Глава 4

Инспектор Сангуэса сам занес нам отчет с результатами проверки. И они того стоили. Сто миллионов песет! У мерзавца Вальдеса имелся счет в швейцарском банке – на его имя было положено сто миллионов песет. Выходит, ремесло журналиста, работающего в розовой прессе, давало возможность не просто откладывать некие деньги, но и скопить приличную сумму!

– Занятно, правда? Ты считаешь, что он мог заработать столько, беря интервью у знаменитостей? – спросила я Сангуэсу.

– Даже если ты умножишь его официальные заработки на три, все равно не хватит.

– А может, он получил наследство? Или играл на бирже?

– Ничего подобного не было. Этот тип взял и вытащил денежки из рукава, как ловкий фокусник.

– Вот мне и хотелось бы знать, как именно ему удавалось проделывать такие фокусы. А еще что-нибудь ты мог бы выяснить?

– Да я и так уж повсюду шарил. Он не являлся членом анонимных обществ, нет данных и об участии Вальдеса в каком-либо бизнесе.

– Когда деньги поступили на его счет?

– Два года назад он сделал первый вклад. Десять миллионов. Затем вносил каждый раз в среднем где-то миллионов по двадцать. Вклады не были регулярными, никакой системы не просматривается. И еще: он ни разу ничего со счета не брал.

– Надо полагать, собирался после выхода на пенсию зажить на Ривьере.

– Да уж наверняка не в родную деревню ехать намылился, чтобы там винцо из глиняного кувшина попивать.

– И своей чековой книжкой, как легко догадаться, он тоже не пользовался. Это очевидно.

– Правильно догадалась. Он всегда вносил деньги на счет сам и всегда наличными. Ни одна организация не делала этого от его имени.

– Классический вариант. Ездил с чемоданом.

– Так надежнее всего.

– И это соответствует его характеру – он никому не доверял. Ладно. Вы хорошо поработали, Сангуэса.

– Хотелось бы копнуть еще поглубже, но, боюсь, больше ничего не нароем.

– Да и то, что вы уже нарыли, весьма нам пригодится. Там, где маячат такие деньги, можно отбросить версию убийства из ревности и тому подобные мотивы.

– Ну а как у тебя обстоят дела с киллерами?

– Стараюсь, но пока безуспешно.

Все было непросто, каждая вновь появлявшаяся деталь только усложняла поиск: всплывали новые и новые предположения о мотивах убийства Вальдеса. Уж чего-чего, а возможных мотивов мы обнаружили более чем достаточно.

– Ну что, а не пора ли нам отбросить и версию мести со стороны кого-то из тех, кому Вальдес сильно насолил в своих заметках или передаче? – спросил Гарсон, когда я сообщила ему о справке, составленной Сангуэсой.

– Ох, боюсь я рубить сплеча, Фермин, и, если честно, есть у меня на этот счет сомнения.

– Я уже заказал два билета на завтра на самолет. Надо присмотреться и к его телевизионным программам.

– Да, конечно, без этого не обойтись. Но прежде хорошо бы и здесь, в Барселоне, вдарить еще разок по тем же гвоздям. Снова повидаться и с бывшей женой Вальдеса, и с его любовницей.

– И покрепче закрутить гайки.

– Вот именно. Снимите копию с отчета Сангуэсы и поговорите с нашим специалистом по киллерам. Мне будут нужны фотографии.

– Чьи?

– Чьи угодно, не имеет значения. Главное, чтобы это были жертвы наемных убийц, жертвы самых жестоких расправ, и чем кровавее будут сцены, тем лучше.

– А вы?

– У меня назначена встреча с информатором.

– И наверняка хотите пойти одна.

– Да, из чистого упрямства, вы ведь меня знаете. Кроме того, мы ведем себя как сонные мухи. А время уходит.

– Хорошо. Если вы позволите…

Я кивнула, но Гарсон, сделав пару шагов в сторону двери, вернулся и остановился передо мной, не произнося ни слова.

– Вы что-то забыли?

– Нет, хотел сказать вам, что ваша сестра… короче, ситуация печальная.

– Такие вещи случаются каждый день. Не беспокойтесь о ней, она это переживет. Вокруг полно мужчин, Фермин, пожалуй, их даже слишком много.

Гарсон с досадой поморщился:

– И вам просто не терпелось мне об этом сообщить.

Он развернулся и покинул кабинет, наверняка проклиная в душе мой характер. Но не могла же я позволить ему вмешиваться в наши семейные дела! Да и сочувствие в таких случаях было, на мой взгляд, не слишком уместно. Любовные горести не должны фигурировать в числе человеческих трагедий – они на это ну никак не тянут. А вообще, меня ждал мой осведомитель, и я не могла тратить время на размышления о личных проблемах. Долг – прежде всего, сказала я себе, и эта фраза, которая уже давно вышла из употребления, вызвала у меня насмешливую улыбку.

В данный момент я прекрасно знала, что мне надо делать. И тем не менее события опережали мои расчеты, и для начала я столкнулась с некой неожиданностью. Это была как раз такого сорта неожиданность, к которым я всегда относилась с презрением, когда они выпадали на чужую долю. А случилось так, что информатор, явившийся на встречу со мной, оказался женщиной. Как она объяснила, ее муж Ихинио Фуэнтес – он-то и был на самом деле полицейским осведомителем – срочно куда-то уехал, а в подобных ситуациях она обычно помогала ему – ведь лучше так, чем пропустить свидание с полицейскими. Я тотчас проверила по телефону, правду ли она сказала, и мне подтвердили: да, они работают вдвоем, и не в первый раз супруга Фуэнтеса замещает его во время отлучки мужа. Я с любопытством оглядела ее. Ей было лет тридцать, не больше, и она как заведенная жевала жвачку, словно только к этому сводился смысл ее жизни. На меня она старалась смотреть с подчеркнутым злорадством. Мы с ней друг друга оценивали, и я решила, что пока проигрываю. Я, пожалуй, даже растерялась и не знала, с чего начать. Но ей первой надоела эта взаимная пристрелка, она резко мотнула головой и спросила:

– Так о чем речь на сей раз?

– Вы слышали про убийство Эрнесто Вальдеса?

– Что-то такое доходило.

– Мы считаем, что его убил профессионал, и хотим знать, кто именно это сделал.

– Ну и?..

– Есть мнение, что ваш муж может добыть нужные нам сведения.

– Может добыть, а может и не добыть. И как оно ни повернется, такие вещи требуют большой и аккуратной работы. Кроме того, это опасно.

Она замолчала, испытующе глядя мне в лицо, но я не поняла, чего она ждет. Тогда она, теряя терпение, почесала свой почти идеальной формы нос:

– Сколько вам разрешили заплатить?

Я не подготовилась к этому вопросу. Но попыталась выйти из положения с достоинством:

– Как обычно.

– Обычная оплата тут не годится, еще чего! Мы ведь говорим про киллеров.

– Хорошо, все будет зависеть от информации, которую я от вас получу.

– За любую мелочь не меньше ста тысяч, а если наклюнется что-нибудь посущественней – мы поднимем плату до трехсот.

– Послушайте, а может, вы посоветуетесь с мужем, ведь это он наш агент?

– Не хочу вас огорчать, но советоваться тут не о чем – денежными делами всегда занимаюсь я. А вы в своей семье разве не так же поступаете?

– Мою семью мы лучше оставим в покое, но вот с комиссаром мне точно придется посоветоваться.

– Он разрешит. Коронас всегда правильно себя ведет. А я, как только вернется муж, передам ему ваше задание. Он уж сообразит, с какого конца за него взяться.

– Договорились, позвоните мне.

– Дайте мне номер своего мобильника, в комиссариат мы никогда не звоним.

Дав ей номер телефона, я задумалась о том, каким образом, черт побери, я опишу нашу беседу в отчете. Мне по-прежнему было трудно ориентироваться в этой сфере – правила общения с информаторами не давались, возможно, потому что в душе я считала эту практику недостойной настоящих сыщиков.

Гарсон дожидался меня в машине, уже готовый рвануть с места. Он точно выполнил все мои указания, как, впрочем, и всегда. У него были с собой копия отчета инспектора Сангуэсы и фотографии жертв киллеров. Пока мы ехали в роскошный район, где обитала бывшая жена Вальдеса, я перебирала фотографии. И у меня мороз пробежал по коже. Первая запечатлела мужчину с обожженным телом, который лежал в пластиковом пакете, похожий на зловещего призрака. Я поперхнулась. Гарсон бросил на меня быстрый взгляд:

– Занятно, правда?

– Прелестно.

– Это фирменная марка латиноамериканских киллеров, тех, что вращаются в мире наркотиков. Но вы еще не видели самого худшего.

На следующей фотографии – расчлененное тело специально для фотосъемки разложили на простыне. Можно было совершенно отчетливо различить руки, ноги, торс и голову мужчины средних лет, на лице которого застыла чудовищная гримаса.

– Этот несчастный отказался платить повисший на нем должок. Поработали тут поляки.

– Какой ужас!

– А теперь обратите внимание на технику итальянцев, у них самое богатое воображение. Фотография номер десять.

