – Кристофер Гравгорд умер в результате давления рукой на рефлекторную точку на горле. Прием был очень чистый, его провел человек, знающий свое дело. Или знаток боевых искусств, или специально обученный военнослужащий, кто-то в этом роде. Нюбо настаивает на слове «казнь».

– Тот же преступник, который убил Юлию Стендер? – Йеппе смотрел сквозь Ларсена.

– Сложно сказать. Но Нюбо склонен полагать, что преступник не один и тот же, – невозмутимо отвечал Ларсен. – Мы видим совсем другой метод. Разве убийца Юлии не оставил бы и на этой жертве свои узоры? Не поставил бы свой автограф?

– Но ведь Нюбо судмедэксперт, а не полицейский, так что давайте обойдемся результатами вскрытия, а своими размышлениями он пусть делится в кругу семьи. Остановимся на этом. Еще что-нибудь есть?

– Пока что не слишком много. По-видимому, ни крови, ни волос, ни клеток кожи под ногтями. Не совсем такая же история, как с Юлией Стендер, но сходство явно есть.

– Юлию убили ударом диспенсера для скотча по голове, Кристофера задушили, – вступил Йеппе. – Поэтому убийца вполне может быть один и тот же. Мы все знаем, насколько маловероятно внезапное возникновение в деле второго преступника. Вероятная месть за убийство Юлии не повлекла бы за собой люстру и приемы из дзюдо, я ни за что не поверю в это. Однако, если это один и тот же человек, то почему он воспользовался двумя разными способами совершения убийства? Есть какие-нибудь предположения?

Следователь Фальк осторожно откашлялся, словно проглотил муху и хотел извергнуть ее в целости и сохранности. Сегодня у Йеппе не хватало терпения выдерживать его степенный темп.

– Да, Фальк, что ты думаешь? Пожалуйста!

– Я считаю, или мне кажется, наверное, это более точное слово, что у преступника были разные мотивы убийства. Первый акт, в случае с Юлией Стендер, был в значительной степени, как бы сказать… приятным. Создается впечатление, что убийца старался действовать в точном соответствии с рукописью, то есть начал вырезать узоры на коже девушки, когда она еще была жива, и в конце концов прикончил ее держателем для скотча, потому что она оказала слишком яростное сопротивление, а ему для творчества нужна была спокойная обстановка. Нюбо подтвердил, что в момент смерти она не была ни пьяной, ни одурманенной, и, наверное, боролась до последнего.

– Блин, Фальк, мы уже все это выяснили, – раздраженно вмешался Ларсен.

Йеппе одобрительно кивнул Фальку, продолжившему в своем неторопливом стиле.

– Кристофер же, напротив, был, так сказать, казнен и затем сброшен на люстру, вполне закономерный исход. Преступник пришел в театр, чтобы, ну да, убить Кристофера. Возможно, он под тем или иным предлогом заманил его на крышу, навалился на него сзади и в одно мгновение порешил его.

– А почему люстра?

– Кернер, ты сам уже сказал. Он любит драматизм. Он использует все возможности для достижения максимального драматического эффекта.

– Но зачем вообще понадобилось убивать Кристофера?

– Может быть, он что-то знал. Кристофер мог что-нибудь видеть или о чем-нибудь догадываться и я прекрасно понимаю, что это звучит глупо, но он мог связаться с преступником и шантажировать. Я не могу придумать лучшего объяснения. Он ведь тоже был странноват, правда?

Йеппе поглядел на дно полупустой чашки с кофе и слегка поболтал в холодной жиже остатки не растворившегося кофейного порошка.

– Но если дело обстоит так, как описал Фальк – а я склонен полагать, что он прав, – то преступник был в курсе, что мы собирались задержать Кристофера.

– Наверное, взломал полицейское радио. – Ларсен оказался скор на догадку.

– Ларсен, это ведь теперь невозможно! После того как мы перешли на систему SINE, вся наша радиокоммуникация шифруется. Там технически невозможно ничего взломать.

