Глава 7

Маршруты такси, которыми пользовался Вальдес в последний год, чаще всего повторялись, но для нас они мало что значили, поскольку мы с Гарсоном неважно знали Мадрид. Мне пришлось поговорить с директором канала и попросить, чтобы она отпустила с нами Магги на довольно долгое время. А так как Магги в общем-то ничего не делала после гибели своего шефа и благодетеля, директорше не оставалось ничего другого, как пойти мне навстречу, хотя ее страшно заинтриговало, какую пользу мы могли получить от одного из самых ничтожных солдат ее телевизионного воинства.

Магги растолковала нам, что стояло за адресами, которые были ей знакомы. Два адреса загадки для нее не представляли, она узнала их тотчас же. Первый – гостиница, где всегда останавливался Вальдес, приезжая в Мадрид. Второй – магазин, где он обычно покупал себе одежду.

– Он много раз повторял, что повседневные вещи предпочитает покупать именно там.

– У него был кошмарный вкус, – вырвалось у меня.

– Ну, знаете, по крайней мере, ему нравилось все яркое и он не одевался на манер спортивного тренера, как все остальные.

Достаточно было бросить взгляды на ее собственный наряд – нечто среднее между стилем неохиппи и последнего из оборванцев, – чтобы оценить эту похвалу. Гарсон, слегка раздраженный тем, что он счел чисто женской болтовней, поторопил нас:

– Ну а остальные адреса, что вы скажете про них?

Магги воззрилась на список, упиваясь новой для нее ролью детектива:

– Ничего не скажу. Один повторяется два раза, второй… Шестнадцать!

– Надо ехать туда! – выпалила я.

Гарсон глянул на меня не без тревоги:

– Вы полагаете, что сеньорита тоже должна нас сопровождать?

Магги ждала моего приговора, изо всех сил изображая полное безразличие, то есть еще энергичнее жевала свою резинку.

– Лишней Магги не будет. От нее мы сможем узнать, не упоминал ли Вальдес когда-нибудь это место.

Ее глазки, в которых до того отсутствовало всякое выражение, радостно сверкнули. Она почесала увешанное серьгами ухо и съязвила:

– Только не воображайте, что я прям тащусь, помогая ментам. Будь на вас форма, я бы и пяти метров с вами рядом не согласилась пройти. Большинству моих друзей это ох как не понравилось бы.

– Мы в этом не сомневаемся, – ответила я.

Директор службы “Такси-Рапид” очень хорошо знал Вальдеса, тот был одним из самых знаменитых клиентов фирмы. За журналистом не был закреплен какой-то определенный шофер, его обслуживал тот, кто был свободен. В диспетчерской случайно оказался таксист, который помнил, как однажды возил его где-то с месяц назад. Никаких подробностей от него мы не услышали – видно, Вальдес не отличался разговорчивостью. Мне стало ясно, что больше нам тут ничего не светит, поэтому мы двинулись по адресу, который повторялся аж шестнадцать раз.

Это оказалось самое обычное и заурядное кафе – “Глория”. Случайные клиенты и местные жители завтракали здесь, перекусывали или заглядывали, чтобы выпить кофе. Заведение не было ни роскошным, ни обшарпанным, барная стойка и несколько столиков – вот и все. Хозяин, само собой, помнил Вальдеса, да и кто бы не запомнил Вальдеса, ведь он считался телезвездой. Шестнадцать визитов за год – не так и много, но вполне достаточно, чтобы он смог сообщить нам кое-какие детали. Как правило, Вальдес встречался здесь с неким мужчиной, чаще всего поздним утром. Нам удалось получить беглое описание мужчины: лет пятидесяти, высокий, хорошо одетый, очки без оправы, элегантный. Они занимали самый дальний столик, тот, что у окна, и разговаривали по крайней мере час, иногда и дольше. О чем, слышно никогда не было. Кажется, как-то раз они просматривали бумаги. Насколько хозяин помнил, однажды они даже обменялись цветными папками. Он всегда считал собеседника Вальдеса человеком, занимавшим важный пост в газетном или телевизионном мире. А еще один раз тот явился со своей супругой, очень красивой женщиной примерно тех же лет. Вальдес, судя по всему, был с ней знаком, потому что элегантный мужчина знакомить их не стал. Они беседовали втроем. Точно описать женщину хозяин заведения не рискнул бы: высокая, стройная… Вот, пожалуй, и все. Он не запомнил ни цвета ее волос, ни как она была одета.

Когда мы опять вышли на улицу, голова моя лихорадочно работала. Однако рядом была Магги, и я не решилась поделиться своими мыслями с младшим инспектором. Мне пришло в голову, что лучше всего будет избавиться от девушки, дав какое-нибудь задание, чтобы не ранить ее чувствительную душу.

– Магги, ты знаешь город, а также серьезных людей, которые тут обитают. Если ты готова и дальше сотрудничать с нами, я попрошу тебя об одной очень важной услуге.

На ее лице, похожем на мордочку хитрой обезьянки, тотчас вспыхнул интерес. Но она сразу же постаралась пригасить его и спросила, словно даруя мне жизнь:

– И что я должна сделать? Я ведь тогда не успею вернуться на работу, хотя раз они все равно собираются меня турнуть…

– Ты можешь заняться моим поручением и в студии – возвращайся туда и самым тщательным образом изучи план этого района. Проверь, нет ли здесь главного офиса какого-нибудь крупного банка, или редакции какой-нибудь газеты, или штаб-квартиры политической партии, или резиденции кого-то из сливок общества. Понимаешь, о чем я?

Она пожала плечами, явно ожидая объяснения, которое теснее связало бы ее с нашим расследованием, но я от подробностей воздержалась.

– Ладно, – согласилась она без энтузиазма. – А когда я все изучу, что тогда?

– Позвони мне.

Она часто закивала головой в знак согласия и пошла прочь, не сочтя нужным попрощаться. Мы следили за тем, как ее неуклюжая фигура удаляется вниз по улице.

– Наконец-то! – вырвалось у Гарсона. – Эта девочка действует мне на нервы.

– А что вы против нее имеете?

– То, что ей на все наплевать… И еще эта ее манера с тупым видом жевать резинку во время разговора… Кроме того, меня вгоняют в тоску детективы-любители.

– Вот она, неблагодарность в чистом виде! Магги помогла нам отыскать очень ценный след. Что вы, кстати, думаете про встречи Вальдеса с неким загадочным типом?

– Думаю, это Лесгано, который покупал у него информацию и платил за нее.

– А может, это тот, кто его убил или кто нанял убийцу.

– А может, и убийца Росарио Кампос.

– Ясно одно, Фермин: вместе с Молинером мы сумели собрать кучу всяких деталей.

– И теперь осталось соединить их. Вы сами знаете, как трудно иметь дело с чисто визуальными свидетельствами, а это как раз случай хозяина кафе. Он действительно их видел: высокого мужчину, женщину… А кто они такие? Никто не знает. Сколько следственных ошибок было сделано из-за таких вот свидетелей. А те, кто могли бы и вправду что-то рассказать, мертвы.

– Не все, остался тот, кто их убил.

– Или те, кто их убили. Вот вам еще одна загадка. Мы ведь даже не знаем, скольких убийц разыскиваем.

– У нас достаточно трупов, чтобы составить из убийц целую команду, тут не о чем беспокоиться. Ну как, опять в путь?

