Глава 7

Вернувшись с княжьего двора, Хельги застал Пестрянку в слезах. Мужская часть приезжих жила в гостевой избе, но Хельги, как и в Варягине, любил проводить время возле женщин, а после каждой отлучки заходил их проведать.

– Вижу, тебя все тянет к женщинам, – утром насмешливо сказал ему Мистина. – Хотя на вид тебе уже больше семи лет.

– Я не допускаю мысли, что ты сомневаешься в своей жене, – ответил Хельги на то, что воевода имел в виду, чем несколько того задел. – Но даже если бы было так, я ведь ее близкий родич. Ты сам так много времени проводишь у князя и княгини, и должен же хоть кто-то не давать твоим женщинам заскучать.

Торлейв и Гремислав сразу отправились отдыхать, а Хельги все же зашел в девичью избу. Здесь обреталась хозяйка с младшей сестрой, девушками-воспитанницами и детьми (младшие уже спали), а Пестрянка сидела в углу на большой укладке с запасами полотна и рыдала. Рядом лежал скомканный рушник: платка оказалось недостаточно. При виде Хельги Пестрянка отвернулась.

– О боги, кто ее обидел? – Тот, еще не остывший после приятной беседы в Ингваровой гриднице, повернулся к Уте.

– Это я виновата, – смущенно вздохнула хозяйка. – Не надо мне было говорить… Я не хотела… Как-то само вырвалось… Она сама сказала…

– Что сказала?

– Ас… Асм… – попыталась ответить ему Пестрянка, но судороги в горле не давали ей говорить.

– Что с ним такое? – встревожился Хельги, поняв, что та пытается вымолвить имя мужа. – Дурные новости?

– Да это уже давно, – вздохнула Ута. – Эльга хочет ему сосватать внучку воеводы черниговского. Уже почти договорились, осталось обручение объявить. На эту осень свадьба Володеи назначена, – она оглянулась на младшую сестру, с расстроенным видом сидевшую в другом углу, – Эльга и хотела одну невесту на другую обменять. Аська же здесь жил парнем холостым, то у нас ночевал, то в гриде у Ингвара, со всеми оружниками. А рода он хорошего, и с тех пор как Эльга княгиней сделалась, ему уже такая жизнь стала не к лицу. Ингвар его к грекам с посольством отправил, вернется – из отроков в бояре выйдет.

– Само собой, я понимаю – ни родом, ни рылом мы не вышли! – заговорила Пестрянка, резко втягивая воздух и сглатывая. – Она вон какая – в красном платье греческом, в серебре вся! Я сама ее едва узнала на пристани, а она меня и подавно не помнит! Я знала… Вот потому он про меня забыл… Он себе воеводскую дочь искал! Кто я перед ней? Греческого платья сроду я не нашивала и не думала даже! Куда мне против этих всех…

Пестрянка провела в Киеве три дня, а казалось – три месяца. Но самого Киева совсем не видела, потому что ни разу не покидала Свенельдова двора. Золовка, Ута, приняла ее и дитя очень хорошо, обещала сводить погулять по горам, покататься в лодке по Днепру. Пока мужчины ходили к князю, женщины сидели дома. Зато у них нашлось время обо всем поговорить. При таком обилии детей в доме Уте все время приходилось что-то шить, Пестрянка сразу вызвалась ей помочь. Привычная работа успокаивала: можно было и не вспоминать, что за стенами этой избы не Варягино, а стольный город далекой Полянской земли. При родичах Ута невольно вернулась к выговору северных кривичей, и за беседой с ней Пестрянка ощущала себя почти как дома.

Если бы только не богатство избы, в которой они сидели: шелковые покрышки на лари, желтые и зеленые чаши, кувшины, миски и блюда – из белой глины, покрытые тоненьким слоем цветного стекла. Ута сказала, что это из земли Греческой. Особенно она любила один кувшин: с нежно-зеленой поливой, с нарисованными с двух боков бело-желтыми птичками. Лучины водилось только в избе для челяди, а в хозяйском жилье вместо них были бронзовые литые светильники, в которых горело масло, или желтые палочки из воска с ниткой внутри – свечи, тоже греческие. Ларцы и лари, отделанные медью и резной костью, наверняка были полны разных сокровищ. Но Ута держалась так просто и дружелюбно, будто не придавала всему этому никакого значения.

Не то что ее муж. Оба воеводы – молодой и старый – внушали Пестрянке страх. Свенельд, которого она иногда видела во дворе, казался ей медведем в берлоге: не тронь его, и он не тронет. Зато Мистина был будто голодный волк, что нарезал круги возле приезжих и искал себе поживы. На нее, Пестрянку, он смотрел такими холодными оценивающими глазами, будто прикидывал, сколько шелягов за нее дадут.

Княгиня ей тоже не понравилась. Конечно, это красивая женщина, но в их мимолетную встречу на причале Пестрянка успела заметить: Эльга вовсе не готова распахнуть ей объятия только потому, что она жена ее двоюродного брата. Или потому, что еще три года назад они вместе гуляли в венках над Великой, провожая русалок.

И к тому же Асмунда не оказалось и в Киеве! Пока она добиралась к нему сюда, он ехал за Греческое море! Что же ей – всю жизнь за ним гоняться? – негодовала Пестрянка про себя поначалу. Пока не узнала, что пропавший муж тем временем готовится к другой свадьбе.

– Перестань! – Хельги подошел ближе, сел на укладку и обнял ее. – Кроме платья, ты ничем не хуже любой знатной женщины, а платье – дело наживное. Вот заставим мы Ингвара поделиться добром – я сам куплю тебе пять греческих платьев!

– Каким добром поделиться? – не поняла Ута.

– Тем, что осталось от твоего первого мужа, – Хельги обернулся к ней, не снимая руки с плеча Пестрянки. – Ингвар убил его, забрал все его имущество, а тебя просто выдал замуж за своего человека, без выкупа и возмещения.

– Что ты говоришь? – Ута опешила.

События той осени помнились ей как сплошной ужас, но к зиме все наконец устроилось и с тех пор шло хорошо. К Ингвару она испытывала благодарность за то, что ее участь все же оказалась не в пример лучше, чем у других женщин в подобных обстоятельствах; к Мистине – за то, что он никогда не давал ей повода вспоминать все это. И вдруг какой-то выкуп?

– Я тебя прошу – не надо всего этого ворошить! – Она с мольбой сжала руки. – Все же наладилось. И у меня, и у Эльги. Бельша и вуй Гремята тогда приезжали, три года назад, обо всем договорились.

– Ингвар платил выкуп за похищение невесты? – Хельги подался вперед, сцепив пальцы между колен.

За те месяцы, что прожил в Варягине, он подробно выяснил все события за последние решающие годы. Тогда его целью было лишь войти в семейный круг, приобщившись к общей памяти, но теперь, когда перед наследниками Вещего вдруг возникла необходимость бороться за свои права с родом Ульва, ум Хельги напряженно искал зацепки, нащупывал оружие, которое можно направить против соперников. Родившийся и выросший в многолюдном вике, куда каждое лето приезжали тысячи людей с разных концов света, он наслушался всякого и научился видеть связь и смысл событий.

– За похищение? – не поняла Ута. – Какой невесты?

– Но он же похитил Эльгу – руками своего человека, то есть твоего нынешнего мужа. Ее ведь сначала хотели выдать за Дивислейва с Ловати?

– Родичи приехали и договорились с Ингваром… – стала припоминать Ута. – А выкуп… нет, об этом разговора не было…

– Но тогда получается, что их брак незаконный! – Хельги хлопнул себя по коленям. – Она наложница, а не княгиня!

– Нет, нет! – Ута даже привстала в испуге. – Что ты! Вместо выкупа Ингвар отомстил за Вальгарда! Он с самого начала это предлагал!

– С какого начала?

– Ну… Когда Свенельдич только к нам в Варягино приехал и предложил возобновить обручение Эльги с Ингваром.

– То есть еще до того, как она была похищена?

– Конечно… – Ута приложила пальцы к вискам, пытаясь точно вспомнить ход событий. – Она тогда считалась невестой Дивислава. Приехал Свенельдич… в тот самый день, когда мы узнали, что дядя Вальгард погиб. С Наровы привезли его тело… в тот самый день, я помню. А Свенельдич говорил с моим отцом и предложил ему: вы возобновите обручение Эльги с Ингваром, а мы взамен поможем вам отомстить за Вальгарда.

– Это Ингвар в Киеве дал ему такое поручение?

– Ингвар, Олег Предславич и Мальфрид, все вместе. Тогда ведь еще Олег был здесь князем.

– Но откуда они знали, что за Вальгарда понадобится мстить, если вы сами узнали только в тот же день, как твой будущий муж уже приехал! – Хельги даже вскочил, но снова сел.

Все в нем вспыхнуло от пронзительной догадки, сердце забилось, кровь закипела. Пестрянка, уже забывшая плакать, смотрела на него во все глаза.

– Он… – Ута хмурилась, изо всех сил пытаясь вернуться мысленным взором в тот суматошный и горький день. – Свенельдич предложил помощь, когда узнал, что Вальгард погиб.

– То есть раньше он не знал? – с явным недоверием уточнил Хельги.

– Нет, конечно, как он мог знать такое?

– И решился обещать месть от имени своего вождя?

– Ну, да.

– Не много ли он взял на себя? А если бы Ингвар не захотел? Ведь сосватать девушку в мирное время – это одно, а если за невестой дают в приданое долг кровной мести – совсем другое!

– Но… – Растерянная Ута пыталась взглянуть на дело его глазами.

В те дни ей, молоденькой девушке, не пришло в голову задуматься о границах полномочий, которые Ингвар вручил своему побратиму, а позднее она узнала, что эти границы достаточно широки, чтобы оправдать даже такое.

– Но Ульву и раньше было очень нужно, чтобы это обручение возобновилось. Разрыв его опозорил. Снова получить Эльгу для всего их рода означало вернуть честь. Неудивительно, что Свенельдич так ухватился за случай, когда нам понадобилась помощь. Он перед этим ездил в Хольмгард и виделся с Ульвом.

– Виделся с Ульвом… – повторил Хельги.

Оглянулся на замершую Пестрянку, взял ее руку, сжал, будто подбадривая, и снова обратился к Уте:

– И как же Ингвар выполнил свое обещание? Он отомстил?

Ута задумалась.

– Это, кажется, сделал сам Ульв… Еще пока мы все были на Ловати… То есть я и Ингвар… В ту же осень. Он… мы собирались ехать в Киев… Ингвар съездил к отцу в Хольмгард. Вернулся дней через десять и привез мечи тех викингов с Наровы. Оказывается, еще летом, сразу, как Свенельдич увез Эльгу, он с Ильменя послал Ульву весть, и тот вместе с Хаконом ладожским вышел в поход. Еще только пока Свенельдич вез Эльгу в Киев, а я выходила за Дивислава, Ульв и Хакон уже разбили тех викингов. Но мы об этом узнали только поздней осенью. А отец узнал зимой, когда Бельша и Гремята вернулись из Киева. Да! – Она вздохнула с облегчением, поняв, что вспомнила все. – Так и было. Спроси у Свенельдича, он-то лучше помнит эти дела. Да, а где он?

Сообразив, что еще не видела мужа, Ута оглянулась на дверь.

– Остался у князя. Я вижу, он у них там как будто живет, – усмехнулся Хельги.

– Они выросли вместе и всегда заодно.

– Но мне незачем у него что-то спрашивать. Ты так хорошо все рассказала, – Хельги благодарно улыбнулся Уте.

Когда он улыбался, особенно в разговоре с женщинами, его лицо становилось таким мягким и располагающим, что те очень быстро забывали о его родимом пятне и предавались ему всем сердцем. Даже Мистина так не мог: в его взгляде на женщин сквозь снисходительное пренебрежение просвечивало тайное любострастие, поэтому при нем они держались настороженно. Чтобы выдержать его взгляд, требовались смелость и самоуверенность. Но мягкая улыбка Хельги говорила: я люблю вас такими, какие вы есть, и рядом со мной вы в полной безопасности! Поэтому женщины, при первом взгляде на него пугавшиеся, уже скоро готовы были сами предложить ему все, чего бы он ни пожелал. При таком обхождении был бы любим и человек с еще менее привлекательной внешностью.