– Тогда наверняка кто-то разболтал.

Тишина в помещении была недолгой, зато чрезвычайно тяжелой.

Убийцы очень редко надевают перчатки и защитный костюм и еще реже оставляют следы на других.

Анетте нарушила молчание со своего места у стены:

– Я недавно говорила с Клаусеном из Центра. Они изучают отпечатки рук и ног, оставленные на крыше театра. Обувь, кажется, такая же, как в квартире Юлии Стендер, пара абсолютно новых кроссовок «Найк», но еще рано делать выводы насчет того, та же самая это пара или другая. Пока что этот факт только подтверждает предположение о том, что речь идет об одном и том же человеке.

– Хорошо. На этом совещание и закончим.

Йеппе встал, испытывая приятное чувство: таблетки начали действовать. Он все еще чувствовал дискомфорт в пояснице, но теперь он не отдавал стреляющей болью в ногу, и губы приятно покалывало.

– Фальк и Ларсен, отправляйтесь в квартиру Кристофера к группе из Центра, они прочесывают помещение на предмет наличия следов. Остальные продолжат работу здесь.

Пока двое названных полицейских вставали с мест и направлялись к выходу, в комнате царило беспокойство. Йеппе переплел пальцы и потянулся так, так хрустнуло между лопатками.

– Итак, Сайдани, что у тебя?

Сара Сайдани представляла собой в некоторой степени загадку в отделе убийств. Когда ее перевели в Копенгаген из Эльсинора, следователи-мужчины стали вести себя как дети, которым на школьный двор бросили карамельку. Сайдани не клюнула. Со своими темными кудряшками и горбатым носом она не соответствовала стандартам женской красоты, принятым у полицейских, и, насколько мог судить Йеппе, она ничего и не делала для того, чтобы приблизиться к этим стандартам. Ее волосы либо свободно струились кудрявым каскадом, либо были небрежно собраны в лошадиный хвост, а на лице никогда не было никакой косметики. Анетте была уверена, что она лесбиянка. Йеппе сомневался в этом, главным образом потому, что Сайдани была матерью-одиночкой, воспитывающей двух дочерей. Конечно, наверняка знать нельзя. Как бы то ни было, она была более проницательной, чем большинство сотрудников, и обрела непревзойденные навыки работы с компьютером, проведя юность в параллельном виртуальном мире «Counterstrike» и «World of Warcraft».

– Сначала самое важное: человек, которого мы считаем преступником, вчера в 23.50 загрузил текст объемом в одну страницу в папку на Гугл Докс, где размещена и рукопись Эстер. Вообще-то я собиралась эту страницу заблокировать. Подумала, что так будет лучше, принимая во внимание толки в СМИ и так далее. Но теперь лучше оставить ее открытой.

Примесь западного акцента в произношении, при этом мягкая, напевная интонация. Что-то ближневосточное? Имя ничего определенного о ее происхождении не говорило, а спрашивать Йеппе не решался.

– Хорошая мысль, Сайдани, – похвалил Йеппе коллегу и продолжил: – Как я понял из первой части текста, автор берет на себя ответственность за оба убийства. Он говорит про узоры на лице и упоминает полет Кристофера. А это может всего-навсего означать, что какой-то сумасшедший прочитал газеты и получил доступ к материалам писателей в Гугл Докс.

Сайдани кивнула.

– Не уверена насчет содержания, но могу точно сказать, каким образом он получил доступ к странице в Гугл Докс. Она же запаролена. Были созданы три пользовательских и одновременно административных профиля, все трое имеют равные возможности – загружать, комментировать и удалять материалы. Каждый входит в систему под своим именем пользователя с индивидуальным паролем. У меня есть список просмотров страницы в Гугл Докс всеми тремя участниками группы на протяжении последних трех месяцев, который дает четкое представление о том, кто из них и когда заходил. Человек, загрузивший вчера вечером текст, зашел с профиля Эрика Кинго.

