Глава 20. Конец

– Шевелись! – кричал Тодд с края корта. – Что ты мнешься! Не умрешь, если немного подвигаешься.

«Знаю, что не умру, – огрызнулась про себя Чарли. – Просто не хочу еще полгода провести в хирургии и на реабилитации. Трава скользкая, придурок, забыл?»

И все же она знала, что Тодд прав: именно в тот момент, когда боишься падения или травмы, ты падаешь, получаешь травму или проигрываешь матч. Поэтому на корте так важно отметать настойчивые, пугающие мысли о скользкой траве, более быстрой, чем ожидалось, подаче соперника, криках болельщиков, внезапной боли в локте, невнимательном судье на вышке, поте, стекающем на глаза, и том идиоте в неоновой рубашке, который все никак не усядется на трибунах… Мозг обрабатывает все картинки, запахи и звуки, которые соревнуются за внимание теннисиста. Лишь немногие из спортсменов – через тренировки, опыт и настойчивость – вырабатывают в себе достаточную психологическую устойчивость, чтобы от всего этого отрешиться. Именно поэтому сотни теннисистов имеют отличные удары, но только единицы становятся победителями.

Дэн ударил еще один мяч по линии, который Чарли взяла, но следующий был укороченный, и, чтобы успеть его взять, ей пришлось со всех ног бежать к мячу и высоко подпрыгнуть.

– Шевелись! – проревел Тодд.

Чарли чуть-чуть не дотянулась.

– Это было подло, – пробормотала она.

– Ничего подлого! – кричал Тодд, расхаживая взад и вперед. – В тебе метр восемьдесят два роста, и ты четвертая лучшая теннисистка во всей гребаной вселенной. Ты должна успевать!

И так продолжалось еще двадцать зверских минут, пока их время на корте не истекло. Мокрая от пота, уставшая до изнеможения, Чарли напряглась, ожидая оценки Тодда.

Через несколько секунд, уже вытерев лицо полотенцем, она взглянула в сторону тренера, который смотрел на нее с выражением, похожим на откровенную ненависть.

– Что? – не смогла она удержаться от вопроса.

Тодд продолжал так же молча смотреть. Затем с отвращением покачал головой.

– Ты боишься. Боишься, черт побери! Не могу поверить своим глазам. После всего, что мы сделали, – после всего, что я для тебя сделал, – ты до сих пор переминаешься с ноги на ногу, как хренова любительница.

– Тодд, я…

– Ты либо придумай, как тебе избавиться от каких-то своих проблем, или пакуй вещи. Третьего не вижу.

К счастью, его прервал телефон. Тодд взял трубку и рявкнул:

– Что?

– Приятно было поговорить, – буркнула Чарли, падая на скамью.

Дэн протянул ей стакан разбавленного «Гаторейд».

– Не кори себя. Ты хорошо играла. Понятно, что тебя смущает трава, учитывая прошлогоднюю травму.

– Да… Однако он прав: я должна как-то с этим справиться. Нужно преодолеть страх. У меня такое чувство, словно я на льду.

Он промокнул шею полотенцем.

– Завтра играешь с Гретхен?

Чарли кивнула. Гретхен Штрассер в свои тридцать шесть лет была старше других теннисисток женского турне. Год назад она родила ребенка, и – хотя она выиграла три Шлема и в возрасте около тридцати занимала первое место в рейтинге, – все считали, что ее лучшие дни давно позади. Комментаторы говорили, что ей следовало уйти на пенсию, а не в отпуск по беременности, но Чарли понимала, почему Гретхен вернулась. Нелегко бросить дело, которое – часть тебя. У большинства профессиональных спортсменов не остается ни времени, ни желания на посторонние интересы; оставляя спорт, ты вынужден придумывать себе совершенно новую жизнь. Чарли порой задавалась вопросом, не этот ли страх толкает ее вперед, заставляя каждый день выходить на корт и играть, даже если не особенно хочется.