– Не грусти, Фастрид! – прежде чем идти спать, Хельги снова приобнял Пестрянку. – Положись на меня, и скоро у тебя все будет. И твой муж, и греческие платья, и еще много всего…

Пестрянка молча склонила голову ему на грудь. В ее нынешней странной жизни Хельги был кем-то вроде божества, которому она поневоле вручила свою судьбу.

* * *

Наутро Эльга едва дождалась времени, когда княгине уместно ходить в гости, пусть даже к сестре. Тревога не давала ей спать. Весь вчерашний вечер ей казалось, что все это какое-то нелепое недоразумение. Но потом Мистина сказал ей как есть. «Хельги копает под тебя и твоего сына. Он опасен». Эти слова и прояснили ей мысли, и ужаснули.

Однако знала она и другое. Мистина тоже опасен. Олег Предславич уехал из Киева живым – после того как оправился от сильного удара по голове, который в случае неудачи мог бы его и убить. А другим людям, мешавшим ее свояку, повезло и того меньше. И если он сочтет, что Хельги представляет угрозу…

С весны, со дня переворота, Эльга постоянно помнила, что они с Ингваром стоят на тонком льду. Дружина вознесла их на престол, поляне смирились, а прочие многочисленные данники и узнают о перемене только зимой, когда с полюдьем к ним придет уже другой русский князь. Взять власть не так трудно, как удержать. Они должны не обмануть ожиданий всех, кто имеет влияние на людей. Но сейчас, пока Ингвар даже не сходил в полюдье и не заключил новые договора, их положение очень шатко.

– И так будет еще лет несколько, – сказал ей как-то Ингвар. – Готовься.

– Я готова! – ответила она тогда.

Но кто же мог знать, что первый бой им придется выдержать с собственными родичами! После переворота, когда Олег Предславич и Мальфрид уехали на запад, Ингвар вдруг сообразил: а ведь они могли поехать на север, к Сванхейд, и обвинить его, поступившего с ними так не по-родственному. Если бы Сванхейд приняла сторону дочери, последствия для Ингвара могли бы быть самыми тяжелыми. Мать могла бы проклясть его, лишить права на отцовское наследство – и тем наполовину убить его как киевского князя. Никому об этом не говоря, Ингвар испугался. И поручил уладить дело с матерью Мистине – как ни мало ему хотелось расставаться в это трудное время со своей правой рукой, – потому что только его уму, верности и ловкости мог довериться.

Но Эльга никак не ждала нападок от собственной родни. Последний брат Вещего жил далеко, от притязаний на киевское наследство отказался много лет назад, и казалось, можно с ним не считаться. Ингвар прав: во всем виноват Хельги. Без него дядя Торлейв спокойно принял бы перемену. А Хельги просто не знает, с кем столкнулся и чем ему это грозит. Он не знает, кто такие Сигге Сакс, Требимир Кровавый Глаз и Ама Савар. А она время от времени видит их на Свенельдовом дворе и помнит: для этих людей нет ничего недозволенного.

Да нет же, успокаивала Эльга сама себя по дороге. Хельги – двоюродный брат Уты, шурин Мистины. Тот не поднимет руку на родича. Сам Хельги не может желать зла сестрам, и они как-нибудь договорятся. В этом Эльга очень рассчитывала на помощь Уты: эти двое не могут не прислушаться к ней, когда одному из них она – сестра, а другому – жена.

Однако княгиня проехалась напрасно. Оказалось, что Хельги уговорил Уту покататься по Днепру: взяв всех женщин и детей дома, посадил в три лодьи с гребцами и увез смотреть горы. И Торлейва позвал с собой. Эльга была разочарована и даже растерялась: почему же родичи не позвали и ее? Не так уж ей хотелось смотреть на горы – насмотрелась за три года, – но неужели теперь и Торлейв, и Хельги, и даже Ута не желают ее видеть? Родичи пригрозили ей, княгине киевской, разрывом, и уже избегают ее, даже не получив ответа? Не ждала она такого от своего доброго дяди, улыбчивого Хельги и тем более преданной Уты!

Повидала Эльга только Свенельда, но и тому было недосуг с ней говорить: близилась пора собирать древлянскую дань, и Свенельд готовился со своей дружиной выступать в ежегодный поход по Ужу и Тетереву.

Огорченная, она вернулась домой и тут узнала новость. Из Витичева прискакал гонец: возвращается Ранди Ворон, ездивший с товарами в хазарский Самкрай, и на днях будет в Киеве.

* * *

Весть о возвращении от хазар послов и купцов была столь важна, что даже вытеснила из мыслей Эльги раздор с родичами. Ранди Ворон с другими купцами возил в восточную часть Греческого моря дань, которую собирали прошлой зимой еще люди Олега Предславича: меха, лен, мед и воск. В том направлении князья руси и полян не сбывали свою дань уже лет тридцать. Когда вода в Днепре по весне стала подниматься выше, что позволяло легче пройти пороги, Вещий добился от греков заключения торгового договора и с тех пор сбывал дань им, платя десятину, а не две, как хотели хазары. Но сейчас пришлось вновь обратиться к каганату: пока у нового русского князя не заключен новый договор, греки пустят лодьи с товарами не дальше заставы Иерон на Босфоре. Торговать с хазарами было невыгодно, но пока у Ингвара не имелось другого выхода. На нынешний год приходилось смириться с убытками: умудренные опытом воеводы, купцы и бояре единодушно посоветовали ему это. Да и сам Ингвар не мог долго ждать. Заключение договора с греками – дело не быстрое: пока туда-сюда съездят посольства, пока все обсудят и утвердят – может и три года пройти. Однако и спешить с договором он не хотел: ведь дружина сделала его князем, надеясь на военный поход. За минувшие тридцать лет в селениях и монастырях на Босфоре завелись новые золотые кубки, шелковые одежды и прочие сокровища. А во владениях руси выросло новое поколение храбрецов, жаждущее завладеть всем этим. Поэтому неторопливость греков была Ингвару даже на руку.

Но для похода требуются деньги. Это в семейных преданиях какой-нибудь дядя Грим ушел за море с одним топором за поясом и отвагой в сердце, а вернулся с добром на трех кораблях. Чтобы он попал за море, вождь должен дать ему еще щит, копье, посадить на корабль и снабдить припасами. А это все не дается просто так.

Эльга с большим нетерпением ждала, когда ей привезут выручку от продажи дани – первые деньги ее княжения. Она прямо видела эти груды серебряных шелягов – крупных, с узором из пляшущих червячков. Говорят, что это не червячки, а сарацинские буквы, и там написано, при каком князе деньги чеканены, но Эльга ни разу не видела человека, который мог бы эти значки прочесть. О цветном платье и разном узорочье, что Ингвар ей обещал, она даже не думала. Пока еще ей важнее всего было знать, что она сумеет прокормить дружину хотя бы до ухода в полюдье.

Гонцом оказался хорошо ей знакомый человек – Мангуш, сын Ранди Ворона. Сам Ранди был полудатчанином, уроженцем Хольмгарда, а сыном обзавелся от полонянки-степнячки. Среднего роста, но очень крепкий и мускулистый, с выпуклой грудью и сильными руками, от матери Мангуш унаследовал смуглую кожу и черные брови. Не красавец, он отличался живой повадкой и располагающим выражением лица. Не имея законных детей, Ранди посвящал его во все дела и уже давно брал с собой в поездки.

Эльга вошла, когда Ингвар и Мангуш были вдвоем.

– Йотуна мать! – услышал она еще на пороге, и затем Ингвар хватил кулаком по столу; два поливных греческих бокала так и подпрыгнули.

– Что случилось?

– Эй, дверь закройте! – крикнул Ингвар отрокам на крыльце. И пояснил, когда Эльга подошла к столу: – Не будет денег! Ранди все добро назад везет.

Эльга села, где стояла. Не будет денег! Пробрала холодная дрожь.

– Почему? – спросила она в ужасе от мысли, что и хазарские торжища оказались для русов закрыты.

– В Самкрае запросили четыре десятины за то, чтобы продать все там, и пять – за право проехать дальше, – пояснил Мангуш. – Отец посоветовался с людьми, и они решили, что это нечестное предложение.

– Шли бы они в задницу с такими предложениями! – прорычал Ингвар. – Поняли, клюи узкоглазые, что к грекам нам сейчас ходу нет…

– Что мы будем делать? – в растерянности спросила Эльга, еще не в силах поверить в такое несчастье.

– Что? На днях Ранди приедет, соберем людей, будем решать. Мангуш, скажи там во дворе, чтобы за Свенельдичем послали кого-нибудь.

* * *

От князя Мистина вернулся, задумчиво и по виду беззаботно посвистывая. Узнав новость, он посоветовал Ингвару отправить Мангуша назад с приказом Ранди не везти товары в Киев, а оставить пока на хранение в Витичеве – чтобы городу не бросилась в глаза неудача, пока они не придумают, как быть. Но сам Ранди должен был приехать на днях, и Мистина хотел поговорить с отцом, чтобы тот до сбора совета тоже успел обдумать положение дел.

К этому времени двор оживился: Ута со всей толпой детей и родни вернулась с прогулки по Днепру. Зайдя оставить кафтан, Мистина обнаружил в избе любезного братца Хельги. И тот обернулся к нему с таким видом, будто именно его и ждал.

– Хотел бы я поговорить с тобой, родич, если будет на то твоя воля, – очень вежливо сказал Хельги.

– Немного позже, – Мистина стянул через голову полураспашной кафтан и бросил на ларь. – Сейчас мне надо поговорить с отцом.

Беседа много времени не заняла: пока Мистина мог сообщить Свенельду только самую суть. Когда он вернулся, Хельги все так же ждал его – в одиночестве. Перед уходом Ута поставила на стол пиво в своем любимом зеленом кувшине и два стеклянных греческих бокала, тоже нежно-зеленых и почти прозрачных.

– А где жена?

Мистину не прельщала возможность остаться с Хельги наедине. Болтать о пустяках у него сейчас не было желания, а о тех делах, что обсуждали в гриднице, он дома не заговаривал, дабы не поссориться с родичем и гостем.

– Ушла в девичью. Я попросил ее уйти, потому что нашей беседы никто не должен слышать.

Хельги не просто так с утра увез всех кататься: ему нужно было поразмыслить над добытыми сведениями, зная, что Ута за это время не повидается ни с сестрой, ни с мужем. И теперь он чувствовал себя во всеоружии.

– Вот как? – Мистина сел за стол напротив Хельги. – У нас с тобой завелись тайны?

– Ты весьма проницателен. Речь и правда пойдет о тайне. Но она не моя.

Хельги замолчал, многозначительно глядя на Мистину. Все еще думая о хазарских товарах, тот отметил с недовольством: похоже, Хельги опять собирается морочить ему голову своими притязаниями. И к тому же вооружился той мнимой любезностью, к которой Мистина нередко прибегал и сам, и это его раздражало.

– И чью же тайну ты хочешь мне поведать?

– Ты знаешь ее. Это тайна Ингвара и его отца, Ульва из Хольмгарда. Ничего не приходит на память?

Мистина на миг стиснул зубы, стараясь подавить досаду. Ингвар прав: на шею им навязался родной сын самой Хель.

– У сведущих людей немало разных тайн. Но у нас с тобой не так много времени, чтобы играть в загадки. Чего ты хочешь?

– Самую малость. Я хочу всего лишь рассказать княгине Эльге, что она лишилась отца по вине своего мужа и его отца.

Мистина не сразу поверил своим ушам. Но Хельги слегка кивнул, будто подтверждая: да, именно это я сказал. У Мистины плеснуло холодом в груди, но он сумел усилием воли не перемениться в лице. За три года он почти забыл об этом деле – сколько с тех пор случилось более громких событий! – и сейчас даже сразу не сумел оценить размер опасности.

