Глава 8

В Киев наконец прибыл Ранди Ворон и купцы, ездившие с ним к рубежам Хазарии, в восточную часть Греческого моря. Назавтра в княжьей гриднице собралась старшая дружина. На почетном месте сидел Свенельд, рядом – Ранди, с которым они были знакомы с детства, так как оба происходили из Хольмгарда. Возле Ранди на скамье устроились Гудфаст, Кари, Свен, Тронд, Аудун, Бёдвар – все опытные в дальних поездках люди, знающие пути и понимающие несколько языков: кроме родного северного и славянского, почти все знали греческий, многие – хазарский, кое-кто мог объясниться с печенегами. Ранди, Кари и Гудфаст были ровесниками Свенельда, остальные – моложе, но у всех на выдубленных ветрами лицах отражалась спокойная уверенность бывалых людей. Даже среди бродячего племени руси эти люди выделялись – иным из них случалось измерять весь обитаемый мир от Йотунхейма до Серкланда.

– Да, четыре десятины хотели мытники в Самкрае за разрешение продать наши товары там, – рассказывал Ранди Ворон – рослый худощавый мужчина лет пятидесяти, с острыми чертами загорелого лица и полуседыми темными волосами, зачесанными назад от морщинистого лба и связанными в хвост. – Когда же мы спросили, во что нам обойдется разрешение проехать от Самкрая на Гурганское море, они захотели уже половину всего. Когда же я спросил у тудуна, что тому причиной, он ответил: у вашего бека нет с нами договора, а без договора ставки всегда высоки.

– Но ведь по старому договору он действует до заключения нового! – напомнил Свенельд. – Ты же сказал ему об этом?

– Само собой. А он сказал, что это касается случаев, когда старый князь умирает своей смертью.

– Да он же вовсе не умер! – воскликнул Ингвар. – А если что, я ни при чем!

– Ну, ты же знаешь этих людей! – развел руками Ранди. – Они сказали, что если князь отнимает власть у своего родича и изгоняет его, то доверять ему нельзя и нужно заключать новый договор, а потом уже вести дела.

– Как будто я один такой на свете – отнял власть у родича!

– У них у самих прямо мир и любовь! – насмешливо поддержал Мистина.

– Тудун сказал, что с удовольствием примет на следующий год посольство, а пока не может предложить ничего другого, поскольку связи с русами без договоров – дело очень опасное. Мы прикинули, что подарить им четыре или пять куниц из десятка – это шалишь!

Ранди покачал головой, и воеводы на скамьях загудели.

– Я сказал, что подумаю, – продолжал Ворон. – Ясно было: это еще не все. И точно: дня через два, пока наши слонялись по торгам и смотрели, что там почем, ко мне зашли трое уважемых людей. Такие, знаешь, Ингвар, в высоких белых шапках, – он усмехнулся, показав руками высоту шапок, и гриди сдержанно засмеялись. – Эти добрые люди сказали, что готовы купить у нас все прямо в море, чтобы мы не заходили в гавань, и, таким образом, нам можно будет не платить никаких пошлин. Но в ту цену, какую они предложили, было включено подношение тудуну, чтобы его стража в это время смотрела в другую сторону, так что выиграли бы от этой сделки люди в белых шапках, но не мы.

– Кто бы сомневался, – проворчал Свенельд.

– Мы тоже обещали подумать, и они ушли. Еще через два дня к нам пришли другие трое…

– В таких же белых шапках? – уточнил Ингвар.

– Конунг, ну ты прямо ясновидящий! – Ранди в показном изумлении развел руками. – Эти люди предложили дать нам грамоту от них к их единоверцам у нас тут, в Козарах, чтобы они купили у нас этот товар и нам вовсе не пришлось никуда его возить.

– Ты спросил о цене…

– Я спросил о цене, чтобы не выглядеть совсем уж рохлей, не понимающим в делах. И оказалось – кто бы мог подумать! Что эти люди предложат цену, которая позволит им получить прибыль, считая перевоз отсюда на Гурганское море, пошлины в Самкрае и дары для тудуна, чтобы он не узнал этих куниц. Я взял эти грамоты, – Ранди показал кожаный мешок, – ибо за это с меня не спросили денег. Можно пригласить из Козар Гостяту Кавара, пусть почитает нам.

– А Гостята есть среди тех, кому назначены грамоты? – спросил Ингвар.

