Пятница, 10 августа

В пятницу утром Йеппе проснулся рано от того, что огонь изжоги молниеносно проник в гортань. Краем глаза он заметил, что еще не рассвело. То есть еще и пяти не было. Стык двух диванных подушек впивался в кожу в области плеч. Он лежал с закрытыми глазами, пытаясь привести в движение пальцы на ногах, затем щиколотки, икры и далее выше по телу. «Мои пальцы дрожат, мои пальцы дрожат», – внушал он себе, однако в эту мантру то и дело вторгались посторонние мысли. Почему Кристофера Гравгорда убили менее чем через двое суток после убийства Юлии Стендер? Мои пальцы дрожат. Надо бы поссать. Пятки. Щиколотки. Его отпечатки пальцев обнаружены в квартире – каким образом он замешан в преступлении? Спокойный вдох через нос, выдох через рот. Как связан аборт Юлии Стендер с ее смертью? Перевернуться на живот и начать с начала.

На полке рядом с диваном стояла фотография Терезы, которую она великодушно оставила, смывшись со всеми остальными вещами. Он тысячу раз собирался ее выкинуть, но так и не смог заставить себя это сделать. Все-таки тут его воспоминания, его жизнь. Снимок был сделан в День всех влюбленных в Тиволи, они тогда сразу повздорили, и лишь скаредность не позволяла ему прервать прогулку и отправиться домой в Вальбю. Это было сразу после очередного этапа лечения, окончившегося безрезультатно. Безрадостная прогулка для них обоих. Тереза долгими взглядами провожала радостных ребятишек в саду, а Йеппе, мрачно размышляя о недостатках своей спермы брел рядом; нелепость, которая в то же время его злила.

Йеппе было больно лежать на животе. Но и на спине лежать было тоже больно. Весной его обследовали, но не нашли никакого намека на пролапс межпозвонкового диска. Врач даже не пытался скрыть, что, по его мнению, все дело в психосоматике.

На фотографии Тереза сидела с глазированным яблоком, за которым выстояла целую очередь и которое ей в итоге совершенно не понравилось. Но фотография была милой. Тереза смотрела прямо в объектив, прищурившись от солнца, с чуть заметной улыбкой, на которую отзывались глубины его сердца. У того, кто любит, жесткая шелуха отстает от сердца и прилипает к ладоням. Так всегда говорила бабушка, лаская его своими грубыми руками.

Йеппе встал. На часах было 05.12, и он был готов начать день, раз уж спать больше не получалось. Внутри у него будто бы произошло какое-то слияние коммун. Быстрый душ и миска зерновых хлопьев немного привели его в чувство, и, усевшись на кухне с кофейником крепкого кофе, он был более или менее готов к новому дню.

Взяв в руки книгу Эстер, он начал ее листать. Уже после поверхностного осмотра тела вечером в театре Нюбо уверенно заявил, что Кристофер не мог погибнуть по своей воле. И это снимало с него обвинения в убийстве Юлии. Вот только почему он оставил большой, жирный отпечаток ладони со следами латексных перчаток на двери в квартире Юлии? И почему он был убит спустя два часа после идентификации этого отпечатка? Кристофер, должно быть, что-то знал.

Йеппе осушил чашку с кофе, на зубах осела горькая гуща. Если не получается увидеть картину целиком, нужно сосредоточиться на соответствиях, которые получается установить. Человеком, который в данный момент являлся связующим звеном между убийствами Юлии и Кристофера, была Эстер ди Лауренти. Оставлять ли ее и дальше в покое только в силу ее возраста и благопристойного вида? Она написала книгу, ключевую для убийства, случившегося в ее доме, и при этом не располагает алиби на вечер, когда преступление было совершено. Могла ли она взять себе в пособники какого-нибудь крепкого мужчину? И если да, то зачем ей все это?

