Глава 8
Выслушав рассказ Максима, Гуров задумался. С одной стороны, было очевидно, что намеченная им стратегия приносит плоды. За короткое время произошло сразу два нападения. Значит, пущенные стрелы попадают в цель.
С другой же – из рассказа Максима со всей очевидностью следовало, что враг и сам осуществляет некую тайную стратегию. В отличие от молодого авиаинженера опытному полковнику совсем не показалось странным, что бандит, забравший нож, поднимал его, обернув носовым платком.
Максим держал этот предмет в руках, и на рукоятке теперь наверняка красуются четкие отпечатки его пальцев.
Повторение приема, который уже использовали, организовав подставу в вертолете, еще раз доказывало невиновность Максима. Но в то же время ясно говорило и о том, что готовится новая подстава.
«Они собираются убить еще кого-то и снова свалить все на Максима, – понял Лев. – И на этот раз планируют устроить все так, чтобы у него уже не было ни малейшего шанса выпутаться. Ход неплохой. Дескать, и в вертолете был нож, и во втором случае тоже. Прямо серия какая-то.
А смешнее всего то, что самому парню теперь, собственно, ничего не угрожает. Наоборот, раз уж именно его хотят сделать «козлом отпущения», его будут беречь как зеницу ока. И в нужный момент, несомненно, подставят. Только вот где и как? Ответив на этот вопрос, можно поймать мерзавцев буквально за руку. Но ответить необходимо как можно скорее. Счет времени, возможно, идет уже на часы».
– Послушай, Максим, – обратился он к Китаеву. – Ты сейчас домой собирался?
– Да.
– Вот и хорошо. Постарайся сегодня больше не выходить. Да и вообще. Планы немного меняются. Теперь прогулки необязательны. Даже нежелательны.
– Это из-за нападения? – спросил Максим, по-видимому решивший, что Гуров опасается за его жизнь и здоровье.
– И из-за него тоже. Но не только. Это – часть плана.
– Вечером Лариса должна прийти. Я обещал, что выйду.
– Хорошо. Обещания нужно выполнять. Но постарайся не задерживаться. Это ненадолго, я имею в виду временные ограничения.
– Хорошо, я постараюсь.
– Да, кстати. Среди этих отморозков, которые напали на тебя, случайно, не было такого худощавого парня с восточным типом лица?
– Нет. Они все были здоровые. Как шкафы. И лица у всех однозначно славянские. Хотя и довольно противные на вид.
– Ясно. Ладно, иди отдыхай. Не буду тебя задерживать.
Максим скрылся в подъезде, а Гуров неспешно пошел прочь, инстинктивно держа путь к дому, где жил Белавин. Уезжать из «летки» он не спешил. Здесь явно что-то готовилось, и от того, насколько быстро и точно сумеет он угадать, что именно, зависела судьба Максима.
«Они почуяли, что подстроенная ими ловушка не сыграла, – думал полковник. – Ведь Максима выпустили из изолятора, пускай пока и под домашний арест. Значит, в виновности его появились сомнения. Теперь они постараются сделать все так, чтобы никаких сомнений не могло возникнуть в принципе. Еще один нож, еще одни отпечатки. Повторное преступление с тем же почерком. Да, если затея им удастся, отбиться здесь будет гораздо сложнее. Если вообще получится.
Но главный вопрос был даже не в этом. Чье еще убийство задумал Белавин? Кого он хочет убрать, в очередной раз подставив Максима? Или ему вообще все равно? Кто бы ни оказался жертвой, главное, чтобы рядом нашли нож с нужными отпечатками и уже надежно «закрыли» Максима за все преступления разом? А если предполагаемая жертва – человек не случайный, кто это может быть? Кто мог насолить Белавину уже после того, как его задержали по обвинению в убийстве? Что может быть хуже такого обвинения?»
«Только обвинения во втором убийстве», – откуда-то из глубин подсознания прозвучал ответ.
Гуров усмехнулся, подумав, что из-за этих постоянных раздумий об одном и том же он скоро начнет разговаривать сам с собой. Но напоминание об угрозе второго обвинения, которого Белавин, несомненно, все время опасается, вдруг направило его мысли в очень интересное русло.