– Что за чухня? – с внешним спокойствием спросил он, еще надеясь, что это и впрямь какой-то вздор, за которым ничего не стоит. – Кто тебе наболтал?

Ту сагу знало не так-то много людей. Знал Ульв – он умер. Сванхейд – она не могла выдать такое чужому человеку. Олег и Мальфрид – они давно уехали и Хельги с ними не виделся. Ранди Ворон – он тоже вернется лишь завтра и Хельги никогда с ним не встречался. Никто не мог рассказать ему об этом!

– Не волнуйся, твоя жена не выдавала мне этой тайны, – улыбнулся Хельги, пристально глядя на него.

– Она не… – Мистина едва удержался, чтобы не сказать «она не знала», но потянулся за кубком и успел подобрать другие слова, – не имеет, я надеюсь, привычки выдавать другим тайны, которых не знаю даже я.

– Вчера мы заговорили о выкупе, который Ингвар должен твоей жене за убийство ее первого мужа. Не правда ли, как удачно для тебя все сложилось, – снова улыбнулся Хельги, – ты получил такую прекрасную жену, родство с моим дядей Оддом, а еще и право на выкуп за убийство.

– Я уже сказал тебе: дела моей жены касаются меня, а не ее родичей.

– А оказывается, мы должны предъявить вам гораздо больше, – пропустив это мимо ушей, продолжал Хельги. – Оказывается, и мой отец отправился в Валгаллу не без вашей помощи.

Небрежность, с которой он тоже придерживал стеклянный кубок вытянутой по столу рукой, была лишь кажущаяся. При видимой расслабленности он готов ко всему. Даже к внезапному броску. Хельги уже представлял, как это будет выглядеть: когда Мистина в гриднице обозначил готовность к драке, Хельги, тоже человек опытный, уловил знак, но не понял, что было тому причиной. Хозяин дома сидел перед ним в сорочке, при нем не было даже поясного ножа, не говоря уж о настоящем оружии, но Хельги не сомневался: тот сумеет убить и голыми руками.

Но не у себя же дома, за своим столом!

– Ты поверг меня в большую тревогу… – раздумчиво произнес Мистина и постучал кубком по столу. – Оказывается, у моей жены имеется сумасшедший брат. Надеюсь, безумие у вас не в роду и оно не скажется на моих детях.

– Напротив, ты можешь себя поздравить с удачным родством, – засмеялся Хельги. – У твоей жены есть удивительно умный брат, способный увидеть истинный смысл событий, которые происходили у всех на глазах. Надеюсь, ваши дети вырастут не глупее.

– Нет, если пойдут в меня. Я-то пока не смекаю, о чем ты говоришь.

Хельги смотрел ему в глаза и видел будто две железные заслонки: Мистина не давал проникнуть в свои чувства. Уже это говорило о неискренности, но первая попытка вывести его из себя не удалась.

– Несколько лет назад Ульв из Хольмгарда опозорил себя, и потому мой отец расторг обручение моей сестры Эльги и Ингвара. Так?

– Это было очень глупое дело, – Мистина усмехнулся. – Ульв конунг принял в дом не того человека, но гостеприимство и готовность защищать своих гостей ему не поставишь в вину. И все ведь понимали, что для Вальгарда этот вздор насчет похлебки из пса был лишь предлогом взять назад свое слово. Ему сделали более выгодное предложение, и он забрал назад уже проданный товар.

– Тем не менее, Ульв очень хотел возобновить обручение. И именно тебе поручили съездить к нему и уговорить Вальгарда заключить его заново.

– Это правда, – Мистина кивнул.

– Кто дал тебе это поручение?

– Князь Олег, его жена Мальфрид и сам Ингвар. Мальфрид не хотела отсылать своего сына в Хольмгард – он всегда был хворым, она боялась, что на севере он не выживет. Может быть, это слабость, но только каменное сердце попрекнет мать единственного сына. И обрати внимание: со смерти Одда Хельги тогда прошло уже восемь лет, а в вашем роду по-прежнему не нашлось никого, кроме этой девушки, кто принял бы на себя долг по этому договору. Я удивляюсь, что Торлейв сейчас решается чего-то требовать от нее!

– И получилось так удачно, что ты приехал с этим поручением к Торлейву в тот самый день, когда привезли тело моего отца, убитого на Нарове какими-то викингами с Готланда, которые почему-то решили поискать добычи в этом пустынном бедном краю.

– Видно, в других местах им повезло еще меньше.

– А ты ведь перед этим ездил к Ульву?

– Да.

– Зачем?

– Ингвар поручил мне проведать, как живут его родители и семья. – Мистина слегка двинул бровями, дескать, обычное дело.

– И Ульв посоветовал тебе ехать к моему отцу, дескать, теперь тот станет более сговорчив?

– Ульв согласился, что женить сына на красивой девушке – более достойный путь соблюсти договор, чем отрывать от матери семилетнего, слабого здоровьем ребенка.

– Но он знал, что Торлейву и Вальгарду понадобится военная помощь?

– Йотунов ты свет, да откуда он мог это знать? – Мистина по виду начал терять терпение.

– Он мог это знать, если сам и направил этих викингов на Нарову. Желая, чтобы у моего отца возникла потребность в военной помощи.

– Ты понимаешь, что нарываешься на обвинение в клевете? – Мистина подался ближе к Хельги, положив кулаки на стол.

– А когда ты увез девушку, ты сразу послал об этом весть Ульву?

– Может быть. Не помню. В этом какое преступление?

– Ровно никакого. Но Ульв немедленно снарядил войско и разбил тех викингов. Еще не зная, удастся ли тебе довезти девушку до Кенугарда, не отнимут ли ее у тебя по пути, согласятся ли ее родичи признать брак…

– Некая угроза была, – Мистина кивнул с отчасти горделивым видом. – Но я верил в себя и не ошибся.

– Для Ульва и Хакона ладожского это было очень неверное дело – их люди могли сложить головы в бою за чужие выгоды, а брак ведь мог еще и не состояться.

– И что?

– А то, что у них – по крайней мере, у Ульва, – была причина желать, чтобы эти викинги как можно скорее отправились в Валгаллу. У Одина за столом они могут болтать что хотят, но на земле от них ни один человек не должен был узнать, кто их направил на Нарову. И, возможно, заплатил? Ведь так?

– Мне-то откуда знать, кто их направил! – с возросшей досадой воскликнул Мистина.

– Ты можешь пойти к присяге, что не знал этого? – Хельги подался к нему.

– Да! – без колебаний отрезал Мистина.

– Но это значит лишь то, что тебе не очень-то доверяли!

Мистина шумно выдохнул и огляделся. В напряжении он не мог сообразить, как вести себя, чтобы хотя бы не подтвердить подозрений Хельги. Сам он был в том деле невинен, как дитя; он ничего не знал определенно, но, не в пример Хельги, не хотел знать. А подозревал то же самое потому, что обладал не менее бойким умом и сделал из тех же сведений те же выводы, но на три года раньше.

Он взял со стола зеленый кувшин, заглянул внутрь, допил остатки пива. Хельги внимательно следил за каждым его движением – вполне готовый, что этим кувшином ему сейчас попытаются проломить голову. Но Мистина поставил кувшин на место.

– Ты обвиняешь Ульва в том, что он послал на Нарову тех викингов, чтобы они напали на земли плесковского князя, Вальгарду понадобилась помощь, и он согласился… то есть согласился бы, если бы выжил, а так за него согласился его брат Торлейв, – возобновить обручение Эльги с Ингваром?

– Ты все правильно понял.

– И как ты собираешься этот бред доказать? Кто твои свидетели?

– Из тех, кто мог что-то знать, мне известны королева Сванхейд и сам Ингвар. Раз уж ты готов присягнуть, что ничего не знал, и я готов тебе поверить, поскольку тогда ты был… всего лишь дренгом, не облеченным доверием знатных людей, так? Но если браться за дело как следует, то Сванхейд и Ингвару тоже придется присягнуть.

– Придется? – Мистина в показном изумлении поднял брови. – Кто может заставить таких людей? Ты осознаешь, о ком идет речь?

– О людях, которых родной брат Одда Хельги обвинит в покушении на жизнь его брата Вальгарда. И я, как сын убитого, его поддержу.

На лице Мистины мелькнуло пренебрежение.

– Понимаю тебя, – немедленно откликнулся на это Хельги. – Ты считаешь, что я всего лишь уродливый ублюдок. Пока ты ни разу при мне не сказал этого вслух, мне плевать, что ты думаешь. Но тебе и твоему князю придется иначе взглянуть на дело, когда те же вопросы, что я сейчас, вам задаст княгиня Эльга! Три года назад молоденькой горюющей девушке не пришло в голову связать эти обстоятельства. Но если я расскажу ей все то, что изложил тебе, она ведь тоже захочет узнать, кто виновен в смерти ее отца.

– Не… – Мистина с трудом вдохнул: от негодования стиснуло грудь. – Не смей впутывать в это Эльгу!

– Тебе, я вижу, дорог ее душевный покой. А также, наверное, ты не хочешь, чтобы твой князь потерял жену и с ней все права на Кенугард.

Уже не пытаясь совладать со своим лицом, Мистина прищурил глаза и стиснул зубы.

– Если же Ингвар и его мать откажутся от присяги, то как ты думаешь, какое впечатление это произведет на людей, которым будут известны все обстоятельства? – Хельги тоже прищурился, пристально глядя на него. – Захочет ли Эльга остаться с мужем, если узнает, что ее свадебное пиво родители мужа сварили на крови ее отца?

Мистина тяжело дышал, не находя ответа. Попытки оправдать Ульва лишь углубили бы эту яму.

– А без Эльги чего будут стоить права Ингвара на Кенугард, если все узнают, что он добился их путем убийства родного брата Одда Хельги?

– Ингвар не причастен к этому, – прорычал Мистина. – Он может принести присягу, как и я. Если жена попросит его об этом. Но я думаю, она поверит ему и так!

– Проверим? – Хельги насмешливо прищурился.

– Только посмей сказать ей хоть слово…

– Я знаю мою сестру Эльгу всего несколько дней, но уже полюбил ее всей душой. Такую прекрасную женщину нельзя не полюбить, ведь правда? – Хельги располагающе улыбнулся, словно читал в сердце собеседника и призывал к полному доверию. – Она так красива, умна, искусна во всяком деле, и один взгляд ее дивных глаз проливает блаженство в сердце мужчины, ведь так?

Мистина поднялся на ноги, чувствуя, что его грудь сейчас лопнет. В глазах потемнеет, а потом он очнется, сжимая руками горло трупа. Брата своей жены.

* * *

Наутро Эльга пошла навестить Ростиславу. Та приходилась родной сестрой Олегу Предславичу, то есть была родной внучкой Вещего, и лет десять назад вышла замуж за Острогляда, сына одного из видных киевских боярских родов. За три года жизни в Киеве, не имея здесь другой женской родни, Эльга привыкла советоваться с Ростиславой по поводу разных затруднений, хозяйственных и прочих, где не могла просить помощи у мужчин. После изгнания Олега из Киева Эльге стоило труда сохранить дружбу Ростиславы; муж боярыни был на стороне Ингвара, но сама она горько упрекала захватчиков, покусившихся на законное достояние родни. В те дни Эльга со слезами умоляла ее не сердиться, уверяла, что ничего не знала и не может идти против мужа, раз уж дружина на его стороне. Поделать было уже ничего нельзя, и Ростислава простила ее. И теперь Эльге приходилось советоваться с ней куда чаще прежнего: ведь на ее руках оказалось все бывшее хозяйство Мальфрид при совсем не тех средствах.

Но болтать о неуспехах Ранди Ворона у хазар Ингвар запретил. Говорить о раздоре с родней Эльге не хотелось и самой: она очень надеялась все уладить без огласки. Чтобы отвлечься, заговорила об Асмунде. Хотя при всех сложностях то, что к нему приехала жена из Варягино, когда она сватает ему жену из Чернигова, уже казалось мелочью. Она ожидала, что Ростислава лишь поохает над бедой. Но та, к ее удивлению, ответила иначе.