– Ты легко ее победишь. Просто забудь о том, что случилось в прошлом году – трава, кроссовки и так далее, сосредоточься на приеме подачи и заставь ее побегать.

Дэн говорил убежденно, так крепко стиснув рукой ракетку, будто хотел ее сломать.

– Ты правда так думаешь?

– Уверен. Ты в отличной форме, Чарли. Твоя игра сейчас лучше, чем когда-либо прежде.

Чарли не успела поблагодарить, потому что Тодд уже выключил телефон.

– Час в тренажерном зале, затем перерыв на обед. Потом вернешься сюда с Дэном и той девицей… как ее?.. молодая… Элеонор. И ее спарринг-партнером. У нас сейчас нет времени на психоанализ, так что будем просто выбивать из тебя эти страхи. Все ясно?

Чарли и Дэн кивнули. Тодд зашагал с корта.

Прежде чем Чарли почувствовала жалость к себе, Дэн осторожно положил ладонь на ее предплечье. Она замерла. Он когда-либо прикасался к ней раньше? Ощущение было странно интимным.

– Чарли? Я хотел сказать тебе…

– Кого я вижу! – раздался чей-то голос.

Дэн сразу же отдернул руку. К ним подходил Марко – красивый, сильный, высокий и загорелый, и он улыбался Чарли, как приятному сюрпризу. Подойдя, он притянул ее к себе и поцеловал в губы. Дэн, тренер Марко, еще один теннисист и его тренер отвели глаза.

– Как мне повезло! – воскликнул Марко.

– Привет, – застенчиво сказала Чарли.

– Фу, кто-то сильно вспотел, да? – улыбнулся Марко, шутливо отступая от нее на шаг.

– Она только что после двухчасовой тренировки. Чего ты хотел? – Тон Дэна был открыто враждебным.

Наступила тишина. Потом Марко рассмеялся. С холодком.

– Амиго, можно тебя попросить об огромной услуге? Отнесешь мои ракетки на станок для натяжки струн? Их надо отдать туда до часу, а я теперь не выйду с корта до двух. Хорошо?

Он кинул свою теннисную сумку Дэну, снова поцеловал Чарли и побежал к задней линии. Остальные последовали за ним.

Покраснев, Дэн закинул на каждое плечо по сумке – свою и Марко.

– Прости, – сказала Чарли, быстро шагая за ним. – Он повел себя грубо.

– Ничего, – ответил Дэн, хотя по его голосу было слышно, что он задет. – Пойдем, я провожу тебя в спортзал. Мне по пути.

Сама не зная почему – может быть, из-за того, что минуту назад она видела, как с Дэном плохо обошлись, – но пройдя пару шагов в тишине, она вдруг сказала:

– Что ты делаешь сегодня вечером? Не хочешь поехать со мной в «Австрия-Хауз»? У них там сегодня готовит ужин какой-то знаменитый шеф-повар. Когда-нибудь слышал об Андре Александере?

– Серьезно? Он здесь? Сегодня вечером?

– Да, и ужин всего на двадцать с чем-то персон, но я уверена, что они не станут возражать, если я приведу тебя.

Дэн задумался.

– Что, пропустишь автобусный тур по Лондону? Или экскурсию по пабам, где подают лучшую «фиш-энд-чипс»? Или хотел пройтись по местам съемок «Аббатства Даунтон»? Ну, признавайся, я знаю, что у тебя запланировано какое-то культурно-образовательное мероприятие…

Дэн рассмеялся.

– Скажи! – взмолилась она и пальцем ткнула его в бок.

– Я планировал сходить в музей лаун-тенниса. Они сегодня открыты допоздна. Но ужин от Андре Александера манит гораздо сильнее.

– Музей лаун-тенниса? Пожалуйста, скажи, что ты шутишь.

Дэн покраснел.

– Знаю, знаю. Это чересчур даже для меня.

Они дошли до входа в тренажерный зал, когда телефон Чарли зазвонил.

– Алло? – ответила она, в очередной раз проклиная неработающий определитель номера.

– Чарли? – донесся голос Марко.

