Йеппе проехал по односторонней улице Торденскьёльдсгеде навстречу движению и припарковался под мозаичным потолком «Скворечника» прямо перед входом, предназначенным для членов королевской семьи. Нарядно одетые люди сочились из всех выходов здания, словно емкость с шоколадным фондю дала течь и ее жидкое содержимое выливалось на тротуары и велосипедные дорожки. Внушительный кортеж автомобилей новостников уже блокировал весь Пассаж Августа Бурнонвиля, обезумевшие журналисты метались среди публики с камерами наперевес, чтобы получить сведения о вечерней драме из первых уст. Смерть в театре всегда будет более захватывающей историей, чем та, которую рассказывают со сцены посредством музыки и прочих средств искусства. И быть может, эта история окажется столь занятной, что однажды и по ней сделают театральную постановку.

Йеппе обошел журналистов и устремился вверх по лестнице наперерез людскому потоку, под красные абажуры вестибюля и, через главный вход, внутрь. Фойе сотрясалось от взволнованных криков людей, разыскивающих свою одежду в гардеробе без служащих. Йеппе пронесся сквозь увешанный зеркалами коридор и нашел двери, ведущие в зал. Там, у самых дверей, оперевшись на обтянутые велюром кресла Старой сцены, стоял, уставившись в потолок, следователь Фальк.

– Какого черта вы не перекрыли выходы? Что вы творите? Вы же упустите преступника! – закричал Йеппе.

Фальк положил свою широкую ладонь цехового начальника ему на плечо: – Йеппе, мы ничего не можем поделать. Сегодня вечером посмотреть балет пришли тысяча триста человек. Публику призвали сообщать, если кто-то видел или слышал что-то странное, но из этого ничего не выйдет. Этот чертов театр – практически два театра в одном: тот, что видят зрители, и громадный закулисный театр, никак не связанный с видимой частью. Убийство произошло за пределами сцены. Мы не выпускаем отсюда служащих театра, но настроены не так уж оптимистично. Все они были задействованы в постановке, да и запасных выходов здесь гораздо больше, чем в Кристиансборге.

Йеппе знал, что Фальк прав. Естественно, Анетте и другие члены команды оценили все обстоятельства и приняли верное решение.

– Где он?

Фальк показал наверх. Йеппе проследил за его указательным пальцем и всмотрелся в изысканно украшенный потолок Старой сцены, кишащий вознесшимися на небо фигурами и золочеными орнаментами. Слабое дребезжание нарушило тишину. Йеппе остановил взгляд на огромной хрустальной люстре, которая освещала зал из центра золотой окружности. Заметив, что люстра качается, он вопросительно посмотрел на коллегу. Фальк кивнул.

– Похоже, команда Нюбо тоже прибыла. Пойдем наверх.

Фальк прошел в небольшую дверь, ведущую за сцену. В бытность свою студентом театрального вуза, когда они с Йоханнесом ходили в театр каждую неделю, Йеппе частенько сидел в этом зрительном зале и гадал, какая она, жизнь по ту сторону этой двери. Сценическая жизнь.

За дверью сидела группа техников сцены, собравшаяся вокруг командного пункта режиссера-постановщика. Все они были одеты в черное, одни пузатые и седовласые, другие юные и тощие. Настроение было спокойное, они пустили по кругу пакетик с лакрицей. Очевидно, чтобы выбить их из колеи, нужен был не один труп.

Следователь Томас Ларсен стоял чуть поодаль, вне зоны видимости и слышимости, и расспрашивал одного из седовласых. Йеппе кивнул техникам и покосился на сцену, занятую массивной и мрачной декорацией грота. Кто-то из распорядителей прогнал через сцену стайку юных балерин с волосами, забранными в пучки, и большими наплечными сумками. Кто-то из них жалобно похныкивал, и Йеппе посмотрел на часы. Было уже очень поздно.

– Будьте любезны проводить моего коллегу наверх к остальным! – Фальк махнул рукой в сторону Йеппе. На одном из мужчин была флисовая куртка с логотипом театра на груди, рация в его руке означала, что он, по-видимому, имел какое-то отношение к службе охраны. Он кивнул и пошел через сцену. Йеппе, помешкав, последовал за ним. Он испытывал такое неистовое благоговение перед Старой сценой, что ему пришлось активно подавлять в себе это чувство, чтобы ступить на нее своими грубыми полицейскими ботинками. Здесь он некогда лицезрел Джерома Роббинса и Бурнонвиля, влюбился в Кирстен Олесен и тут же воображал свое собственное будущее. Здесь он аплодировал Йоханнесу, когда тот завоевал своего первого Реумерта, и в тот вечер признался себе, что есть-таки разница между «Вот бы это был я» и «Вот бы это был не ты».