Мне стоило труда разобраться в деталях кровавого месива, но наконец я справилась. Это был молодой человек с разрезанным горлом, и через эту кошмарную щель высовывался какой-то толстый и бледный кусок плоти. Его собственный язык.

– Они называют это “галстук”. Вспарывают горло. Потом раскрывают жертве рот и выворачивают язык так, чтобы просунуть в разрез. Хотелось бы надеяться, что они свой трюк проделывают, когда человек уже мертв. Этот был членом мафии, но сбежал, не попрощавшись.

– Хватит, Гарсон, меня сейчас вырвет!

– Только не думайте, что тут работали исключительно иностранцы. На всех остальных фотографиях – дело рук испанских киллеров, и можете мне поверить, мы ни в чем не уступаем выходцам из других стран.

Я поскорее сунула фотографии в конверт.

– Ужас и кошмар. Будем надеяться, что Пепита Лисарран проявит не меньшую чувствительность, чем я.

– Собираетесь блефовать?

– Я буду играть теми немногими картами, которые у нас пока имеются, но мы не должны упустить взятку. Пепита хоть что-нибудь непременно да знает, в противном случае сразу обратилась бы в полицию.

Нам открыла дверь служанка в розовом форменном халатике. Не давая нам пройти, она позвала хозяйку. Марта Мерчан, бывшая жена Вальдеса, встретила нас высокомерно и с непроницаемым лицом – она, как всегда, полностью контролировала ситуацию. Мы вошли в ту же небольшую гостиную, где были в прошлый раз, и я сразу бросилась в атаку, посчитав излишними предварительные формулы вежливости.

– Нам стало известно, что у вашего бывшего мужа был в Швейцарии счет на сто миллионов песет.

Она чуть приподняла брови, только этим и выдав свое удивление.

– Вы знали что-нибудь про этот счет?

– Нет, ничего не знала. Неужели эти деньги достанутся мне в наследство?

– Вряд ли. Счет будет с санкции судьи немедленно блокирован.

Она улыбнулась – впервые после начала нашего визита:

– Инспектор, вы ведь знаете, что такое развод, правда? Супруги, расходясь, не всегда клянутся друг другу в вечной любви. Неужели вы полагаете, что мой бывший муж сообщал мне хоть что-нибудь о своем реальном финансовом положении или о том, как ему удалось заработать такую сумму?

– Полагаю, что нет, но, возможно, что-то вы заметили еще в те времена, когда жили с мужем вместе.

– Нет, ни о чем таком он никогда не ставил меня в известность.

– И у вас не появилось никаких догадок – на основе его случайных реплик или в связи с его поездками?

– У меня есть своя работа, инспектор Деликадо, и, занимая достаточно серьезный пост, я должна ежедневно много часов посвящать служебным делам. Возвращаясь вечерами домой, мы с мужем не обсуждали ничего, что выходило бы за рамки нашей личной жизни. Кроме того, с тех пор как он начал сотрудничать с розовой прессой, меня совершенно перестало интересовать то, чем он занимался.

– Это я понимаю, но, может быть…

Она перебила меня решительно, но не повышая при этом голоса:

– Если меня в чем-то подозревают, я прошу, чтобы было выдвинуто официальное обвинение, а если нет…

Повисла многозначительная пауза. Я закончила ее фразу:

– А если нет, вы просите оставить вас в покое.

– Как вижу, вы меня правильно поняли.

– Беда в том, что, когда идет расследование, редко все складывается как по писаному. Иногда приходится задавать вопросы и человеку, которого мы ни в чем не подозреваем. А в случае, если этот человек не проявляет желания сотрудничать с нами, мы вынуждены просить санкцию судьи.

– Если так принято…

– Хорошо. Спасибо, что согласились с нами побеседовать.

Как только мы глотнули свежего воздуха, я велела Гарсону:

– Распорядитесь, чтобы за ней присмотрели.

– Это надо понимать так, что ваши подозрения укрепились?

– Понимаете, Фермин, дама много лет была замужем за человеком с сомнительной репутацией, потом они разводятся, но продолжают сохранять сравнительно хорошие отношения. Он никогда не задерживает ежемесячных выплат и время от времени навещает дочь. Неужто мы проглотим ее уверения, что она прямо-таки ничего не знает и не ведает, что она никогда не слышала от него ни слова про деньги или работу и никогда не строила каких-нибудь догадок, исходя из своих наблюдений?

– А начни она делиться с вами своими догадками, вы бы ей не поверили. Кроме того, Пепита Лисарран уверяла, что между бывшими супругами отношения сильно испортились.

– Может, оно и так, только вот поведение бывшей жены показалось бы мне более естественным, если бы она попыталась в чем-то его обвинить. Нет, даже в жизни самых хладнокровных и выдержанных людей все бывает иначе. Видели вы ее? Она не смеется, не сердится, не смущается… Еще немного – и научится обходиться без еды.

– Да знал я и таких, и не обязательно они что-то скрывали.

– И тем не менее пусть за ней немного последят – хуже не будет, мы, по крайней мере, убедимся, что там все чисто.

Второй визит в тот день мы нанесли Пепите Лисарран. Вернее, это был не столько визит, сколько попытка запугать ее – в буквальном смысле слова.

Увидев нас, она, как всегда, затрепетала, а когда мы попросили подыскать для разговора какое-нибудь тихое помещение вместо редакционной приемной, сильно напряглась, но спорить не стала. Мы расположились в небольшой комнате непонятного назначения, стены которой были увешаны журнальными обложками в цветных рамках.

– Слушаю вас, – произнесла она готовым вот-вот оборваться голосом.

Я решила воспользоваться ее душевным смятением и не слишком церемониться, а поэтому, не говоря ни слова, вытащила конверт с фотографиями. Она, тоже молча, взяла их и стала по одной рассматривать. Я между тем негромко поясняла:

– Все эти люди, все, кого вы там видите, это жертвы наемных убийц. Вы сами легко убедитесь, что их методы гуманными никак не назовешь.

У нее начали дрожать руки.

– Киллеры не знают жалости, работают методично и часто оставляют свой фирменный знак. Один из таких киллеров, судя по всему, и убил Эрнесто Вальдеса.

Она уронила фотографии на колени и зарыдала, опустив голову на грудь.

– Я знаю, что зрелище это не из приятных, но мне хотелось, чтобы вы получили четкое представление о том, с чем мы имеем дело. И еще я знаю, что вы сами к смерти Вальдеса не причастны, но считаю нужным донести до вас, какого типа людям вы помогаете скрыться от правосудия, если что-то от нас утаиваете или, вернее будет сказать, если уклоняетесь от помощи следствию, пусть даже речь идет о сущих мелочах.

Она продолжала рыдать, и спина ее заметно вздрагивала. Тогда Гарсон сунул руку в карман и сказал:

– Хотите взглянуть, что сделали с Вальдесом?

Она тотчас подняла залитое слезами лицо и с мольбой глянула на младшего инспектора:

– Нет, пощадите меня!

Я не ослабляла нажима, правда, теперь голос мой звучал мягче:

– Пепита, пожалуйста, вы не должны видеть в нас врагов, подумайте о своей безопасности. Вы должны припомнить, нет ли чего-нибудь такого, что вы просто обязаны сообщить нам. Мы обнаружили, что у Вальдеса был очень крупный счет в Швейцарии.

Она звучно высморкалась и, похоже, уже начала успокаиваться.

– Господи Боже мой, мало того, что я потеряла любимого человека, теперь меня еще будут преследовать мысли о том, какие жестокие страдания ему довелось испытать.

Она не могла обойтись без тошнотворного пафоса, но мне по-прежнему казалось, что момент более чем подходящий, чтобы что-то из нее вытянуть. Я сменила резкий тон на совсем мягкий:

– Любая самая мелкая деталь может помочь нам поймать этих извергов. И мы это сделаем, Пепита, увидите, что мы это сделаем.

– Он мне сказал… – Она повернула к нам лицо с распухшими от плача губами. Мы с Гарсоном целиком обратились в слух и не смели дышать. – Он сказал, что зарабатывает большие деньги, что через пару лет мы с ним сможем бросить работу и уедем жить за границу. Он сказал, что Испания – это страна привратниц, а там, куда мы уедем, никто не будет нас знать и нас оставят в покое. Ему нравилась Канада, он хотел бы жить там.

– А о своем счете в Швейцарии он вам что-нибудь говорил?

– Нет.

– А о том, каким образом заработал столько денег?

– Нет, а я не спрашивала, но мне всегда казалось, что это не связано с журналистикой, что тут речь шла о чем-то другом. Иногда он встречался с человеком по фамилии Лесгано и всегда предупреждал меня, чтобы я никому об этом не говорила и вела себя поосторожнее. Он очень надеялся, что этот Лесгано сумеет нам помочь.

– Лесгано – а не Лискано?

– Нет, он всегда произносил именно так: Лесгано, – очень четко произносил.

– Он что, был итальянцем, латиноамериканцем или португальцем?

– О его национальности Вальдес никогда не упоминал, как и о том, молодой он или старый; и Богом клянусь, больше я от него ничего не слышала. Он только смотрел на меня своими добрыми глазами и просил, чтобы я верила ему. А я всегда умоляла его ни во что такое не впутываться, говорила, что нам хватит на жизнь и того, что у нас есть, что я не хочу уезжать из Испании. Но у него были свои планы, он вообще был очень решительным, всегда таким был.