Дэн опустил глаза, но не сделал ни шага, чтобы уйти.

– Да?

– Я на минутку. Вечером мы идем на ужин в «Австрия-Хауз». Там готовит Андре Александер. Говорят, это что-то невероятное.

– Марко, я… – Она не успела ничего ответить, потому что Дэн наклонился и прошептал:

– Иди с ним, Чарли. Серьезно, не переживай. Я вообще-то забыл о кое-каких других своих планах, так что в любом случае не смогу. Увидимся в три часа, ладно?

Чарли смотрела, как он бежал прочь.

– Чарли? – раздраженно окликнул Марко. – Встретимся там в шесть часов. – И отключился.

Когда Чарли открыла глаза на следующее утро, она ощутила душевный подъем, которого не испытывала уже очень давно. Уимблдон. Она гордилась собой, что не пошла вчера на ужин в «Австрия-Хауз», а пораньше отправилась в постель; в результате проспала одиннадцать часов и чувствовала себя великолепно. Сообщению от Марко – он интересовался, почему ее не было, – тоже не удалось ее не потревожить.

Два часа спустя она разгромила Штрассер в двух сетах. Быстро и уверенно. Даже Тодд ее похвалил.

Следующей должна была стать украинка Вероника Кулик. Она перешла в профессионалы совсем недавно и сейчас занимала в мировом рейтинге двадцать четвертое место. Чарли вместе с Вероникой смотрели матч, который предшествовал их собственному, на экране, висящем на стене в раздевалке.

– Не могу поверить, что играю в полуфинале Уимблдона! – сказала Вероника, не скрывая своего волнения.

Ей светлый пучок был так туго закреплен на затылке, что кожа вокруг глаз натянулась, делая ее еще моложе.

– Не волнуйтесь, болельщики здесь прекрасные. Вежливые и сдержанные.

Чарли поддержала разговор из любезности, но она хотела сосредоточиться на собственных предматчевых задачах. Никакого страха. Никаких колебаний. Не думать о скользкой траве.

А потом Вероника вдруг заплакала. Началось с пары слезинок, затем послышались тихие всхлипы, и вскоре Вероника уже рыдала в голос.

Чарли боролась с желанием обнять ее и утешить, а Тодд в голове кричал: «Никакой пощады! Она тебе не подружка! Сосредоточься на собственной гребаной игре!»

И все же Чарли встала и положила руку на плечо девушки.

– Простите, – сказала Вероника. Из-за плача ее акцент сделался заметнее.

– Ничего страшного, – успокаивающим тоном произнесла Чарли, не понимая, почему та плачет. – Перед тем, как я впервые вышла на корт Уимблдона, меня вырвало в раздевалке.

– Вы не понимаете, – прервала Вероника. – Если я не сыграю хорошо, моя семья останется без дома. Моим братьям будет нечего есть.

С экранов послышались аплодисменты. На Центральном корте разворачивался мужской матч, и только что начался тайм-брейк в третьем сете. В зависимости от результатов следующих нескольких очков, до начала их с Вероникой матча оставались либо секунды, либо несколько часов.

Затем Чарли услышала с экранов более громкие аплодисменты, но не позволила себе взглянуть.

– Родители отдали мне все, – продолжала Вероника. – Все небольшие деньги, которые они зарабатывают, все идет мне. Я их единственная надежда.

Чарли не знала, что ответить. Она не удивилась, услышав, что Вероника кормит всю семью. Так часто случалось в некоторых странах мира. Иногда одна теннисистка была опорой целой семьи – или даже целого сообщества. От них ожидали, что они с лихвой вернут каждый доллар и каждую частицу энергии, вложенные в обучение и тренировки. Мало кто из этих девушек попадал в высшую лигу – туда равно трудно добраться, не важно, из богатой ты семьи или из бедной, но тем, кто имел большие финансовые и эмоциональные обременения, было труднее.

В раздевалку вошла женщина в фиолетовом костюме – и удивилась, увидев залитое слезами лицо Вероники.