– Да, ведь все хазарские дела в Киеве идут через него. Так что, княже, я правильно поступил, привезя твоих куниц назад?

Ингвар угрюмо кивнул. Вопрос Ранди можно было бы счесть издевкой: этот человек уже ходил с товаром на Готланд и Бьёрко, когда сам Ингвар едва научился ходить своими ногами. И он предпочел бы, чтобы тот не задавал ему вопросов, а дал совет. Что делать теперь, куда сбывать дань, если хазары выстроили непробиваемую стену из своих уловок, с греками нет договора, с булгарами тоже нет… Асмунд куда-то запропастился к троллям – ему уже пора вернуться, а то ведь и снег пойдет.

Сухопутные дороги на запад неспокойны из-за угров. Оставался другой край света – Северные Страны. По переданной через Мистину просьбе королева Сванхейд сама уже отправила послов подтвердить договора с конунгами свеев и данов, которые ее знают. Но туда теперь можно попасть не раньше следующего лета. Да и цены на куниц на Готланде совсем не те, что бывают в Самкрае и Царьграде.

– А от греков люди еще не приехали, да? – Ранди еще раз окинул взглядом лица. – Не вижу ни Вефаста, ни Вермунда, ни молодого Асмунда.

– У греков дела быстро не делаются, – напомнил Стемид. – Если до зимы успеют хоть с кем там поговорить и вернуться с толком – и то слава богам.

– А они говорили что-нибудь об условиях договора, который предложат послам? – спросил Ингвар.

– Тудун дал понять, что наилучшим будет условие, по которому мы станем продавать свой товар его людям в Киеве. То есть здесь нам дадут наилучшую цену – учитывая дорогу, пошлины и дары.

– Они хотят, чтобы наши люди вовсе не ездили к ним? – уточнил Мистина.

– Именно. Я так понял, что нам не запретят возить свои товары в Самкрай, но будет ли того стоить беспокойство?

Все помолчали. Воеводы вопросительно поглядывали на Ингвара, ожидая его слова.

– Я бы сказал, решение лезет в глаза не меньше, чем топор во лбу! – видя, что князь мешкает, подал голос воевода Ивор. – Если хазарам не нравятся наши куницы, можем предложить им наши мечи!

Гриди негромко загудели.

– Время то самое – договора нет! – крикнул Хрольв. – Ингвар, мы этого и ждали, а они сами головы подставили!

Ингвар молчал, меняясь в лице. Ему предлагали первый военный поход, который он возглавил бы как вождь руси. Он не боялся, нет. Имея в виду эту цель, он и боролся за власть в Киеве. Но за эти немногие месяцы он кое-что понял.

– Погоди, Ивор! – Свенельд поднял руку. – Рано пока колотить о щит.

– Почему это рано? – задорно возразил тот. – Мы для того избрали себе другого князя, чтобы он вел нас за добычей, и ты нам это обещал, старик!

Гриди загудели громче: все так и было.

– Мы еще не дождались Асмунда и прочих, кто поехал к грекам! – повысив голос, напомнил Свенельд.

При слове «греки» все разом затихли.

– Дождемся их и послушаем, что нам передали от кесарей. А потом уж будем думать, куда поворачивать штевни: на Миклагард или на Самкрай. Прав я, Ивор?

– Прав, старик! – тот покаянно кивнул.

– Вот то-то же!

«И не хотела бы я увидеть, как вам придется воевать с греками и хазарами одновременно, не имея никакой возможности сбыть дань и получить деньги на поход», – подумала Эльга. Но промолчала: говорить в собрании дружины она могла бы, лишь сидя на единственном престоле в этом помещении. Как сидит теперь, после смерти мужа, королева Сванхейд.

Подумав о Сванхейд, Эльга невольно глянула на Мистину. Оказалось, что он в это время тоже смотрел на нее – впервые за сегодняшний день, – но тут же отвел глаза.

– А с хазарами как быть? – спросил Острогляд.

Его род был тесно связан с родом Вещего уже давно, и среди вернувшихся куниц были и его собственные. По брачному ряду с внучкой Вещего он имел право сам торговать за морем, и Ингвар оставил ему это право. Поэтому, хоть Острогляд и принадлежал к числу сторонников смещения «слишком робкого» Олега Предславича, торговые дела для него тоже были важны.

– Есть один замысел, – ответил Свенельд; Ингвар резко взмахнул рукой, и по этому двойному знаку люди притихли. – Мы возьмем твои грамотки к жидинам, Ранди, но у нас будет и еще кое-что для них…

– Что? – заговорили на скамьях.