Только ли со стороны Максима может прийти такая угроза? Да, конечно, если с него снимут обвинения и начнут искать настоящего преступника, не исключено, что и найдут.
Но если у Белавина был сообщник, то ведь и он может оказаться источником потенциальной опасности. В этой связи недавний арест и последующее бегство Джункаева представали в совершенно новом свете.
Если это и впрямь именно он довел до конца дело с Курбанским, значит, он много чего знает и соответственно может рассказать. А может быть, уже рассказал. Ведь Белавину неизвестно, что он делал там, в этом СИЗО. Даже если и не выдал приятеля с головой сейчас, может сделать это потом. В любой момент. К чему иметь под боком такой мощный раздражающий фактор?
Мусу ищут, и в такой ситуации ему как никогда необходима помощь. Не было бы ничего удивительного, если бы он обратился за ней к Белавину. Тому ведь разрешено выходить. Если Белавин в курсе, что Муса сбежал, для него это – отличный повод и избавиться от слишком много знающего «друга», не приносящего ничего, кроме постоянных хлопот, и заодно окончательно утопить Максима.
«Правда, здесь не совсем ясно с мотивом, – думал полковник. – Навряд ли удастся доказать, что Китаев убил дворника из-за большой личной неприязни, как в случае с командиром. Хотя и это проблема решаемая. Муса в бегах, рисоваться перед ненужными свидетелями ему не с руки. Можно списать все на самооборону. Максим увидел где-то Джункаева, тот решил, что он может его выдать, напал, и, защищаясь, Максим «нечаянно» его зарезал. Кроме того, Максим знал, что Джункаев задержан и должен сейчас находиться в изоляторе. Ведь они даже встретились в коридоре, когда он выходил…»
И тут Гурова осенила неожиданная догадка.
Он вспомнил свою шутливую фразу: «На свободу с чистой совестью», которой приветствовал выходившего из изолятора Максима. И сейчас воображение ясно представило ему сутулые плечи Мусы, резко передернувшиеся при этих словах. Он ведь не мог знать, что Максиму просто изменили меру пресечения. Если он решил, что его освобождают из-под ареста, значит, должен был подумать, что дело раскрыто. Как мог он в этом случае рассуждать?
Белавин, пославший его разделаться с чересчур любознательным московским полковником, узнал, что все получилось наоборот, и Мусу «закрыли». Не надеясь, что тот будет молчать, он поспешил сообщить полицейским свою версию подробностей убийства Курбанского, свалив, разумеется, все на Мусу. И теперь вдобавок к обвинению в нападении на полицейского ему светит обвинение в убийстве командира части.
Неудивительно, что он не захотел дожидаться, когда ему об этом скажут. И, конечно же, не успокоится, пока не накажет друга за вероломство.
Это тем проще сделать, что схема уже разработана. Как можно использовать чужие отпечатки на рукоятке ножа, Джункаеву известно, оставалось только их получить. И нельзя не признать, с этим он справился блестяще.
Отморозки, напавшие на Максима, наверняка были из той же категории, что и приснопамятный Леха. А это как раз та социальная группа, в которой вращаются люди, подобные Джункаеву. Оказавшись в беде, он попросил их помочь, и они не отказали. Наверное, до сих пор пропивают награду где-нибудь в укромном местечке под кустиками.
В целом схема выстраивается неплохая. Джункаев будет отмщен, вероломный друг наказан, а виновным в итоге окажется… Максим.
«Итак, возможных вариантов два, – подытожил Лев. – Ситуация – пауки в банке. Кто кого первым сожрет: либо Белавин Мусу, либо Муса Белавина. Осталось определиться, что в этой ситуации нужно сделать конкретно мне».
Было очевидно, что, как бы ни хотелось каждому из приятелей обвинить во всем Максима, реально преступление должен совершить кто-то из них. Муса скрывается, и проконтролировать его действия возможности нет. Но Белавин привязан к конкретному месту, и отследить его перемещения будет несложно.
Если Муса задумал убрать его, рано или поздно он появится там, где будет находиться Белавин.
«В целом задача не так уж сложна, – думал полковник. – Нужно находиться поблизости и засвидетельствовать, что нож с отпечатками Максима вонзил в жертву вовсе не Максим. Но это, конечно, в худшем случае. В идеале хотелось бы вообще обойтись без жертв. Хотя это уж как получится».