– Какие-нибудь проблемы? – спросила она в той отрывистой британской манере, которой, казалось, их всех учили в школе Уимблдона.

– Нет, нет, нет никаких проблем, – ответила Вероника, вскакивая на ноги.

Она сделала пробежку на месте, высоко поднимая колени, и наклонилась, достав ладонями пол.

– Наша очередь?

– Да. – Женщина окинула Веронику подозрительным взглядом, затем посмотрела на Чарли. – Мисс Сильвер? Вы готовы выходить на корт?

– Да. – Чарли почувствовала прилив адреналина.

Девушки схватили свои огромные теннисные сумки и последовали за представителем турнира из раздевалки в коридор, где их сразу же обступила с обеих сторон охрана, чтобы сопровождать до Центрального корта. Любители тенниса, в дорогих костюмах и платьях с цветочным рисунком, с улыбками расступались перед ними. Несколько человек крикнули: «Удачи!», «Вперед!», «Желаю отличного матча!» – и все. Чарли чуть не рассмеялась: по сравнению с чемпионатом США, где болельщики предпочитали визжать, а не говорить, и прыгать, а не аплодировать, где ни один матч не обходился без группы пьяных фанатов, размахивающих самодельными плакатами, – Уимблдон казался прямо-таки сонным. Если чемпионат США походил на двухнедельный отдых на Ибице, то Уимблдон – на медитативную прогулку через живописный парк.

Девушки вышли на корт. Чарли немедленно приступила к своему ритуалу: бутылки «Гаторейд» и «Эвиан» выстроить по заведенному порядку, запасные ракетки распаковать и подготовить, полотенце повесить на спинку стула. Когда она вытащила запасные заколки для волос, чтобы тщательнее закрепить миниатюрную диадему, из сумки выпала фотография матери. Чарли смотрела на этот снимок не менее тысячи раз, она не расставалась с ним с самого первого профессионального матча. Но только сейчас она почувствовала присутствие матери – как сразу после ее смерти, когда Чарли просыпалась в постели, убежденная, что мама лежит рядом с ней. Впервые за столько лет на теннисном корте Чарли знала: мама за ней наблюдает. Чарли застыла как вкопанная рядом со стулом, вспомнив вдруг запах крема, которым пользовалась мать, и как ее волосы щекотали лицо, когда она наклонялась, чтобы поцеловать дочь на ночь.

Чарли посмотрела на безоблачное небо и улыбнулась. Сегодня все будет отлично.

Разминка пролетела молниеносно. Не успела Чарли оглянуться, как вела со счетом 3:0 в первом сете. Во время смены сторон она мельком увидела лицо Вероники: зубы стиснуты, плечи гордо откинуты, взгляд суровый и решительный. И все же в глазах был заметен испуг, и Чарли не могла не почувствовать укол вины. Что будет значить для Чарли, если она сегодня проиграет? Кого это волнует, кроме нее самой? Тодда, которому она платит огромные деньги, но которому на нее, в сущности, наплевать? «Найк»? «Сваровски»? Другие гигантские корпорации, чьих контрактов она добивается? Джейка? Отца? Чарли подумала обо всем, что она пропустила в детстве: кино, школьные лагеря, бойфренды и самая большая ее жертва – колледж. По большому счету, разве не она сделала этот выбор? Родители никогда не заставляли ее играть, иногда они даже отговаривали ее. Сколько раз мать просила Чарли участвовать в соревнованиях только в том случае, если ей это по-настоящему нравится? Как часто отец буквально умолял ее остаться в колледже, учиться и найти другие устремления, которые могли бы продлиться всю жизнь, для которых она не будет слишком старой в тридцать, которые позволят ей иметь семью, ездить в отпуск, определять собственную ценность чем-то иным, чем теннисный рейтинг?