– Куртку снять! – закричал один из техников у него за спиной. Йеппе обернулся и догадался, что приказ был обращен к нему. Он посмотрел на своего сопровождающего, который лишь покачал головой и продолжил путь через сцену за кулисы и дальше, в железную дверь, выкрашенную черной краской. Они очутились в небольшом боковом проходе со множеством белых дверок с именными табличками.

– Что это значит?

– Старая примета! Пройдешь через Старую сцену в верхней одежде, накличешь несчастье. Свистеть тоже нельзя. Да какая разница, вряд ли этим вечером мы огребем еще большее несчастье, чем то, что уже на нас обрушилось. Пойдемте, нам наверх.

Охранник открыл белую дверь, ведущую на лестницу, и показал путь на пятый этаж, мимо выключенных швейных машинок в пошивочном зале и через репетиционный зал с высокими потолками, одна из стен которого представляла собой огромное зеркало. Йеппе собирался поинтересоваться у охранника, зачем они сюда пришли, когда тот подошел к гигантскому зеркалу и надавил на него. Отворилась очередная дверь, и вахтер исчез по ту сторону зеркала, быстро взглянув на Йеппе, дабы удостовериться, что тот не отстал. Йеппе тоже шагнул сквозь зеркало и оказался на неравномерно освещенной крутой черной лестнице, которую, судя по всему, никогда не мыли. Ремонта на ней тоже не делали. Охранник весьма ловко преодолевал по паре ступенек за один шаг, а Йеппе еле шел, держась рукой за шаткие перила, ступени скрипели под ногами. «Everything old is new again, everything old is new again» – крутилось у Йеппе в голове, где-то в районе лобной доли. В самом конце лестницы провожатый распахнул дверь на пыльный чердак с деревянным полом и круглыми окнами, за которыми сияла вечерняя синева, воцарившаяся над Конгенс Нюторв.

– Добро пожаловать на люстрочердак, – произнес охранник, подняв руку в приветственном жесте, абсолютно неуместном в данной ситуации.

Йеппе взял из ящика у двери пару синих бахил и, нацепив их, огляделся. Помещение было огромное и в основном пустое, если не считать груд старого хлама там-сям. Гора старых гастрольных чемоданов образовывала чудесную кожаную композицию, а столики с какими-то щепками, аккуратно сложенные стремянки и пустые банки из-под газировки свидетельствовали о том, что люди время от времени сюда забредают. Противоположный край помещения тонул во мраке, и чувство пребывания в заброшенном чулане от этого усиливалось, но лучи света мощных фонарей прорезали темноту и выявляли руки и лица усердно трудившихся людей.

Техники-криминалисты уже огородили и разметили участки, которые нужно было обследовать. Они работали очень быстро. Их голоса звучали громко, чуть ли не громче шума, который издавал переносной генератор.

– Мы сейчас находимся над самим зрительным залом, – объяснил вахтер и кивнул в сторону центра помещения. – Партер прямо под нами. А вот там люстра.

Йеппе переместился поближе к середине комнаты, где от пола до потолка высился большой серо-белый металлический ящик. Две тяжелые огнеупорные дверцы ящика были открыты и виднелось огромное отверстие в полу, окруженное низкой оградой, совершенно не похожей на сколь бы то ни было серьезную защиту на случай, если кто-то вздумает споткнуться в непосредственной близости от нее. Свет лился из этой дыры и озарял коллег, свесившихся через перила. Блондинистый лошадиный хвост Анетте светился в темноте. Заметив Йеппе, она вновь склонилась над дырой, жестом призвав его сделать то же самое. Он налег на перила. Прямо под ними зияло гигантское отверстие в полу, четыре-пять метров в диаметре, сквозь которое были хорошо видны зрительские места в пятнадцати метрах ниже. И прямо по центру этого отверстия висела гигантская хрустальная люстра Старой сцены.

Йеппе инстинктивно отступил на шаг назад, почувствовав, как сжимается его мошонка от ощущения хрупкости оградки между ним и отвесной пропастью, и он слишком живо представил себе, как это чудовище отрывается от потолка и устремляется вниз, прямо на головы беззаботных зрителей. И ведь наверняка когда-то об этом уже написали пьесу. Everything old is new again.

Фонарь никак не мог остановиться на фигуре, лежавшей на хрустале. Луч света то и дело натыкался на многочисленные блестящие плоскости и отражался, мерцая, как стробоскоп, в лица сосредоточенных полицейских и криминалистов. Наконец он замер на фигуре, попавшейся в ловушку верхнего яруса люстры. Там лежал Кристофер Гравгорд, с обнаженным торсом, бледный, обмякший и безвольный, пойманный в обруч из блестящего стекла. Не было никаких сомнений в том, что он мертв. На хрупкой грудной клетке, прямо над сердцем, чернилами было написано «Дух» узкими высокими буквами. Йеппе прищурился, пытаясь сфокусироваться на татуировке. Если она должна была выражать ожидания Кристофера от жизни, то в завершении его пути здесь, на люстре Королевского театра, заключалось трагическое воплощение этих ожиданий.