Не зная, что конкретно задумал Муса, Гуров не мог планировать какие-то действия. Приходилось лишь пассивно наблюдать.
Он прохаживался возле дома Белавина, отмечая все детали окружающей обстановки и внимательно следя за всем, что происходило.
Но не происходило почти ничего. Двор был пустынен, прохожие появлялись редко, и даже кошки в этот знойный день сонно зевали, укрывшись в тенечке и оставив привычное любопытство.
Время от времени Лев бросал взгляд на окна, за которыми, по его предположениям, должна была находиться квартира Белавина. Но никаких движений не наблюдалось и там.
Только около шести вечера, когда в подъезд зашел невысокий светловолосый парень, в этих окнах зажегся свет, и кто-то задернул занавески.
«Так, похоже, сегодняшняя смена закончена, – думал Гуров. – Жаль, конечно, что я не знал, где прогуливался Коля, и подверг его неоправданному риску. Но, кажется, все обошлось. По-видимому, Муса решил, что для сегодняшнего дня достаточно и нападения на Максима. Не все сразу. К тому же ему ведь нужно подгадать так, чтобы на момент убийства Белавина у Максима не было алиби. Прежде чем совершить преступление, Джункаев должен будет удостовериться, что в этот момент Максим совершенно один, и подстраховать его некому. А чтобы поймать такой момент, требуется хотя бы некоторое время понаблюдать. Что ж, успехов. Хорошо, что я сказал парню, чтобы выходил пореже».
Тут Гуров вспомнил, что вечером Максим должен встретиться с Ларисой, и вновь поспешил к знакомой трехэтажке. Он не собирался быть третьим на этом романтическом свидании, но, помня о том, что произошло сегодня утром, больше не хотел выпускать ситуацию из-под контроля.
Когда полковник был уже недалеко от дома, он заметил невдалеке меж деревьями спешащую Ларису, а вскоре увидел и выходившего из подъезда Максима.
Следуя на расстоянии и стараясь быть незаметным, Гуров провожал прогуливавшуюся по центральной аллее парочку и бдительно наблюдал за прилегающими территориями. Потом, так же незаметно сопроводив влюбленных обратно к подъезду трехэтажки, терпеливо переждал трогательную сцену расставания и, убедившись, что Максим вернулся к себе в квартиру, направился к остановке.
Теперь, когда он знал, что Максим не выйдет из дома раньше следующего утра, можно было со спокойной душой вернуться в гостиницу, что Лев и сделал, в очередной раз поймав такси…
– То есть как это нет?
– А вот так вот! Очень просто! Нет, и все.
Телефон зазвонил в третьем часу ночи, и поначалу Гуров даже не сразу сообразил, с кем разговаривает.
– Вы говорили, что я могу сделать это под вашу ответственность? – возмущенно неслось из трубки. – Вот! Пожалуйста! Можете отвечать.
Из дальнейшего разговора с захлебывающимся от возмущения Сырниковым Гуров узнал, что сорок минут назад на пульт дежурному поступил сигнал о том, что Максим снял браслет, с помощью которого контролировались его передвижения.
На телефонные звонки он не отвечал, и к месту жительства, а соответственно и ареста, выехала оперативная группа.
Но дома Максима не оказалось. Не затруднившись разбудить посреди ночи, полицейские подняли на ноги следователя, а тот, в свою очередь, переадресовался к Гурову, затеявшему всю эту «авантюру».
– Сидел бы себе и сидел спокойно, – горестно причитал Сырников. – Так нет! Обязательно надо новшества вводить. Кому они нужны, эти новшества?
– Где ты сейчас, Сергей? Ты в квартире? – спросил Гуров.
– Разумеется! Где же еще мне быть! Или вы думаете, что это я все просто так? Что я все придумал? Пошутить захотелось в три часа ночи? Увы! Да, я сейчас в квартире, и вашего Максима здесь нет. Уже и след простыл.
– Камеры вы смотрели? – постарался направить беседу в конструктивное русло полковник.
– Разумеется! Только не много там высмотрели, на этих камерах. Ничего сенсационного. Просто снял браслет и вышел. Спокойно и не торопясь.
– Хорошо. Я понял. Сейчас буду.