Атмосфера утреннего совещания была подавленной. Были привлечены дополнительные кадровые ресурсы, столовая была переполнена. Следователь Ларсен сидел отдельно с таким видом, словно должен был присутствовать на другом, гораздо более важном собрании. Фальк устало опирался на стену, Сайдани погрузилась в обмен смс. Кажется, единственным, кто пребывал в отличной форме, была Анетте. Сегодня она решила облачиться в полосатый красно-оранжевый свитер и с приветливой улыбкой потягивала кофе. Видимо, они со Свеном провели чудесное утро, с горечью подумал Йеппе.

Только он откашлялся, чтобы начать брифинг, как в комнату проскользнула комиссар полиции и встала у входа. Она появилась, чтобы показать команде всю серьезность ситуации. Ей даже не требовалось ничего говорить; все и так знали, что означает ее присутствие. Йеппе уперся костяшками пальцев в стол:

– Всем доброе утро. Как вы знаете, вчера вечером мы лишились нашего основного подозреваемого, Кристофера Гравгорда. Его столкнули на люстру Старой сцены в середине второго действия балета «Наполи». В 9 часов Нюбо приступит к вскрытию тела, при участии Ларсена. После обеда с тебя рапорт. – Йеппе встретился взглядом с Ларсеном. Ларсен даже глазом не моргнул. Йеппе оказался прав насчет того, что Кристофер не убийца, однако, уступи он чуть раньше, Кристофер, возможно, сейчас был бы жив. Это понимали оба. Это понимали все.

– Давайте посмотрим, что удалось выяснить вчера у персонала театра, чтобы все были в курсе.

Следователь Ларсен взял слово.

– Кристофер пришел вчера в положенное время и приступил к своей обычной работе, он должен был принести из прачечной чистую одежду и разложить костюмы в гардеробной и в других оговоренных местах за кулисами. Одежду он принес, но раскладывать не начал, то есть можно предположить, что он прервался между 18.15 и 18.30. К сожалению, никто не видел его до середины второго действия, когда кто-то из зрителей увидел его тело на люстре.

– А как он оказался на люстре таким образом, что этого никто не видел и не слышал?

– Между 19.00 и 19.30, сразу перед открытием зала для публики, обычно моют сцену, для этого применяется довольно шумный аппарат, а техники имеют обыкновение в это время спускаться в столовую поужинать или выпить кофе. Танцовщицы разминаются, музыканты еще не настраиваются. Единственным, кто присутствовал в это время в зале, был техник, обслуживавший чистящую пол машину, а на нем были звукоизолирующие наушники. Иными словами, идеальный момент, чтобы скинуть труп на люстру.

– Допустим. Тогда у преступника был максимум час, чтобы заманить Кристофера на крышу, убить его и сбросить тело на люстру. Все произошло быстро. Мы знаем, как он вышел?

Слово взяла Сайдани, заправив за ухо непослушный локон.

– Королевский театр оборудован системой электронных ключей, которая хранит информацию в течение 48 часов. Поэтому можно установить, что Кристофер зашел в прачечную и покинул ее в 18.22 и 18.25 соответственно. – Сайдани полистала свои записи. – Следующее, и последнее действие с ключом было совершено в 20.47 у аварийного выхода на Хайбергсгеде. Значит, преступник, как и предполагалось, ушел через «Скворечник», воспользовавшись ключом-картой Кристофера.

– Ты хочешь сказать, в 19.47? – уточнил Йеппе.

– Нет. Ключ в последний раз использовали на аварийном выходе в 20.47.

– То есть больше часа спустя после того, как Кристофер был сброшен на люстру? Какого черта он делал все это время?

– Осматривался. – Анетте допила кофе и аккуратно стерла большим пальцем белые «усы». – Осмелюсь поделиться предположением, что он сидел над люстрой и глядел вниз, на зрительный зал, упиваясь тем, что сотворил. Могу представить, как у него щекотало в промежности от вида всей этой публики, сидящей с трупом над головами. В антракте, когда техники вернулись с колосников, он спокойненько провальсировал к выходу через «Скворечник». Та-дам!

– Да это же офигенное расстояние! Какой придурок будет торчать на месте преступления, когда там сидит уйма людей, каждый из которых может в любой момент его засечь?

– У тебя есть объяснение получше?