– Хорошо, хорошо, успокойтесь. Вы ведь знаете номер нашего телефона? И поймите: все, что вы припомните, будет для нас очень ценно, все, понимаете?

– А вы будете держать меня в курсе того, что вам удастся узнать?

– Да, мы будем держать с вами связь, не беспокойтесь.

Гарсон довез меня до дому на своей машине.

– Нет, это надо же такое! – не выдержал он.

– Вы о чем?

– Помните? Она сказала, что у Вальдеса глаза очень добрые.

– Меня больше задело то, что у него хватило наглости заявить, будто Испания – страна привратниц. Чья бы корова мычала!

– А эта сказка про домик в Канаде…

– Ясно одно: он впутался во что-то настолько серьезное, что подумывал о бегстве из страны.

– Вот именно. С каждым разом я все больше убеждаюсь: нам в руки попало дело совсем не шуточное.

– Наркотики?

– Не похоже.

– Ладно, там будет видно. Заезжайте за мной через два часа. У вас чемодан собран?

– Уже в багажнике.

– Как всегда – предусмотрительно и без задержки. Тем лучше, тогда воспользуйтесь оставшимся временем и попробуйте узнать, сколько человек по фамилии Лесгано имеется в телефонном справочнике, а еще поинтересуйтесь, испанская это фамилия или нет.

– Не исключено, что она вымышленная.

– Тогда пусть пороются в наших архивах.

Моей сестры дома не было. Она оставила мне короткую записку, где говорилось: “Я пошла прогуляться по городу”. В свою очередь я написала ей, что пару дней проведу в Мадриде. Кажется, она нашла чем заняться, что меня порадовало. Аманда решилась выйти из дому – и это уже был шаг к нормальному состоянию. Скорее всего, кружа по улицам, она сможет спокойно обдумать ситуацию. Кроме того, на людях ей будет неловко плакать. Слезы – дело непрактичное, даже если поначалу они и помогают снять напряжение, ведь потом уходит слишком много времени на то, чтобы прийти в себя. К тому же они снижают самоуважение, да и глаза от них превращаются в красные озера.

Ровно через два часа Фермин Гарсон позвонил в мою дверь. Я схватила чемоданчик, в который сунула только пижаму, несессер и смену белья. Чуть позже я смогла убедиться, что у Гарсона вещей было и того меньше. Он путешествовал налегке, как дети моря.

Нам не пришлось ждать посадки, и полет прошел совершенно спокойно. К ужину мы уже были в Мадриде.

Гарсон знал столицу лучше, чем я, еще с тех пор как жил в Саламанке. Поэтому он предложил себя на роль гида.

– Кажется, нам пора перекусить, давайте устроим себе тапео, – сказал он, недолго думая.

Я охотно согласилась, так как устала и проголодалась. Кроме того, мне нравилась шумная мадридская жизнь, нравились переполненные бары и постоянное ощущение, что ты находишься в городе с многовековой историей.

Мы отправились к Пуэрта-дель-Соль, в самый центр, и зашли в бар, где стены были покрыты изразцами и надо всем царила голова быка. Столов не наблюдалось, посетители толпились у стойки.

– Пошли куда-нибудь еще, здесь не протолкнуться, – сказала я Гарсону.

– Ни за что! Погодите минутку.

Один из официантов, заметив нас, весело пропел:

– Что-нибудь желаете, сеньоры?

Гарсон из-за людских спин ответил:

– Два бокала вина и две порции трески!

– Минуточку! – крикнул официант, наряженный в огромный фартук.

И точно так же, как расступались воды Красного моря перед Моисеем, люди слегка расступились перед нами, и мы без особого труда продвинулись вперед и получили наши бокалы и нашу еду. Все это было отработано веками, так что в бар запросто могло вместиться еще человек пятьдесят.

– У этих баров долгая традиция, – сказала я своему помощнику, и он только кивнул в ответ, занявшись треской.

Таким же образом мы побывали еще в пяти или даже шести забегаловках, пока не насытились и не залили жажду вином. Когда мы шли в сторону гостиницы, Гарсон в основном молчал.

– Устали, Фермин?

– Да, устал. И я вот что думаю: не слишком ли я стар для подобных похождений?

– Мне так не кажется.

– Это в вас говорит жалость.

– Ненавижу жалость.

Зазвонил его мобильник.

– Тот, кто добивается меня в такой час, о жалости уж точно понятия не имеет.

Я краем глаза следила, как он озабоченно кивал головой и коротко спрашивал о чем-то, мне непонятном. Затем он бросил: “Ждите распоряжений”, – и дал отбой.

– Возникли осложнения, инспектор. Речь о Марте Мерчан, бывшей жене Вальдеса. Те, кто за ней следят, сообщили, что она отправилась на улицу Меридиана и зашла в довольно бедный дом. Время идет, а она оттуда не выходит. Они спрашивают, как им поступить.

– Улица Меридиана не слишком подходит для такой дамы, правда ведь? И этот ее визит наверняка должен нас заинтересовать.

– Мы не можем застать ее in fraganti. Да и санкции на арест у нас нет.

– Речь не о том. Пусть запишут адрес и продолжают наблюдать. Мне очень жаль, младший инспектор, но вам придется туда слетать – вдруг дело действительно важное, а у меня тут назначена на утро встреча с работниками телевидения. Кажется, вы еще успеваете на последний рейс.

– Успеваю, – сказал он со вздохом.

– В зависимости от того, как там все повернется, возможно, я потом и сама вернусь в Барселону, а вы отправитесь в Мадрид.

– Теперь вы видите, что для меня чувствовать усталость – непозволительная роскошь?

– Еще успеете отдохнуть, когда по-настоящему состаритесь.

– Надо полагать, это комплимент.

– Уж не знаю. Понимайте как хотите, а мне вы кажетесь просто мальчиком.

– Мальчиком, которого наказывают, не давая пойти спать. Раньше обычно случалось наоборот.

Я, конечно, сожалела, что ему нужно лететь обратно в таком состоянии, но ни за что не призналась бы Гарсону в своих эмоциях. Стоит ему только заподозрить, что его жалеют, начнет плакаться, и конца этому не будет. Он ведь в этом отношении был не лучше остальных мужчин.

Гостиница выглядела начисто лишенной каких-либо индивидуальных черт. Следовало ожидать, что тревоги из-за дела, которым мы занимались, помешают мне заснуть. Но не тут-то было. Я спала как самое бесчувственное бревно на свете. И тем не менее, едва проснувшись, позвонила Гарсону.

– Ничего особенного, инспектор. Дама изволила навестить свою служанку. Судя по всему, ей близки идеи социального равенства и поэтому время от времени она наведывается туда.

– Очень похвально. Надеюсь, сделали все тихо?

– Вроде бы старались наводить справки аккуратно, но в таких случаях никогда нельзя исключать, что кого-нибудь из соседей удивили наши расспросы и он распустил язык. Тогда служанка обо всем доложит хозяйке.

– Ну и пусть себе, хотя риск, конечно, есть. Разузнайте все про эту женщину. Нет ли у нее проблем с правосудием или сына-наркомана. И про мужа не забудьте.

– Она вдова. Нам об этом сообщила одна тамошняя старуха.

– Меньше работы для вас.

– Я должен кому-то все это перепоручить?

– Лучше сделайте сами. А когда закончите – пулей в Мадрид. Вам удалось хоть немного поспать?

– Немного.

– У вас будет три четверти часа в самолете.

– Спасибо, инспектор, вы проявляете почти материнскую заботу.

Генеральный директор компании “Телетоталь” назначил мне встречу на одиннадцать, так что я съела на завтрак обычные для Мадрида чурритос и взяла такси, чтобы ехать на студию, которая располагалась за городом. По дороге я наслаждалась красотами большого столичного города, в которые удивительным образом вплетался дух кастильской деревни. Восторг, который испытывает житель Барселоны, попавший в Мадрид, можно сравнить только с притягательностью Барселоны для мадридцев. Два разных мира, разделенных всего часовым перелетом.

Авелино Саес оказался вполне привлекательным мужчиной лет пятидесяти, но он не испытывал ни малейшего желания тратить на меня свое драгоценное время. Саес выполнил весь ритуал, предписанный правилами вежливости, который, как видно, успел отшлифовать во время многих и многих предыдущих встреч. Наше намерение расследовать обстоятельства смерти Вальдеса Саес воспринял как нечто само собой разумеющееся, но не преминул предупредить, что вряд ли мне удастся обнаружить у них что-то важное. Что, собственно, могли знать его подчиненные об этом преступлении, если Вальдес приезжал на студию всего раз в неделю? Да ведь и убили журналиста не здесь, а в другом городе. Я объяснила, что вряд ли могу согласиться с его аргументами и что мы тщательно изучаем профессиональное окружение погибшего. Однако мои слова его мало заинтересовали, к тому же он не занимался конкретными программами, а осуществлял руководство в более крупном масштабе и, разумеется, управлял значительными денежными потоками и бюджетом телекомпании. Саес велел вызвать редактора передачи “Пульс”, где Вальдес был главной звездой. И в моем присутствии попросил ее помогать мне во всем – горы, если понадобится, свернуть. После чего он, продемонстрировав всемерную готовность к сотрудничеству, позволил себе забыть об этом деле.