Йеппе почувствовал, что его тело засасывает через край ограды в недра красного плюша, красующегося внизу и напоминающего большую мягкую пасть. Какой получился бы прекрасный полет.

Нюбо стоял с противоположной стороны от отверстия и обсуждал с криминалистом Клаусеном, каким образом им предстоит извлекать тело из люстры и возможно ли как-то обследовать его, прежде чем оно будет извлечено.

На душе у Йеппе было тяжело. Мир сегодня переполнился вздохами. Он должен был предвидеть случившееся. Анетте тронула его за плечо и направилась к низкой двери, которая вела на крышу, к вечернему небу над старым Копенгагеном. Створка едва достигала полутора метров в высоту, поэтому Йеппе пришлось нагнуться, чтобы пройти. Он двигался в темноте на ощупь, все еще ослепленный яркими отблесками кристаллов в лучах прожекторов, и споткнулся о крышку люка в видавшем виды деревянном полу.

– Ты в порядке?

Йеппе что-то пробурчал в ответ. Кровь резко отхлынула от головы, потому что крыша вокруг него качалась, как рыболовный катер на волнах. Он остановил взгляд на светящихся часах «Магазан дю нор», подождал, пока движение прекратится, затем огляделся. Они стояли на небольшом мостке из досок, образующем плоскую дорожку поверх медных покатых пластин крыши. Дежурное освещение еще не зажгли, поэтому на крыше было совсем темно. В десяти метрах от деревянного настила Йеппе угадывал очертания флагштока и статуи, взирающей на Конгенс Нюторв.

– Вот сюда забираются вахтеры поднимать флаг по праздникам, – сказала Анетте, включая карманный фонарик. – Большинство из них терпеть не могут это делать. Особенно в дождь и ветер, разумеется. Тут высоко.

Йеппе с опаской ступил на ровные доски, положенные на крышу. У самого флагштока, под прикрытием внушительного крылатого всадника Анетте опустилась на корточки и посветила на клочок ткани.

– Пока что нельзя сказать, сам он прыгнул или его скинули, беднягу. Но, как бы то ни было, вот здесь произошло что-то странное. Установлено, что эта рубашка Кристофера.

– Зачем ему нужно было снимать рубашку? Или с него снимать рубашку?

– Понятия не имею. Она скручена в плотный жгут. Посмотрим, что обнаружат на ней в Центре.

– Мы считаем, что совершено преступление? Или он посреди своей смены забрался на крышу, скинул рубашку и бросился на люстру?

– Нюбо не отказывается от версии самоубийства. По крайней мере не хочет исключать эту версию до вскрытия.

Йеппе не верил в предчувствия Нюбо. – Разве можно погибнуть, спрыгнув на люстру всего в пяти метрах внизу?

– В сочетании с таблетками или передозом – естественно, можно!

Йеппе посмотрел на площадь. Какое-то чересчур открытое и видное место для совершения убийства. Но это хорошо, дамы из администрации «Магазан дю нор» могли увидеть что-то тут, под статуей. Нужно будет не забыть прислать кого-нибудь утром, к открытию, опросить их.

– А что с временными интервалами?

Анетте извлекла из кармана записную книжку и принялась неуклюже листать ее одной рукой, держа во второй фонарик.

– Сегодня Кристоферу надлежало явиться на работу к восемнадцати часам, и нет никаких поводов сомневаться в том, что он так и сделал. Охранники его не видели, но в четверть седьмого он встретился в столовой со своим начальником, когда спустился за кофе. С этого момента с ним никто не пересекался, но коллеги видели, как он относил в прачечную чулки и костюмы танцовщиц. Его отсутствие обнаружилось только тогда, когда балеринам, которых обслуживает Кристофер, пришло время облачаться в костюмы, а в гардеробной ничего не оказалось. Это было около девятнадцати тридцати, примерно в момент первого звонка.

– Первого звонка?

– В Королевском театре публике и персоналу дается три звонка: в половине восьмого, без четверти и за пять минут до начала.

– Да знаю я это прекрасно! – Йеппе раздражался на свою забывчивость.

– Все удивились такому внезапному исчезновению, но когда он не ответил на телефонный звонок, его балерин все-таки пришлось обслуживать другому человеку, – продолжала Анетте. – Всем вдруг прибавилось работенки, сделать все надо было вовремя, поэтому в первую очередь его коллеги расстроились оттого, что он испарился, не сказав им ни слова.

Анетте пошла обратно, Йеппе остался на месте.