– Кинго? Он утверждает, что в своем садовом товариществе полностью лишен какого бы то ни было подключения к Сети. Говорит, что даже не читал описание убийства, которое было выложено около недели назад.

– Ну, это ведь может быть ложью. Он действительно не заходил на страницу под своим паролем с самого начала июля, когда оставил множество комментариев к тексту Эстер ди Лауренти. И все же он, или кто-то, кто знает его имя пользователя и пароль, выложил этот текст вчера, незадолго до полуночи.

– Кто-то должен ему позвонить и расспросить об этом. Его телефон скорее всего большую часть времени выключен, поэтому, может быть, придется туда ехать. – Йеппе поморщился от мысли о повторном визите в негостеприимное садовое товарищество.

– Возможно, кто-то взломал пароль, но я так не думаю. Никаких признаков взлома нет, был произведен обычный вход в систему. Хакер обычно оставляет какие-нибудь следы, если только он не супер-эксперт.

Мосбэк дал понять, что в его ручке кончились чернила, и возникла небольшая пауза, пока он рылся в своей кожаной папке в поисках новой ручки. Йеппе достал мобильный телефон и обнаружил сообщение от Йоханнеса: «Сейчас, когда лучший друг приглашает тебя вечером на день рождения, ты наконец-то можешь насладиться домашней обстановкой. Вечеринки и танцы никуда не денутся. На этот раз речь идет о просмотре дурацких телепрограмм и ночевке на диване, если придешь. Й.». Он, как обычно, забыл ответить на приглашение Йоханнеса, по старинке отправленного по почте несколько недель назад, надеясь, что оно куда-нибудь само собой исчезнет. Теперь не отвертишься.

Мосбэк сделал знак, что он готов, и Сайдани вновь взяла слово:

– Я проверила большую часть друзей Юлии Стендер в Фейсбуке. У нее их почти пятьсот, поэтому всех прочесать не успела. Никто подозрения не вызывает. До сих пор я не наткнулась ни на одного… гм… взрослого мужчину, который бы не являлся членом ее семьи. А Кристофера в Фейсбуке вообще нет.

– А что с Инстаграмом?

– Тут любопытнее! Я проверяю тех, кто лайкал и комментировал фотографию лица трупа, но там скопилось почти двести лайков, прежде чем профиль закрыли, так что придется попотеть. Люди могли решить, что это шутка или что-то такое. При этом никакой гарантии, что преступник лайкнул или прокомментировал фото. К счастью, у Юлии не так уж много фолловеров в Инстаграме, и что-то мне подсказывает, что убийца хотел бы быть в их числе, поэтому я сфокусировалась на фолловерах и надеюсь напасть на след.

Йеппе кивнул.

– Спасибо, Сара, звучит неплохо. Продолжай в том же духе, а мы с Анетте пока побеседуем с Мосбэком. Пойдем в кабинет.

Анетте взяла телефон и первой покинула помещение. Мосбэк поднял с полу папку, другой рукой собрал внушительное количество пустых чашек из-под кофе и отнес их к посудомоечной машине. Йеппе придержал для него дверь и, выходя, улыбнулся Сайдани. Она уже склонилась над компьютером, ссутулившись и рискуя заработать себе горб.

В период, когда Мосбэк помогал Йеппе вернуться к сносному существованию, он, кроме всего прочего, рассказал, что взрослые люди не могут предать друг друга, они могут только нарушить договор друг с другом. Но, поскольку они с Терезой договаривались быть верными друг другу всю жизнь, он считал, что, в сущности, это одно и то же. После тех пяти сеансов он еще не оказывался наедине с Мосбэком и внезапно ощутил острую неловкость, оставшись с ним один на один.

– Ну, Йеппе, как ты поживаешь? Обрел вкус к жизни?

– Отлично, Мосбэк, полный вперед. Еще кофе?

Йеппе проигнорировал отказ Мосбэка и поспешил удалиться в столовую к кофеварке. Древний монстр, предлагавший мокку и венский меланж, уступил место обтекаемому, полностью автоматическому производителю эспрессо. Времени уходило в два раза больше, а конечный результат имел такой же дурной вкус. Ах, если бы он только научился с безразличием относиться к тому, что думают о нем окружающие.