Редакторша выглядела более или менее моей ровесницей и, как все, кто работает в средствах массовой информации, казалась человеком, которого вот-вот хватит удар из-за вечной спешки и вечных же стрессов. Заметив, что она старается поскорее от меня отделаться, я повела себя решительнее:

– Вы не могли бы сказать, как вас зовут?

– Марибель, – ответила она не вполне уверенно.

– Марибель, лучше будет, если вы сразу поймете: я намерена провести здесь целый день и буду заниматься своей работой. Не исключено, что мое пребывание в этих стенах окажется и более долгим – в том случае, если я обнаружу что-то интересное. Так вот, пожалуйста, давайте обойдемся без спешки, и еще я хотела бы выпить кофе.

Мои слова подействовали на нее, напомнив об обязанностях public relations, и она улыбнулась:

– Простите, если вам показалось, что мне некогда вами заняться. Но постороннему человеку трудно даже представить себе, в каком сумасшедшем ритме мы на этом канале работаем.

– А вам известно, в каком ритме ведется полицейское расследование?

– Нет, – ответила она растерянно.

– Оно ведется очень медленно. Надо полностью сосредоточить на чем-то свое внимание, потом снова вернуться к этому пункту, еще раз отступить назад… Иногда мы вдруг замечаем что-то, лежащее у нас под самым носом, только после того как все ноги оттопчем, ходя вперед-назад.

– Понятно.

– Ну, тогда…

– Хотите, мы заглянем в мой кабинет и выпьем там кофе?

– С превеликим удовольствием.

Я почувствовала, как меня переполняет блаженство, словно я спасла чью-то душу, выдернув из безжалостной суеты современной жизни. Марибель сразу переменила тон и даже выключила свой мобильник.

– А теперь, Марибель, расскажите мне, как готовится ваша программа.

– Понимаете… – начала она уже гораздо спокойнее, – в ней участвуют четыре журналиста. Вы ее хоть раз видели?

Я кивнула.

– Тогда вам не надо объяснять, что на передачу приглашают несколько человек, которые согласны отвечать на вопросы журналистов.

– Им заранее платят за это?

– Да, конечно.

– Все получают одинаково?

– Нет, что вы! Это зависит от того, какое место человек занимает в мире знаменитостей и на страницах журналов. И разница может оказаться очень существенной. Так вот, четверо журналистов по очереди задают этому человеку вопросы, как вам известно. При этом уже подготовлено несколько репортажей на разные темы – они составляют вторую часть передачи. Моя задача – подыскивать сюжеты, разнюхивать, что происходит в данный момент в светской жизни, какие слухи и сплетни про кого появились – то есть кто находится в центре всеобщего внимания… Понимаете?

– Кажется, понимаю. А темы для репортажей тоже вы готовите?

– Нет, я только подгоняю их один к другому, когда они уже отсняты. Темы для репортажей предлагают и разрабатывают сами журналисты – по своему усмотрению. И тут Вальдес был непревзойденным мастером.

– А всю работу, связанную с репортажами, они выполняют тоже сами?

– Нет, ни в коем случае, для этого в редакции имеются специальные люди.

– И кто они такие, эти люди?

– У каждого журналиста есть свой помощник, тот, кто выполняет его задания. На самом деле они-то и готовят программу. Встречаются с разными персонажами, берут с собой операторов, когда надо что-то снять… Иногда им приходится часами ждать под дверью, чтобы засечь, как кто-то куда-то входит или выходит оттуда, они раскапывают какие-то тайные делишки… Короче, работенка тяжелая, и занимаются ею довольно молодые ребята.

– А кто был помощником Эрнесто Вальдеса?

– Одна девушка, Магги. На самом деле ее привел на канал сам Вальдес, но это исключительный случай.

Сейчас мы не знаем, будет она продолжать на нас работать или нет, очень даже возможно, что и нет.

– А были журналисты, целившие на место Вальдеса?

Она бросила на меня странный взгляд из-под густо покрытых тушью ресниц:

– Если вы думаете, что кто-то хотел убрать его с дороги, чтобы преуспеть на этом поприще, то эта версия заведет вас в тупик. Никто здесь не сидит и не ждет, пока другой журналист освободит ему место. Директор канала скорее возьмет нужного человека с улицы, если тот уже сумел проявить себя в других СМИ. Тут понятие служебной лестницы не действует. Кроме того, у Эрнесто никогда не было конфликтов с коллегами.

– Хорошо, оставим эту тему. А что вы скажете о людях, которым задавали вопросы или которые стали героями репортажей?

– Что именно вас интересует?

– Был ли среди них кто-нибудь, кто поклялся ему отомстить?

Она расхохоталась, откинув голову назад.

– Шутите? Да они все до одного мечтали ему отомстить! Вы ведь знаете, как с ними обходился наш добрый Эрнесто. Но в действительности это было дело двоякое: в душе каждый из них желал обратить на себя внимание Вальдеса, поскольку у публики он имел огромный успех. Хотя потом кое-кто о своем желании сто раз пожалел.

– И как вы это объясните?

– Есть у меня и объяснение. Иногда некоторые известные люди сами звонили мне, просили, чтобы я им посодействовала – помогла попасть в репортажи Вальдеса. Или в число тех, кому задавались вопросы. Они считали, что к ним не подкопаешься, что они-то могут со спокойной душой предстать перед ним. Только вот потом оказывалось, что Эрнесто – вопреки их расчетам – откапывал некоторые не самые приятные вещи и расписывал их перед камерой… Для многих это становилось большим сюрпризом! Любимый его приемчик!

– А как он добывал информацию?

– Ну, об этом вам следует поговорить с Магги, мне это неизвестно!

– А грозился кто-нибудь его убить?

– Еще бы! Обязательно! Каких только угроз он не слышал: что ему выцарапают глаза, перережут горло, сделают ожерелье из его причиндалов, выпустят кишки… Не было ни одной части его тела, которой бы не грозила самая жестокая участь. И он всем этим очень гордился – считал своего рода показателем популярности и успеха.

– Весьма своеобразный показатель. А кто именно ему угрожал?

– Иногда сами обиженные. Иногда зрители – они часто звонили или писали письма на адрес программы. Не забывайте, у некоторых знаменитостей имеются свои клубы фанатов – каким бы отвратительным это явление вам ни казалось.

При одной только мысли, что прикончил Вальдеса неведомый нам безумный зритель, я покрылась холодным потом. Вот тогда мы точно навеки завязнем в этом деле. Но я тут же вспомнила про наемного убийцу. Чтобы зритель заплатил киллеру? Нет, такого просто не может быть, успокоила я себя. Марибель смотрела на меня очень внимательно. Я снова подступила к ней с расспросами:

– Скажите мне одну вещь, только хорошенько подумайте, и любой ответ не будет вас ни к чему обязывать. У вас нет своей версии касательно того, кто бы мог его убить?

Редакторша задумалась, старательно разгладила рукава своего элегантного костюма, а потом быстро замотала головой.

– В последние дни, как легко догадаться, наш канал бурлил – каких только слухов, каких только домыслов мы не услышали! И одно мнение было чудней другого! Но уверяю вас, все, что дошло до моих ушей, показалось мне дикой чушью, болтовней ради болтовни. Я твердо уверена: убил Вальдеса кто-то из близкого окружения и это связано с его частной жизнью.

– У вас имеются какие-нибудь основания для такого предположения?

– Нет, просто в нашу программу мы приглашаем людей хоть и знаменитых, но при этом все-таки весьма заурядных: исполнителей фламенко, тореро, какого-нибудь захудалого аристократа, предпринимателя, решившего покрасоваться на экране, второсортных актеров, телеведущих… Если честно, никому из них, на мой взгляд, не хватит хладнокровия или решимости, чтобы совершить убийство.

– Интересная теория.

– Правда?

– И кроме того, вы очень чистосердечно все объяснили.

Она засмеялась:

– Хотите, скажу вам одну вещь, инспектор? Я бы с удовольствием отвечала на ваши вопросы еще несколько часов. Мне наконец-то удалось расслабиться!

– Не исключено, что между полицейскими и психологами есть что-то общее!

Мы немного посмеялись, вполне поняв друг друга. И вдруг она всплеснула унизанными кольцами руками:

– Так расслабилась, что до сих пор не угостила вас обещанным кофе!

– Ничего, обойдусь.

– Мы можем спуститься в кафетерий. Он на нижнем этаже.

– Не хочу отнимать у вас еще больше времени. Кроме того, я с удовольствием поговорила бы с…

– Магги?

– Да, с ней. Может, вы пришлете ее ко мне в этот самый кафетерий?

Марибель сняла трубку и попросила секретаршу отыскать девушку и привести ее в кафетерий. Я заметила, что, как только она занялась этим пустячным делом, на лице ее сразу появилось выражение озабоченности. Она опять включилась в гонку и опять начала нервничать.