– Старик что-то придумал! – многозначительно заметил Ивор.

– Помните то дело с жидином Якобом? Который пять лет назад поручился на сто шелягов за своего брата, что погиб в дороге с товаром?

– Какого ты в порубе держал? – припомнил Острогляд.

– Тот самый. Потом все наши жидины дали мне шестьдесят шелягов и поручились за остальное, и я выпустил его, и он пошел по всем жидинам белого света собирать недостающие сорок. И ведь не вернулся, подлец! Он все еще должен мне сорок шелягов, за которые поручились Козаре.

– И что?

Ингвар внимательно слушал, не сводя глаз с лица воспитателя.

– Хрен в решето! – почти ласково ответил Свенельд. – Под той грамоткой, что они ручаются, их подписалось десяток жидинов. Сам Гостята, Егуда, Рувен, Шимшон, Куфин и прочая их троллева братия. Поручительство есть. Денег нет. Придется мне князю бить челом, – по-славянски сказал Свенельд, – чтобы рассудил меня, беднягу, с этими жадными жуками.

– Бей прямо сейчас! – приказал Ингвар, которому не терпелось постичь поскорее этот замысел целиком.

– Ты рассудишь, что я так ждал слишком долго и на те шеляги наросла большая лихва. Я потребую, чтобы они вернули деньги завтра. И если денег у них нет, я у каждого поручителя заберу из дома жену или девку, смотря кто попригляднее собой. И буду их нажаривать, пока мужья не взвоют.

Гриди загоготали, посыпались уточнения. Эльга из скромности поднесла ладонь ко лбу, не желая видеть этой радости парней, а заодно чтобы никто не видел ее улыбки. Замысел был хорош: вопреки своей грубой внешности, Свенельд умел работать и головой.

– И тогда рахдонитам придется быть посговорчивее, если они хотят спасти от позора своих единоверцев! – закончил Свенельд. – Мы сбудем по хорошей цене нынешнюю дань и выиграем время до будущего года. А за зиму разберемся, куда и как нам идти.

Это решение все одобрили. К радости Эльги, Ингвар явно остался доволен, что его воспитатель предложил обождать и не собираться в поход на Самкрай прямо сейчас, не разобравшись с прочими делами. Он учился на глазах.

Вечером, когда гриди и воеводы еще пили, Ингвар мигнул Мистине на выход. Они выбрались во двор и отступили за угол.

– В избу не пойдем, там она, – сказал Ингвар, имея в виду жену. – Не хочу, чтобы слышала. Приходила же она к тебе? Вы помирились?

– А вы? – насмешливо осведомился Мистина, радуясь, что в полутьме побратим ничего лишнего не разглядит на его лице.

– Она-то теперь довольна. А я не пойму: вы с отцом рехнулись? Свенельд отдает этому ублюдку Деревлянь?

– Ага.

Однако Ингвар был не так прост и знал этих двоих всю жизнь.

– Долговязый… кого вы обманываете?

– Никого. Он получит то, чего хочет.

– Что ты мне голову морочишь! – Ингвар в досаде несильно заехал побратиму кулаком в грудь.

– Рыжий… – Мистина встал перед ним и с высоты своего роста положил обе руки ему на плечи. – Ты что, дитя? – мягко спросил он.

– Но вы же сами говорите: он поедет в Деревлянь дань собирать…

– Да. Поедет. Но разве кто-нибудь из нас обещал, что он вернется назад?

Ингвар промолчал. Все встало на свои места. Мог бы и сам сообразить… Сообразил бы, если бы в голове не выли троллями сразу десяток разных сложностей княжеской жизни.

Мистина тоже ничего не добавил. Рыжему незачем знать, что сегодня утром Хельги Красный дал ему повод для ненависти, касавшийся уже не семьи старого Ульва, а его самого.