– Если бы мы затащили его на допрос, как вы хотели…

Анетте обернулась, оказавшись в сиянии света, льющегося из дверного проема.

– Да, тогда, возможно, он был бы жив. – Йеппе опустил взгляд на темную крышу.

– Но в том, что он мертв, нет твоей вины, и ты сам это прекрасно знаешь. – Анетте продолжила путь к двери, Йеппе, чуть помешкав, пошел следом.

– Когда вы прибыли?

– Мы приехали около половины девятого, чтобы его забрать. Оказалось, что он пропал. Ларсен и Фальк поехали на квартиру к Кристоферу, вышибли дверь, но в квартире, естественно, никого не обнаружили. Тем временем остальные стали обыскивать театр. Это огромное помещение. На самом деле мы почти сдались, когда кто-то из контролеров подошел и сказал, что на люстре что-то лежит. Зритель со второго яруса обнаружил там что-то странное и обратился к персоналу. Поначалу они решили, что кто-то так пошутил. Ларсен с вахтером побежали наверх посмотреть, после чего мы прервали представление посреди второго действия и запустили процесс. Было пятнадцать минут десятого. Осторожно, береги голову!

Они прошли через низенькую дверь и вновь оказались на театральном чердаке.

– Как преступник ушел? Не мог же он спокойно пройти через театр прямо перед сеансом?

– Или она!

– Хватит уже!

– Охранники показали, как можно спуститься с чердака и выйти из театра через колосники. Это пространство наверху, где во время представления находятся техники. – Анетте показала в направлении самого дальнего чердачного угла. – Оттуда можно добежать до «Скворечника», пересечь его, потом – к балетной школе и наружу. Кое-что свидетельствует о том, что он (или она) мог(ла) выбраться именно таким путем. Если он вообще тут был, начнем с этого. Ключ-карта Кристофера отсутствует; преступник мог взять его, чтобы открывать по дороге двери. Это обычная карточка с магнитной полоской, без кода, поэтому выйти на улицу не составило бы труда.

От шкафа с люстровым механизмом доносились взволнованные голоса, дребезжание и скрип. Люстра с телом Кристофера почти поднялась.

– В прежние времена люстру поднимали каждый вечер, когда начиналось представление. Теперь ее просто выключают. А поднимают и опускают, только когда надо почистить или починить. Чтобы опустить ее до самого пола, нужно четыре часа, вот как медленно ее двигают. Чтобы стекляшки не перепутались. – Анетте поймала изумленный взгляд Йеппе. – Вахтеры рассказали по дороге наверх. Ну интересно же.

Как будто вечеру и без того не хватало интриги!

– А как он мог оказаться там, внизу, если не сам спрыгнул? Тут как минимум пять метров. Его туда столкнули или спустили? – спросил Йеппе.

– Нет оснований полагать, что спустили. Конечно, убийца мог размотать канат и все такое, но это превратилось бы в целое мероприятие, а у него, наверное, времени было совсем немного. То есть тело просто скинули вниз. Но тут уж Нюбо разберется, когда осмотрит тело.

– А люстра случаем не обвалится под тяжестью человеческого тела, упавшего с пятиметровой высоты? Все-таки нешуточная нагрузка. – Йеппе покосился вниз на люстру, медленно поднимающуюся к ним, и снова почувствовал, как в промежности все сжимается.

– Не должна. Может, она и кажется хрупкой, но крепление у нее довольно прочное. Эта люстра весит почти тонну. К тому же Кристофер как-то не похож на бегемота.

– Но если его сбросили с высоты в пять-шесть метров, должен был раздаться оглушительный грохот, когда он приземлился. Почему никто ничего не слышал?

– Ларсен опрашивает техников сцены. Будем надеяться, что-то прояснится.

Чем выше поднималось тело, тем тише делалось вокруг отверстия в полу. Нюбо стоял в своей белой шапочке, почти на голову выше Бовина, который недавно присоединился к команде и теперь намеревался приступить к работе. Единственным звуком, примешивающимся к лязгу подъемного механизма, было щелканье затвора полицейского фотографа.

Вид бледного черноволосого парня среди тысячи призм оказался почти нарочито драматическим. Невозможно было представить себе более постановочного образа. Именно о таком он и мог мечтать, подумалось Йеппе. Это постановка, инсталляция, предназначенная для всех нас.

Когда люстра достигла верхней точки, подъемный механизм остановился, и воцарилась полная тишина.

Фотограф сделал множество снимков и отступил в сторону, чтобы просмотреть их на дисплее.

Застывший взгляд Кристофера был направлен вверх и вправо, как будто последним его действием был поиск призраков по углам.

– Итак, народ. – Нюбо первым прервал молчание. – Шоу закончилось. Взглянем на него – и в подвал, чтобы поскорее разойтись по домам и успеть поспать.