Гуров вызвал такси. Сидя рядом с водителем, он напряженно смотрел вперед, как будто силой мысли желая ускорить движение, и то и дело напоминал сонному шоферу, что очень торопится.
«Что там такое произошло? – недоумевал Лев. – Максим сбежал? Вздор! Самого себя загонять в ловушку в ситуации, когда не сегодня завтра он может быть полностью оправдан? Безумие! Не идиот же он, в самом деле. Может, просто сдали нервы? Или все, что он до этого говорил, – искусно сфабрикованная фикция, и он действительно виновен?»
Но такое предположение казалось неправдоподобным. Гораздо более вероятно, что действия Максима были спровоцированы кем-то извне. Ни на минуту не забывая о сбежавшем из изолятора Джункаеве, Гуров даже догадывался, кем именно.
«Что он задумал? Видимо, одним из пунктов его плана было выманить Максима из квартиры, и это ему удалось. Кстати, не мешало бы узнать, как. Ведь не может же парень не понимать, что, сняв браслет, он автоматически вносит в свой «черный список» еще одно обвинение. Тем не менее, ничуть не смущаясь тем, что все это снимается на камеру, он, по выражению Сырникова, «спокойно и не торопясь» снимает электронику и выходит из дома, как будто так и надо. Как будто нет в этом ничего особенного. Неужели он не понимает, какими будут последствия?»
Машина уже подъезжала к «летке», и Гуров видел невдалеке начало знакомого железобетонного забора, когда у него снова зазвонил телефон.
На этот раз голос Сырникова звучал гораздо менее уверенно. В нем слышалось явное недоумение.
– Тут у нас еще одна новость, – в замешательстве сказал он. – То есть вполне возможно, что это не имеет к побегу Китаева никакого отношения, но… Мне сообщили, я сообщаю вам.
– Что там еще? – в нетерпении спросил Гуров.
– ЧП на авиабазе. На летном поле заметили двух человек. Один из них вооружен. Он держит под прицелом второго, никого не подпускает. Возможно, это Китаев. А может быть, и нет. Пока неясно.
Но полковнику все было предельно ясно. Он не сомневался, что один из этих двоих действительно Максим. Только если Сырников, по-видимому, полагал, что Максим – это тот, кто вооружен, Гуров был уверен, что именно он под прицелом.
С определением личности второго «фигуранта» полковник тоже недолго колебался. Это мог быть только Муса, других вариантов просто не существовало.
– Хорошо, я понял, – коротко бросил он в трубку. – Сейчас буду.
За стеклами машины уже показался знакомый поворот на «летку».
– Маршрут меняется, командир, – обратился Лев к таксисту. – Притормози-ка, мне надо выйти на минуту.
Когда машина остановилась, он перешел к водительской двери и, стараясь избегать откровенно болевых приемов, извлек вяло сопротивлявшегося водилу наружу.
– Эй, ты чего?! Чего ты?! – не столько сердито, сколько недоумевающе бормотал тот.
– Извини, братан! Больно уж ты неторопливый. А я опаздываю.
Сев за руль видавшей виды «девятки», Гуров лихо повернул, шаркнув покрышками по асфальту, и углубился в покрытые растительностью дебри «летки».
Он помнил, что служебная маршрутка, возившая техников на авиабазу, ходила по «особой» дороге, которая не пересекалась с городскими трассами, а шла посреди чистого поля, начинаясь от окраины летного городка.
Хотя полковник ни разу не ездил по этому пути, он не сомневался, что по сравнению с объездной трассой, проходящей по городским магистралям, он гораздо короче. А значит, у него есть шанс прибыть на аэродром еще до того, как там случится непоправимое.
Не разбирая дороги, он гнал во весь опор, то и дело перескакивая с автомобильных на пешеходные тропы и заботясь только о том, чтобы как можно быстрее достигнуть остановки, от которой ходила служебная «Газель».
Через рекордные десять минут после старта он вылетел на знакомый пятачок и, вдавив педаль газа в пол, помчался на авиабазу.
Предчувствия не обманули его, этот путь был действительно короче в разы. Более того, он выводил не на площадку перед аэродромом, где располагалось здание администрации, а позволял попасть на территорию базы, так сказать, «с заднего фасада».