Мы спустились в кафетерий. Народу там было не сказать чтобы очень много, но от шумных разговоров в воздухе образовалось что-то вроде непробиваемого купола. Посетители были разного возраста и вида, хотя всех отличал своего рода налет подчеркнутой современности. Вольный стиль в одежде, тщательно продуманные стрижки, очки в причудливой оправе. Я заказала вожделенный кофе и стала ждать доверенное лицо Вальдеса. Вскоре передо мной предстала с весьма решительным видом юная девушка.

– Вы из полиции? – выпалила она.

– Ну да, я инспектор Петра Деликадо.

– А меня зовут Магги. Вы хотели со мной поговорить, да?

Я ждала чего угодно, только не этого. Худенькая, в потертых джинсах и изношенной футболке, очень короткие, выкрашенные в кричаще-желтый цвет волосы, колечки в ушах. Казалось, она сошла прямо с экрана – из американского фильма про банды Бронкса.

– Да, я хотела бы задать вам несколько вопросов про Эрнесто Вальдеса.

– Пошли в переговорную, тут не наговоришься – вон какой ор этот табун поднял. Ага, а еще моя начальница велела, чтобы вы за кофе не платили.

Она сделала какой-то знак официанту и зашагала к дверям. Мы миновали коридор, не проронив ни слова. Как я поняла, Магги не утруждала себя соблюдением традиционных правил вежливости, что меня на самом деле даже обрадовало, так как это всегда экономит время.

В переговорной кроме обычной мебели имелся телевизор с большим экраном. Магги с нарочитой неуклюжестью уселась и подняла на меня глаза:

– Что вы хотите узнать?

– Нетрудно догадаться.

– Ага, еще бы… кто ухлопал Вальдеса, но я тут без понятия.

– Без понятия?

– Ага. А если б чего знала, давно бы сама притопала в ментуру.

– Верю, но иногда бывают какие-то догадки.

– У меня – ни одной.

– Хорошо. Как вы ладили с Вальдесом?

– Вальдес был еще тем козлом, но у меня у самой характер не сахар, так что мы с ним не ссорились.

– Вы копались в жизни людей, которых он приглашал в свою программу.

– Да, и это тоже, кроме всего прочего.

– А какую именно передачу вы готовили, когда Вальдеса убили?

– Репортаж про Лали Сепульведу. Она тогда только что родила. И я собиралась поболтать с ее кузиной, у которой Лали отбила жениха, теперь он стал ее мужем. А кузина готова была помолоть языком, если ей сунуть чуток деньжат.

– О чем помолоть?

– Ну, сами понимаете, трахомудень всякая: что Лали, мол, очень плохо себя вела, что не подходила к телефону, когда сестрица звонила, что отказалась с ней объясняться. Малёк всякой гнуси – но, чтобы размазать Лали, вполне хватит.

– Милая у вас работа, правда?

– А мне надо на жизнь зарабатывать, вот заделаюсь миллионершей, буду строгать передачи про культуру для Би-би-си.

Иронию свою она изрыгала как-то даже свирепо. А еще Магги вообще никогда не улыбалась. Мне она понравилась.

– Но в любом случае ведь не было ничего такого уж серьезного, из-за чего эта самая Лали наняла бы кого-то убить Вальдеса, так ведь? – спросила я.

– Нет, еще чего! В последнее время мы и не такие подлянки кидали.

– А какие именно, можешь припомнить?

– Это вряд ли, надо поглядеть в архивах.

– Я попрошу тебя сделать это чуть позже. А теперь скажи, не оставил ли Вальдес какую-нибудь записную книжку, мобильный телефон, что-то такое, что…

– Когда его шлепнули, тут все обшарили по ордеру от судьи, только ничего не нашли.

– Да, знаю, но я подумала, а вдруг…

– Этот Вальдес ушлым был дядькой, не в его привычках было оставлять следы. Никаких следов, только так он и работал.

– А когда ему звонили люди, на звонки тебе приходилось отвечать?

– Ага. Когда он уезжал в Барселону, звонил оттуда мне, и я ему сообщала, какие звонки были срочные, а про другие я записывала – до его возвращения.

– А у тебя нет никакого списка, где отмечались такие звонки?

– Не-а. Их обычно записывают на отдельных бумажках, а потом выбрасывают на фиг. И он так делал.

– А случалось, что звонки повторялись?

– Ну, насколько помню, были такие. Звонила как-то его бывшая жена, звонили из барселонских журналов… какой-то зритель, вонючка настоящая… не помню, надо получше подумать.

– А ему ни разу не звонил человек по фамилии Лесгано?

Она собралась было мотнуть головой, но остановилась:

– Да, звонил иногда.

– Он просил что-нибудь передать Вальдесу или оставлял номер телефона, где его можно найти?

Она напряженно думала, но с лица ее так и не сошла гримаса скуки, видимо ставшая от него неотделимой.

– Нет, вряд ли, хотя… вы вот сказали, и я вспомнила, что в последние месяцы он звонил чаще, нередко по срочному делу, но не оставлял мне своего номера.

– Он говорил без иностранного акцента, скажем, итальянского?

Она сердито фыркнула:

– Послушайте, я ведь и правда не помню. Ну, вроде без всякого акцента, но точно не скажу.

– Понимаю. А когда мы сможем заглянуть в ваш архив?

– Да хоть сегодня после обеда. Пока мне не дали нового шефа, я особо ничем не занята, а может, меня и вовсе отсюда попрут.

– Я приду после пяти, договорились?

Она пожала плечами, что надо было понимать как знак согласия. Потом мы молча встали, и, как только переступили порог переговорной, она исчезла, бросив мне лаконичное “Пока”.

Я включила мобильник и увидела, что мне дважды звонил Гарсон. Соединившись с ним, услышала голос, звучавший на фоне аэропортовских громкоговорителей:

– Инспектор, я уже сажусь в самолет.

– Как там у вас?

– Сыновья служанки, судя по всему, чистые. В нашей картотеке не значатся, работают, вообще обычные люди. Один – каменщик, а второй – священник! Кто бы мог подумать, а?

– А почему бы и не подумать?

– Нет, все-таки это занятно. Мы вроде бы и знать не знаем, откуда берутся священники, а потом – раз! – оказывается, это может быть сын каждого и всякого.

К счастью, я уже давно успела привыкнуть к весьма странным умозаключениям Гарсона. Наконец он спросил:

– А что нового у вас?

– Вот прилетите, все и расскажу. Мы пойдем обедать. Знаете ресторан “Тупик Тернера”?

– Еще бы!

– Ну вот, буду ждать вас там в два часа.

Я вспомнила когда-то давно читанный детективный роман, действие которого происходило в Мадриде. Там один герой, американец, говорит испанцу: “Отведи меня в такой ресторан, где бы никогда не обедал Хемингуэй”, а испанец отвечает: “Откровенно признаюсь, трудную ты мне задачку задал”. Никто в точности не знает, где на самом деле столовался писатель, но похваляются этим хозяева любого старого заведения. А вот клиентом “Тупика” он был вне всякого сомнения. Так или иначе, мясо там было отличное, да и сам ресторан показался мне очень красивым. Дожидаясь младшего инспектора, я заказала себе вина и провела время, рассматривая фотографии с посвящениями, развешанные по стенам.

В четверть третьего появился Гарсон. Видок у него был такой, что краше в гроб кладут. Он рухнул на стул.

– Очень устали, Фермин?

– Кто устал, я? Ничуть. Я могу целую неделю не смыкать глаз, это уже не раз проверено. Правда, через неделю начинаются глюки, ну а потом я уже труп. Хотя до трупа еще ни разу не доходило. Если только вы теперь не доведете.

– Не преувеличивайте, сейчас вы, на мой взгляд, свежи как утреннее солнышко.

– Я лучше промолчу.

Потом я налила ему бокал риохи, мы заказали официанту еду, а тем временем я рассказывала ему о своих беседах в студии и о том, что нас ждет после обеда. Тут нам принесли первое блюдо, и мой чудесный помощник с такой жадностью накинулся на куропаток под маринадом, словно боялся, что они вот-вот упорхнут. Восстановив немного силы, он вздохнул и признался, что теперь чувствует себя куда лучше.

– А ведь как все могло чудесно получиться! Детали сходились, – начал рассуждать Гарсон. – Марта Мерчан неожиданно узнает, что ее бывший муж каким-то образом огреб кучу денег. Она нанимает сына своей служанки, парня с криминальными связями, чтобы тот убил Вальдеса, но денег они так и не находят – деньги в Швейцарии.

– Это называется квадратурой круга, Гарсон. Уже для первой же детали мы не находим правильного места: откуда Вальдес взял столько денег? А какой вывод напрашивается, когда происхождение денег туманно?

– Что тут наверняка дело нечисто. И это мне известно, инспектор, я же не вчера родился! И вот еще что: а каким образом могла бы узнать про деньги бывшая жена? И какие у нее были гарантии, что она найдет деньги, если она понятия не имела, где они хранятся? Я ведь только и сказал, что было бы здорово, если бы к этому все свелось.

– Эти чертовы деньги и вправду окончательно запутали ситуацию. Что вы скажете о работе, которая нас сегодня ждет? Вот представьте себе, что мы обнаружим пару случаев, когда Вальдес в своей программе от души полил кого-то грязью, – ну прямо-таки шикарнейших случаев. Обиженный решил отомстить за публичный позор – и Вальдеса прикончил. Версия вполне правдоподобная, но ее опять же никак не свяжешь с деньгами, будь они неладны.