Второй адрес, который мы обнаружили с помощью чеков, полученных от таксистов, привел нас в ресторан “Санчо Панса”, который находился в районе Чамбери. Все там было строго в традиционном духе, очень по-испански, хотя ничего, кроме этого, сказать мы об этом месте не смогли бы. Официантов было четверо, но ни один не помнил, чтобы обслуживал Вальдеса. Мало того, самый молодой даже не знал, кто он такой, этот Вальдес, что внушило мне некую надежду относительно будущего нашей молодежи. Внезапно мне на ум пришел некий факт, который как-то затерялся среди обильных и беспорядочных завалов накопившейся у нас информации. Я позвонила Маркизу. Он не мог скрыть неудовольствия, когда услышал мой голос. Однако то, что он произнес, ни в коей мере не соответствовало его первой реакции:

– Инспектор, снова вы? Разумеется, я готов ответить на ваш вопрос, я всегда к вашим услугам!

Возможно, светское воспитание не помогло ему стать достойным, трудолюбивым человеком и не научило честно платить налоги, зато врать он умел прекрасно.

– “Санчо Панса”? Ресторан “Санчо Панса”?.. Нет, не знаю, правда не знаю. В Мадриде должно быть пятьсот заведений, носящих имя Санчо Пансы и еще тысяча – Дон Кихота.

– Тот, о котором я говорю, находится в районе Чамбери. Не там ли вы видели Вальдеса, когда он ужинал со своей женой?

– Ну, это совсем другое дело, вы абсолютно правы. В том районе живет один мой друг, я решил наведаться к нему, но не застал дома. Я хотел подождать и зашел в ресторан, там я их и увидел. Да, такое вполне возможно.

Я постаралась побыстрее прекратить поток его притворной любезности. И, дав отбой, посмотрела на Гарсона, который скорчил гримасу отвращения, едва понял, с кем я разговаривала.

– На самом деле он человек любезный, – сказала я, чтобы подколоть младшего инспектора. – Понятно, почему некоторые женщины сходят от него с ума.

– Если вы желаете, чтобы я исчез на несколько часов, только скажите…

– В этом нет никакой необходимости, уж я-то сумею устоять перед его чарами. Боюсь, он старается произвести на меня впечатление только для того, чтобы я не донесла на него в налоговую инспекцию.

– Тогда он должен соблазнить еще и меня.

– А вы что, намерены донести на него?

– Да, черт побери! Клянусь, что я очень хочу это сделать! Как только мы покончим с нашим делом и нам не понадобится ничего больше вытягивать из этого хлыща, я схожу в налоговую инспекцию – пусть они его прищучат. Меня тошнит от подобного хамья! Пусть наконец заплатит за все!

– Что ж, вы в своем праве. Итак, ресторан вроде бы и правда находится в Чамбери. Иначе говоря, Вальдес и его бывшая жена являли собой вполне цивилизованную пару и время от времени вместе ужинали, возможно даже всякий раз, когда она попадала в Мадрид.

– В таком убогом месте? А почему в Мадриде, а не в Барселоне? Если честно, мне это кажется странным.

– Вероятно, в Барселоне у нее больше знакомых и она не желала афишировать свои встречи с бывшим мужем. Я не вижу тут ничего особенного. Вам же странным кажется именно то, что они вообще встречались. Надо полагать, вы были бы суровы со своей бывшей женой.

– К счастью, мне не довелось пройти через такой опыт. Но, пожалуй, вы правы: тратить деньги на женщину, с которой меня больше ничего не связывает, да еще и улыбаться при этом…

– Ну вот, я же говорю…

– И что мы будем делать теперь? Я, например, хочу есть…

– Хорошо, давайте поедим, чтобы вы убедились: я из тех начальниц, которые с пониманием относятся к человеческим слабостям своих подчиненных, только вот сперва я позвоню Молинеру. Хочу узнать, как идут дела у него.

У Молинера дела шли неважно. Первые полученные сведения, касавшиеся финансового положения министра, свидетельствовали, что там все было в полном порядке. Кроме того, крупные суммы он со счета не снимал. То есть как бы и не платил шантажистам. Но значил ли что-то этот факт сам по себе? Нет. Попытка шантажа вполне могла быть предпринята. В бумагах покойного министра также не обнаружилось ничего, что указывало бы на супружескую измену и связь с Росарио Кампос. Если, конечно, не учитывать регулярных счетов из цветочного магазина на улице Мунтанер. Каждая среда – букет красных роз, который посылался по домашнему адресу Росарио Кампос. Заказ оформлялся на имя Фредерика Шопена.

– Боже, какая пошлость! – вырвалось у меня.

– Вот так обстоят мои дела, – продолжал свой отчет Молинер. – Что касается окружения Росарио, то и там все не сказать чтобы было прозрачно. Подруги слышали от нее отрывочные намеки, фразы типа того, что она встретила мужчину своей жизни, что наконец-то влюбилась… Тоже, скажу я тебе, жуткая пошлятина.

– Думаю, ее постигло разочарование, из-за чего она и взбунтовалась против Фредерика Шопена. Настал момент, когда до нее дошло, что он никогда не уйдет от своей жены. Планы девушки сразу переменились, и наверняка не без подробных наставлений со стороны Вальдеса. А ее родители что-нибудь сообщили?

– Они страшно горюют, но при этом молчат. А если что и знают, прикрываются тем, что их дочь жила отдельно, сама по себе.

– Это очень даже понятно.

– Может, и понятно, но одно могу тебе точно сказать: я в этом дерьме увяз по уши. И ни с места. В их кругах ни из кого слова не вытянешь. Ничего общего, скажем, с обычными уличными преступлениями. Там всегда отыщется свидетель, или родственники будут молоть языком, пока ты не выудишь из их рассказа что-то действительно ценное.

– Да, бедняки куда меньше защищены от всякого рода врагов, так издавна повелось.

– Называй это как тебе угодно, но я сыт по горло, уже еле ноги волочу от усталости.

– Думаю, усталости тебе добавляет еще и то, что ты слишком поздно ложишься спать.

Ответом на мою реплику было долгое молчание. Потом Молинер заговорил все в том же жестком тоне:

– Если ты имеешь в виду Аманду, то ошибаешься. Мы с ней перестали видеться.

Теперь молчала я. А Молинер добавил:

– У нее роман с Гильермо Франкесой из отдела по борьбе с наркотиками.

– Что?

– Мы как-то встретились с ним в ресторане, ну я их и познакомил. Кажется, они друг другу сильно приглянулись, так что она дала мне отставку и теперь крутит любовь с ним. Я тебе уже говорил, что женщин понять невозможно, и сейчас сам в этом лишний раз убедился.

Я была изумлена не меньше, о чем и сообщила Гарсону, пока мы перекусывали в баре. Но он вдруг решил посочувствовать Аманде:

– Когда тебя бросает муж, это, как легко понять, жестокий удар. Наверняка женщине хочется отыграться, отомстить за ту верность, которую она хранила ему всю жизнь.

– Кто бы стал спорить, и все мы прошли через кошмар самого первого периода, но почему бы ей не поискать другие объекты для атак? Она что, намерена охмурить всю национальную полицию?

Гарсон принялся с философским видом развивать свою мысль:

– На самом-то деле вас больше всего беспокоит, что о ее похождениях скажут окружающие, хотя вы это никогда не признаете. И какой бы современной вам ни хотелось выглядеть, вы так и не избавились от глубоких социальных предрассудков.

– Да ладно вам, Фермин. Не хватало только, чтобы вы взялись играть при мне роль советчика по любовным делам. Все, что вы говорите, совершенно справедливо. Я это признаю, но не стану отрицать и другого: да, я хочу, чтобы сестра поскорее уехала домой и взглянула наконец правде в глаза. Пока она только и делала, что отгораживалась от любых решений. Но ведь когда-нибудь ей придется вернуться туда и посмотреть, что там происходит.

– Все, что связано с разводом и отношениями с бывшим мужем, очень сложно.

– И каждый решает такие вопросы по-своему.

– Вы же сами порвали всякие отношения в Уго, а вот с Пепе вроде как продолжаете дружить.