Никто в Киеве не помнил времен, когда здесь не жили бы хазары. Иные даже говорили, что они-то и основали Киев, но это, конечно, вздор: ведь города всегда строят на горах, а хазары никогда на киевских горах своих дворов не имели, а сидели у Почайны, близ пристани. Но что именно они первыми завели в Киеве торговлю – это наверняка. Хазарские купцы первыми стали привозить сюда заморские товары и менять на мед, воск и меха, а потом, когда здесь появилась русь – на захваченный в походах полон. Оттого и сели у реки. Хазарам принадлежало особое урочище – Козаре, где теснились их дворы, клети для товаров, длинные сараи для полона. Киевские хазары были не все одинаковые: часть из них называлась жидинами, и эти верили в какого-то одного бога, которого называли Всесильным, – как все знатные люди каганата и сам каган. Другие оставались поклонниками старых богов Тэнгри и Умай, имелись среди них и христиане. Иные хазарские роды обитали в Киеве не первый век; сыны Тэнгри уже почти ничем не отличались от славян, ибо роднились с ними на протяжении поколений, и даже домашним языком этих семей давно стал славянский. Только жидины жили замкнуто, роднились лишь между собой и оттого выделялись смуглыми, почти безбородыми лицами, степняцким разрезом глаз и черными волосами под высокими валяными шапками белой шерсти.

В этот день княжья дружина покинула Олегову гору на первой заре. Даже завтрак отложили, но Эльга тоже встала и вышла во двор. Волновалась, будто в ожидании битвы, хотя Ингвар уверял ее, что никакой опасности для города и тем более княжьего двора нет и быть не может. Три дня перед этим князь и воеводы узким кругом обсуждали предстоящее, следя, чтобы слухи не просочились в город, и даже княгиня знала их замысел приблизительно. Удалось ей услышать лишь кое-что. Когда последний совет закончился и Ингвар прислал отрока с разрешением подавать на стол, она уловила, как муж сказал гридям:

– Только не убейте никого. А то еще сами должны останемся.

Это несколько успокоило Эльгу: больших волнений в Киеве она опасалась. Но, судя по веселым лицам гридей и воевод, те ожидали скорее развлечения, чем настоящего столкновения.

Вышла ближняя дружина – шестьдесят человек. Снарядились полностью: шлемы, кольчуги, мечи, топоры, копья. Без шума, держа щиты за спиной, спустились к Почайне и окружили урочище Козаре, отрезав от реки и от остальной части города. И встали за тынами, перекрыв все выходы.

Рассвело, заскрипели ворота, хозяева собрались гнать скотину на луг, женщины и челядь – идти за водой. И тут оказалось, что улицы заняты отроками Свенельда. Выбрав одиннадцать нужных дворов, те ждали знака. И вот раздался рев боевого рога, переполошив всех здешних обитателей. Еще более оглушительный от неожиданности и неуместности на тихих полусонных улицах у Почайны, он прозвучал, будто голос чудовища, Змея Горыныча, вдруг павшего с неба.

Едва у Реувена или Куфина бар Йосефа растворились ворота, как туда немедленно устремились отроки. У торговцев была своя охрана, набранная тоже из русов, но те, лишь увидев, кто им противостоит, предпочли отступить и спрятаться. Крича, молотя топорами по щитам, отроки занимали дворы и сгоняли к воротам всех женщин – хозяйскую семью и прислугу. Над Козарами повисли визг и вопли; веселясь, отроки бегали за женщинами по всем постройкам и закоулкам, норовя шлепнуть по заду плоской стороной клинка в ножнах.

– Ты, Куфин бар Йосеф, поручился за Якоба бен Хануку, который должен воеводе Свенельду сорок шелягов! – объявлял Сигге Сакс, вслед за отроками заехавший во двор верхом. – Воевода пять лет ждал возврата вашего долга, но теперь князь повелел взыскать его.

– Но Якоб ушел собирать эти деньги среди наших единоверцев! – Изумленный хозяин воздымал руки к небу.

– Он собирает слишком долго. Князь повелел в обеспечение долга забрать у тебя со двора девку. Вот эту! – Десятник плетью показывал на какую-нибудь из молодых женщин, которая по виду более походила на родственницу хозяина: дочь, молодую жену или невестку. – Взять!

И если хозяин продолжал противиться, следовал короткий приказ:

– Дайте ему по голове!

Потом отроки хватали женщину и волокли на улицу. Дворы один за другим наполнялись воплями и плачем. Иные из поручителей успевали закрыть ворота, но тогда быстро появлялось заранее приготовленное бревно, и отроки в шесть пар рук принимались колотить им в ворота. Не рассчитанные на настоящую осаду, те быстро начинали трещать и ломаться, и вот уже створки валились наземь под ликующие вопли отроков. Иные жители Козар пытались бежать, но оказывалось, что все выходы из урочища прочно перекрыты уже княжьими гридями: те сами не вмешивались, но, перегородив проходы стеной щитов с выставленными копьями, не выпустили из Козар ни одного человека. Мало кто понимал, что происходит, в урочище у Почайны везде звучали испуганные и горестные голоса. Иным с испугу померещилось, будто князь решил вовсе уничтожить все хазарское население города.