– Если так рассуждать, то мы должны заниматься только поиском источника этих денег, а все остальное отодвинуть в сторону.

Я скатала из кусочка хлеба маленький шарик и щелчком отправила его в полет. Настроение у меня было хуже некуда.

– А вы думаете, я знаю, как нам теперь быть?

– Не отчаивайтесь, инспектор. Во время одной из проверок всплывет что-нибудь и про эти деньги, сразу станет понятно, откуда они, да и многое другое. Беда в том, что сами по себе деньги не имеют ни лица, ни глаз, ни даже сердца… Их путь чертовски трудно отследить.

– А вот вы убили бы человека за сто миллионов?

– Вальдеса я прихлопнул бы даже за жалкие сто тысяч. И даже даром, уж можете мне поверить.

Я рассмеялась и наконец доела свой чулетон. Пока мы ждали кофе, младший инспектор сказал:

– А вы знаете, что здесь частенько ужинал Хемингуэй?

– Да, и напивался.

– Эх, какие времена были! Тореро, Ава Гарднер, игорные дома, роскошные автомобили…

– Чистая мифомания, и ничего общего с реальностью все эти легенды не имеют. А вы заметили, кстати, что сейчас в Мадриде кругом только и видишь служащих международных компаний и министерских чиновников?

– Ничегошеньки-то вы не понимаете, инспектор, никакого полета воображения! Хемингуэй был мужиком что надо.

– Образованный турист.

Гарсон принялся ворчать себе под нос:

– Да уж, конечно, и Ава Гарднер – всего лишь миленькая девушка. Главное – сказать что-нибудь поперек, и больше ничего.

Я внимательно на него посмотрела. Никогда не слышала, чтобы он так мечтательно говорил о подобных вещах. А еще я подумала, что когда-то Гарсону страшно хотелось прогуляться по Гран-виа с какой-нибудь красоткой, или побывать на премьере фильма вместе со знаменитыми актерами, или стать прославленным тореро, чтобы в его уборной толпились американские миллионерши, накачавшиеся виски и сходившие по нему с ума. Но если такие мечты и преследовали его когда-то, все это, разумеется, осталось в далеком прошлом, и сегодня Гарсон – просто пожилой мужчина, падающий с ног от недосыпа и болтающий о славном прошлом, которого он и знать-то толком не знал.

– Я бы вам посоветовала отправиться в гостиницу и устроить себе сиесту. А я позвоню, когда покончу с делами на телестудии. Договорились?

– Я приехал сюда работать.

– Отлично. Тогда это будет не совет, а приказ. Не хочу весь остаток дня терпеть ваше дурное настроение только из-за того, что вы не выспались.

Ему пришлось подчиниться. А я вернулась на студию “Телетоталь”, где меня уже дожидалась милая Магги.

Как легко догадаться, за прошедшее с нашей утренней встречи время манеры ее лучше не стали. Она едва кивнула мне в знак приветствия и повела в архив. Он помещался в маленькой комнате, где стоял один стол с компьютером. По стенам высились стеллажи с архивными материалами. Магги уселась перед монитором и спросила:

– Так чего вам надо-то?

Я закурила и бросила на нее уничтожающий взгляд. Сделала одну затяжку, вторую… И продолжала молчать. Она впервые занервничала.

– Что-то не так? – спросила Магги, и в тоне ее поубавилось наглости.

– Послушай, Магги, мне тоже не слишком нравится наша жизнь, и меня тоже выводят из себя некоторые радости нашей цивилизации. Так вот, поскольку сама я человек не сказать чтобы добрый и мягкий, буду тебе весьма признательна, если ты сменишь тон и начнешь наконец мне помогать. Иначе я могу заподозрить, что ты каким-то боком причастна к убийству Вальдеса и пытаешься ставить мне палки в колеса.

– Я? Да мне все…

– Да, знаю, все это тебе до фени, но ты готова всячески мне содействовать. Только скажи на милость, какого дьявола я буду пытаться что-то найти в этом компьютере, если не имею понятия, что там есть. Это ты должна сориентировать меня, ты должна подумать и выбрать те случаи, которые вызвали скандалы или резкие протесты, иначе говоря, которые сильно кого-то задели. Понятно излагаю?

– Да, – ответила Магги, и во взгляде ее я уловила что-то новое. Наконец до нее дошло, что я не собираюсь с ней чикаться. Она почувствовала, что я умею как следует надавить, и это ей, безусловно, понравилось.

– Ладно, вас устроит, если мы вернемся на три месяца назад?

– Отлично, три месяца – подходящий срок, если кто-то решил убить Вальдеса за то, что тот нагородил в своей программе.

– Тогда оттуда и начнем.

Она вытащила грязную жвачку из потрепанного кармана и, принявшись энергично жевать, застучала по клавиатуре. Только теперь я заметила, что мочку ее правого уха украшали две серьги в виде черепов. В левой мочке среди множества сережек выделялась одна – в виде двух скрещенных костей.

– Сейчас посмотрим, – сказала она, – у кого из этих ублюдков случилась буза с шефом.

Магги не особенно следила за своей речью, и это дало мне надежду, что настроение ее переменилось и она включилась в работу. Я опять закурила, мне стало как-то спокойнее.

– А вы, видать, из тех, что решили погубить свои легкие! – бросила она.

– Забудьте о моем здоровье и сосредоточьтесь, Магги.

– Меня зовут Мария Магдалена, но, как сами понимаете, с таким имечком жить стремно, вот я и превратилась в Магги.

– Понятно.

– Это я к тому, что, может быть, вы предпочитаете звать меня настоящим именем, полицейские, они же, в общем-то, дремучие…

Я сосчитала до трех и только после этого заговорила:

– Довольно, Магги.

Она пожала плечами, показав таким образом свою непрошибаемость. Наверное, привилегию называть ее Магдаленой она считала знаком высшего доверия, но мне вряд ли хотелось вставать с ней на более дружескую ногу. Я слышала, как она напевала что-то, ни на миг не прерывая свои поиски. Наконец Магги выбрала из архивов материал, который решила вывести на экран, и прочитала:

– Беатрис дель Пераль. Вот она тут. Знаете, кто это?

– Понятия не имею.

– Та еще штучка. Исполнительница испанских танцев. Только не подумайте, не из тех, что танцуют во всяких там конкретных ансамблях. Она из совсем захудалых. Фламенко для туристов, ну, там “Иисус за мной стоит” и прочая лабуда, хотя, как я узнала, сама-то она и вообще родом из Галисии. Смехотища!

– Так и что с ней случилось?

– Она прославилась тем, что закрутила роман с Эрминио Кастельо, банкиром. Уж не знаю, что он в ней такого нашел, но вроде бы готов был бросить из-за этой танцовщицы жену. А тут нам кое-кто и свистнул, что видели пару раз, как она вечерком выпивала с одним придурком с дискотеки. Стала я разнюхивать, но ни в одном агентстве подходящих фотографий не нашлось. Ну, тогда, значит, Вальдес пообещал мне премию, если я их надыбаю. Мы с моим приятелем и занялись этим дельцем – терпения нам не занимать! Ходили за ней по пятам и через пару месяцев все-таки своего добились. Я засняла ее в обнимку с красавчиком, да он еще при этом руку свою ей в вырез платья запустил. Улет!

– Ну а потом что было?

– Да ничего особенного. Отнесла я фотки шефу, он состряпал репортаж. Показали все в передаче. И шуму вышло ужас сколько, потому что банкир с этой бабой строили из себя влюбленных и всюду светились вместе, интервью направо и налево давали. Ну, понятное дело, свадьба накрылась, плясунья осталась с носом, а банкир сильно обозлился, хотя и молчал в тряпочку. Над ним ведь вся страна потешалась. В банке его выперли из административного совета, на него и так там косо смотрели, когда он начал в журналах маячить со своей шлюхой, но наша передача стала последней каплей. Ну как вам? Печатать?

Я молча кивнула, раздумывая над услышанным. Магги запустила принтер.

– А угрозы от них были?

– Мужика, видать, заслали в пустыню Сахару, никак не ближе, короче, из Мадрида он исчез, и что с ним потом стало, понятия не имею. А она-то, конечно, просто взбесилась и однажды подловила Вальдеса в аэропорту. Ну, устроила кипиш – обзывала по-всякому и даже морду хотела набить. Но шеф чего-то такого ожидал, поэтому в последние дни таскал с собой фотографа. Тот всю кутерьму и заснял. Вальдес пригрозил ей, что подаст на нее в суд, на том она и угомонилась. Больше не рыпалась – небось в какой-нибудь бордель поступила. Классно, да?

– Ты мне всю информацию распечатала?

– Да, сейчас еще чего-нибудь поищу.

Я просмотрела только что вылезшие из принтера страницы. Там имелись адреса и номера телефонов обоих героев. Распечатку я убрала в сумку.

Магги пылала энтузиазмом, она колотила по клавишам компьютера с обычным для нее видом, который можно было бы определить как смесь вульгарности с ультрасовременностью.