Чарли глубоко сочувствовала Веронике из-за груза ответственности на ее плечах. Ужасно, что Вероника играет в теннис, возможно, испытывая к нему отвращение, ненавидя его за то, что он украл ее детство, за бесконечные переезды, самоограничения и невыносимую усталость. Чарли повезло, она сама могла выбрать свой путь – играть, уйти или что-то посередине, – при этом не сомневаясь, что семья и друзья во всем ее поддержат. Она чувствовала все это очень остро, разбивая Веронику в быстрых, продуктивных двух сетах. Она не сделала ничего плохого – и, по словам комментаторов и ликующих поклонников, сделала все правильно, – однако победа не принесла большой радости. Мысли о Веронике, о матери и о Марси кружились в ее голове, пока она стояла, принимая выражения признательности болельщиков. И, переполненная столь противоречивыми эмоциями, Чарли вдруг с изумлением поняла: впервые за всю свою карьеру она пробилась в финал турнира Большого шлема. И не особенно этому радовалась.

Едва войдя в выставочную палатку «Элит атлет менеджмент», Чарли увидела Марко. Подойдя вплотную к Наталье, он что-то шептал ей на ухо, и девушка смеялась. Его длинные волосы легли на плечи идеальными волнами – явно не без помощи стилиста. Было досадно признавать: в этом помещении он был вторым по привлекательности человеком. После Натальи. Та выглядела ошеломительно: белое обтягивающее платье от Эрве, розовые кожаные лодочки на высоких шпильках и ноги – такие длинные, стройные и великолепно бронзовые, что невозможно отвести взгляд.

Чарли посмотрела на собственное платье без бретелек и блестящие золотые сандалии – и то, и другое ей нравилось две секунды назад – и ощутила себя подростком, собравшимся на школьный выпускной.

– Прекрати на них пялиться, – шепнул Джейк, потянув ее за руку.

– Ты видел, как он с ней флиртует? – прошипела Чарли.

– Он так со всеми. Это же Марко.

– Она его хочет. Я знаю.

– Возможно. Как ты думаешь, велики шансы, что они еще не переспали?

Чарли повернулась к Джейку. Почему ей это даже не приходило в голову? Конечно, они уже переспали! И спят сейчас. Было бы безумием думать иначе.

– Ты полагаешь?

Джейк вздохнул.

– Не знаю. По словам Бена, ее не слишком заботит, что они редко занимаются сексом.

Чарли знала: Бенджи не приехал на Уимблдон, но Джейк сказал ей, что они часто общаются по «Фейстайму». На следующей неделе Джейк едет к нему в Майами, и они собираются разработать план выхода из тени. Среди игроков НФЛ не часто встречаются открытые геи, и новость о том, что один из самых прославленных и опытных квотербеков всех времен состоит в любовных отношениях с мужчиной, вызовет в прессе настоящую бурю. Чарли радовалась за Джейка – за них обоих, – но с ужасом думала о том, что им предстоит.

– Где папа? – спросила она, оглядываясь по сторонам. – Ты говорил, он придет.

– Да, он разговаривал по телефону с Эйлин, когда я ушел. Скоро будет.

Чарли проследила взгляд Джейка до двери, ведущей из арендованной виллы к огромному шатру на лужайке, и увидела стажера из «Элит», ведущего к ним полтора десятка репортеров и операторов.

– Готова? – спросил Джейк.

– У меня есть выбор?

Он повел Чарли к белой лакированной стойке бара, где флиртовали Марко и Наталья – или притворялись флиртующими.

– Привет, красавица, – сказал Марко, наклоняясь, чтобы поцеловать Чарли в губы. Любой свидетель поклялся бы, что они влюблены.

– Ита-а-ак, – пропела Наталья, – поздравляю, ты наконец-то прошла в финал.

Если кто-то и уловил сарказм, то не подал виду.

– А я впервые попала в финал Уимблдона… шесть лет назад? – продолжала Наталья. – Да. Мне было всего восемнадцать. Ребенок. И с тех пор я выиграла четыре Шлема. Ты, наверное, испытываешь огромное облегчение, что наконец прошла. А то уже становилось неловко, правда?