– Никто не знает, что лучше, а что хуже; тут не бывает никаких правил и рецептов. Вот в чем штука!

– А вы когда-нибудь выйдете снова замуж, Петра?

– Откуда мне знать!

– Я спрашиваю отнюдь не из любопытства.

– А почему же тогда?

– Хотелось бы заранее знать, не намерены ли вы сбежать с Маркизом.

Я расхохоталась. Затем посмотрела на своего коллегу. Как и в прочих мужчинах, в нем было что-то детское, и это что-то делало его привлекательным. Я сказала с улыбкой:

– Не знаю, выйду я замуж или нет, Фермин, но если такое случится, то никаких предварительных теорий на сей счет я городить не стану. И вот к какому выводу я пришла: как и почти всё в нашей жизни, любовь – это дикий лес, хаос, недоразумение, спасайся кто может. Поэтому строить тут планы, на мой взгляд, нелепо, хотя так же нелепо вообще ничего не планировать… Не знаю, страшно искать порядок там, где его нет. Ведь в конце концов ты начинаешь сознавать, что живешь на земле по чистой случайности, что ты зверек, спора, простейшее звено в жизненной цепи.

Гарсон слушал меня с серьезностью ревностного адепта – он щурил глаза от напряжения, стараясь извлечь некие выводы из моей послеобеденной философии. И молчал.

– А вы, Гарсон, вы когда-нибудь женитесь снова?

– Я…

Телефонный звонок помешал ему ответить. Я взглянула на номер звонившего:

– Кажется, это опять наша помощница, наш детектив-любитель.

– Да ну ее! Скажите ей, пусть идет учиться в академию, тогда заделается настоящим полицейским и будет даже жалованье получать за свою службу!

Я разговаривала с Магги, а Гарсон в это время испепелял меня взглядом и пил свой кофе. Договорив, я повернулась к нему:

– Она говорит, что все уже готово.

– Что готово? Что?

– Поблизости от того кафе, в которое мы уже наведались, нет ни штаб-квартир политических партий, ни учреждений, зато там находится редакция газеты “Универсаль”. Факт весьма интересный, ведь именно эта газета в последнее время спровоцировала несколько политических скандалов. Как только разделаетесь со своим кофе, пойдем навестить главного редактора. Проверим, не знает ли он чего про торговлю компроматом и попытки шантажа. Да, кстати, вы так и не закончили свою мысль.

– Какую?

– Вы собирались сообщить мне, намерены снова жениться или нет.

– Ну, вы даете, инспектор, мы ведем такое захватывающее расследование, а вас волнует, женюсь я или нет, после того как столько лет прожил один как перст. Да и откуда мне знать, женюсь я опять или не женюсь! Если встречу подходящую женщину, может, и женюсь.

– Нежную и хозяйственную, которая будет подавать вам тапочки, когда вы вернетесь с работы?

– Именно такую, и еще – чтобы дула мне на кофе, если он окажется слишком горячим! Хватит, инспектор, не издевайтесь, я ведь вас хорошо знаю! Слишком долго мы с вами вместе работаем.

– Но не настолько долго, чтобы я перестала иногда вас удивлять.

– С этим-то у вас все в порядке, сюрпризы вы устраивать умеете, да еще какие! Скажу больше: вы способны удивить так, что дальше ехать некуда.

Я обожала, когда Гарсон разговаривал со мной в подобном духе – таким образом он поддерживал во мне веру в мой личный миф, который с каждым разом все больше подрывали разные обстоятельства.

Чтобы пройти через пост охраны в редакцию газеты “Универсаль”, было достаточно предъявить наши полицейские жетоны. Несколько труднее было добиться, чтобы нас принял главный редактор. Звали его Андрес Ногалес, и, видимо, как раз в то время он проводил совещание, поскольку нам пришлось ждать его около получаса. Но мы не спешили, мы собирались побеседовать с ним и спросить, нет ли среди сотрудников редакции человека, чьи приметы совпадали с приметами мужчины, завтракавшего с Вальдесом в кафе “Глория”. Однако планы наши резко переменились, едва мы увидели Ногалеса. К нашему огромному удивлению, он сам полностью соответствовал описанию, полученному от хозяина кафе: высокий, элегантный, в очках без оправы, возраст – около пятидесяти. Гарсон бросил на меня молниеносный взгляд, и я слегка прикрыла глаза в знак того, что сигнал принят. Но мне было трудно вот так сразу сообразить, как вести себя дальше. Неужели мы наконец-то встретились лицом к лицу с убийцей Вальдеса? Нет, подумала я, надо действовать осторожно и не спешить с выводами. Главный редактор газеты – это не какой-нибудь проходимец, которого можно запросто прижать к стене без малейших доказательств его вины. Я не знала, с чего начать, но впечатление у меня с первого взгляда сложилось такое, что разыгрывать перед ним спектакль было бы непростительной ошибкой. Гарсон продолжал молчать, словно воды в рот набрал, пока мы усаживались в кресла перед массивным редакторским столом. Андрес Ногалес улыбнулся и радушно развел руками, но жест этот выглядел очень хорошо отрепетированным.

– Чем могу служить нашей любимой полиции?

Это был либо ироничный светский стиль, либо хозяин кабинета нервничал. Оба варианта были мне выгодны. Я тоже улыбнулась в ответ:

– Мы хотели бы поговорить с вами.

– О чем-то конкретном?

– Нам понадобились некоторые разъяснения касательно журналистской практики.

– Я знал, что мы нередко приближаемся к опасной границе, но всегда считал, что сама по себе журналистская практика – это еще не преступление.

– Конечно нет. Единственное, о чем мы хотели бы вас попросить, так это внести ясность в вопрос о ряде принятых в журналистике методов.

– Например?

– Например, как ведутся так называемые журналистские расследования.

Он засмеялся:

– Инспектор, побойтесь бога, вы ведь не с младенцем разговариваете.

– Что вы хотите сказать?

– Что только одно это и может интересовать полицию в работе всякой редакции. На самом деле к журналистским расследованиям все и сводится, а остальное – исключительно функция агентств, и вы сами знаете, как они работают.

– Прекрасно, тогда скажите, ваши журналисты сами ведут расследования или вы нанимаете людей со стороны?

– Послушайте, я тоже обожаю играть в разные игры, но прошу вас, давайте вести себя здраво. Я главный редактор газеты общенационального уровня, много о чем осведомлен и много с чем сталкиваюсь. Неужели вы думаете, что я поверю, будто вы явились сюда, дабы поинтересоваться нашими профессиональными методами в целом? Вот так, между прочим. Поэтому я не намерен вслепую обсуждать с вами вопросы, которые, как вам известно, считаются профессиональной тайной. Вы расследуете конкретное дело, можно поинтересоваться, какое именно?

– Убийство Эрнесто Вальдеса.

– Отлично, так-то будет проще. Дайте подумать… Эрнесто Вальдес, Эрнесто Вальдес… Да, конечно, автор из гламурных журналов. Его убили в Барселоне, правильно? Что-то слишком далеко от места преступления вы отъехали.

– Есть человек, который видел, как Эрнесто Вальдес незадолго до смерти входил в вашу редакцию. Хотелось бы выяснить, какие у него были здесь дела. Мы пытаемся проследить все его последние шаги.

– Вальдес здесь, у нас? Не знаю, не знаю, меня бы это удивило, но я конечно же не слежу за всем, что происходит в каждом нашем отделе. Возможно, он давал интервью или принес какие-то сведения о журналах, с которыми сотрудничал… Подождите, сейчас мы внесем в ваш вопрос ясность.

Он позвонил по внутреннему телефону и при этом сообщил нам, закрыв ладонью трубку:

– Я связался с архивным отделом. Они в курсе того, что мы печатали в последнее время. Может, там…

Он запросил нужные ему сведения, настойчиво велел их перепроверить, но, естественно, получил отрицательный ответ. Минут через пять он повесил трубку.