– Вот еще, инспектор: Хасинто Руис Норуэлл. Слышали про такого?

– Никогда.

– Вам следовало хотя бы изредка смотреть нашу программу.

– У меня и без того есть чем заняться.

– Ну, поплавать иногда в говне – тоже полезно, чтобы понять, в каком мире ты живешь.

– Вы не можете обойтись без таких выражений?

– А что, вас раздражает мой словарь? Вот вам еще одно подтверждение того, что полицейские, они от жизни слегка отстали.

– Хватит трепаться, Магги!

– Ладно, буду обходиться без выражений, хотя, надо заметить, ваше “хватит трепаться” звучит тоже не слишком изысканно, могли бы сказать: “сконцентрируем внимание на главном”.

Я не верила своим ушам. Поэтому с кривой улыбкой спросила:

– Так что ты там выловила?

– Ах да! Хасинто Руис Норуэлл, по прозвищу Маркиз. Его так зовут, потому, что он и на самом деле маркиз. В родстве с английской королевой или фиг его знает с кем… Черт! В карманах у него ветер гуляет, но без него не обходится ни одна тусовка, ни один прием – его присутствие как будто придает им весу. Держится эдаким покорителем женских сердец, потому что из себя писаный красавчик и одевается как картинка из модного журнала. Он несколько раз появлялся в нашей передаче, и один раз у него даже брали интервью. И все было нормально, он получал свои денежки – и привет. Пока некий рекламный деятель из Марбельи не решил использовать его в рекламе района с роскошным жильем. В общем, раскрутили они это дело. Маркиз стал лицом этого района. И тут до моего шефа доходит одна хохмочка, связанная с финансовым прошлым Маркиза. Слухи текли из Лондона. Туда-то мы и двинулись с Ремихио, а Ремихио – это мой приятель, а еще, скажем так, интимный друг. В Лондоне мы быстро убедились, что полученные Вальдесом сведения кое на чем основаны, поэтому стали расспрашивать, а кое-где и покупать информацию – там да сям, и точно установили: долги у Маркиза были везде, даже в соседнем с его жильем пабе, кроме того, его обвинили в мошенничестве, когда он работал в некой лондонской компании, а в довершение всего – поймали с наркотиками. Ничего серьезного, только для собственного употребления, но штраф ему припаяли и завели на него карточку в полиции.

– А вы эту бомбу привезли в Мадрид.

– Точно. Эх, что тут началось, когда мы обо всем этом рассказали в передаче – с документами и прочей херней. Эти, из нового района, свое схлопотали, им пришлось даже менять название всего жилищного комплекса. Погодите-ка, дайте глянуть… Ага, назывался он “Маркизовы сады”, а стал называться “Подсолнухи”, заурядненько так.

– Ну а Маркиз?

– Чего тут говорить? Дело это у него накрылось – да и ничего другого он уже затеять не смог бы, даже если бы что и подвернулось. Сначала-то он стал пыжиться и клялся каждому встречному-поперечному, что подаст, мол, на нас в суд, что мы оскорбили его честь и достоинство… Но ничего, само собой, не сделал, проглотил как миленький. Как вам история? Печатать?

– Да, напечатай. Мне еще вот что любопытно: а вам Вальдес за это тоже премию отстегнул?

– Нет, предполагалось, что две недели в Лондоне – уже само по себе что-то вроде премии, хотя мне пришлось там как следует попахать, да и приятелю моему я тоже расходы оплатила…

– Несправедливо.

– А то!

Впервые за время нашего знакомства на лице ее появилась искренняя улыбка. И на меня она посмотрела куда приветливее.

– Я же говорю, что не все копы одинаковые, случаются и вполне сносные, но, на беду…

Я оборвала ее довольно двусмысленный комплимент, бросив сухим тоном:

– Есть что-нибудь еще?

– Я вот подумала еще об одном случае, он того стоит, искать?

– Разумеется, я для того сюда и пришла.

На лице Магги вновь отразилась космическая скука, и вскоре она отпечатала мне материалы, связанные с Маркизом. Пока я их листала, она опять застучала по клавишам и опять сунула в рот жвачку. Я убедилась, что и в этих материалах имелись нужные мне адреса и телефоны.

На сей раз Магги потратила на поиски чуть больше времени, но мне было чем заняться – я размышляла, пытаясь связать концы с концами.

– Ага, вот. Тут все коротенько. Эмилиана Кобос Вальес. Светская дама. Дела у нее шли в гору, и она стала посещать званые ужины и приемы все более высокого ранга. Фотографии, наряды, работа на публику, слухи о романах с представителями самых избранных кругов… В девяносто седьмом году Национальная гильдия предпринимателей присудила ей премию как самой многообещающей молодой предпринимательнице.

– И чем она занимается?

– Во! В этом-то все и дело. Она модельер и производитель одежды для малышей. Ей удалось открыть два магазина в Мадриде и один в Барселоне. Реклама по телевизору – белокурые крошки делают свои первые шаги в милых штанишках и футболочках – прям ангелочки. А когда у нее брали интервью, непременно задавали вопрос: “Сколько у вас будет детей, когда вы выйдете замуж?” А она в ответ: “Я бы очень хотела иметь большую семью, но не знаю… Я так занята… Но в любом случае мужчина, который станет моим мужем, должен понимать: материнство для меня – самое главное”. Ну вот, и тут такая бомба. В один прекрасный день до нас докатился слушок, что без всякого замужества она в шестнадцать лет родила, но малыш страдает синдромом Дауна и живет в специальном заведении в Швейцарии, куда мамаша его глаз не кажет, даже на Рождество.

– И вы об этом раструбили на весь свет? Какая мерзость!

– Хотите верьте, хотите нет, но тут сведения добывала не я. К Вальдесу явился некий фрилансер и принес их в клювике. Шеф ему классно заплатил. А доброволец добыл даже фотографии: несчастный ребенок с узенькими такими глазенками улыбается в камеру. Удар был что надо – даже особый скандал не разгорелся; все молчали из чувства милосердия. Но понятно, что фабрика ее прогорела, леди перестала интересовать нашу прессу, магазины ее, по крайней мере в Мадриде, теперь переходят в новые руки. Говорят, помещения хотят купить хозяева новой сети быстрого питания – на основе традиционной испанской кухни. Ну, сами знаете, чечевица с чорисо и косидо в картонных мисках. Может, у них что и выгорит, сейчас ведь каждый выдумывает что может.

– Напечатайте мне копии и с этого тоже.

Она заметила, как изменилось мое лицо, отразив бушевавшее у меня в душе возмущение.

– Вам вся эта возня кажется тошнотворной, так ведь?

– Если честно, Магги, я никак не могу взять в толк, что здесь делает молодая женщина вроде вас.

– Жить-то надо. У многих моих друзей вообще нет никакой работы. И Вальдес мне помог, посмотрим, повезет ли мне так еще хоть раз.

– Идите раздавать рекламные листовки, или поступите на службу в какую-нибудь неправительственную организацию, или запишитесь в женский легион – да что угодно, лишь бы не участвовать в этом паскудстве.

– Может, конечно, то, чем мы занимаемся, и называется паскудством, да только и герои наши – не монашенки из ордена милосердия. А вас не возмущает тетка, которая хочет выйти замуж за богатого мужика только ради его денег и не способна хранить ему верность, хотя бы в самом начале? А что вы скажете про типа, который мотается по всему миру и всюду занимается аферами, но при этом надеется, что публика только посмеется над его милыми проказами? Я уж не говорю про мамочку, которая мечтает иметь большую семью, а своего ненормального ребенка отсылает с глаз подальше, на самую высокую гору в Европе, чтобы он там сгнил и не мешал ей! Это тоже паскудство!

– Но вы здесь с ними на одном уровне.

– Мы делаем свою работу, у вас, полицейских, тоже есть от чего поморщиться!

Я опустила голову, пытаясь взять себя в руки. Будь я в здравом уме, никогда не ввязалась бы в подобный спор.

– Есть что-нибудь еще?

Она отвернулась от меня, всем видом своим выражая раздражение, и снова застучала по клавишам.

– Не знаю. За последние три месяца это были самые громкие истории. Ну, можно прибавить еще одного тореро, которого Вальдес публично обозвал пошляком, или актрису – мы пронюхали, что она сделала две пластические операции… Но этого вряд ли достаточно, чтобы убить человека. Хотя, как я поняла, нас бы вы поубивали и за куда меньшие грехи.

– Не люблю пачкать руки.

Она смотрела на меня со злобой, мои слова задели ее за живое. Я протянула ей визитную карточку:

– Наша встреча оказалась не столь уж приятной, однако я должна признать, что вы мне очень помогли. Позвоните по этому телефону, если что-то еще придет в голову. Напоминаю, это ваш гражданский долг.

– Если и позвоню, то только из чувства долга, потому как никакого удовольствия от помощи вам не получаю.