– Да мало ли таких дел случалось? Прежняя княгиня, – боярыня имела в виду Мальфрид, – при мне два или три раза разбирала. Уж не первый русин твой братец, кто от прежней жены за море уехал да забыл, тут новую сосватал, а вдруг ему старая – как снег на голову.

– Да? – Эльга оживилась. – И что же Мальфрид решала?

– Как ее мать в Волховце научила. Ты бы Свенельда спросила. Либо Ивора, либо Вефаста. Они тоже оттуда родом, знают.

– И чему научила? – Эльга не стала упоминать, что воеводам сейчас не до бабьих страданий.

– Говорила, что у руси есть обычай такой: коли прежняя жена была законная и у нее дети растут, то им надлежит то наследство, от которого муж уехал. Ну, какое у него на родине имение было от предков полученное, то он детям от первой жены отдает. То, что имел, когда та первая жена за него шла. А все, что он в новом краю заслужил, надлежит детям здешней жены. Ну и приданое матери каждый своей получает, как водится.

– Стало быть, Пестрянке и ее чаду причитается наследство Асмунда в Варягине, что там Торлейв имеет. А до того, что он здесь получит, как воевода, им дела нет, так?

– Выходит, так. Ну а ты что думаешь – не захочет он прежнюю жену принять? Может, обрадуется?

– Да с чего б ему обрадоваться, если три года жил, о ней ни разу не вспомнил?

– Может, вспоминал, да сказать не смел.

– Чего ему не сметь: законная жена, по материному повелению взятая. Только сказал бы, мы б ему избу поставили, на обзаведенье дали, она бы приданое привезла, обустроилась. Нет, матушка! – Эльга вздохнула, хотя на самом деле Ростислава приходилась ей не матушкой, а двоюродной племянницей. – Коли муж жену забыл, нечего ему оправдания выдумывать. Придется, видно, ей назад в Варягино ехать. Подождем, что сам Асмунд скажет, но думаю, по твоему совету и сделаем.

– Рада, что услужить сумела. А что-то ты грустна? – Ростислава присмотрелась к гостье. – Может, еще печаль какая на сердце?

– Всякий уход не живет без хлопот, – Эльга улыбнулась. – Сама ведаешь, сколько у меня на руках теперь всего, а кто я сама-то? В мои ли годы княжьим двором править?

– Кому бог заботу послал, тому и силу даст. Так нас отец учил…

Обе тайком вздохнули. Отец Ростиславы, старый князь Предслав, был христианином, что и навлекло на него гибель.

– Я справлюсь, – Эльга заставила себя улыбнуться. – Со мной удача Вещего.

* * *

– Куда она пошла?

– Не знаю. Не сказала.

– Не к нам?

– А ты ж ее по пути не встретил?

– Нет. Ну, слушай. Только не ори! – предостерег побратима Мистина и стал рассказывать о вчерашнем разговоре с Хельги.

Тогда он все же сдержался и не совершил ничего непоправимого. Кивком согласился передать князю все условия Хельги. И после его ухода всего лишь грохнул со всей силы об пол попавший под руку кувшин и потом всю ночь ворочался: тревога и ярость не давали заснуть.

– Короче, он сказал: или мы родичи и вы обходитесь со мной как с родичем, и тогда я не буду открывать глаза обеим вашим женам. А если вы не хотите делиться наследством Вещего, то все узнают, что вы раздобыли его, подстроив убийство его родного брата Вальгарда.

– Да… вот ведь троллев угрызок! – вопреки предупреждению, заорал Ингвар, едва до него дошла суть сказанного. – Йотуна мать! Да я его… да как он… на моего отца…

– Тише ты! – рявкнул Мистина. Даже наедине он редко повышал голос на своего побратима-князя, и тот замолк, поняв, что дело непростое. – А что, если это правда?

Мистина оперся ладонями о стол и наклонился, глядя Ингвару в лицо.

– Ты рехнулся? – От изумления тот даже забыл свой гнев.

Уж от кого, но от побратима он столь оскорбительного поклепа не ожидал.

Мистина отвернулся и сделал несколько шагов по избе.

Ингвар проводил его глазами, потом вскочил и догнал бегом. Схватил за кафтан на груди и тряхнул:

– Что молчишь? Отвечай, йотунов брод! Какая, к троллям, правда?

Мистина отвел глаза. Он хорошо помнил тот день, когда сам заподозрил истину. Но напрямую между ним и Ульвом ничего сказано не было, а делиться с кем-то своими догадками он-то не видел ни малейшей нужды.

– Я не говорю, что это правда. Но это может быть правдой. Единственная, кто может знать точно, – это твоя мать. И Ранди Ворон. А он на днях будет здесь. Нельзя допустить, чтобы об этом деле стали спрашивать Сванхейд. Чтобы Эльга и Ута хотя бы прослышали. Ты представь, если Эльга узнает, что твой отец может быть причастен к гибели ее отца. Что тогда?

Ингвар застыл. Нет, в то время отец не сделал ничего особо ужасного – всего лишь изыскал способ добиться нужной цели. Но достижение цели обернулось ловушкой. Плевать, если Ульв нанял викингов для нападения на плесковские земли – да пусть бы даже прямо для убийства Вальгарда. Но с тех пор как дочь Вальгарда стала женой Ингвара, этот вполне обычный случай превратился в оружие, способное их погубить.

А ведь именно к этому родству Ульв и стремился. Он знал, что закладывает основу страшного раздора между сыном и его будущей женой. Но, видимо, в то время у него не оставалось выбора.

Ульв мертв, и с него не спросишь. Отвечать придется ему, сыну. Ингвару хотелось заорать, сломать что-нибудь, убить кого-нибудь… Перед глазами встало бледное лицо Эльги. Да, он может ей поклясться, что ничего не знал. Но если она и Торлейв будут требовать присяги от Сванхейд… и Ранди… Если дойдет до Олега с Мальфрид и те подтвердят, что Ранди приехал той весной из Хольмгарда и заверил их: дескать, теперь Вальгард охотнее возобновит обручение…

Сокрушительные последствия медленно вставали перед Ингваром во весь рост – будто чудовище всплывало из морских глубин. По жилам разливался холод.

А все этот ублюдок с красным пятном на пол-лица.

– Я его убью… – сквозь стиснутые зубы выдавил Ингвар. – Займись этим, слышишь? Скажи своим упырям: я хочу, чтобы через три дня по Хельги Красному была тризна. Справятся они? У него своей дружины-то пять рыл, подстерегут где-нибудь… Не мне тебя учить, сам придумай.

Мистина молчал.

– Ну? – нетерпеливо крикнул Ингвар.

– Нет.

– Что?

– Нет! – громче повторил Мистина.

– Что за нет, йотунов брод!

– Торлейв знает. Ута… может сообразить, зачем Хельги у нее все это вытягивал. Пока она вроде не думает, но, если с ним что-то случится, может вспомнить.

– Он еще и Уту к этому приплел!

– Она рассказала то, что знали все. Ты сам знал, но не догадывался связать концы, да? А этот угрызок догадался. Умный парень, далеко пойдет.

Ингвар высказался, куда именно Хельги следует пойти.

– Ты со своей как хочешь, а я не допущу, чтобы этот сучий ублюдок моей жене такое на меня наговаривал! Скажи своим упырям, чтобы занялись им, а не то я своих пошлю! Мои тоже справятся.

– Никого ты не пошлешь.

– Это еще почему? – Ингвар снова тряхнул его за грудь. – Ты мне, что ли, запретишь?

– Этот выкидыш – брат твоей жены, – напомнил Мистина, сверху вниз глядя в его горящее лицо. – И моей тоже. Твой отец создал повод для вражды внутри рода. Давай не будем следовать тем же путем.

– Ну и что теперь? Пусть он нас убийцами выставляет?

– Слишком много людей знает, что он требовал от нас поделиться наследством. Если с ним что-то случится, нас сразу и обвинят.

– Придумай что-нибудь! Лошадь его сбросит, или съест что не то…

– Да плевать, от чего он умрет! Все равно люди скажут, что виноваты мы. И он ублюдок, но не дурак! Наверняка Торлейв уже знает все. И если Хельги свернет шею, Торлейв молчать не станет. Ты предлагаешь мне убрать и моего тестя?

– А ты хочешь, чтобы убрали меня? Ведь и сам за мной полетишь к Хель!

– Если пойдет разговор, что мы убрали родича, мы полетим туда же. Забыл – ты же только вот судил Радовекова сына, что брата зашиб! Ты заставил род изгнать мужика за братоубийство, угрожал не допустить на Святую гору. Они изгнали. И все это помнят. Если сейчас пойдет слух, что мы убили родича наших жен, изгонят уже нас. Тут ничьей кровью не отмыться.

– И что?

– Он хочет Чернигину девку в жены и дань с какой-нибудь земли. Тогда обещает молчать.

– Дань он хочет? А клюй пернатый в рыло он не хочет? Я тебе приказываю: вели Требине его заткнуть!

– Нет.

– Так я сам велю!

Ингвар шагнул к двери; Мистина метнулся ему наперерез. В нерассуждающей ярости князь врезал ему кулаком по лицу; Мистина всю жизнь был выше и крупнее его, но никогда Ингвара это не останавливало.

На шум в избу заглянули изумленные отроки с крыльца, но, увидев, что происходит, немедленно закрыли дверь с внешней стороны.

* * *

Эльга ступила под навес над дверью избы; трое гридей на скамье под стеной разом вскочили. Фарульв Лодочник шагнул вперед, будто хотел загородить ей дорогу, и Эльга в недоумении воззрилась на него. На лице парня были смущение и тревога, близкая к страху, – весьма непривычное зрелище.

– Что такое? – спросила Эльга.

– Э… там… – выдавил Фарульв.

Эльга обошла его и толкнула дверь. Кто-то вскрикнул за спиной, но остановить княгиню руками никто не посмел.

Еще наклоняясь под притолокой, Эльга услышала шум борьбы и сдавленную брань. Кто-то возился в дальнем углу.

– Кто там? – крикнула она, прижавшись к косяку. – Эй!

Главным ее чувством было возмущение: это ее дом, что такое здесь творится? Но тут глаза привыкли к полутьме, и она узнала более чем знакомую широкую спину и хвост длинных волос.

Мелькнула мысль: этот наглец тискает там какую-то из ее челядинок. Хотя нет – дыхание и голоса, долетавшие до нее, были мужскими. Эльга бросилась вперед, но Мистина тут же шагнул назад, и оказалось, что он зажимал в угол не кого иного, как князя Ингвара. Тот был красен от злости и выглядел потрепанным, на лбу и на скуле темнели свежие ссадины, но больше всего Эльгу поразило жесткое, враждебное выражение его лица. В изумлении сделав несколько шагов, она увидела, что у Мистины разбита нижняя губа и кровь сохнет на коже ниже рта, даже просочилась в бороду.

– Вы что… – Эльга вытаращила глаза. – Деретесь, что ли?

Слишком нелепо, чтобы быть правдой. Но они молчали, глядя на нее с досадой.

– Что случилось?

Оба вдохнули, будто собираясь заговорить, и молча выдохнули. Переглянулись.

– Что происходит? Что вы не поделили?

Мистина открыл рот и опять закрыл. Чтобы он-то да не нашел, что сказать? Скорее щука разучится плавать.

– Что вы молчите?

– Да так, – наконец выдохнул Мистина. – Пошалили. По детской памяти.

Его решительный тон давал понять: другого ответа не будет.

Эльга перевела взгляд на Ингвара. Его-то лицо не было такой неприступной крепостью, и из мужа она ответ выжмет – чуть раньше или чуть позже. Мистина здесь только мешал.

– Иди умойся, – она кивнула ему на лохань.

Он послушно пошел к двери; послышался плеск воды. Эльга в упор посмотрела на Ингвара, но тот отвернулся, все с тем же угрюмо-раздосадованным видом.