– Нет, вас ввели в заблуждение. Вальдес не заходил к нам в “Универсаль”. Мало того, как мне только что сказали, он вообще никогда в нашей редакции не появлялся. Все мы журналисты, но работаем очень по-разному, понимаете?

– Кажется, да. Что ж, нам не повезло.

– Это все?

– Боюсь, что да.

– Инспектор, я сейчас дам вам один совет и надеюсь, вы примете его без обиды. Если у полиции появляется некая информация и нужно с ней разобраться, вам незачем встречаться непосредственно со мной. Моя секретарша или любой из редакторов помогут вам не хуже меня. Только не подумайте, будто я не хочу с вами сотрудничать, у меня очень хорошие отношения с полицией; мало того, я поддерживаю постоянную связь с министром внутренних дел, с вашим то есть министром. Но на самом деле я всегда слишком занят…

– Отлично вас понимаю.

– А от кого вы, кстати, получили эту информацию?

– Простите, сеньор Ногалес, но и я тоже имею право не раскрывать служебные тайны. Надеюсь, вы понимаете…

– Разумеется. Я провожу вас до выхода.

– А мы могли бы пройтись по редакции? Мы никому не станем мешать, но мне, если честно, очень любопытно узнать, что представляет из себя газета изнутри.

В первый раз я заметила тень сомнения на его лице. Но он быстро принял решение:

– Я попрошу мою секретаршу послужить вам гидом.

– Великолепно! Будем вам искренне признательны.

Пока мы ждали секретаршу, Гарсон буркнул мне на ухо:

– Ну и тип! Прямо облагодетельствовал нас.

– Молчите, Фермин, – прошептала я. – Будем вести себя очень мягко и очень вежливо. И смотрите в оба, вдруг заметите кого-то, кто подпадает под то же описание, что и Ногалес. Это мы должны непременно проверить.

Но проверка не дала никаких результатов. Ни одного человека, отвечающего вербальному портрету, сделанному хозяином кафе, мы больше не встретили. Нужным нам персонажем был Андрес Ногалес – и я была бы готова прозакладывать свою добродетель, сохранись она у меня, что тут мы не ошибались. Уверенность моя была столь твердой, что, покидая редакцию, я задумалась, а не даем ли мы виновному шанс скрыться. Но спешить было нельзя, ведь пока у нас в руках не имелось против Ногалеса ничего конкретного, мало того, не имелось даже четкого представления о характере его преступления.

Мы поехали в мадридский комиссариат, где работал Молинер. Я попросила, чтобы поставили на прослушку телефон Ногалеса и чтобы за ним установили наблюдение, а еще – чтобы какой-нибудь полицейский подежурил рядом с редакцией и сфотографировал главного редактора. Потом мы вернулись в гостиницу. Если мои подозрения окажутся в конечном итоге обоснованными, при таких мерах я могла чувствовать себя спокойно, ведь рисковать мы не имели права ни в коем случае.

Когда я уже собиралась ложиться спать, позвонил Сангуэса. Время для звонков было совсем неподходящее, и обычно он себе такого не позволял.

– Прости, Петра, что звоню поздно, но с этой твоей проклятой справкой я сижу в полной заднице. Страшно намучился с вашей Мартой Мерчан и продолжаю мучиться.

– А что с ней не так?

– Тебе известно, насколько закрыты наши государственные инвестиционные фонды? Много раз нам приходилось оставаться ни с чем, и не важно, полицейский ты или судья. Эти люди предпочитают держать язык за зубами.

– Знаю.

– Но ты, возможно, знаешь и то, что я лучший в стране дознаватель – специалист по экономическим вопросам.

– Разумеется, и это я знаю!

– Так вот, задействовав свои связи на весьма высоком уровне, я выяснил, что две недели назад Марта Мерчан инвестировала весьма солидную сумму.

– Какую именно?

– Двадцать миллионов песет.

Я присвистнула, хотя и подумала, что вряд ли тут было чему так уж сильно удивляться. Сангуэса добавил:

– Странно, правда? Откуда она их взяла? На ее счетах таких денег не было, да и на службе она столько не получала. Неужто хранила миллионы в чулке? Или заработала совсем недавно каким-нибудь неожиданным способом? Короче, вот что я выяснил, но определить источник этих денег – уже вне моей компетенции.

– Понятно.

Я задумалась, пытаясь осмыслить новые факты. Но тут же опять услышала голос Сангуэсы:

– Петра, и ты ничего больше мне не скажешь?

– Мне надо немного пораскинуть мозгами.

– Но ты ведь ничего не сказала про мои подвиги.

Только тут до меня дошло, чего он от меня ждал:

– Сангуэса, я поражена до глубины души, я никак не могу в такое поверить. Знала, что в этом деле тебе нет равных, но пронюхать про ее инвестиции… И не только это, но вся работа, которую ты провернул – а ведь я потребовала от тебя кучу справок! Поверь, я совершенно искренне считаю, что в нашей полиции ты лучше всех.

Его довольный смешок послужил сигналом, что я могу приостановить поток восхвалений – кажется, я выдала достаточную дозу.

– Ладно, Петра, вынужден тебя покинуть. И береги себя, я бы не хотел, чтобы с нашим лучшим инспектором что-то случилось.

– Я тебя обожаю, Сангуэса, пока.

Нет, мужчины просто немыслимо тщеславны, зато как просто доставить им удовольствие! Ты можешь сколько угодно преувеличивать, льстить им – по-детски, безудержно нести черт-те что. Они все проглотят не моргнув и глазом, лесть никогда не покажется им слишком грубой, слишком беспардонной, они будут внимать тебе с восторгом, даже если и усомнятся, что стоят того, словно речь идет о материнской ласке.

Я окинула взглядом стены своего номера. Потом оглядела эклектичную, типично гостиничную обстановку. Дьявольщина! Голова моя никак не была готова вместить еще один факт, этот факт не желал согласовываться с остальными и к тому же самым наглым образом нарушал порядок, в котором мне удалось выстроить мои выводы и подозрения. И какого лешего сюда лезла еще и бывшая жена Вальдеса? Она-то какую роль могла играть в истории с торговлей конфиденциальной информацией? И вообще, неужели и на самом деле торговля такой информацией могла потянуть за собой столько убийств? На каком этапе расследования мы в реальности сейчас находимся, опять в самом начале? Я почувствовала сильное головокружение, словно падала в пустоту, и даже не пыталась ухватиться за что-то надежное. Осторожно, Петра, подумала я. Нельзя позволить себе вдруг взять и растеряться. Сейчас нельзя ни слишком рваться вперед, ни отступать назад. Спокойно! Я пришла к тому, к чему пришла, но что-то ведь привело меня в эту точку. Нет никакого смысла вновь перетряхивать улики, делать обобщения, предаваться сомнениям. Надо довериться сыщицкой интуиции… Или нет?

Я встала с постели. Спокойнее! Это всего лишь еще один факт. Разве компьютер впадает в панику, когда в него вводят новую информацию? А что он делает? Он сохраняет ее – и все, а где он ее сохраняет? Вот в чем проблема. Ну а если находка Сангуэсы ничего общего не имеет с нашим расследованием? Мы занимаемся сейчас мошенниками и аферистами. И все, кто входит в эту уже достаточно прореженную часть общества, обязательно что-то скрывают, главным образом, конечно, деньги. Обман у них в крови, они как никто другой способны прокручивать финансовые махинации, которые трудно бывает вскрыть. Финансы – в этом они руку набили. Возможно, Марта Мерчан инвестировала какую-то сумму раньше и это нигде не было зафиксировано, а может, получила тайное наследство от Вальдеса, просто деньги хранились у его адвоката, дабы уберечь их от налогов. Да, так вполне могло быть, ведь Вальдес и его бывшая жена поддерживали добрые отношения, несмотря на развод.