Потрясенная грубостью Натальи, Чарли чуть не рассмеялась. Однако она чувствовала, что Джейк стоит рядом с ней, и слышала голос Тодда: «Отвлекся – проиграл».

– Жаль, тебе не выиграть. Может, в следующий раз, – прошипела Наталья так, что услышать ее могла только Чарли.

Наталья посмотрела ей прямо в глаза, затем развернулась и пошла прочь. Группа бизнесменов, пропуская ее, почтительно расступилась.

Над баром висела панель из плоских экранов. Сегодня они показывали лучшие матчи прошлого и некоторые основные моменты предыдущих двух недель Уимблдона. Подняв глаза, Чарли увидела себя, отбивающую смеш в матче с Вероникой.

Марко присвистнул.

– Отличный был удар. Я помню его. – Он положил руку на ее спину.

– Уже несколько десятилетий у нас не было пары, в которой оба – в финале Уимблдона, – заметил подошедший к ним фотограф.

– Подождите, мы еще оба станем победителями, – сказал Марко, притягивая Чарли к себе.

Когда их губы встретились, Марко стиснул рукой ее ягодицу. Жестко. И не очень-то вежливо. Она вскрикнула и вырвалась, но потом вспомнила, что их снимают камеры. Позади них стоял ее отец – с непроницаемым выражением на лице.

– Не делай так больше, – прошептала она на ухо Марко, однако тот лишь рассмеялся.

– Сюда, Чарли. Улыбнитесь для камер.

Защелкали фотографы. Чарли и Марко позировали в обнимку, широко улыбаясь, прижавшись друг к другу. Ей пришло в голову, что она не может вспомнить, когда они в последний раз спали вместе. То, что их воспринимали как пару, было выгодно обоим, но когда прекратился их роман? Когда они перестали красться друг к другу в номера по ночам и писать эротичные сообщения? Разве отношения без обязательств не должны быть, по крайней мере, радостными?

Когда фотографы закончили, Чарли подошла к отцу.

– Проводишь меня домой? – спросила она.

– Ты готова уйти?

– Еще как.

Он кивнул, и Чарли увидела, что ему приятна ее просьба.

Она пробралась сквозь толпу, собравшуюся в шатре, туда, где Джейк беседовал с группой других агентов. Извинившись, что прерывает, она отозвала его в сторону.

– Ты в порядке? – прошептал Джейк. – Ты и часу не пробыла.

– Попозировала для снимков, выпила «Пеллегрино», а теперь хочу уйти домой и посмотреть телевизор перед сном. Папа меня проводит.

– Хорошо. – Джейк поцеловал ее в щеку. – Помни: сегодняшняя ночь такая же, как любая другая. Постарайся отвлечься и немного отдохнуть, а затем придерживайся своей обычной программы. Ты готова к финалу, Чарли. Я уверен.

Чарли сделала резкий вдох. Финал. Финал Уимблдона. Завтра ее первый финал Большого шлема.

– Не могу поверить, что мой первый финал – против нее.

Джейк посмотрел на Наталью, которая вернулась и подсела к Марко. Она устроилась на подлокотнике его кресла, и микроскопическое платье задралось так высоко, что все присутствующие могли видеть черные кружевные трусики. Она восторженно смеялась над словами Марко.

– Странно, что мы оба, вероятно, спим с тем, кто…

Чарли остановила его, подняв руку.

– Не произноси.

– Ладно, не буду. Но согласись, удивительно.

– Дико.

– Спокойной ночи. Увидимся утром.

Чарли помахала отцу, который терпеливо ждал ее у входа в шатер.

Она не потрудилась попрощаться с Марко, а он даже не бросил взгляда в ее сторону, когда она взяла мистера Сильвера под руку и вышла.

– Все в порядке? – спросил отец.

– Да, а что?

– Ты, кажется, не попрощалась с Марко.

– Между Марко и мной все кончено, – тихо сказала Чарли. Она не собиралась об этом говорить, но, услышав собственные слова, поняла, что так и есть.

– Мне очень жаль, дорогая, – произнес отец на удивление искренне.