– Где ты была? – раздался голос за спиной.

Эльга обернулась; прижимая к подбородку рушник, Мистина пристально смотрел на нее. По кафтану на груди расплылось мокрое пятно.

– Почему ты меня спрашиваешь?

– Где ты была? – повторил Мистина, не желая замечать намек, что не вправе задавать такие вопросы чужой жене и своей княгине.

Но, по крайней мере, в побратимах больше не замечалось желания кинуться друг на друга. И на нее они смотрели с одинаковым настороженным выражением, как будто теперь они стали заодно – и против нее. Эльга даже поверила бы, что они всего лишь шутили в память о совместном детстве, если бы не угрюмость Ингвара и не ожесточение на лице Мистины в тот миг, когда он обернулся на ее голос.

– Что здесь произошло? – настойчиво повторила Эльга. Ее пробирала беспокойная дрожь. Здесь не гридница – дом был ее полным владением и она имела право знать, что творится. – Из-за чего вы… сцепились?

– Из-за твоего ублюдочного братца, – бросил Ингвар.

Он тяжело дышал, но первую ярость уже выплеснул и теперь старался взять себя в руки.

– И что с ним?

– Он желает получить Аськину невесту и дань с какой-нибудь земли. С Деревляни, к примеру. Как тебе это, а? – Ингвар хлопнул себя по бедру.

– Но ты, – Эльга повернулась к Мистине, – само собой, не хочешь, чтобы древлянскую дань отняли у твоего отца и отдали Хельги?

– А еще бы я хотел!

Мистина отбросил рушник и пальцами осторожно проверил, идет ли кровь. Костяшки у него оказались сбиты – как и у Ингвара. Губа распухала на глазах. Эльга безотчетно подобрала рушник: на белом полотне виднелись размазанные красноватые пятнышки.

– Вы из-за этого подрались?

Насупленный Ингвар молчал. Если бы он рассказал Эльге, из-за чего они сцепились на самом деле… то мог бы лишиться жены прямо сейчас. Вину Ульва в гибели Вальгарда еще надо доказать, а вот тризны по ее сводному брату не позднее чем через три дня он сам требовал только что.

– Но, может, не с Деревляни, а какой-нибудь другой земли дань, но ему надо что-то дать! – сказала Эльга. – У нас есть…

– Что у нас есть? – перебил ее Ингвар. – Ни хрена лысого у нас нет! Нам и свою дань негде сбывать, понимаешь ты? Ранди все назад привез, хоть жри теперь этих бобров!

– Но Хельги же согласится подождать. Я хотела вчера с ним поговорить, но никого дома не застала. Я схожу еще раз. Или пошлю за ним.

– Нет, – угрюмо бросил Ингвар. – Ко мне на двор он больше не войдет.

– Почему?

– Потому что я не желаю видеть этого ублюдка, который ставит мне условия!

– Но если мы не договоримся, они отрекутся от меня! – воскликнула Эльга. – Как ты не понимаешь! Родичи откажутся от меня, я лишусь удачи Вещего, и все наши права пойдут псу под хвост! Хельги же мой брат, он не захочет, чтобы я погибла! Не желаешь ты его видеть здесь – ладно, я поеду к Свенельду!

– Нет! – еще настойчивее отрезал Ингвар. – Никуда ты не поедешь!

– Что? – в изумлении повторила Эльга. – Не поеду? Это почему?

– Я тебе запрещаю!

– Ты мне запрещаешь пойти к моей сестре?

– И со двора выходить!

– Со двора выходить? И это когда здесь, в Киеве, мой дядя, брат, родичи? – От изумления Эльга поначалу даже забыла рассердиться. – Ты с ума сошел? Чем ты это объяснишь, в чем я провинилась? Ингвар, тебя что, Свенельдич головой о стену приложил? Или это он тебе насоветовал, чтобы я не могла видеться с родней и тебе не пришлось отдавать им Деревлянь и вообще ничего? Но хотя бы Ута может ко мне прийти? Может хоть она мне объяснить, что происходит и что за тролль вас укусил?

– Нет! – разом выдохнули оба.

– Да что все это значит! – Теперь Эльгу душила ярость, не дававшая пролиться слезам. – Вы что, взбесились! – Она швырнула рушник в Мистину, и тот поймал его перед своим лицом. – Как вы смеете так с нами обращаться! Мы вам кто – полонянки купленные? Я княгиня или кто? Что ты ему наговорил? Тебе не нравится, что у меня теперь есть старший брат! Я видела, ты сразу на него оскалился, на причале еще! Он слова не успел сказать, а ты на него уже рычал, как пес! Потому что раньше Ингвар слушал тебя одного, и все доставалось только вам с отцом, вы и сейчас богаче нас! А я сама хлеб замешиваю, потому что у меня девок не хватает! Теперь вот еще эти хазары, будь они неладны, чем мы будем кормить дружину?

– Самая пора ублюдочных родичей себе на шею сажать!

– Не смей так говорить о моей родне!

– А как еще говорить, если этот краснорожий вылез, как хрен из задницы, и теперь хочет сожрать то, за что не воевал!

– Но вы чуть не убили Олега, а он тоже мой родич! Он же едва жив остался! Предслав погиб из-за вас! И если вы… если я хоть подумаю, хоть заподозрю, что вы причинили вред еще кому-то из моей родни, я вас больше знать не захочу! Вас обоих!

– А я тебе что говорил! – Ингвар ткнул пальцем в сторону Мистины, имея в виду, что обвинения Хельги от княгини нужно скрыть любой ценой.

– Говорил? – Эльга подалась к Мистине. – А ты что говорил? Ты своих упырей уже готов на моего брата натравить! Они бы и свою мать зарезали, если бы только знали, в какой канаве ее искать! Не смейте трогать мою родню!

– Эльга, мы… – начал Мистина.

– Молчи! – Эльга даже затопала ногами, не находя выхода своему негодованию. – Убирайся отсюда! Видеть тебя не хочу! Чтобы тебя не было в моем доме, сейчас же!

– Да уйду я! – яростно бросил Мистина. – Не кричи, люди услышат.

Потом повернулся и вышел. Сильно хлопнул дверью.

Эльга послушала, как быстро простучали его шаги по крыльцу, потом упала на лавку и разрыдалась. Ингвар посмотрел на нее, потом медленно двинулся к двери. Говорить с ней не было сил. Потом тоже вышел, но Эльга даже не сразу заметила, что осталась одна.

Ночевал Ингвар в гриде, а Эльга рыдала полночи от негодования и обиды, ворочаясь в одиночестве на княжеской постели.

* * *

Тем вечером после беседы с Хельги Мистина даже не позвал девок – убирать осколки кувшина. Ута увидела их сама, когда вошла. Ахнула, всплеснула руками, хотела закричать – она очень любила этот кувшин. Но взглянула в лицо мужа, сидевшего у стола, и осеклась. За три года она достаточно хорошо его узнала, чтобы понять: он в такой ярости, что… что лучше пусть еще что-нибудь разобьет. И хуже всего было то, что он молчал.

Зато Хельги, которого она оставила в девичьей избе возле Пестрянки, пришел туда весьма довольный. Весело посвистывая, он обнял невестку и еще раз повторил, что вскоре все у нее будет хорошо.

– И про черниговскую деву не тревожься. Не будет у твоего мужа другой жены.

– Почему? – удивилась Ута.

– Сдается мне, что для той девушки найдется иной жених.

– Кто же такой?

– Вот ты, сестра, – Хельги подошел и ласково взял Уту за руку, – не стала бы чинить препятствий, если бы князь предпочел высватать ту девушку за меня?

– За тебя? – в один голос воскликнули Ута и Пестрянка.

– Я тоже брат княгини, и я не женат. Зачем же вносить раздор в дом мужчины, у которого уже есть жена и даже сын, когда можно дать все это тому, у кого их еще нет?

– Да разве… – с сомнением начала Володея. – Хельги, ты… Ты человек хороший, мы тебя любим. Но если воевода Чернигость спросит, а что у тебя есть…

– По-твоему, я недостаточно хорош для такой невесты? – обернулся к ней Хельги.

– Ну, нам ты брат, нам как есть хорош, – Володея в сомнении переглянулась с Утой, – но Черниге-то другое важно. Чтобы зять был знатный, богатый…

Собираясь войти в семью влиятельных воевод, она приучалась думать об их чести и благе.

– А чем Асмунд лучше меня? – улыбнулся Хельги.

– Так он воевода княжеский, в походы ходит, вон, в Царьград послом поехал… Будет жена – он двор поставит, хозяйство заведет, свою дружину наберет…

– Но я ведь только приехал в Киев. И думаю, уже скоро князь сделает что-нибудь и для меня.

– Да, пожалуй! – Ута кивнула. – Так оно для всех лучше будет, если Звездочу за тебя возьмут, а Аська будет со своей женой жить, – она посмотрела на Пестрянку, но у той на лице почему-то не отражалось восторга. – Ингвар сможет и тебе выделить что-нибудь. У нас ведь земель разных много – они все толкуют между собой, ну, Свенельдич с отцом и с Ингваром, кого куда посылать.

– Сколько я понимаю, Свенельд сам получает всю дань с древлян? – Хельги понизил голос.

– Да, но ее-то Ингвар уж точно никому другому не отдаст. Свенельд за нее воевал. Ингвар ему всем обязан.

– Я тоже могу за что-нибудь повоевать, – беззаботно заверил Хельги. – Мне нужна лишь поддержка князя, чтобы помог собрать и снарядить войско. А отваги и удачи у меня хватит своей. Ведь я тоже из рода Вещего.

* * *

Переночевав в дружинной избе, Ингвар пошел со всеми отроками завтракать и увидел Эльгу лишь в гриднице. Она следила, как челядь подает на столы, но на мужа не взглянула. То же повторилось и в обед. Эльга избегала его взгляда, а на прямые вопросы отвечала односложно и тут же удалялась. Поскольку все это происходило на глазах у дружины, настороженные взоры гридей причиняли Ингвару досаду не меньшую, чем неприветливость жены. Дальше – больше. В расстройстве он послал отрока за Мистиной, но тот привез ответ: княгиня выгнала его из дома, и он не вернется, коли не угоден. Потому что он не пес.

Ингвар выругался и пошел искать жену. Эльга сидела в избе, пытаясь играть со Святкой, но веселость ее выглядела такой натужной, что даже ребенок это понял и разревелся.

– До чего ты дитя довела! – возмутился Ингвар, поднимая сына на руки. – Что ты ходишь, как туча черная! Люди подумают, я тебя бью!

– Я бы не удивилась! – Эльга сердито глянула на него, и голос ее дрожал от гнева и обиды. – Ты запер меня дома, не разрешаешь видеться даже с моей сестрой! Обращаешься со мной, как с рабыней! Осталось только начать меня бить. Попробуй! Если ты хоть раз меня ударишь, я объявлю, что ухожу от тебя! Мой род не хуже твоего, мой дед Асмунд происходил из Скъельдунгов.

– Да знаю я, из кого он происходил!

– Тогда как ты это объяснишь? Чем я провинилась? Чем заслужила такое обращение?

Эльга требовательно воззрилась на мужа. Ингвар сердито выдохнул, не зная, что ей ответить. Снова с тоской подумал о Мистине.

– Ты… Зачем ты Долговязого выгнала? Он мне нужен.

– Поди к нему сам, если он тебе нужен. Ты-то можешь ходить где вздумается, тебя никто не запрет на собственном дворе.

– Но я хочу, чтобы он пришел ко мне сюда, в гридницу! Нам надо с людьми говорить!

– Ну, если у тебя без него нет ума, а я уже не хозяйка в своем доме… Мои родичи скоро узнают об этом, и тебе все же придется ответить, почему ты подвергаешь племянницу Олега Вещего таким оскорблениям!

– Да в тридевять земель через мутный глаз!