Для целей, которые преследовал Гуров, лучшего нельзя было и желать.
Поняв, что находится на дальнем краю летного поля, он вышел из машины и продолжил путь пешком.
Выступая из предрассветных сумерек, вдали виднелись стройные ряды бомбардировщиков и истребителей, но внимание его сейчас привлекали совсем не они.
Впереди по курсу вовсю бушевала красно-синяя «светомузыка» полицейских мигалок, и даже на таком значительном расстоянии можно было услышать отрывки фраз, произносимых в «матюгальник».
– …убедительно… сложить оружие… не имеет смысла… переговоры, – с порывами утреннего ветерка доносилось до слуха полковника.
Время от времени он улавливал и еще чей-то голос, раздраженный и злобный, выкрикивающий что-то в ответ уже без помощи усилителей звука.
«Успел, – машинально подумал Лев. – Если полицейские предлагают сложить оружие и перейти к переговорам, значит, ничего фатального еще не произошло и ситуация не достигла критической точки».
Он прибавил темп и, укрываясь за внушительными силуэтами боевых самолетов, стал приближаться к месту главных событий.
Уже через несколько минут Гуров увидел человека, ради которого так спешил попасть на летное поле. Максим стоял, обращенный лицом и всем корпусом к полицейским машинам, из-за которых в его сторону смотрел целый ряд снайперских винтовок. За его спиной прятался щуплый азиат, плотно прижимавший к затылку парня дуло пистолета. В ходе переговоров с полицейскими он постепенно отступал назад, увлекая за собой Максима. Это движение, несомненно, имело какую-то цель, и, окинув взглядом окрестности, Лев сразу понял, какую именно.
На заднем плане стоял вертолет «Ми-28». Тот самый «Ночной охотник», на долю которого здесь выпало столько приключений. Вновь приведенный в порядок, он ожидал отправки «домой», когда снова оказался объектом внимания очередного негодяя.
«Это он хочет, чтобы Максим его «на крыльях» отсюда унес, – думал Гуров, осторожно подбираясь к вертолету. – Знает, что у парня уже был опыт. В этот раз уж мешать управлению не будет. Сколько там горючего? Даже если до Эмиратов не хватит, не беда. Укрыться так, чтобы ни одна собака не отыскала, и в России очень даже возможно. У нас одних лесов дремучих – за три года не обойти. Или горы. Спрыгнет на какое-нибудь плато, и поминай как звали. Там ведь есть парашюты. Неплохо задумано. Только, чтобы осуществить эту задумку, надо сначала взлететь».
Однако как раз этого полковник допускать не собирался.
После неожиданного ночного звонка Сырникова он очень торопился попасть в квартиру Максима и впопыхах не захватил с собой пистолет. Конечно, трудно было заранее предугадать, что события повернутся именно так, но сейчас, наблюдая за маневрами азиата, Гуров очень жалел, что за поясом нет привычного «аксессуара».
Вступать в борьбу приходилось практически с голыми руками, но тем не менее он не собирался отступать.
Между тем Муса уже вплотную приблизился к вертолету и, не спуская глаз с полицейских, ощупью пытался открыть дверцу кабины.
То, что внимание преступника сосредоточено на другом, было Гурову очень на руку. Он стоял в двух шагах, укрываясь за корпусом вертолета, и готов был напасть в любой момент.
Но внезапно пугать Мусу, буквально вдавившего дуло пистолета в затылок Максиму, было опасно. От неожиданности он мог нечаянно нажать на курок, и тогда все труды полковника окажутся тщетными.
Приходилось ждать.
Джункаеву наконец удалось открыть дверцу, и, все так же пристально следя за полицейскими, он подтолкнул Максима в кабину и грубо прикрикнул:
– Давай залезай!
Чтобы дать Максиму возможность забраться в тесное пространство, сверху донизу напичканное замысловатыми приборами, Муса вынужден был оторвать дуло от его затылка. Теперь он держал парня под прицелом на расстоянии, и Гуров понял, что момент наступил.
Дождавшись, когда со стороны полицейского эскорта зазвучат новые призывы к благоразумию, он выскочил из своего укрытия и всем корпусом налетел на Мусу.