– Он еще даже не знает, – усмехнулась Чарли. – Впрочем, сон из-за этого потеряет только Тодд. Ну, может, еще пиарщики WTA. Вряд ли надо беспокоиться о чувствах Марко.

Отец обнял ее.

– Уверяю тебя, чувства Марко Вальехо беспокоят меня меньше всего.

Чарли рассмеялась.

– Ты, должно быть, рад услышать, что он получает отставку.

Мистер Сильвер остановился и посмотрел на нее.

– Я повторю. Я счастлив, если счастлива ты. Это касается Марко, тенниса и всего остального.

Чарли чувствовала, что к горлу подкатывается ком.

– Спасибо, – выдавила она. – Жаль, что я не смогла сказать то же самое. Я ужасно себя повела, когда услышала про Эйлин.

– Я бы не…

– Нет, правда. Я повела себя как инфантильный подросток, не способный думать ни о чем, кроме собственных чувств. Прости.

Они смотрели друг на друга. Улыбка мистера Сильвера была окрашена печалью.

– Я понимаю, все это для тебя непросто, Чарли. Все эти годы были только ты, я и Джейк, а теперь появится кто-то еще. Причем не «кто-то», а лучшая подруга твоей мамы. Это, наверное… непривычно.

– Так и есть. Но я рада, что ты нашел себе подходящую женщину. Просто с Эйлин вернулось так много воспоминаний о тех страшных днях… Знаешь, как ни дико, какая-то небольшая часть меня всегда надеялась, что в один прекрасный день мама вернется. И если ты снова женишься, причем на Эйлин… куда вернуться маме?

– Я понимаю, дорогая. Из-за такой же безумной мысли я и не заводил прежде серьезных отношений. Однако я пришел к мысли, что твоя мать не хотела бы, чтобы я остался несчастным и одиноким до конца своих дней. Честно говоря, если бы я умирал первым, я пожелал бы, чтобы она навсегда осталась преданной вдовой. Но она была лучшим человеком, чем я. Перед смертью она много раз повторяла, что я должен иметь полноценную жизнь. Должен снова полюбить.

Они пересекли улицу и направились к концу тупика, где стоял их арендованный таунхаус. Мистер Сильвер отпер входную дверь и сразу включил чайник.

– Хорошо бы Эйлин приезжала на турниры, – сказала Чарли. – Если она захочет, конечно.

Мистер Сильвер посмотрел на дочь.

– Я думаю, она захочет, – произнес он дрогнувшим голосом. – Уверен, что она будет рада.

Чарли подошла и обняла его, положив голову ему на плечо и вдыхая родной аромат. Она крепко обняла его и подумала о том, как давно они так не стояли.

– Пойду наверх, – решила она, вдруг почувствовав усталость.

– А чай? Я заварил мяту, как ты любишь.

Он протянул ей кружку.

– Возьму с собой. Спасибо, папа. Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, дорогая. Надеюсь, ты знаешь, как я горжусь тобой, вне зависимости от того, что случится завтра. Финал Уимблдона… Не укладывается в голове.

Чарли не могла сдержать улыбки.

– Да, и еще, Чарли… Я солгал тебе раньше.

Она обернулась.

– Солгал?

– На самом деле я очень рад, что ты бросила Марко. Я думаю, что он осел, который совершенно не достоин моей дочери.

– Ни за что бы не догадалась! – смеясь, ответила Чарли.

– Как видишь, я держал рот на замке, сколько мог. Для отца это непросто. Поймешь в один прекрасный день. Но он… он просто отвратителен.

– Папа!

– Что?

– Спокойной ночи…

Чарли вошла в спальню, декорированную в приглушенных оттенках серого и слоновой кости – спокойные и сдержанные цвета, как сама Англия. Она выпила чай, переоделась в майку и шорты и только залезла под одеяло, как услышала стук в дверь.

– Папа? Входи! – крикнула она, радуясь, что пока еще не нужно оставаться наедине со своими мыслями. Как она уснет в ночь перед финалом Уимблдона? Или, хуже того, что, если она не сможет заснуть?