Когда он вернулся с кофе, Мосбэк уже разложил на столе перед собой записи.

– Подождем Анетте?

– Она подойдет через минуту. Думаю, можно начинать.

– Как скажешь.

Мосбэк поднял брови и скривил рот, как грустный клоун, глядя на записи, лежащие у него под носом. Видимо, ему было бы удобнее отодвинуть бумаги еще на полметра.

– Касательно убийства Юлии Стендер: если начать с очевидного, то речь идет о предумышленном, то есть методичном и продуманном, убийстве, а не о спонтанном действии. Преступник мыслит логически, планирует злодеяние и не теряет контроля над ситуацией в момент совершения преступления. Реализует задуманное без паники. Это требует твердости и здравого рассудка.

– Речь не идет о наркомане в погоне за магнитолой. Это точно.

– Именно. – Мосбэк почесал бороду. – Вопрос заключается в том, чего добивается этот рассудительный и выдержанный человек, совершая убийство таким манером. Давайте пробежимся по семи основным мотивам убийств и применим метод исключения, а затем обсудим поведение преступника, посмотрим на потенциальных кандидатов и таким образом подойдем ближе к сути.

Йеппе кивнул.

– Для начала исключим корыстные побуждения, фанатизм и конкуренцию. Согласен?

Йеппе кивнул снова.

– В обоих убийствах, безусловно, прослеживаются элементы проникнутого похотью поведения, но, поскольку ни одна из жертв, по всей видимости, не подверглась сексуальному насилию, мы также можем вычеркнуть похоть, или вожделение, как тебе будет угодно. Значит, остается три основных мотива: ревность, стресс и месть. У меня сложилось ощущение, что нашего преступника поглотило стрессовое состояние. Вся постановка, узоры на коже лица, само то обстоятельство, что он решил воплотить рукопись в жизнь, – все это в высшей степени театрально. Я думаю, мы имеем дело с человеком, привыкшим творчески проявлять себя. С человеком, которому не чуждо художественное самовыражение. Стиль в тексте, который он написал, нельзя назвать неуклюжим.

Мосбэк по диагонали просмотрел распечатку текста.

– С другой стороны, личность, полностью реализовавшаяся на творческом поприще, едва ли захочет реализовать свою тягу к искусству в убийстве. Маловероятно, что это успешный профессиональный художник. Также я бы хотел подчеркнуть, что стресс сам по себе не может являться главным мотивом. На карту были поставлены нешуточные чувства.

– Ревность?

– Хм-м, возможно, до некоторой степени. Ревность – мощный двигатель. Однако, насколько я могу судить, Кристофер был единственным, у кого имелись серьезные основания для ревности. Кроме того, большая часть убийств на почве ревности происходит в семьях, где в разборки вовлечены дети, а потому на кону стоит гораздо больше всего. Это не значит, что в мотиве, руководившем нашим преступником, не было элемента ревности. Просто, вероятно, не он был решающим.

– Тогда остается месть.

Йеппе вспомнил те долгие недели, нет, месяцы, в течение которых жажда мести была единственным ощущением в его теле. Когда очередной день, прошедший без поездки в копенгагенскую квартиру Нильса и убийства их обоих, являлся победой. Сейчас это казалось ему нереальным, однако так недавно все так и было.

– Да, месть – мать всех агрессивных эмоций. Результат слишком долгого сдерживания и подавления гнева и обиды. В тексте автор говорит, что теперь сам пишет свою историю. Раньше он зависел от других, но все-таки обрел контроль над своим существованием.

– Посредством убийства Юлии и Кристофера?

– Да. Я считаю, что Фальк правильно уловил смысл устранения Кристофера. Что, вероятно, оно было продиктовано необходимостью, так как Кристофер кое-что знал о преступнике и угрожал его разоблачить. Между прочим, при нормальных обстоятельствах это свидетельствовало бы о доверительных отношениях между Кристофером и убийцей, иначе парень пришел бы к нам.