– Это месть, его месть за то, что в Самкрае ему не дали продать товары! – кричали напуганные хазары. – О мой бог!

– Чем мы виноваты, мы же бедные люди!

Тот же переполох происходил и у Гостяты Кавара – главы хазарской общины и старшего священника-когена. К нему явился верхом на коне сам Свенельд и застал хозяина, едва одетого, уже во дворе среди толпы причитающих женщин и побитых домочадцев.

– Что такое ты творишь, Свенельд? – воскликнул Гостята, в негодовании простирая к нему руки.

– Исполняю волю моего князя, – Свенельд смотрел на него с коня, поигрывая своей знаменитой плетью: рукоять ее была сделана из обломка копейного наконечника, отделанного серебром и медью. – Ваши жидины из каганата не пожелали принять наши товары по разумной цене – хотя бы той, что они у себя считают разумной! – и теперь у меня не хватает средств содержать мою дружину. Больше я не могу ждать возврата вашего долга и забираю по женщине у каждого из вас.

– Но это незаконно! С каждого из нас тебе причитается всего по четыре шеляга! Возьми в залог что-то из скота или моего товара – но не человека же!

– Еще лихва накопилась. Сорок лет мне, что ли, за вами ждать? Принесете деньги в три дня – получите своих девок. А нет – их получат мои парни.

– С прибылью вернем! – ржали вокруг оружники.

– Не рыдай, старуха, скоро будут у тебя внуки!

– Да не такие черные, будто в печке родились – голубоглазые, как мы!

– Воевода, это беззаконие! – Гостята шагнул вперед, но отроки мигом сомкнули щиты перед мордой воеводского коня. – Побойся твоих богов!

– Я сказал. Принесешь деньги – получишь свою деву назад. Только не знаю, девой ли… Взяли, пошли, – коротко распорядился Свенельд, кивнув десятнику, и развернул коня.

– Те же, кто поедом ест народ Израиля, будут виновны, и беды настигнут их! – неслось ему вслед. – Так говорит Бог!

На улице уже собирали в кучу захваченных пленниц. Чуть больше десятка молодых женщин и девушек из жидиновских семей, одетых по хазарскому обычаю – в мешковатые льняные платья до колена и порты под ними, в белых шапочках на черных волосах, цеплялись друг за друга и обливались слезами. Свенельд поехал прочь, отроки погнали за ним рыдающих от страха и стыда пленниц. Сзади бежала толпа хазар – отцов, матерей, прочих родственников и домочадцев. Заламывая руки и призывая бога, они могли лишь смотреть, как уводят их дочерей. Даже если бы жители хазарского урочища посмели вооружиться, одолеть воеводскую и княжескую дружины у них не было бы ни малейшей надежды.

Киев бурлил, все прочие тоже закрывали ворота и вооружали домочадцев на случай беспорядков. Ведь стоит где-то загореться двум-трем дворам – начнется переполох, когда уже никто не знает, кого и за что бьют, а дурные людишки норовят под шумок урвать что получится. Слухи по горам полетели самые разные: одни говорили, что князь разоряет хазарский конец, другие – что наоборот, напали хазары, а князь отбивается. Кто-то вещал, что какой-то новый князь явился сразиться с Ингваром, как когда-то Олег сражался с Аскольдом – недаром же шум идет от пристани! Пока дело не прояснилось, киевляне засели за своими тынами.

Но ничего не горело, и вскоре шум улегся. Свенельд с дружиной увел добытых заложниц к себе, княжья дружина разошлась по городу, готовая пресечь волнения. Уже после полудня, видя, что переполох улегся, Киев зажил обычной жизнью. Гриди вернулись на княжий двор, смеясь и обсуждая бурное утро. Им ни в чем не привелось поучаствовать, и они явно завидовали Свенельдовым отрокам, которые так повеселились, гоняя хазарок и вынося ворота жидиновских дворов. В гриднице для них уже была готова каша; десятники рассказывали Ингвару, как все прошло, и Эльга с любопытством слушала.