Азиат, внимание которого отвлекли громогласные выкрики из «матюгальника», такого поворота событий не ожидал. Он выронил пистолет и упал на землю, подмятый Гуровым.
– Максим, уходи! – крикнул Лев, со всей силы молотя кулаками.
Но тот, похоже, не собирался оставаться безучастным. Выскочив из кабины, он подбежал к пистолету, вылетевшему из рук Мусы, и, схватив его, победно воскликнул:
– Все кончено! Можете больше не трудиться, он под прицелом!
Этот радостный возглас стал роковым.
Гуров, уже почти одолевший своего противника, отвлекся и на секунду утратил контроль. Этого Джункаеву вполне хватило, чтобы кардинально изменить ситуацию.
Извернувшись ужом, он, казалось, лишь на мгновение прикоснулся к своей щиколотке, и в тот же миг Гуров почувствовал у горла холодную сталь.
– Дернешься – прирежу, – обращаясь то ли к Максиму, то ли к полковнику, проговорил Муса. – Брось пистолет! Бросай!
Застывший в недоумении Максим, по-видимому, еще не успевший осознать, что из-за его действий произошло совсем не то, что было задумано, медленно положил оружие на асфальт.
– Пинай ко мне!
Максим слегка подтолкнул ногой пистолет, и Джункаев поймал его, придавив ступней.
– В кабину. Пошел! Прирежу его!
Муса явно нервничал, но все действия его были четкими, и пока он не допускал ошибок.
Проследив за тем, как Максим снова устраивается в кресле пилота, он коротко приказал:
– Заводи!
Уже убедившись, что возражать бесполезно, Максим начал переключать какие-то рычаги и нажимать кнопки.
Тем временем полицейские предприняли новую попытку достучаться до совести новоиспеченного «террориста».
– Вы совершаете государственное преступление! – разносилось по полю. – Подумайте о последствиях! Сотрудничество в ваших интересах! Вам не причинят никакого вреда!
Стальное лезвие очень плотно прижималось к шее полковника, из-под острия даже показалась красная капля. Это был тот самый нож, на котором в ходе недавней драки так неосторожно оставил свои отпечатки Максим. Неизвестно, по каким соображениям Джункаев предпочел взять его с собой, но, как показали события, такая предусмотрительность оказалась весьма полезной.
Теперь азиат стоял немного позади, вдавив острие в шею Гурова, и тот очень хорошо понимал, что при любой попытке атаковать Муса опередит его.
Чтобы получить гарантированный летальный исход, тому нужно было сделать лишь небольшое движение рукой, тогда как Гурову, чтобы вновь оказаться на равных с противником, предстояло совершить почти невозможное.
Куда бы он ни дернулся сейчас – вперед, назад или вбок, – везде его подстерегало неизбежное лезвие, казалось, ожидавшее лишь едва заметного посыла, чтобы войти в горло по самую рукоятку.
Между тем двигатели вертолета набирали мощность. Постепенно раскручивался верхний винт, и Гуров ощущал все усиливающийся ветер, который создавало быстрое перемещение воздушных масс.
– Уже можем лететь? – слегка обернувшись к Максиму, спросил Джункаев.
Лев понял, что другого шанса не будет. Ясно, что Муса не собирался брать его с собой. Воспользовавшись тем, что противник переключил внимание, он резко скользнул вниз и, ударив по коленям, заставил Мусу потерять равновесие.
Избежать ущербов от острого лезвия полковнику не удалось. После того как он вырвался из рук противника, на шее красовалась длинная кровавая линия. Но это был просто порез, незначительная царапина, которая, по сравнению с перерезанным горлом, выглядела сущим пустяком.
Когда Муса упал на землю, Гуров набросился на него и снова начал молотить кулаками.
Физической силой и массой он превосходил Джункаева. Но на стороне того были ловкость и знание восточных единоборств. При малейшей возможности он использовал болевые и даже запрещенные приемы, понимая, что терять ему нечего и что от исхода этой схватки зависит вся его дальнейшая судьба.
Тем временем Максим, увидев, что расстановка сил поменялась, снова начал активно переключать рычажки на приборной панели, несомненно намереваясь остановить работу двигателей. Винт стал крутиться медленнее, и мощные потоки воздуха уже не мешали перекатывающимся по летному полю мужчинам выяснять отношения.