Пока я добиралась на такси до гостиницы, сердце мое так колотилось, что казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Я терзалась. Ну как я могла быть настолько неуклюжей, настолько глупой, настолько самонадеянной, настолько обидчивой – короче, вести себя как полная идиотка и тупица? Кто я такая, чтобы выносить кому-то нравственный приговор и, кроме того, высказывать человеку собственное мое мнение о нем прямо в лицо? Неужели так только что вела себя инспектор Деликадо, известная коллегам своей ироничностью, выдержкой и вежливостью? Я готова была обозвать таксиста педрилой, чтобы он дал мне по морде, и тогда я получила бы по заслугам. Магги проявила незаурядную сообразительность, отобрав в архиве случаи, которые могут нам пригодиться. И все они содержали мотивы, существенные для нашего расследования! Кроме того, девушка была на свой манер любезна. Мне даже понравились эти ее пиратские украшения и волосы цвета паэльи! И что же? Я ринулась в бой, вооружившись самыми плоскими представлениями о нравственности. Вдруг из каких-то тайных щелок полезли наружу отголоски религиозного воспитания. Судить других – любимое занятие напуганных кретинов! Кроме всего прочего, этот внутренний порыв – не то монашеский, не то левацкий – мог повредить расследованию. Вряд ли после сцены, которую я ей устроила, Магги захочет тратить время на наше дело и позвонит мне, чтобы сообщить новые детали! В общем, я села в лужу, по-настоящему села в лужу, или, как выразилась бы эта самая Магги, дико лопухнулась.

Из гостиничного бара я позвонила Гарсону, и минут через десять он спустился вниз – только что приняв душ и переодевшись. После отдыха он излучал хорошее настроение.

Я встретила его, держа в руке стакан виски со льдом.

– Ну, как у вас прошла встреча в телестудии, инспектор?

Вместо ответа я протянула ему материалы, которые отпечатала мне Магги.

– Итак, вы в стервозном настроении! Это связано с работой или исключительно с личными проблемами?

– А вы почитайте, почитайте…

Он принялся за чтение, не выказывая ни малейших признаков обиды. С предельным вниманием переходил от страницы к странице. И закончил как раз в тот момент, когда я опустошила свой стакан.

– Отличный материал, клянусь чем угодно! Все эти люди имели реальные основания для мести, то есть для убийства Вальдеса. Кроме того, они принадлежат к среде, где нет недостатка в деньгах, и любой из них мог нанять убийцу, чтобы убрать своего обидчика. А то, что в качестве места убийства выбрали его квартиру в Барселоне, кажется мне вполне естественным – подальше от Мадрида, то есть от заказчика, а значит, замести следы будет легче.

– Все это прекрасно звучит, но как вы объясните сто миллионов в Швейцарии?

Он взмахом руки подозвал официанта и попросил принести ему виски. А я заказала себе вторую порцию. Потом Гарсон спокойно и без спешки изложил мне свою теорию:

– Я размышлял над этим делом – а не только спал. Вы же и сами знаете, что способности у меня выше среднего.

Я кивнула, хотя и была сейчас не слишком расположена к шуткам. Гарсон же невозмутимо понюхал виски, которое ему принесли, а потом с нескрываемым наслаждением сделал первый глоток.

– Ну, это же чудо что такое: проснуться в восемь вечера и выпить на завтрак виски! Мы с вами должны повторять это каждый день.

Я, теряя терпение, повернулась к нему:

– Вы, конечно, можете сколько угодно похваляться своими способностями и мечтать о райской жизни, которую человек ваших достоинств, несомненно, заслуживает, но что вы думаете по поводу нашего дела?

Моя колкость не смогла омрачить его благостное настроение.

– Нашего дела? Ах да! Я же вам уже говорил, что вряд ли стоит напрямую связывать счет в Швейцарии с убийством Вальдеса. Вы учли, например, такую возможность, что он брал с некоторых людей определенные суммы за то, что обещал не предавать гласности нарытый им компромат? Если кто-то не соглашался, получал по полной – их грехи расписывались Вальдесом в журнальных колонках или в телевизионной передаче.

– Но сумма-то очень уж большая!

– Она собралась помаленьку… Или, кто знает, может, он подловил важную птицу – что называется, напал на золотую жилу.

– Шантаж.

– Вот именно. А у него для этого были все условия – лучше не придумаешь. Только вообразите себе: вот он ведет обычные свои поиски или роется, как всегда, в грязи – и вдруг в один прекрасный день совершенно неожиданно раскрывает тайну, очень важную тайну, которая касается очень важной персоны. Вальдес не знает, как поступить: предавать сведения огласке или не предавать. Хорошо, он это сделает. И что тогда? Какая ему от этого будет выгода? Да, можно, конечно, рассчитывать на известное укрепление репутации в профессиональной среде – такая история поможет ему вырваться за привычные рамки. Но неужели вы полагаете, что такой хищник, как Вальдес, позволит кролику ускользнуть из силков и не попытается урвать с него хотя бы клок шерсти? Нет, он выбирает иной путь и пробует шантажировать свою жертву.

– В качестве теории звучит вполне основательно и даже привлекательно, но если эта теория верна, мы опять оказываемся в заднице. Без вариантов.

– Почему это?

– А как, по-вашему, мы такой шантаж докажем? И в какую сторону нам сейчас двигаться?

– Ну все равно надо искать киллера.

– Забудьте об этом, чертов информатор мне даже не позвонил.

– Не беспокойтесь, хорошему осведомителю нужно время, чтобы добыть стоящие сведения и даже чтобы сообщить вам, что ничего узнать не удалось. Он обязательно позвонит – они всегда стараются сохранить с полицией хорошие отношения. Мало того, мне кажется, именно то, что он до сих пор не позвонил, надо считать добрым знаком.

– Ну, если вы так считаете…

– А теперь ваша очередь рассказывать.

– Что вы хотите услышать?

– Почему у вас такое жуткое настроение?

– А, вы про это! Да какая разница! Просто кляну себя за то, что грубо обошлась с девчонкой, которая мне помогла.

– Очередной припадок дури?

– А по-вашему, такие припадки – свойство моего характера?

– Думаю, да.

– Надо же, а я-то считала себя женщиной милой и уравновешенной!

– И это тоже верно. Можно было бы сказать, что вы женщина уравновешенная, но периодически на вас накатывает, потом следует раскаяние, а время от времени вы впадаете в депрессию.

– Можете не продолжать, этого достаточно – оценка вполне духоподъемная.

– Хорошо, тогда пошли ужинать. А завтра проверим, как сложилась жизнь у трех этих героев, обгаженных Вальдесом.

– Нет, я иду спать, слишком устала.

– Тогда мне придется ужинать в одиночестве. Провинциальный дикарь в столице!

– Кстати, сообщите в наш комиссариат, что мы здесь задержимся, по крайней мере еще на день. Кто знает, сколько времени уйдет на допросы трех этих пташек.

– Ладно, инспектор, и желаю вам хорошего отдыха.

Я встала и оставила его в зале, счастливого, попивающего виски, словно он был Эркюлем Пуаро в гостинице “Пера-палас”.

Я поднялась к себе в номер и разделась, собираясь принять душ. Завернулась в полотенце и позвонила домой. Аманда тотчас взяла трубку.

– Аманда, как у тебя дела? Поверь, мне ужасно жаль, но я вернусь домой в лучшем случае послезавтра, не раньше, тут все осложнилось и…

– Не беспокойся, дорогая, я прекрасно провожу время. Кстати, я тоже хотела тебе сказать, что… сегодня вечером иду ужинать с твоим коллегой.

– Что?

– Да, с инспектором Молинером. Он такой симпатичный! Вчера зашел сюда – хотел поговорить с тобой о каких-то служебных делах. Я объяснила, что ты улетела в Мадрид, и пригласила его выпить кофе. Мы с ним поболтали и в результате условились сегодня вместе поужинать.

– Аманда, а ты знаешь, что он как раз сейчас разводится с женой?

– Да, знаю. Представь, какое чудное совпадение!

– Просто потрясающее! Только это никакое не совпадение.

– Не понимаю.

– Аманда, ты у нас уже взрослая девочка и должна знать, что происходит с мужчинами в процессе развода.

– Ты предупреждаешь меня о возможном совращении отчаявшейся страдалицы, это ты имеешь в виду?

– Аманда, я не знаю, я…

– Никогда бы не поверила в такое, Петра! И это ты даешь мне советы? Неужели ты боишься, что я влюблюсь в него как последняя идиотка, что он меня изнасилует?

– Я просто хотела, чтобы ты правильно оценила ситуацию.

– Еще бы! Обиженные мужики хватаются за соломинку, лишь бы справиться с несчастьем, да и три четверти женщин готовы поступить так же. Знаешь, Петра, сделай одолжение, забудь про меня! И еще: сегодня ночью, когда будешь укладываться спать, спроси себя, на самом ли деле ты настолько свободная и прогрессивная, как всегда считала!

– Мы с тобой обе несем чушь, Аманда!

– Да, особенно ты. Прости, но я вынуждена попрощаться, меня ждет на ужин севильский соблазнитель.

Она повесила трубку. Я последовала ее примеру. Потом посмотрела на себя в зеркало. Былая прогрессистка, завернувшись в полотенце, горит желанием бороться за нравственность везде, где бы ни оказалась. Вот что я увидела. И сразу отправилась в душ, будучи уверенной, что один из лучших выходов для меня сейчас – поскользнуться на мыле и разбиться насмерть.