Йеппе дал задания и закрыл совещание. Когда команда покинула комнату для отдыха, он остался наедине с полицейским комиссаром. По вертикальным складкам, сгустившимся посередине ее лба, Йеппе понял, что его ждет нешуточный выговор. Вызов на ковер, что называется. Вообще-то между ними установились прекрасные отношения, насколько возможны прекрасные отношения с промежуточным руководителем, и Йеппе прекрасно понимал, что она делегирует ему часть обязанностей, которые начальники обычно предпочитают исполнять сами. Он занимался местом преступления, свидетельскими показаниями и расследованием, а она взяла на себя общее руководство процессом и взаимодействие с прессой. Такое разделение труда устраивало обоих. Однако сейчас запахло жареным, и он понял, что ей совершенно не хочется дышать этой гарью в одиночку.

– Йеппе, как ты объяснишь связь убийства Кристофера Гравгорда с убийством Юлии Стендер и со всей этой фигней с черновиком детектива?

– Мы не знаем.

– Не знаете?

– Нет. Пока нет. Почему кто-то решил воплотить в жизнь детектив Эстер ди Лауренти – это одно, но как тут замешан Кристофер…

– И что прикажешь сказать начальнику полиции, Йеппе? А журналистам?

– Что мы изучаем все улики и усердно собираем показания.

– У нас ни одной зацепки! Единственная улика указывает на человека, которого самого убили. Что у нас есть существенного? Ты кого-нибудь подозреваешь?

Йеппе пожал плечами. Комиссар полиции выдохнула воздух через нос, издав смиренное шипение, и направилась к двери.

– Я попросила Мосбэка прийти сегодня к часу помочь вам с расследованием. В конце дня зайди ко мне с отчетом. Лучше не позже семи, я хочу пойти домой и поужинать с семьей, если успею.

– Мосбэка? Сейчас?

Йеппе совсем не обрадовался перспективе провести вторую половину дня в обществе полицейского психолога. Он где-то прочитал, что всего лишь около двух процентов психологических портретов каким-то образом способствуют расследованию, и это вполне соответствовало его собственным ощущениям. Все слишком расплывчато, по большому счету это будет пустая трата времени.

Комиссар полиции коротко кивнула и пошла к выходу, но в дверях остановилась.

– Ты готов к этому, Йеппе? Уже все поняли, что тебе трудно приходится, после… твоего недомогания.

Йеппе мрачно кивнул. Сострадание, последовавшее за нервным срывом, вызванным разводом, было практически таким же невыносимым, как сам срыв. Комиссар покинула комнату для отдыха, прежде чем он успел воспротивиться привлечению психолога.

Мосбэк! Анетте тоже не пришлась бы по душе эта идея. Анетте взяла с собой сотрудника, по неизвестным причинам носившего прозвище Калитка, и отправилась к матери Кристофера в Брёндбюэстер, чтобы сообщить ей плохие новости и заодно выяснить, не сможет ли она пролить свет на последние дни сына. Видимо, у Кристофера не сложилось доверительных отношений с психически неуравновешенной матерью, но именно вследствие своей отстраненности она и могла бы предоставить следствию какие-нибудь важные сведения. Да и в любом случае ее нужно было осведомить.

Йеппе решил также послать пару сотрудников к Эстер ди Лауренти. У него было предчувствие, что она отреагирует на смерть Кристофера эмоциональнее, чем его мать.

В доме 12 по Клостерстреде было тихо. Квартира на втором этаже пустовала, несчастье разорило и опустошило ее. В квартире на третьем этаже тоже никого не было – жилец лежал в Королевской больнице и боролся за жизнь. На четвертом этаже царила тишина, потому что Эстер ди Лауренти не могла заставить себя издать хоть какой-нибудь звук. Звук означает жизнь, если только это не звук колокола, несущий дурную весть, и тогда звук означает смерть, и дверь она в любом случае зря отворила.

Собаки, слегка потявкав, быстро сдались и заснули, так что и тут настала тишина. Эстер восседала на подлокотнике дивана, там же, где сидела, когда двое полицейских сообщили ей новость.

Даже подняться с места или принять более удобное положение казалось ей неправильным. Мир должен был замереть.