Ингвар бранился, посылая к троллям в задницу всех племянников Вещего, сколько их есть. Он не знал, что делать с Хельги, и не мог позволить Эльге с ним увидеться, пока не знает, что делать. Но и идти к Свенельду он не хотел: там жили Хельги и Торлейв, и Ингвар боялся не совладать с собой. Наговорить лишнего. Еще кому-нибудь дать в зубы. И в то же время понимал, что ничего подобного допускать нельзя. Сейчас, чуть остыв, он был благодарен Мистине, что тот удержал от первых необдуманных порывов. Нельзя ставить себя под удар, затевая вражду внутри рода. Не сейчас. Не в первое лето княжения, при разрушенных договорах со всеми соседями, при невозможности даже продать дань, чтобы получить деньги на содержание дружины…

Все летело куда-то к лешему. Хотелось зарычать, но Ингвар молчал, мысленно обходя все тот же круг и пытаясь найти лазейку. Завтра приедет Ранди. Нужно собирать дружину и решать, как быть с продажей дани, чем жить дальше и как кормить людей. Мистина обиделся на бабу, бес долговязый, жена тоже обиделась. Без поддержки их обоих Ингвар чувствовал себя калекой, и, как всякий свежий калека, решительно не знал, как дальше жить.

* * *

После того знаменательного разговора Хельги почти не видел Мистину: тот, похоже, его избегал. При мимолетной встрече во дворе отметил его разбитую губу, но это еще ни о чем не говорило: все гриди, отроки и их вожди, каждый день упражняясь в оружном и безоружном бое, вечно ходят с синяками и ссадинами. Хельги ждал ответа, но не торопил, вполне понимая, какую трудную задачу задал нынешним вождям киевской руси.

На третий день Ута передала Хельги приглашение к Свенельду – не в гридницу, а в жилую его избу, а значит, разговор ожидался доверительный. Войдя, гость огляделся и едва сдержал желание присвистнуть. Одну стену целиком занимали лари с плоскими крышками, поставленные один на другой: каждый из крепкого дуба и с внушительным замком. Оставалось только гадать, какие сокровища Свенельд хранит прямо в жилье, чтобы постоянно держать под присмотром. Стена напротив была сплошь увешана дорогим оружием: рейнские мечи с серебряными и золотыми наборами, секиры с серебряной насечкой, копья, сулицы, три новых щита. При этом посуда на полках над столом и у печи стояла самая простая, глиняная и без росписи, на лавках овчины, хотя новые и чистые. Похоже, что пристрастия к роскоши в обычной жизни воевода не питал. Да и кафтан, который Хельги видел на нем на княжьем пиру, по виду разменял третий десяток лет.

Хозяин ждал Хельги, сидя у стола. Сын его устроился на скамье в тени и в ответ на приветствие только кивнул.

– Садись, – Свенельд показал Хельги место напротив себя. – Пить пока не будем – сначала выясним, сможем ли мы договориться.

– Полагаю, твой сын, – Хельги оглянулся на угрюмого Мистину, – передал тебе мои пожелания? А я ведь хотел, чтобы о них услышал князь.

– Князь о них слышал. Стало быть, ты хочешь получить в жены Чернигину внучку и в придачу дань с какой-нибудь земли?

– Не так уж это много – для брата княгини. А взамен я постараюсь ничем ее не огорчить…

Хельги бросил взгляд на Мистину: тот сидел, крепко сцепив руки между колен, и не глядел на него.

– Не могу обещать, что Чернига отдаст свою внучку за такого, как ты, – ответил ему Свенельд. – Ты – побочный сын Вальгарда, и твоей матери здесь никто даже не знает.

– Торлейв подтвердит, что она была свободной женщиной. И если князь выделит мне какую-нибудь область из принадлежащих ему, то я смогу устроить знатную жену не хуже других.

– И взамен обещаешь держать при себе свои выдумки насчет моего старого вождя? – Свенельд глянул в лицо Хельги из-под косматых бровей, будто копьем из-под куста ткнул.

– Это не выдумки, – мягко, но уверенно ответил Хельги и чуть наклонился вперед, когда всякий другой на его месте отпрянул бы. – Будь это выдумки, вы лишь посмеялись бы надо мной. Но это обвинение можно доказать, и вы не хотите, чтобы кто-то из рода Вещего этим занялся. Однако события говорят сами за себя. Такие совпадения возможны лишь при вмешательстве богов, но твой сын вроде ничего не рассказывал о том, чтобы ему во сне являлся Один. Ульв виновен в гибели моего отца, но не настолько прямо, чтобы я искал мести. Ульв лишь подставил его под удар, но каждый воин и так постоянно ходит в тени смерти. Окончательный выбор делает Один. Но я – мужчина, я понимаю это. Эльга – женщина, она лишь огорчится и рассорится с мужем. Быть может, даже захочет его покинуть. Я не желаю зла моей сестре Эльге, – он снова глянул на Мистину, – и не стану тревожить ее покой. Буду очень рад, если ее счастливая жизнь с мужем ничем не омрачится. А за то печальное знание, которое мне приходится нести, высокородная невеста и дань с какой-нибудь земли – разве это много? Сын Ульва может считать это выкупом сыну Вальгарда, который из-за него не успел познакомиться с отцом.

– Выкуп? – повторил Свенельд и усмехнулся. – Да ты из тех расчетливых парней, что готовы держать отца в кошеле?

– За незнакомого отца это хорошая цена, – впервые подал голос Мистина.

Хельги бросил на него еще один взгляд: сын воеводы выглядел замкнутым и втайне огорченным, но не так чтобы рассерженным. Это был хороший знак: похоже, они поняли, что у них нет иного выхода.

– Я подумывал вернуться в Пересечен, – сказал Свенельд. – Может, и не плохо, если найдется другой человек, которому можно будет поручить присматривать за древлянами. Но не жди, что богатство достанется тебе легко. Это такие люди – чтобы с ними справиться, нужна крепкая хватка.

Он глянул на Хельги, будто прикидывал, справится ли тот. А Хельги подавил невежливую усмешку: крепка ли его хватка, оба воеводы и их князь уже ощутили на собственном горле.

– Предлагаю вот что: я скоро отправляюсь туда в полюдье, и ты можешь поехать со мной, – продолжал Свенельд. – Ты посмотришь места и людей, а я посмотрю, насколько ты пригоден к делу. Не за тем и Вещий, и мы с Ингваром водили дружину на Тетерев и Уж, проливали кровь своих людей, чтобы какой-нибудь раззява все загубил! Если управишься – на следующий год я уеду в Пересечен, а Деревлянь оставлю тебе. Особенно если ты уже к тому времени уговоришь Чернигу с тобой породниться и при этом не поссоришься с твоим братом Асмундом. Он ведь будет не очень-то рад, если у него из-под носа уведут невесту! И с ним разбирайся сам, как мужчина с мужчиной.

– Зачем нам встревать в спор между братьями? – заметил Мистина, глядя в стену с оружием.

– Асмунд получит назад жену, которую сам себе когда-то выбрал, и к тому же прекрасного сына. Я на его месте был бы счастлив, – вырвалось у Хельги.

– Ну, это уже ваши дела, – Свенельд мягко опустил кулак на стол, будто прикладывая печать. – Я поговорю с князем…

– Но прежде ты должен сам заверить княгиню, что между нами понимание и согласие, – вставил Мистина и впервые повернул голову, чтобы взглянуть на Хельги. – Ни словом не упоминая о том, о чем мы здесь говорили.

– Это я готов сделать. Но чтобы она поверила в это, будет уместно, если вы меня поддержите.

– Мы тебя поддержим, – с непроницаемым видом заверил Мистина.

Хельги не мог понять его спокойствия: для этого они были еще слишком мало знакомы. Эти люди его обманывают? Или признали поражение и оттого так хмуры?

Хельги протянул Свенельду руку. Тот легонько хлопнул по ней ладонью – вроде как скрепил уговор, но как-то не по-мужски. Как будто не придавал этому большого значения.

– А теперь пойдем к княгине, и после этого ты заключишь уже настоящий договор – с самим Ингваром, – добавил Свенельд, пока Хельги не успел ничего сказать.

* * *

Эльга выходила из поварни, когда увидела, как во двор въезжают Свенельд, Торлейв и Хельги. Ингвар и впрямь сгоряча отдал приказ не впускать новоявленного родича, но остановить того, явившегося с княжеским кормильцем, Хрольв не посмел и лишь послал отрока предупредить князя. Хельги поклонился издалека изумленной княгине, но не подошел. Вместо этого к ней подошел сам Свенельд – чем удивил еще больше.

– Будь жива, княгиня! Зайди с нами в гридницу, – попросил он.

Эльга едва удержалась от вопроса: «А где твой сын?» – уж слишком она привыкла, что с любыми делами, как-то касающимися до нее, сюда приходит Мистина. Но сняла передник, в котором присматривала за поджариванием очередной кабаньей туши, и пошла за воеводой.

Увидев их сразу всех, Ингвар слегка переменился в лице.

– Я обдумал то, что мы все здесь услышали, – начал Свенельд, усаженный на свое обычное почетное место. – И скажу вот что: во многом Торлейв и Хельги, сын Вальгарда, правы. Олег Вещий завоевал эту землю и все прочие, где мы ныне берем дань. Он создал славу руси, и все мы теперь обязаны ее поддерживать. И будет просто неумно пренебрегать людьми, в которых течет кровь рода Одда Хельги. Ты знаешь, что я подумывал уехать в Пересечен, и, может быть, сами боги послали нам Хельги, сына Вальгарда, именно сейчас. Этой осенью я возьму его с собой в Деревлянь, и он, если хорошо себя покажет, на следующий год сможет собирать древлянскую дань и без меня. Ну и поскольку человеку в таком положении нужна и жена подходящего рода, будет уместно, если Чернига отдаст свою внучку за него. Ты останешься довольна, княгиня, если все сложится так?

– Д-да… – пробормотала Эльга.

Ее окружали лица: непроницаемое – Свенельда, встревоженное и удивленное – Ингвара, довольное с примесью настороженности – Хельги. Торлейв, кажется, понимал не больше нее.

Где Мистина? Если бы он был здесь, Эльга, как ей думалось, по его лицу легче поняла бы, что все это значит. Ее будто приглашали прогуляться по тонкому льду: иди, говорили они, не бойся, тут все надежно! Но почему-то ей не верилось в эту надежность.

Чтобы Свенельд вот так взял и согласился поделиться? Просто признал, что это будет справедливо? Эльга чувствовала, что услышанное ныне как-то связано с той дракой, которую она застала, и с запретом видеться с родными, но как? Свенельд сказал далеко не все…

– Ну же, княгиня! – снова окликнул ее воевода. – Как, по-твоему, это будет хороший уговор? Ведь речь идет о твоем брате. Он приехал сюда из Плескова, чтобы увидеть тебя.

– Да, Эльга! – обратился к ней Ингвар. – Ты же этого хотела, правда? Твой род получит свое, и между нами будет мир.

Князь тоже был изумлен неожиданной сговорчивостью воспитателя – именно от Свенельда он ждал наиболее упорного сопротивления. Пробежал глазами по лицам Свенельдовых оружников, надеясь все же отыскать Мистину. Это он уговорил отца?

– Мне обязательно будет нужна и твоя помощь, сестра, – улыбнулся княгине Хельги. – Ведь в деле о сватовстве нам никак не обойтись без тебя. Если ты попросишь внучку Чернигостя выйти за меня, тебе она не сможет отказать.

– Да уж, если дать ему самому уговаривать девку, ей уже скоро будет некуда деваться, – пробормотал рядом с Эльгой Гримкель Секира. – Под любой подол залезет…

– А ты, Торлейв? – обратился Ингвар к ее дяде. – Ты, как глава рода Вещего, готов будешь признать, что вы получили свое, если мы сделаем, как было сказано?

– Н-не только… – с запинкой ответил Торлейв. – Я, признаться, думал о другом. Это будет благородно с твоей стороны, Ингвар, если ты дашь Хельги все, что было сказано, однако…

– Чего же еще ты хочешь? – с досадой воскликнул Ингвар. – И тебе, что ли, невесту надо?