– Это я, – раздался голос Джейка. – Еще не спишь?

– Нет. Входи.

Он лег поперек кровати в изножье, как обычно делал, когда они были детьми.

– Все бы отдала за таблетку снотворного! – пожаловалась Чарли.

Джейк удивленно посмотрел на нее.

– Что? Ясно же, что шучу. – Она толкнула его ногой из-под одеяла.

– Папа сказал мне о Марко. Буквально кинулся ко мне у входной двери. Это правда?

– Да. Я пыталась быть суперкрутой, мириться с этими непонятными отношениями и со всем прочим. Конечно, он красив как бог. Великолепен в постели… Хотя порой было весело, я словно притворялась кем-то другим, кем мне на самом деле быть некомфортно.

– Думаешь, для меня новость – что ты не хочешь быть девочкой по вызову?

– Типа того.

– Прости за прямоту, но это глупо.

– Когда ты стал таким осуждающим?

– Я не осуждаю тебя, Чарли.

– Конечно, осуждаешь! Ты мой брат, а братья всегда осуждают.

– Хорошо, хорошо, осуждаю. Но за глупость, а не за распутство. Про твою маленькую интрижку с Зиком Лейтоном я не думал ничего плохого, помнишь? Обычное развлечение. Нет никаких ожиданий, все понятно, разовая ночь. А вот история с Марко не нравилась мне с самого начала. Это просто не в твоем характере.

– Позволь напомнить, что вы с Тоддом практически кинули меня в постель Марко ради пиара. Давай называть вещи своими именами.

– Ни за что! Тодд – да. Я просто согласился, что это хорошая стратегия, раз уж ты, как это выглядело со стороны, была с ним довольна и счастлива. Но теперь я вижу, как ужасны отношения без обязательств, и полностью поддерживаю твое решение его бросить.

Чарли потянулась и с облегчением поняла, что хочет спать.

– А у тебя как дела? Как Бенджи? То есть Бен.

В темноте она не могла разглядеть лица брата, зато услышала по его тону, что он улыбается.

– Он замечательный, Чи. На самом деле замечательный. Мы… мы говорили о том, чтобы жить вместе.

В любую другую ночь Чарли выскочила бы из постели, включила свет и забросала бы его вопросами. Никогда прежде он и близко не подходил к такому уровню обязательств. Сейчас это почему-то казалось совершенно естественным – слушать, как Джейк говорит о совместном будущем с любимым человеком.

– Правда? А где? Тебе, наверное, придется переехать в Майами?

– Да. Как только он официально объявит себя геем и шум в прессе поутихнет, я, наверное, перееду к нему на остров Палм. Буду работать в филиале «Элит» в Майами. Я много путешествую с тобой, и мне совсем не обязательно базироваться в Нью-Йорке. Таков предварительный план.

– Здорово, Джейк! Я никогда не видела тебя таким раньше.

– Да, мне хорошо. Но он… Я не знаю, как описать…

– Легко и просто: ты его любишь. Остальное не важно.

Они помолчали.

– Ладно, тебе надо спать, – сказал Джейк, поднимаясь.

Чарли видела только его силуэт в темноте.

– Я даже не завидую, что у тебя будут супруг и дети, а передо мной – белая стена.

– Так уж и не завидуешь, – протянул Джейк, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в щеку. – Но я не в обиде.

– Пожалуй, ты прав. Немного завидую. Однако я рада за тебя. Только не заставляй меня надевать на свадьбу платье подружки невесты, хорошо?

– Договорились.

– Спокойной ночи, Джейки.

Он открыл дверь, и из коридора в комнату ворвался луч света.

– Чи? У меня личная просьба. Надери завтра зад этой стерве.

Не ощутив тревоги и беспокойства, которые в ней всегда вызывало одно только имя Натальи, Чарли рассмеялась. Она вытянулась между прохладными простынями и с мыслями о счастье Джейка погрузилась в глубокий сон без сновидений.