– Не обязательно. Кристофер Гравгорд был необычным юношей, и вовсе не факт, что он доверял полиции. Он вполне мог найти причину отправиться к тому, кого подозревал.

– Что знал Кристофер и каким образом он связался с преступником?

– Когда Центр отдаст его мобильный и компьютер, Сайдани исследует эту аппаратуру. Будем надеяться, что там обнаружатся какие-то зацепки.

– Чудесно. – Мосбэк одной рукой поглаживал кончик бороды, а другую поместил чуть выше живота, приняв классическую позу мыслителя. – Если мы вновь вернемся к этому тексту, то увидим, что автор исповедует идеологию жертвы, весьма характерную для насильников. Он был подавлен, брошен, отвержен. И, уклоняясь от совершения фундаментальной ошибки атрибуции…

– От совершения чего?

– Фундаментальной ошибки атрибуции. Оценки личностных свойств как неизменных, не зависящих от контекста. Никто из нас не может избежать влияния обстоятельств, поэтому человеческую психику нельзя схематизировать…

Дверь открылась, в кабинет решительным шагом вошла Анетте и с грохотом села на стул.

– Простите за опоздание, телефонный реазговор. Далеко продвинулись?

– Ну, мы только что говорили о том, что человек не постоянен. Мы меняемся под влиянием обстоятельств, таких как стресс и внешнее давление.

– Только до этого договорились? – Похоже, на Анетте это не произвело впечатления. – Похоже на цитату из «Фемины».

– Ну да, мы не успели взломать код за пять минут твоего отсутствия, если ты об этом, – сухо ответил Мосбэк. – Но хорошо, что ты пришла.

Анетте откинулась на спинку стула и сложила руки на груди, приподняв бровь.

– Кто у вас на мушке? – Мосбэк вернул разговор в нужное русло.

– Нюбо и Клаусен согласны, что это мужчина, – ответил Йеппе. – Мужчины в жизни Юлии, которые могли бы совершить убийство. Ее отец, Кристиан Стендер, который случайно оказался в Копенгагене в момент совершения преступления. По словам супруги, Стендер весь вечер находился в гостиничном номере. Это подтверждают в обслуживании номеров, откуда в 21.30 в комнату доставили ужин и вино.

– И он мог успеть.

– Да, в принципе, он вполне мог бы успеть. И мы не можем утверждать, что он не покидал отель в течение вечера.

– Мотив?

– Нам он неизвестен.

– Хорошо, кто еще?

– Даниэль. Снова отсутствует мотив. Кроме того, он стоял на сцене Дома студента в момент убийства и имеет надежное алиби.

– Еще кто?

– У Эрика Кинго был доступ к рукописи.

– Эрик Кинго? Писатель? – Мосбэк удивился.

– Он самый. Но, помимо знакомства с Эстер ди Лауренти и присутствия на ужине, где помогала Юлия, у нас нет ничего, что связывало бы его с Юлией или Кристофером.

– Может быть, вы недостаточно о нем знаете.

– Возможно. Но у него алиби на вечер и ночь вторника, поэтому он вне списка подозреваемых.

– Как бы то ни было, важный вопрос – кто мог стать объектом мести преступника. Это Юлия Стендер? Мог ли кто-то из упомянутых мужчин хотеть ей отомстить?

– Я совершенно не могу представить себе, почему у кого бы то ни было могло возникнуть желание отомстить такой юной девушке, – наконец вмешалась в беседу Анетте. – Единственным человеком, кроме Кристофера, которому она причинила боль, насколько мы знаем, является учитель, с которым у нее был роман в десятом классе. Йальти Патурссон. Говорят, он был подавлен разрывом и абортом. Но, во-первых, у него было гораздо больше оснований отомстить Кристиану Стендеру, а во-вторых, он мертв.

– И все-таки, возможно, нам нужно копать в этом направлении. Кто-то стремился отомстить Кристиану Стендеру, уничтожив его сокровище? Правдоподобно?