Я знаю, будет следующий шаг, думала она, но я не могу его сделать. Даже дыхание воспринималось ею как предательство. К своему удивлению, она отметила, что не плачет. Слезы и те меня покинули, подумала она, тут же осудив себя. Это уже не книга, а действительность.

– Ну хорошо, если уж даже время не может остановиться, то я тем более!

Говорить было приятно, встать на ноги тоже. Эстер глубоко вдохнула и ощутила ток крови. Нужно было выгулять собак, вынести мусор. Нужно было попытаться осознать, что Кристофера больше нет. Просмотреть свои бумаги, задуматься и попробовать разобраться в том, что произошло. В ванной, под прохладными струями, ее вновь осенило. Кристофер больше не вернется. Она больше никогда его не увидит. Смерть Юлии была ужасна, особенно потому, что она чувствовала себя в какой-то мере ответственной за нее, но потерять Кристофера было все равно что потерять ребенка. Эстер прижала душ к груди и заплакала. Протяжное жалобное всхлипывание отражалось от полированного камня, а когда силы совсем покинули ее, она повалилась на мокрый пол.

Она лежала на полу душевой кабины, пока от холода у нее не начались судороги. Затем она медленно поднялась, пустила горячую воду и, повесив душ на держатель, грелась, пока как-то не ожила. Она вытерлась толстым полотенцем, снятым с батареи, и вытащила изо рта несколько собачьих волосков. Одевшись, она приготовила кофе и села за письменный стол у окна.

Эстер горько сокрушалась, что прогнала Кристофера, что в последние дни его жизни относилась к нему с подозрением и отдалила его от себя. Не могла она простить себе и того, что не попрощалась с ним. Она думала о том, кто займется похоронами, сильно сомневаясь, что мать Кристофера будет в состоянии их организовать. Нужно предложить свою помощь.

Эстер задумчиво сортировала бумаги на столе по нескольким стопкам: одна – со всеми набросками и черновиками детектива, их придется отдать полицейскому с грустными глазами, вторая – со счетами, третья – с материалами к книге о поэзии и гуморальном теле, которую она уже несколько лет собиралась написать. В четвертую стопку попали журналы «Вагант» с загнутыми страницами. Грязные кофейные чашки она поставила на пол, надеясь рано или поздно вернуть их на кухню. Под английским изданием Галена «Хороший врач должен быть философом» она обнаружила пропавшее давным-давно кольцо с опалом и на мгновение даже искренне обрадовалась, но затем все вспомнила, и мир снова стал невыносимым.

Накануне она снова навещала в больнице Грегерса, который поинтересовался, что она такого сделала, чтобы навлечь на дом 12 по Клостерстреде все эти несчастья. Старый идиот, он понятия не имеет, в какой мере она замешана и насколько точным оказалось его попадание. Из всех детективов в мире – почему именно мой? Она собрала кое-какие налоговые документы и нашла под ними грязную тарелку с засохшим вареньем и черный диспенсер для скотча. Тарелку она отправила к батарее из кофейных чашек, а диспенсер водрузила на налоговые бумаги. Он оказался таким тяжелым, что ей пришлось брать его двумя руками. Эстер разбирала какие-то буклеты Института судмедэкспертизы с неприятным ощущением в желудке. Что-то тут было не так. Она оглядела стол. Этот диспенсер, громоздкий, но, вероятно, довольно удобный… она была не вполне уверена, что он принадлежал ей. Может, она одолжила это приспособление у кого-то, а потом позабыла вернуть? Да она и скотчем-то никогда не пользовалась.

Она поднесла держатель для скотча к лицу и рассмотрела его. Если она по ошибке прихватила его с собой из университета, то на нем где-нибудь написано «КУА» (Копенгагенский Университет, Амагер). Она поднесла его к свету из окна, но никаких опознавательных знаков не обнаружила. Снизу он был обтянут светло-серым промышленным войлоком. Но в одном месте войлок не был светло-серым. Темно-коричневое пятно протянулось от одного из уголков, к центру переходя в еле заметные следы от мелких брызг.

Руки Эстер разжались, диспенсер упал на пол.