И что теперь делать? Каким должен быть наш следующий шаг? Ехать в Барселону? Нет, только не это, ведь Ногалес у нас уже на прицеле и осталось сделать финальный выстрел. Послать туда Гарсона, чтобы он допросил Марту? Но с подозреваемыми такого типа младший инспектор не всегда справляется. Я приняла решение, которое мне показалось не самым плохим. Позвонила Молинеру. Он уже вернулся домой. Я попросила, чтобы он встретился с Мартой Мерчан. Ему были известны все детали дела, мы еще так и не отказались от мысли, что оба наши расследования связаны между собой, поэтому именно ему следовало поговорить с ней и составить собственное впечатление о нынешней ситуации. В зависимости от того, что он узнает, мы и решим, как действовать дальше.

Молинер, разумеется, согласился. Так что пока этот груз был снят с моих плеч. Я вздохнула с облегчением, но судьба не собиралась дать мне передышку, чтобы я могла наконец выспаться. Когда я уже собиралась дать отбой, Молинер заговорил снова:

– Петра, знаешь, в какой момент ты мне позвонила?

Я вознесла молитвы всем своим святым покровителям, так как уже предчувствовала приближение катастрофы. Нет, ответила я, стараясь изобразить полное неведение. И тут катастрофа разразилась:

– Моя жена только что ушла – насовсем.

– Ой, прости, я даже не спросила тебя… Очень сочувствую и немедленно оставляю тебя в покое.

Он пропустил мои слова мимо ушей, вернее, он, по-моему, вообще вряд ли меня слышал.

– На самом деле она уже ушла из дома несколько дней назад и вещи свои унесла, у нее теперь новая квартира. Но мы договорились сегодня вместе поужинать – последняя попытка расстаться по-дружески… Не знаю почему, но у меня еще оставалась глупая надежда на то, что под конец… Но она ушла, Петра. И когда ты позвонила, я бродил по дому и думал, что никогда больше не увижу ее здесь.

– Ну, если вам и вправду удалось расстаться по-хорошему… ты еще увидишь ее, и вы поболтаете, а со временем…

– Нет, все было не так.

– А как?

– Я закатил ей ужасную сцену. Не мог сдержаться, не знаю, что со мной было.

Я взяла сигарету с ночного столика. Любую попытку прервать его я бы сочла бессердечной жестокостью по отношению к судьбам всего рода человеческого. Вдохнула дым как можно глубже и стала слушать, поскольку только это сейчас – в невесть который раз – от меня и требовалось.

– Я высказал ей все, что говорить не следовало, все, что на самом деле вовсе и не чувствую. А зачем? Катастрофа, Петра, я последний дурак, и у моей жены, разумеется, есть все основания, чтобы уйти к другому.

– Знаешь, бывает очень соблазнительно взвалить всю вину на себя одного. Но помогает это так же плохо, как если бы ты стал во всем винить кого-то другого.

– А что же тогда помогает?

– Время. Надо, чтобы прошло время, и тогда, если ты и вправду хочешь понять, что произошло, снова все обдумать. Но только когда утихнут боль, обида и злость.

– А когда они утихнут, Петра?

– Не знаю.

– Надо, чтобы прошло время. Легко сказать.

– Но если уж тебе и вправду требуется прямо сейчас отыскать виноватого, вспомни про свою профессию – не промахнешься. Ты представляешь себе, сколько полицейских, мужчин и женщин, разведены или так и не вступили в брак?

– Никогда об этом не задумывался.

– Таких очень много. И это нормально, Молинер, нет такого мужа или такой жены, которые выдержат наш непредсказуемый режим, напряжение, которое мы вокруг себя распространяем, телефонные звонки в любое время суток и то, сколько времени мы отдаем какому-нибудь сложному расследованию…

– И ты полагаешь, меня утешает мысль, что, пока я с таким остервенением работал, она флиртовала с другим?

– Да нет, утешаться таким образом было бы пошло. И если тебя угнетает только это, беда не слишком велика.

Я услышала его грустный смех:

– Петра Деликадо, ты всегда скажешь что-нибудь оригинальное!

– Наверное, я вычитала это в журналах.

– Кстати, что касается твоей сестры…

– “Разве я сторож сестре моей?” – как сказал небезызвестный Каин. Забудь про нее и займись чем-нибудь поинтереснее.

– Петра, я именно так и сделаю, например, допрошу Марту Мерчан. И проведу допрос с не меньшим азартом, чем действовала бы ты сама.

– Нет, думаю, с куда большим, ты ведь всегда был лучшим полицейским, чем я.

Занятно, но почему-то между разведенными рано или поздно возникают особая симпатия и солидарность. Я всегда верила, что со временем мы создадим очень влиятельную общественную группу. Политики будут упоминать нас в своих речах, борясь за наши голоса, у нас появятся свои специализированные магазины и свои клубы. Кто знает, может, в будущем мы сделаемся столпом цивилизации вместо обветшалого института единобрачия, где все слишком предсказуемо и рутинно, слишком тщательно очищено от сильных эмоций. Но, когда наступит эта славная эпоха, я уже выйду в тираж, так что лучше не фантазировать и сделать то, что в настоящий момент мне нужнее всего, – поспать.

Помогающий нам мадридский комиссариат работал превосходно. На следующее утро нас уже ждали конкретные результаты. За Ногалесом они следили, ни на минуту не выпуская его из виду. Ничего подозрительного в том, что он делал вчера днем и вечером, замечено не было. Допоздна просидел в редакции. Оттуда вышел с Хуаном Монтесом, своим заместителем, и они отправились ужинать в один из тех ресторанов, которые не закрываются до рассвета. Потом Ногалес вернулся к себе домой. Его телефонные звонки тоже ничего нового не принесли; все они были вроде бы связаны с работой. Третьей нашей просьбой было сделать фотографии Ногалеса, и они удивили нас своим качеством. Его сняли в полный рост, в профиль, когда он выходил из редакции, и почти анфас, когда он входил в ресторан. Ногалес получился на снимках совершенно узнаваемым.

– Хотите позавтракать? – спросила я Гарсона.

– Только если в “Глории”.

Адольфо, хозяин кафе, как только мы показали ему фотографии, не задумываясь, подтвердил, что узнал Ногалеса. Однако тут же дал задний ход, наверное пожалев о своей неосмотрительности. Впрочем, такая реакция была обычным делом: разные ведь вещи – заявить, что ты видел в том или ином месте какого-то типа без имени и фамилии, или указать на него на фотографии, которую тебе предъявляет полиция. Иными словами, когда речь заходит о человеке с именем и фамилией – это уже второй шаг, и мало кто готов его сделать.

– Понимаете, я не знаю, вот я сказал, что да, он, мол, самый и есть, но, как вам известно, здесь бывает столько народу… Запросто мог и ошибиться.

Разумеется, говорить с ним сейчас о даче показаний судье не было смысла, прежде надо будет опять поймать его врасплох. Я попыталась хоть отчасти закрепить наши позиции:

– Хорошо, скажем так: человек на фотографии в очень большой степени похож на того, кого вы видели несколько раз вместе с Вальдесом.

– Да, я бы сказал, что он здорово на него похож.

В душе у хозяина кафе сражались два чувства: досада на себя за оплошность, которую он совершил, вот так сразу опознав человека на фотографии, и инстинктивная потребность говорить правду. Я сочла разумным с этим его и оставить, но Гарсон, когда мы покинули “Глорию”, меня упрекнул:

– Эх, зря вы на него не надавили как следует, ведь на таких свидетелей полагаться никак нельзя. В любой момент начнет отпираться, и что нам тогда делать? Придем к Ногалесу и скажем, что некий свидетель считает, что видел вместе с Вальдесом то ли его, то ли мужчину, на него похожего? Да он рассмеется нам в лицо.