– Я говорил тут в Киеве с людьми, бывавшими в Царьграде, и они на одну мысль меня навели. Я хотел сначала как следует сам ее обдумать, но раз уже дошло до обсуждения условий…

– Ну? – в нетерпении крикнул Ингвар.

– В Греческом царстве принято, чтобы страной правил не один человек, а вся его семья. Сейчас, как я слышал, у них сразу три или четыре царя.

– Нет, других князей здесь не будет! – перебил его Ингвар, мигом вообразивший, как Хельги Красный сидит рядом с ним на точно таком же престоле.

– Погоди, я не говорю о других князьях. Ты не дослушал. Каждый греческий кесарь возлагает венец на свою жену и на наследника от нее. Таким образом, у них не бывает споров о власти после смерти кесаря: отец и сын вместе сидят на престоле, отец умирает, а сын остается и сажает на освободившееся место уже своего сына. Раз уж так вышло, что нашему роду грозит опасность потерять свое наследие, давай заключим с тобой договор, что твоими соправителями станут Эльга и ваш сын. Тогда мы не будем беспокоиться, что на престол Вещего сядут потомки не его, а Ульва из Хольмгарда. Потому что лишь твой сын от Эльги будет назван и признан законным наследником этого стола. Что скажешь?

– Это очень умное предложение! – воскликнул Хельги. – Такой уговор закрепит права моей сестры и обезопасит ее… от превратностей женской судьбы, – глянув на изумленную Эльгу, он не решился упомянуть о такой возможности, что Ингвар когда-нибудь возьмет других жен. – Это будет справедливо, ибо объединит права наследования и право силы, как… как они объединены в крови вашего сына!

Свенельд кивнул, и по этому знаку дружина разразилась одобрительными криками.

– Стало быть, на днях мы созовем всех киевских бояр, всю дружину, и, скажем, на свадьбе Грозничара черниговского заключим этот уговор, – перекрикивая отроков, добавил Свенельд. – Княгиня, ты будешь довольна?

– Д-да… я думаю… – Эльга попыталась улыбнуться.

У нее захватило дух. Уже почти полгода она была княгиней киевской, но дядя Торлейв сказал о другом. Соправитель – это тоже князь, и не важно, мужчина это или женщина. Она не могла припомнить подобного ни у славян, ни в Северных Странах – чтобы княгиня была не просто женой, а соправительницей своего мужа. Даже голова закружилась, будто резное кресло престола вдруг начало расти, стремительно поднимая ее к небесам. Мороз пробежал по позвоночнику, и она крепче вцепилась в подлокотники.

И этим она обязана родству с Вещим!

– Соглашайся, сестра, и это навек утвердит славу нашего рода на горах Кенугарда! – улыбнулся ей Хельги, будто лишь ее согласия ожидали небо и земля.

– Я согласна! – твердо и даже деловито сказала она.

Ингвар протянул руку Торлейву.

* * *

До настоящего заключения этого судьбоносного договора оставалось еще далеко, тем не менее Ингвар потребовал пива, и гульба в гриднице затянулась далеко за полночь. Эльга же ушла к себе довольно рано: ей хотелось побыть одной и все обдумать. Среди ночи Ингвар возвратился на супружеское ложе – мир можно было считать восстановленным.

– Теперь-то я могу пойти к сестре? – спросила она, пока он раздевался.

– Теперь можешь. Вот видишь, все уладилось!

Ингвар сам пока не понимал, каким образом оно все вдруг взяло и уладилось. Для понимания этого ему требовался Мистина. Поэтому он добавил:

– И как придешь к ним, перед Долговязым повинись. Прямо утром как проснешься, так и ступай. Он мне завтра здесь будет нужен.

– Да разве его не было? – Эльга кивнула в сторону гридницы. – Ты не посылал за ним?

– Посылал. А он сказал, что не придет, пока хозяйка не позовет. Зачем ты на него накричала? Йотун знает, в чем обвинила, будто он братцу твоему дорогому шею свернуть хочет! А Свенельд, вон, сам рад на него эту клятую Деревлянь спихнуть.

– Да разве он обиделся? – язвительно спросила Эльга, скрывая неловкость.

– А ты думаешь, мужики каменные – хоть плюй в глаза, им ничего? Ты его псом обругала почем зря, а он молчал и слушал.

– А ты ему лицо разбил! На тебя он, стало быть, не обиделся, а на меня обиделся!

– Так это же… – Ингвар удивленно воззрился на нее, – совсем другое дело! Ты – баба, а я ему побратим!

– Но вы подрались!

– Ну, подрались, не бывало, что ли? Мы ж не поссорились. А ты его выгнала, так теперь сама зови назад.

– Но можно отрока послать…

– Тьфу! Ты его обидела, а отрок пойдет прощения просить?

И сейчас еще Ингвар не мог признаться жене, что своим молчанием в тот день Мистина оказал услугу именно ему. Но знал: «прости» из уст княгини умный побратим поймет как «спасибо» от князя, которое неловко выговорить самому.

Эльга вздохнула. «Подрались, но не поссорились», вы это видели? Ясно, почему Ингвар посылает ее туда: хочет показать побратиму, что жена, которую в тот злополучный час молча слушали они оба, покорна ему. И да, это надо сделать. Ведь если князя не уважает собственная жена, кто же будет его уважать? И зачем ей, Эльге, не уважаемый муж?

Ее собственные чувства на сей счет были смутны. Изгнание Мистины из дома принесло ей тайную отраду, хоть и не вполне чистую – схожую с облегчением от расчесывания больного места. Уж слишком она привыкла, что у ее мужа как бы две головы и ей приходится иметь дело с обеими. Что в почти любом деле ей нужно одобрение и согласие не только мужа, но и его побратима. Именно в эти дни она поняла, как устала от этого и как было бы неплохо, если бы Ингвар наконец покончил с мальчишеской привычкой везде болтаться вдвоем с лучшим другом. В обычное время Мистина развлекал ее и вносил бодрость в течение жизни. Но в таких случаях, как нынешний, она ощущала, что ее влияние на мужа уступает влиянию Мистины, а значит, она сама в известной мере находится в его власти. А насколько это опасно, она уже хорошо знала, хотя, слава чурам, по чужому опыту. Изгнание его дало ей почувствовать свою силу, пусть ненадолго, утвердило ее власть над домом и мужем. А ему самому намекнуло: его права в этом доме имеют границы. Кажется, порой он склонен об этом забывать…

Улегшись рядом, Ингвар обнял ее и поцеловал в грудь через разрез сорочки. Эльга улыбнулась про себя: ну, да, как ночь настает, он вспоминает, что женатому мужчине лучшим другом должна быть жена!

Когда Ингвар уже крепко спал, Эльга еще ворочалась. Радость и тревога мешались в душе, не давая покоя. Слишком много всего на нее обрушилось за последние дни… за последние недели… последние полгода… В мыслях мелькали лица Свенельда, Торлейва, Хельги, Мистины; заботы и сложности спорили, которая важнее.

Ей, княгине, просить прощения у главы телохранителей? Иные сказали бы, что это унизительно. Но, странное дело: узнав, что вскоре из просто княгини станет соправительницей, Эльга ощутила, что теперь унизить ее стало куда труднее, чем раньше. Будто великанша, она не станет меньше простого смертного, слегка к нему наклонившись.

В конце концов, Мистина – муж ее сестры. А когда они помирятся, жизнь пойдет повеселее. Сколько ни убеждала себя Эльга, как приятно быть полной хозяйкой в собственном доме, без Мистины тут чего-то не хватало. Будто кашу посолить забыли.

Однако огласки хотелось избежать, поэтому Эльга поднялась на заре, пока даже гриди спали, кроме дозорных. На Свенельдов двор она явилась так рано, что опередили ее только водовозы. В избе «молодых» обнаружилась Ута: она уже отдала покормленную Святанку девятилетней Предславе и теперь переправляла ложки каши в рот двухлетнего Улебки. Увидев Эльгу, выронила ложку и вскочила.

– Это ты! Наконец-то! Тебе разрешили прийти? Что это было? Мне ничего не говорят! Он запретил мне к тебе ходить! И сам бродит как туча, дети от него прячутся! Вы поссорились?

– А ты не знаешь, что вчера было?

– Они говорили втроем…

– Кто?

– Свенельдич, свекор и Хельги. Потом позвали отца, после они втроем ушли, а Свенельдич остался. Не знаю почему, я боялась спросить.

– Он тебя не обижал?

– Нет. – Ута удивилась. – Он просто… молчал и смотрел на всех такими глазами, будто не видит никого.

Гибель кувшина Ута скрыла. Она никогда не вмешивалась в дела дружины и державы, которые решали ее муж, свекор-воевода, свояк-князь и иногда сестра-княгиня, но очень хорошо видела, когда они проносились, будто грозы, над ее головой.

Эльга только вздыхала, не находя ответа, и снова рассердилась на обоих их мужей. Выходит, Ута тоже не понимает, что происходит, и не может ей открыть никаких губительных тайн. Так зачем им запрещали видеться? Боялись, что вдвоем они все же до чего-то докопаются?

– Уже все хорошо! – Эльга бережно обняла сестру, зная, что той вредно беспокоиться. И незачем Уту пугать, когда она сама все равно не знает, чего боится. – Но я… А где Свенельдич? – Она огляделась, встревоженная мыслью, что тот уже мог успеть куда-то уехать из дома.

– Еще спит, – Ута кивнула на притворенную дверь спального чулана.

– Не сплю я, – раздался оттуда хрипловатый недовольный голос. – Вы ж так орете… Кто там?

– Родная моя… – Эльга взяла Уту за обе руки. – Прости… мне очень нужно… повидаться с ним вдвоем. То есть наедине. Ненадолго. На два слова.

– Иди, – Ута слегка улыбнулась.

Она выглядела встревоженной, но не из-за того, о чем может тревожиться жена, когда другая женщина просит разрешения зайти в спальный чулан к ее мужу.

Эльга растворила дверь, вошла, закрыла ее за собой. Не дожидаясь, пока глаза привыкнут к полумраку, на ощупь опустила засов. В доме, где так много детей, уединение всегда под угрозой, и сейчас ей было на руку то, что Свенельд, строивший эту избу, по примеру северных домов выделил для хозяйской лежанки отдельный закут за дощатой стеной. Чулан освещался оконцем на самом верху, сейчас оно было отволочено. При слабом свете Эльга сумела разглядеть, что Мистина сидит в постели, полуприкрытый одеялом, и пальцами расправляет распущенные волосы. Лишь мельком она отметила, что сорочки на нем нет, но все ее внимание захватил предстоящий разговор.

– Эльга? – В изумлении он опустил руки. – Вот так… А мнилось, я уже проснулся.

Она подошла и села на край постели: как-то глупо казалось стоя говорить с полулежащим мужчиной. Ей пришлось сделать всего пару шагов: лежанка и два больших ларя занимали тесный чулан почти целиком. Можно было бы сесть на ларь, но там громоздилась куча одежды. На стенах и здесь в изобилии висело оружие: несколько мечей, секир и сулиц.

Всю дорогу Эльга собиралась с мыслями, но сейчас они опять разбежались. Да захочет ли он вообще с ней разговаривать? Именно это она жаждала выяснить поскорее и не могла ждать.

– Откуда ты взялась? – Мистина тоже был удивлен. – Или еще что-то случилось?

– Будь жив! Как твоя губа? – Эльга подалась к нему ближе, пытаясь разглядеть его лицо.

Опухоль вроде уже сошла, но ссадина еще была видна.

– На вкус? Попробуй сама, – он подставил ей рот.

– Стыда у тебя нет, – пробормотала Эльга, отодвигаясь и пытаясь нахмуриться.

– Госпожа моя королева, – на северном языке сказал он, – ты застала меня в постели, не предуведомив о своем посещении. Я даже стыд не успел надеть.