А у тех страсти накалялись с каждым ударом. Поняв, что в попытках одолеть его Муса не побрезгует любыми, самыми подлыми приемами, Гуров не на шутку разозлился. Использовав небольшую оплошность полковника, коварный азиат впился ему в лицо своими тонкими пальцами, чуть не выдавив глаз, и это стало последней каплей. Отцепив растопыренную клешню, Гуров в ярости так врезал Мусе в середину корпуса, что тот чуть не потерял сознание. Несколько секунд он бессмысленно таращился в пространство, не в силах вдохнуть воздух, и эта небольшая пауза решила исход схватки.
Воспользовавшись моментом, Гуров подобрал пистолет, в ходе драки отлетевший под «брюхо» вертолета, и недолго думая выстрелил в колено настырному азиату.
Еще не придя в себя от предыдущего «подарка» полковника, Муса перегнулся пополам и взвыл от боли. Изображая чуть ли не предсмертную агонию, он упал и начал перекатываться по земле, оглашая пространство истошными воплями.
Но опытного полковника сложно было пронять подобными «цирковыми номерами». Засунув за пояс пистолет, он подошел к беснующемуся на асфальте Джункаеву и, слегка пнув его ногой, спокойно проговорил:
– Мне на руках тебя отнести? Или уж сам дойдешь?
Поняв, что игра проиграна, Муса завизжал, не в силах сдержать разрывавшей его ярости и выкрикивая на родном языке какие-то, по-видимому, очень нехорошие слова.
Полковнику, у которого вся верхняя часть рубашки была пропитана кровью, сочившейся из раны на шее, очень хотелось дать ему хорошего пинка и прекратить этот балаган, но он сдержался.
От полицейских машин к вертолету уже спешили спецназовцы, и нести на руках Гурову никого не пришлось.
Джункаева подняли с земли и заковали в наручники. В сопровождении нескольких спецназовцев он, прихрамывая, побрел к полицейским машинам.
В это время Максим, уже успевший полностью заглушить двигатели, неторопливо вылез из кабины.
– Меня теперь снова посадят? – Выражение безысходности, ясно отпечатавшееся на его лице, наводило на мысль, что сам себе он уже ответил на этот вопрос.
Но Гуров смотрел на дело более оптимистично.
– За что? – всем видом показывая, что вопрос кажется ему странным, проговорил он.
– Ну как же… Я ведь браслет снял, – сокрушенно покачал головой Максим. – Можно сказать, сбежал из заключения.
– Так это ты по собственной инициативе сделал? – внимательно глядя ему в лицо, спросил Лев. – По своему желанию снял браслет, пробрался на летное поле и планировал угнать боевой вертолет? Все это – твоя идея?
– Нет, но… Ведь условия я все-таки нарушил.
– Нарушение нарушению рознь, – назидательно проговорил Гуров. – Одно дело – если ты действовал по собственному умыслу, и совсем другое – если был вынужден так поступить под давлением. Выше нос, парень! Думаю, твое дело выиграно.
Он ободряюще улыбнулся и следом за группой, сопровождавшей Джункаева, направился к своим коллегам.
Ряд полицейских машин уже не щетинился торчавшими отовсюду снайперскими винтовками, «мигалки» тоже были отключены.
Пока продолжались разборки возле вертолета, кто-то вызвал «Скорую помощь», и сейчас к Гурову озабоченно спешила миловидная медсестра, державшая в руках небольшой ящичек с медикаментами.
– Вам необходима госпитализация. Срочно! – проговорила она, испуганно поглядывая на залитую кровью рубашку полковника.
– Да уж конечно! – презрительно фыркнул Лев. – В больницу на месяц лягу из-за этой царапины. Перекисью протри да пластырь приклей. Больше ничего от тебя не требуется.
Девушка попыталась было возражать, но Гуров был непреклонен. Попытки убедить его в том, что подобные серьезные ранения нуждаются в серьезном подходе, ни к чему не привели. Дело закончилось тем, что медсестре пришлось ограничиться «программой-минимум», которую озвучил полковник.
Она обработала рану, и вскоре Лев уже сидел рядом с Максимом на заднем сиденье полицейского «Форда», увозившего их обратно в Покровск.