– Не исключен и другой вариант: если свидетель спокойно все обдумает, он придет к выводу, что само по себе его заявление, в сущности, того человека никак не компрометирует.

– Как правило, размышления свидетелей заканчиваются одинаково – все они приходят к мысли, что куда умнее будет ни во что не вмешиваться.

– Не спорю, но как, по-вашему, я должна была поступить?

– Чуть припугнуть его.

– Чем? Физическим воздействием? Об этом не может быть и речи, Фермин. Это значило бы сильно облегчить задачу адвокату, который тут же начнет кричать, что его клиента запугивали!

– Наверное, вы правы, однако я никак не могу согласиться с тем, что мы вели себя правильно.

– Да я с вами и не спорю. Остается сложить пальцы крестом и уповать на удачу.

– А вы что, намерены сообщить Ногалесу, что его узнал хозяин кафе?

В этом-то и была загвоздка. Если мы скажем об этом Ногалесу, он может отреагировать очень по-разному: или во всем сознаться, почувствовав себя прижатым к стенке, или хранить молчание в надежде на то, что мы просто пудрим ему мозги, загоняем в ловушку; или все отрицать, пока не будет проведено официальное опознание; или, наконец, постараться подкупить свидетеля либо нанять кого-то, кто свидетелю доходчиво все объяснит и пригрозит, а в худшем случае – просто убьет его. Если Ногалес и на самом деле уже совершил два убийства, то что ему стоит решиться еще на одно, чтобы замести и так не слишком четкие следы своих преступлений?

– Мы всегда сможем установить в кафе наблюдение. И если Ногалес вздумает запугивать свидетеля, поймаем его с поличным.

– Неужели вы думаете, что, если он и сделает это, его будет легко уличить? Существует тысяча способов воздействовать на свидетеля, даже не приближаясь к кафе!

– Значит, приставим охрану к свидетелю! Будем фотографировать всех, кто входит в его заведение! Поставим на прослушку его личный телефон!

– Ага, только мадридский комиссар пошлет нас куда подальше.

– А мы скажем, что у нас в Барселоне такие меры принимаются чуть ли не каждый день, тогда будет задета их профессиональная гордость.

– Ладно, можно попытаться, давайте, поговорите с комиссаром. В любом случае все эти предосторожности не спасут нас от неожиданностей. Одно дело, если он пошлет киллера, который проходит по нашей картотеке, а если нет? А вдруг у него имеется свой парень для подобных поручений? Как отличить такого от обычного посетителя?

– Никогда не существовало средств, которые бы на сто процентов исключали риск, и вы, инспектор, отлично это знаете. Остается надеяться, что противник совершит ошибку, ведь и самые умные люди ошибаются.

– В точку попали! И не надо далеко ходить за примером: я и сама вон как ошиблась, согласившись работать с вами.

Он неожиданно расхохотался:

– Ладно, чтобы вы убедились, что я святой и не держу на вас зла за то, что вы вечно срываете на мне свое дурное настроение, сам пойду в комиссариат и побеседую обо всех этих дополнительных мерах. Если кого и пошлют ко всем чертям, то уж точно не вас.

– Договорились, а я буду ждать в гостинице. Когда все будет готово, сообщите мне, и мы вместе нанесем визит в редакцию “Универсаля”.

Вскоре я уже входила к себе в номер в надежде, что у меня будет некоторое время, чтобы спокойно обдумать стратегию, которую мы применим при допросе Ногалеса. Я достала из мини-бара виски и налила себе, потом проверила, нет ли сообщений на мобильнике. Их обнаружилось два, одно от Магги, которой не терпелось узнать новости, второе – от мужа моей сестрицы. Он просил позвонить ему при первой же возможности, что я тотчас и сделала скрепя сердце, хотя оно, это сердце, подсказывало: мира и покоя мне предстоящий звонок не сулит. Энрике сразу же взял трубку:

– Петра, мне не хотелось вмешивать тебя в наши дела, но так больше продолжаться не может. Что происходит с Амандой?

– Вряд ли ты мне поверишь, но я не знаю. Живет она у меня, но сама я вот уже несколько дней как нахожусь в командировке в Мадриде. И сведения о ней имею весьма скудные.

– Понятно, что Аманда остановилась у тебя, но в последнее время она даже трубку не берет. А в тех редких случаях, когда я застаю ее на месте, трубку бросает, как только понимает, кто звонит.

– Ну и чем, по-твоему, могу помочь тебе я?

– Поговори с ней. Нельзя же вот так взять и испариться. Мы с ней не обсудили наших планов на будущее, я не знаю, ни что она намерена делать, ни сколько времени пробудет в Барселоне. Дети удивлены, как и я сам. Уехать и оставить нас в полной неизвестности – так не поступают. Надо было поговорить, решить, как быть дальше, как все устроить. Ей же в любом случае придется наконец посмотреть правде в глаза.

– Тебе не терпится уйти из дома?

Он ничего не ответил. Потом я услышала глубокий вздох:

– Петра… ради бога, неужели мне придется оправдываться еще и перед тобой? Неужели друзья и родственники непременно должны разбиваться на два лагеря – одни на стороне мужа, другие на стороне жены? Может, хотя бы с тобой мы обойдемся без этого?

– Давай обойдемся. Но поверь, меня Аманда тоже не балует вниманием.

– Почему?

После небольшой заминки я все-таки призналась:

– Ну… видно, потому что я вздумала читать ей мораль, а также изображать из себя умудренную опытом старшую сестру, которая желает ей только добра.

– Когда ты вернешься в Барселону?

– Понятия не имею. Пока мне надо побыть в Мадриде.

– Вся эта история приводит меня в отчаяние, правда.

– Дай ей еще немного времени, вряд ли она надолго затянет свои бессмысленные каникулы.

– Хорошо, но только обещай мне, что попытаешься уговорить ее вернуться, по крайней мере для того, чтобы я знал, намерена она оставить детей при себе или нет.

– Я попытаюсь, – сказала я, чувствуя, как меня покидают последние силы.

Неужели я кажусь кому-то образцом беспристрастности? И что теперь – у меня станут просить совета все жители Испании, собравшиеся разводиться? Наверное, я ошиблась с выбором профессии… Наверное, надо было стать психологом, специалистом по супружеским отношениям. Прежде чем я успела положить телефон на ночной столик, он опять зазвонил, заставив меня вздрогнуть. Это был Гарсон.

– Инспектор? Все готово.

– Уже?

– И никаких сложностей. Они возьмут под наблюдение все целиком кафе “Глория” – при этом даже не окрысились на меня. И знаете, что я хочу вам сказать? У нас в комиссариате куда труднее добиться такой поддержки. К нашему Коронасу обычно не знаешь, на какой козе подъехать. Мне заглянуть за вами в гостиницу?

– Нет, ждите в “Универсале”. Я скоро буду.

Я посмотрела на стакан с налитым туда на палец виски, которое красиво оттеняло донышко. Потом пошла в ванную, чтобы вылить его в раковину. Сейчас голова должна быть предельно ясной. Никакой заранее выработанной стратегии для допроса Ногалеса у нас не было, оставалось полагаться на мою способность к импровизации и на знание психологии таких типов, как он. На самом деле было бы не лишним глотнуть колдовского зелья, ведь единственное спасение для Красной Шапочки – бесстрашно броситься на волка. И я выпила виски. К тому же у меня было куда больше шансов на успех, чем у нее, поскольку рядом с Красной Шапочкой не было закаленного в боях Гарсона.