– Я поеду к Уте, – сказала она, услышав, что десяток захваченных хазарок отвели на Свенельдов двор. – Ни к чему ей сейчас такое беспокойство, может, надо помочь?

– Ну, съезди, помоги, – Ингвар не слишком обрадовался, но не стал с ней спорить, помня недавнюю ссору. – Хрольв! Возьми своих, проводи княгиню.

Когда Эльга приехала на Свенельдов двор, там царило оживление. Еще под воротами она заметила толпу немолодых хазар: видимо, родители и мужья уведенных последовали за ними до самого конца пути, надеясь выяснить их судьбу. Причем толпа далеко превышала двадцать человек – соседи тоже пришли поддержать своих в час тревоги. Слышались причитания. Ворота были закрыты, перед ними стоял десяток отроков, сомкнув щиты и не подпуская никого близко.

При виде княгини хазары заволновались сильнее; иные из женщин с жалобным воплем подались к ней, пытаясь схватить за стремя, но Хрольв резким окриком и взмахом плети предупредил, что не подпустит; отроки Эльги сомкнули щиты. Эллиди, возглавлявший десяток охраны, сделал знак своим людям расступиться и открыть ворота.

Эльга проехала во двор, оставив за спиной полуразборчивые причитания на славянском и хазарском языке. Ей было тревожно: Ингвар не поладил с хазарами из каганата, а расплачиваться за них пришлось здешним, киевским хазарам, подданным самого Ингвара. Причем эти люди были совсем не богаты: одиннадцать человек смогли собрать лишь шестьдесят шелягов, а еще сорок остались должны. Эльга знала, что истинная цель набега находилась гораздо дальше, чем урочище над Почайной, тем не менее ей было жаль невинных людей, которых ожидали такие тревоги.

И хорошо еще, если киевские хазары отделаются одним испугом. В Киеве по старой памяти не любили хазар, хотя нынешние уже были никак не причастны к поборам столетней давности и давно уже жили куда беднее руси, которая прочно забрала в руки торговлю мехами и полоном. Но ведь злобе людской только дай повод: не желая, чтобы киевляне приняли Свенельдов наскок за разрешение делать то же самое, Ингвар оставил три десятка гридей близ Козар, на случай если народ попытается громить дворы. А право на насилие Ингвар оставлял за собой – именно так он понимал свою княжескую власть.

Но бедой грозило не только это. Если расчет Ингвара и воевод не оправдается, набег лишь углубит раздор, разрушит киевскую торговлю и сделает бесполезным расположение города, ради чего за это место уже не первый век сражаются племена и властители.

Думая об этом, Эльга стискивала зубы и мысленно призывала себя к мужеству. Дома в Варягине она и представить не могла таких тревог! Ее родичи по матери, плесковские князья, жили куда спокойнее. Кроме редких набегов чуди и однажды – викингов, они не знали напастей помимо вечного страха неурожая или падежа скота. И даже здесь, в Киеве, пока Ингвар и Эльга были всего лишь парой заложников из Хольмгарда, она тайком завидовала власти и почету, которые имела ее золовка, княгиня Мальфрид, но как-то не замечала тревог и хлопот, которые той приходилось нести.

В Свенельдовой гриднице стоял гудеж: разгоряченные набегом отроки ели, пили и делились впечатлениями. Спешившись, Эльга пошла искать Уту и нашла ее в избе для челяди, куда загнали полонянок. Те еще рыдали, и Ута с Владивой наблюдали за ними в растерянности.

– Ну, что там, в городе? – с беспокойством спросила Ута. – Много шума?

– Нет, уже все успокоилось. Я тебя проведать приехала. Что ты будешь с ними делать? – Эльга окинула любопытным взглядом десяток пленниц. – Сколько их?

– Двенадцать. А что я буду с ними делать – кто бы мне подсказал! – Ута поморщилась, стараясь одолеть расстройство. – Куда я их дену? Клети были свободны – так теперь куниц и прочее назад привезли, там все занято. Придется этих здесь оставить, а своих девок в избу брать. Парни говорят, там все их отцы-матери под воротами стоят…

– Стоят, я сама видела. И вся прочая родня… Чисто игрища!

– Теперь мы вроде как в осаде! Вот навязались на мою голову! Мужики веселятся, а мне забота! Куда уложу всех?

– Тебе не нужны эти девки? – удивилась Эльга. – Отдай мне, я тебе поклонюсь!

Она сама считала это шуткой, но Ута посмотрела на нее с надеждой:

– Правда? Ты их можешь забрать?