Эльга закрыла глаза и глубоко вздохнула. Направляясь сюда, она знала, что он будет над ней насмехаться. Она виновата, она кричала на него, а он молчал, как бдын, но уж теперь он на ее косточках покатается! Теперь ее черед молча терпеть.

Зачем она сюда пролезла? Не могла дождаться, пока он оденется и выйдет? Но тогда пришлось бы выслать вон из избы всех домочадцев. Никто, кроме него самого, не должен слышать, как княгиня киевская просит прощения у воеводы. Но от растерянности она никак не могла приступить к делу.

– Эльга! – уже спокойным голосом окликнул ее Мистина и прикоснулся к руке. – Прости. Я разбужу мой стыд… если найду, давненько мы с ним не встречались. Чего ты хотела?

– Я… – Эльга набрала в грудь воздуха. – Я нехорошо с тобой обошлась. Накричала не по делу.

– Это правда! – с чувством подтвердил Мистина. – Обозвала псом и швырнула мне в лицо мокрый рушник.

– Неправда, я не обзывала тебя псом!

– Но рушником швырнула.

Эльга выдохнула:

– Прости.

Вместо ответа он снова подставил ей лицо и постучал себя пальцем по подбородку, по пятачку кожи между нижней губой и краем бороды.

Теперь его черед ставить условия…

Она наклонилась и поцеловала его в указанное место. А потом почему-то еще раз – осторожно коснувшись губ, чтобы не потревожить подсохшую ссадину. Это было легче, чем на словах излагать свое раскаяние, но от волнения сердце билось так сильно, что почти ничего, кроме рубца этой ссадины, Эльга не почувствовала.

– Смелее, – ободряюще шепнул Мистина, придерживая ее за руку, будто перед ним была не взрослая восемнадцатилетняя женщина, мать почти двухлетнего сына, а девчонка тринадцати лет на первых Купалиях.

– Тебе же больно…

– А не важно, – он улыбнулся, хотя это тоже, наверное, было больно, и сам потянулся к ее губам.

И по глазам его было ясно: это будет не привычный между ними родственный поцелуй. Она уже чувствовала тепло его дыхания, невольно положила свободную руку ему на грудь – и какой-то мягкий жар потек в нее через ладонь, наполняя приятной слабостью. Голова слегка кружилась, лицо горело, в животе шевелился мягкий клубок.

Но именно острота этих ощущений заставила Эльгу опомниться и отпрянуть. Что это она опять такое делает?

– Ингвар послал меня с тобой помириться, – сердито прошептала она, оглянувшись на дверь. – Целоваться с тобой он мне не приказывал.

– Если бы я выполнял все его приказы, не думая…

Мистина пристально смотрел на нее. Он правильно понял, почему побратим послал к нему жену. И полагал, что за все это дело с Ингвара можно взять и чуть больше, чем несколько слов.

– О чем ты? – Эльга вдруг опять встревожилась. – Ты ведь знаешь, о чем они все вчера договорились? Ты-то не можешь не знать! Ингвар велел передать, чтобы ты сегодня непременно к нему пришел.

– А ты позволяешь мне вернуться?

– Милости прошу. Князюшка заждался.

– Князя томить не годится. – Мистина вдруг отбросил тонкое покрывало, собираясь встать.

Ну, да. На нем не было ничего, а стыд так и не нашелся.

Эльга вскочила и бросилась к двери. Откинула засов, выбежала наружу, закрыла дверь и прислонилась к косяку. А в избе оказалось пусто: Ута увела детей. И хорошо сделала: Эльга была очень рада, что никто сейчас не видит ее пылающего лица.

Похоже, зря она так беспокоилась по дороге – Мистина вовсе на нее и не сердился. Она не знала, радоваться или обижаться, что не может задеть его, даже швырнув мокрый рушник ему в лицо. И кто же, получается, кого не в силах унизить, даже заставив наклониться?

* * *

Снова видеться прямо сейчас с Утой или кем-то еще из семьи Эльга не хотела. Она исполнила веление мужа, драгоценный побратим сегодня будет в гриднице – и пока хватит. К тому времени она успокоится и сможет взглянуть на него вполне невозмутимо.

Но, едва выйдя во двор, она наткнулась на Хельги – тот умывался возле конской колоды. Распахнутый ворот сорочки позволял увидеть, где кончается красное пятно, и Эльга невольно взглянула туда. Правду Ингвар говорит: будто кровь текла из горла и засохла.

– Сестра! – обрадованно воскликнул Хельги. – Вот не ждал тебя увидеть здесь так рано! Будь цела! – по-славянски добавил он.

Эльга скорее пожалела, что ему удалось ее увидеть, но куда деться? Хельги взял ее за руку, пристально взглянул в лицо, поцеловал в щеку, снова посмотрел в глаза и засмеялся.

Княгиня очень взволнована и разгорячена, отметил он. Хотела уклониться от поцелуя, но сдержалась. И это после того, как побывала в избе молодых, в то время как Ута с тремя детьми недавно у него на глазах прошла в девичью…

– Ты хотела повидать Уту? Или меня?

– Уту, – отрывисто ответила Эльга, с заметным усилием пытаясь взять себя в руки. – Я ее видела. Мы давно не встречались…

– Давно?

– Три дня. Это давно. Мы же так привыкли друг другу. Всю жизнь вместе.

Она явно хотела уйти, но Хельги не выпускал ее руки.

– Но скажи мне: ты рада тому договору, который мы думаем заключить?

– Как же иначе? Я буду рада, если мой род… мой брат получит то, что ему надлежит… по праву…

Все это время Эльга избегала его взгляда, но тут вдруг подняла глаза.

– Хельги! Ты… ты и правда будешь мудр, как сам наш дядя Одд, если сумеешь… Как ты ухитрился склонить Свенельда на свою сторону? – Теперь она сама испытующе взглянула ему в глаза. – Ведь Свенельд… – Эльга быстро осмотрелась, но во дворе только челядь возилась по хозяйству, и слышать их никто не мог. – Свенельд вовсе не из тех, кто охотно делится завоеванным. Скорее волк поделится добычей просто потому, что его попросили!

– Твой муж и его люди не захотят, чтобы ты лишилась дружбы со своим родом, а с ним и благословения дяди Одда. Его слава стоит дороже, чем древлянская дань. Разве нет?

«Нет, – уверенно ответил чей-то голос у Эльги в голове. – Для Свенельда – нет».

Вероятно, это был голос ее здравого смысла. Но слышать его, видя перед собой дружелюбно улыбающегося брата Хельги, да еще пребывая в растерянности после свидания со Свенельдовым сыном, Эльге было невыносимо.

– Прости, мне пора домой, надо дружину кормить, – Эльга торопливо улыбнулась и почти побежала к своей лошади, возле которой ждали трое отроков.

Хельги проводил ее глазами. И только направился к гостевой избе – посмотреть, не встал ли Торлейв, – как снова скрипнула дверь избы молодых.

Во двор вышел Мистина – уже одетый, со связанными в хвост волосами.

– Будь жив! – Хельги подошел к нему. – Видел княгиню?

– Что? – Мистина нахмурился, будто не понимая.

– Княгиня сейчас была здесь – ты ее видел?

– В такую рань? Как я мог ее видеть, я только что встал. Она, должно быть, к жене приходила. Три года обе замужем, а все пытаются быть неразлучными, как девчонки! – Мистина насмешливо хмыкнул.

– Ну, я бы сказал, не только девчонка пожелала бы никогда не разлучаться с моей сестрой Эльгой. Ни разу в жизни не видел такой женщины – настолько прекрасной собой, умной, нежной. Сама Фрейя поцеловала ее при рождении и наградила способностью внушать любовь, ведь правда? – Хельги подмигнул.

– Да, с княгиней нам повезло, – без особого воодушевления кивнул Мистина.

– И я очень рад, что у нее наладилось с мужем. Такая прекрасная женщина заслуживает полного счастья и такого супруга, который будет во всем предан ей и ничем ее не огорчит. Будет любить ее так, как она того достойна.

– Ингвар любит ее, – заверил Мистина. – Он еще перед свадьбой отослал прочих жен, потому что она так пожелала. И теперь сделает ее соправительницей.

– Это умно с его стороны. Мы, ее родичи, не смиримся, пока она не получит от людей и судьбы всего самого лучшего. Ведь если бы так случилось, что муж оказался бы ее недостоин… ну, всплыли бы какие-нибудь неприятные открытия и она больше не смогла бы его любить…

– Но мы же с этим покончили, разве нет? – Мистина прямо глянул ему в глаза. – Ты добился всего, чего хотел. Почти снял штаны с нас с отцом! Какого хрена тебе еще надо?

– Я не прошу ни о чем больше для себя, – дружески улыбнулся Хельги. Он и правда был очень рад, обнаружив слабое место в этой прочно сомкнутой «стене щитов». – Я думаю только о благе моей сестры. Если бы ей привелось расстаться с мужем, – чего, конечно, не будет, – нам пришлось бы подыскать ей другого. Человека не менее знатного родом, достойного, не причастного к гибели ее отца и ничем перед нами не запятнанного… Ума не приложу, где такого взять!

– На свете нет мужей, достойных Эльги, так что пусть остается с Ингваром, – насмешливо ответил Мистина, давая понять, что это всего только шутка. – Ты же сам сказал: с раздором покончено. А Ингвар умеет ее ценить, ты просто еще слишком плохо с ним знаком.

С этими словами Мистина кивнул и пошел прочь. Повернувшись к Хельги спиной, прикусил разбитую губу, чтобы боль отвлекла и прогнала ярость, теснящую дыхание.

В отцовской гриднице, где служанки под присмотром Владивы только накрывали к завтраку, Мистина сел к столу. К нему подбежала поздороваться сводная сестра Валяша – шестилетняя дочка Владивы, вскрикнула: «Ой, у тебя опять кровь!» – но он только кивнул, не подняв глаз. Положил руку на стол, поднял рукав и уставился на старый белый шрам у запястья.

«И как теперь у нас единая кровь, так будут едины наши помыслы и желания… И пока эта кровь в моих жилах не заменится на другую, я не изменю и буду предан тебе, как брат брату. Буду помогать тебе и поддерживать во всем, как одна нога помогает другой ноге идти, а одна рука помогает другой руке биться. Если же нарушу священный обет побратимства, то пусть буду я расколот, как золото…»

Это случилось в тот день, когда Ингвар получил меч, то есть девять лет назад. Где-то на берегу Волхова осталось то место, где капли их с Ингваром крови упали на землю и скрылись под зеленым дерном.

Опустив голову, Мистина глубоко дышал, стараясь облегчить тяжесть в груди. Он был оскорблен сделанным предложением – только дурак не понял бы Хельги. Но воздержался от того, чтобы это показать. Чем больше краснорожий ублюдок полагается на успех своих хитростей, тем легче будет его подловить.

Неужели он, Мистина, так себя выдает? Если этот тролль, прожив здесь всего несколько дней, уже понял, куда бежит его взгляд?

Вот ведь выбрал время! Мистина и так вышел во двор сам не свой. Он тоже за два дня соскучился по Эльге, но не собирался идти вилять хвостом, будто пес, чтобы его вновь допустили в дом, после того как прогнали, будто пса. А она вдруг пришла сама. Прямо в спальный чулан. Села к нему на лежанку. Поцеловала его – на один раз больше, чем он попросил. И если потом отпрянула, то не потому, что ей не понравилось. Совсем наоборот. Он видел испуг в ее глазах – не перед ним, а перед силой ее собственного влечения. И сорок сладкоречивых родичей не могли бы повлять на него сильнее, чем один этот ее взгляд. Это невесомое, неощутимое оружие тем не менее могло разрушить всю их сложившуюся жизнь. Стоило ему, Мистине, сделать один шаг – от Ингвара, стоявшего между ним и Эльгой, к Хельги, обещавшему ее отдать… Никогда! Пока эта кровь в моих жилах не заменится на другую… даже ради самой Фрейи…

Но сейчас Мистине вновь захотелось своими руками уничтожить Хельги, чтобы больше никогда не слышать таких предложений.

Назад: Глава 6

Дальше: Глава 8