Снова повторился ритуал ожидания у дверей редакторского кабинета. Он проводил совещание. Судя по всему, важные шишки всю жизнь свою просиживают на совещаниях. Совещания для них – что-то вроде спиритического сеанса. Наконец, через час с четвертью, Ногалес нас принял. Он вел себя далеко не так любезно, как в прошлый раз.

– Надо же! Полиция просто жить не может без журналистов!

Ногалес решил вовлечь нас в словесный поединок, но я не могла допустить, чтобы он каким-нибудь хитроумным способом выскользнул у меня из рук. Я выстрелила в упор:

– Сеньор Ногалес, вчера вы утверждали, что лично не были знакомы с Эрнесто Вальдесом. Вы настаиваете на этом показании?

– Ах, так это было показанием? Я об этом понятия не имел. Если дела обстоят настолько серьезно, мне будет лучше вызвать моего адвоката, пусть наш разговор будет проходить в его присутствии. Это ведь мое законное право, инспектор? Правда?

Он улыбнулся, прибавив к улыбке строго выверенную дозу цинизма. Этот человек, умный и светский, будет использовать в свою пользу любой мой промах, а я, едва начав, один уже допустила.

– Поступайте по своему усмотрению. На самом деле сегодня нам мало что от вас нужно. Мы сами хотели бы ознакомить вас с некоторыми фактами.

– Прекрасно! А опубликовать их можно? Я ведь никогда не перестаю быть матерым журналистом. Думаю, и вы точно так же всегда остаетесь настоящими полицейскими.

– Я не знаю, годятся они для публикации или нет, это вам решать. Возможно, вашим читателям будет любопытно узнать, что есть свидетель, который утверждает, что видел вас вместе с ныне покойным Вальдесом.

Он и глазом не моргнул. Только самодовольно хохотнул:

– Инспектор, я ведь вам уже говорил, что наш медийный мир узок и нелеп. Кто угодно мог видеть меня рядом с Вальдесом на многолюдном празднике, на какой-нибудь презентации или политическом приеме. Не исключено даже, что я перебросился с ним парой слов, хотя из памяти у меня такая встреча вылетела. Это ни в коей мере не противоречит моим показаниям, как вы их определили, поскольку никаких личных контактов с Вальдесом у меня никогда не было. Такой вариант вас больше устраивает?

Как мы и наметили, в разговор вступил Гарсон, пока я пыталась уловить хотя бы тень волнения на лице Ногалеса:

– Нет, речь вовсе не о том. Вы довольно часто завтракали с ним в кафе под названием “Глория”. Там вы беседовали и обменивались бумагами. За год вас видели там вместе не меньше дюжины раз – вполне достаточно, чтобы хозяин заведения вас запомнил.

Я бы поклялась, что глаза у Ногалеса едва заметно сузились, но только это и успела заметить.

– Послушайте, вот это действительно новость. Неужели ваш свидетель знаком со мной? Когда и где мы с ним познакомились? Или он сфотографировал нас, пока мы завтракали с Вальдесом? Господи, наверняка выражение лица у меня было не слишком довольным, раз мне пришлось терпеть рядом подобного типа! Ладно, остается надеяться, что раз он так уверен в своих словах, то будет готов опознать меня и в присутствии судьи. На этом и порешим: пусть меня вызовут, и там мы с вами увидимся в следующий раз. Не скажу, чтобы мне было приятно потратить непонятно на что половину дня, но ничего не поделаешь! С главным редактором газеты за время службы случается множество странных вещей, вытерплю еще одну.

– Очень хорошо, сеньор Ногалес, у нас все. Если вы вдруг вспомните что-то, позвоните вот в этот комиссариат, и вас сразу свяжут со мной.

– Минутку, инспектор, а могу я поинтересоваться, что, собственно, за всем этим стоит? Какой скрытый смысл вы видите в наших с Вальдесом совместных завтраках? О чем речь? Думаете, мы с ним сплетничали о сильных мира сего и я убил его, потому что ему открылись некие страшные тайны, связанные с моей персоной?

– Я предпочитаю оставить свои теории при себе. А когда наступит черед практики, вы обо всем узнаете.

Вышли мы из редакции с лихим видом, словно подложили в нужное место бомбу с часовым механизмом, которая вот-вот взорвется. На самом деле положение было далеко не блестящим. Ногалес мгновенно обнаружил нашу ахиллесову пяту. Готов ли свидетель опознать его в присутствии судьи? А если и опознает, станет ли это серьезной уликой и поможет ли раскрутить дело о торговле компроматом? Все у нас было сшито на живую нитку, и Ногалес знал наши слабые места не хуже нас самих. К тому же вряд ли нам удастся уличить его в чем-то с помощью финансовых проверок, наверняка у него все в полном порядке. Ситуация сложилась такая, словно мы видели перед собой роскошный торт, но не имели никакой возможности не только попробовать, но даже понюхать его.

Наши доказательства относились скорее к разряду виртуальных, и чтобы материализовать их, нужны были факты, а эти самые факты вели себя строптиво и никак не желали даваться нам в руки.

– Подождем, пока его не застукают люди, которых мы поставили следить за хозяином кафе, – сказал Гарсон.

– Я на это мало надеюсь.

– Подождем хотя бы день, прежде чем давить на свидетеля. А уж тогда станем думать, как заставить его дать официальные показания.

– Хорошо, один день – и ни минутой больше.

Придя к соглашению, мы отправились поесть в ресторан с традиционной кухней. Может, хоть еда чуть ослабит мою тревогу. Тревогу она и вправду ослабила, только не мою, а Гарсона, который, заказав себе рубец, набросился на него так, словно тот был единственной и пламенной мечтой бессмертной души младшего инспектора. В зале царило такое же оживление, как в любом мадридском заведении подобного рода. Шум, голоса и выкрики официантов, доводившие весь этот бедлам до высшей точки кипения. Официанты повторяли сделанные клиентами заказы с такой страстью, что названия блюд звучали как революционные лозунги, как призывы к толпе, жаждущей справедливости и хамона. Шум вокруг стоял невероятный, и я с большим трудом услышала свой мобильник, хотя звонил он у меня в сумке как бешеный.

– Да! – произнесла я, стараясь сложенными домиком руками прикрыть телефон от шума.

– Петра, это Молинер. Ты должна выслушать меня очень внимательно.

– Слушать-то я тебя слушаю, Молинер, но слышу ужасно. Можешь позвонить мне через полчаса, когда мы выйдем из ресторана?

– Нет, к сожалению, не смогу. Пойди в туалет, выберись куда угодно из этого сумасшедшего дома.

Я встала как автомат, сделала знак Гарсону и двинулась к входной двери. У меня в голове замелькали смутные догадки, что-то среднее между волнением и любопытством. О чем пойдет речь – о моей сестре, о Коронасе?..

– Петра, я обнаружил Марту Мерчан мертвой.

Я не могла ничего ответить, вся еда, которую я недавно проглотила, казалось, вот-вот устремится наружу. Мне пришлось сделать несколько глубоких вдохов. Молинер явно забеспокоился:

– Петра, ты меня слышишь или нет?

– Слышу, слышу, Молинер, а ты уверен, что это именно она?

– Петра, ты пьяная, что ли? Ну конечно же это она! И я сам ее обнаружил. Сперва позвонил по телефону, никто не ответил, тогда я решил явиться к ней домой без предупреждения и… Петра, ты должна немедленно прилететь сюда, тогда я расскажу тебе остальное.

Я вылетела ближайшим рейсом. Гарсон остался в Мадриде. Мы не могли бросить без присмотра кашу, которую здесь заварили. Если план Гарсона сработает, Ногалес может начать действовать в любой момент.