– На мой взгляд, пока что это лучшая версия для разработки. – Анетте склонила голову влево, послышался внятный хруст. – Только что разговаривала с шефом полиции в Торсхавне. Он отчетливо помнит Йальти Патурссона и его падение со скал в Сумбе в августе прошлого года. Полиция была вынуждена закрыть дело как самоубийство, потому что не было оснований для дальнейшего расследования, но шеф был недоволен. Ему казалось, что многие обстоятельства не согласуются с версией о суициде.

– Не было прощальной записки. Еще что?

– По словам матери, Йальти не пребывал в депрессии. Напротив, он был занят каким-то делом, увлечен, состоял в переписке со множеством адресатов. Начальник полиции не помнит, в чем заключалась суть. Но мать категорически отказалась признавать, что ее сын мог наложить на себя руки. К тому же незадолго до этого он подготовил все для пикника.

– Пикника?

– Перед тем как спрыгнуть. Как-то до жути странно приготовить обед, снять сапоги и сигануть в море со скалы!

– Ты связалась с матерью?

– Это пожилая женщина, у которой нет ни Интернета, ни телефона. Я даже не уверена, что она говорит по-датски. Там у них вообще какой-то сраный застой. Например, полицейские попросили меня отправить им факс!

Анетте тяжко вздохнула и встала.

– Вот влипли в дерьмо. Поднимусь к комиссару добывать разрешение на покупку билета в Торсхавн на завтра.

Анетте направилась к выходу, и в это мгновение в дверях показалась голова следователя Фалька.

– Кернер, есть пара минут?

– Что стряслось?

– Центр обнаружил кое-что в квартире Кристофера. Розовую блузку, спрятанную на дне платяного шкафа. Окровавленную. Вероятно, вещь, которой убийца заткнул рот Юлии Стендер. В Центре ее осмотряти сообщат о результатах.

– Хорошо, Фальк, спасибо.

После ухода Фалька Йеппе просидел молча целую минуту.

– Мосбэк, у нас проблема.

– Да, понимаю. Что конкретно ты имеешь в виду?

– Следы, обнаруженные на местах преступлений, ведут в тысячи разных направлений. Ложных направлений. Как будто находишься в зазеркалье.

– Так, и?

– Если эти следы не… настоящие, значит, их подделали, а если их подделали, то мы имеем дело с преступником-провокатором…

– А разве мы еще не установили, что он провокатор? – Мосбэк вопросительно нахмурил лоб.

– …И мы имеем дело с преступником, который проникает на место преступления и перекладывает диспенсер для скотча, которым он прибил Юлию Стендер, на стол Эстер ди Лауренти.

Между собеседниками повисло молчание. Мосбэк в задумчивости поглаживал бороду.

– Тут нужно немало мужества. Если не сказать высокомерия. Он не боится нас, Йеппе. Совсем не боится.

Йеппе проводил Мосбэка по узким лестницам и выпустил его из ворот на улицу Отто Мёнстеда. Лучи вечернего солнца превращали бороду Мосбэка в рыжую, как у викинга. Они обменялись рукопожатиями на прощание, и Йеппе уже хотел повернуться и начать восхождение по ступенькам, но тут Мосбэк прокашлялся.

– Между прочим, Йеппе, преступник использует в своем тексте, выложенном в Интернет, выражение «фабрика кошмаров». Тебе это о чем-нибудь говорит?

– Нет, ни о чем конкретном.

– Это, конечно, может означать множество вещей, но мне уже приходилось сталкиваться с этим словосочетанием в определенном контексте. Дети, выросшие в детском доме или в ином казенном учреждении, иногда так называют свое место обитания.

– Преступник, воспитанный в детском доме?

– Может быть.

– Воспитанник детского дома вырастает и становится убийцей, орудующим ножом. Скажи, мы что, находимся на страницах какого-то дурацкого детектива?

– Я не знаю, Йеппе. А ты что думаешь?