Перелет, как мне показалось, длился целую вечность. Различные гипотезы выскакивали у меня в голове, как вечно меняющиеся картинки в калейдоскопе. Мне казалось, я схожу с ума. Я корила себя за то, что отодвинула в дальний угол сведения о финансовых делах Марты Мерчан, которые передал мне Сангуэса. Как стало теперь ясно, она тоже была замешана, но только вот во что? И каким образом? Я призвала на помощь систему йоги, чтобы перестать думать об этом, но у меня ничего не вышло: как только прекращался поток версий, призванных объяснить случившееся, на моем внутреннем экране возникала физиономия Коронаса и я слышала его голос: “Еще один покойник, Петра, еще один покойник. Когда ты намерена разобраться с этим делом? После того как прикончат последнего подозреваемого?” Он как пить дать выдаст что-то подобное и будет по большому счету прав. Нынешняя история напоминала эпидемию бубонной чумы или атаку тропического циклона. Если события и дальше станут развиваться сходным образом, преступником окажется последний, кто выживет, а на сегодняшний день последним был Ногалес.

Я достала из сумки ручку и начала бездумно водить кончиком по салфетке, которую стюардесса дала мне вместе со стаканом сока. Ногалес. Ногалес. Ногалес. Я чувствовала себя точно под гипнозом, и меня преследовала эта фамилия. Ногалес. Ногалес. Ногалес. И тут я увидела: Но-га-лес. Лес-га-но. Всего лишь простая перестановка слогов. Передо мной всплыл загадочный Лесгано. Какие тут еще нужны доказательства? Разумеется, Ногалес нанял очередного убийцу, только вот почему его жертвой стала Марта Мерчан?

Я позвонила Молинеру, как только самолет приземлился в аэропорту Эль-Прат. Он ждал меня в доме Марты Мерчан, куда я и примчалась на такси. Кипевшая здесь еще недавно работа уже вроде бы сворачивалась. Все было сделано… Все как обычно – фотографии, отпечатки пальцев, тщательный осмотр места преступления… Судья разрешил увезти тело жертвы, и его отправили на срочное вскрытие. Вот-вот должен был приехать Коронас, а Молинер как зомби бродил по комнате, где убили хозяйку дома. Он нервничал гораздо больше, чем всегда, и я сразу поняла причину. Инспектор лично обнаружил убитую. Сколько бы покойников на своем веку ни перевидал полицейский, его, как правило, вызывают, когда кто-то другой уже нашел тело. А Молинер отправился к Марте Мерчан, не ожидая увидеть то, что увидел, а это наносит особенно глубокую травму.

– Дверь на кухню была открыта. Я случайно заметил. Позвонил, еще раз позвонил… Ну и… вошел. Она была в гостиной, лежала на полу, растянувшись во весь рост. Кровища повсюду. Раны видно за километр: на груди, на шее… Лицо тоже было в крови.

– А что сказал врач?

– Удары нанесены ножом. По его мнению, убили ее где-то в одиннадцать утра, то есть часа за три-четыре до моего прихода.

– Работа выполнена не очень профессионально.

– Да уж, скорее похоже на убийство на почве страсти – очень неумелое и очень кровавое, профессионалы так не действуют. Судмедэксперт сказал, что она оказала сопротивление. После вскрытия он уточнит детали.

– Вещи трогали?

– Да, как ты сама видишь. И еще – кабинет. Там сзади стоит письменный стол, все ящики выдвинуты. Что-то искали, да и направились прямиком туда, а в остальных помещениях ничего не тронуто. Или сразу наткнулись на нужное, или убийца боялся надолго задержаться в квартире – испугался и ушел с пустыми руками.

– С соседями ты беседовал?

– Женщина из соседнего коттеджа рано утром видела дочку. По ее словам, та отправилась в университет, как и каждый день. У домработницы сегодня выходной, единственный в неделю.

– Замки взломаны?

– Нет.

– Иначе говоря, тот, кто убил Марту Мерчан, знал ее, знал дом и знал, как тут живут.

– Судя по всему, да.

Прибыл Коронас, серьезный как раввин. Молинер рассказал ему то же, что и мне. Я стала гадать, за что он обрушится на меня сегодня. К счастью, все мои отчеты регулярно поступали в его компьютер, и комиссар, разумеется, с ними ознакомился, прежде чем явиться сюда. Так что обошлось без нагоняя.

– Есть ли надежда на то, что Ногалес признается? – спросил он.

– Не знаю.

– Вот это, как я понимаю, и называется искренностью. А каким образом Ногалес может быть связан с этим убийством, есть у вас версии?

– Нет. Хозяин “Глории” сообщил, что однажды Вальдес и Ногалес приходили туда с женщиной.

– Ладно, Петра, хватит заниматься ерундой, возвращайтесь в Мадрид. Возьмите фотографию убитой и покажите этому уроду из кафе. Вдолбите в его тупую башку, какой оборот принимает вся история. Припугните, скажите, что мы обвиним его в соучастии, если он не подтвердит в присутствии судьи, что видел Ногалеса вместе с Вальдесом. Делайте все, что вам заблагорассудится, но я хочу, чтобы мы могли допросить Ногалеса, имея против него что-то конкретное. Пора идти в наступление, понятно?

– Да, но… А если свидетель в глубине души не уверен…

– Какое у вас сложилось впечатление: он узнал Ногалеса, когда ему показали фотографии?

– Да, но в глубине души…

– Так вот пусть эта его гребаная глубина души впредь помалкивает. Небось, ничего не случится, если иной раз и ошибется, а вы делайте с ним что положено, понятно?

– Но если я вернусь в Мадрид, то не смогу допросить домработницу и дочку Марты Мерчан.

– Их допросит Молинер. Разве вы не мечтали соединить два дела в одно? Вот и соединяйте.

– В Мадриде и так находится Гарсон.

Он глянул на меня, и в его темных глазах я прочитала, что терпению комиссара приходит конец.

– Если когда-нибудь случится такое, что я отдам вам приказ, а вы выполните его без лишних возражений, я буду просто счастлив. Разве вы не хотите увидеть своего шефа счастливым?

– Больше всего на свете.

– Тогда… Отправляйтесь! Но действовать надо очень осторожно. Одна из самых ужасных и самых распространенных ошибок у полицейских – это когда добыча у нас уже под прицелом, но в последний миг мы ее упускаем. Отчеты о вскрытии, а также протоколы допросов домработницы и дочки Вальдеса мы вам отправим. И еще: пока о гибели этой женщины распространяться не станем.

Я повернулась к Молинеру, который так же, как и я, был совершенно бессилен что-либо изменить. Коронас от своего решения отказываться не собирался и ждал, когда я уйду.

– Молинер, – сказала я, – пожалуйста, посмотри сам хоть одним глазком, что творится в остальных помещениях, ладно?

– Не беспокойся, – ответил он, понизив голос.

Коронас снова уставился на меня:

– Петра Деликадо, вам известно, сколько лет Молинер работает в должности инспектора? Позволю себе также напомнить, что когда вы поступили на службу в полицию, дела тут и без вашего присутствия шли неплохо. Вы и вправду считаете, что без вас обойтись никак нельзя?

– Я просто хотела…

– Да ступайте же вы наконец!

Я вышла поджав хвост, меня не покидало ощущение, будто что-то забыто, как бывает, когда в спешке укладываешь чемодан. Но приказ есть приказ, и нарушить его, как и в армии, было немыслимо.

Я снова села на самолет, и этот воздушный мост уже превратился для меня в мост вздохов. Во время полета я провалилась в сон и не замечала стюардесс, предлагавших кофе. Я не успела даже переговорить с сестрой и предоставить ей случай снова обругать меня. Нет, полицейские не только терпят неудачи в супружестве, им и родственников не следует иметь. Мы должны стать отдельным видом, который размножается спорами, растет словно дикая трава и целиком зависит от случайностей, как, скажем, погода. Так мы, по крайней мере, не страдали бы от мук совести и стрессов.