– Могу? – Эльга всплеснула руками. – Да я бы их на себе понесла, было бы под силу! У меня хлеба нет на столе третий день – некому молоть! А ты спрашиваешь, не надо ли мне десять баб – двадцать рук!

– Ох, я бы тебе их отдала с радостью! Но они же не мои – Свенельдовы!

– Я с ним поговорю.

Немного времени спустя десяток хазарок вновь вывели во двор. Иные еще всхлипывали и неразборчиво жаловались на своем языке, другие примолкли и озирались. Свенельдовы отроки со смехом окружили их, собираясь провожать на Олегову гору. Ржали, как кони, и отпускали шуточки.

– Это куда вы наш полон ведете? – раздался вдруг удивленный голос.

Эльга обернулась. Мистина стоял перед ней, положив руки на пояс, и насмешливо оглядывал толпу зареванных женщин.

– Я забираю их! – ответила Эльга. – Мне нужна челядь, а у вас они будут только даром хлеб есть.

– Отец с этим согласился?

– Да!

– Ну, ладно. Это его бабы. – Мистина сделал шаг в сторону, но остановился. – Нет, погоди. Одну мне оставь. – Он окинул толпу быстрым цепким взглядом. – Вот эту!

Он кивнул на девушку – довольно рослую, с длинными черными косами, спускавшимися на грудь из-под белой льняной шапочки.

– Тебе до нее что за дело? – Эльга шагнула к нему. – У вас от челяди по двору не пройти – споткнешься об кого-нибудь! А у меня каждая пара рук на счету! Жернова крутить некому.

– А эту оставь, я сказал!

– Зачем?

– Затем! – Мистина выразительно поднял брови и слегка кивнул на Уту. Потом подошел к Эльге вплотную, наклонился к ее лицу и прошептал, чтобы не слышал весь двор: – Дитя ты, что ли? Затем, что у жены живот скоро к носу полезет, и мне еще месяца три при ней холостым ходить.

Эльге кровь бросилась в лицо. Она глубоко вдохнула и сделала шаг назад, чтобы лучше видеть его глаза.

– О-бой-дешься! – отчеканила она. – Ишь чего захотел, глаза твои бесстыжие!

От возмущения ее налило жаром; казалось, с кончиков пальцев сейчас сорвется пламя. Слова теснились, не находя выхода; в ярости она вонзила в него негодующий взгляд.

И вдруг увидела, как он быстро ей подмигнул.

Этого готовая к спору Эльга не ожидала и растерялась. А Мистина двинул бровями, будто говоря: продолжай!

– Не получишь ты ее! – исполнившись воодушевления, воскликнула Эльга. – Я заберу их всех! И эту тоже! Она будет жить у меня, и ни ты, ни другой какой жеребец к ним близко не подойдет!

– Княгиня, не тебе ими распоряжаться! – вызывающе ответил Мистина. – Мой отец волен над ними! Захочу – всех переимею, а потом дружине отдам!

Отроки рядом одобрительно загомонили: именно так, по их мнению, и полагалось поступить.

– Мало ли чего вы хотите! – Эльга не собиралась отступать. – Будто девок нет! Мало – еще купите! А этих нельзя! Они – заложницы, а с заложниками так не обходятся!

– Они не заложницы! Они – возмещение! Жидины клятые пять лет назад должны были принести отцу те сорок шелягов, все сроки давно вышли!

– Много хотите – женщину за четыре шеляга!

– Вот вернут по четыре шеляга со двора – получат своих баб назад!

– Только с прибытком! – крикнул кто-то из отроков.

– С приплодом!

– Пусть жидины спасибо скажут – взяли по одной бабе, вернем по две!

– Они заплатят! – твердо сказала Эльга среди гогота дружины. – Я знаю, у них найдутся родичи побогаче, и избавят этих женщин от позора. Иначе вы им за бесчестье будете должны не по четыре шеляга, а десять раз по четыре! Они будут жить у меня и работать на поварне. И чтоб я никого из вас и близко не видела! Альв, пошли!

Альв, старший оружник Мистины, взглянул на хозяина, но тот лишь улыбнулся. Хрольв подсадил Эльгу на лошадь, она сердито расправила заколотый на плече плащ, прикрывая колени, и двинулась со двора. Во главе шествия из оружников и женщин она имела такой гордый вид, будто вела домой с войны победносное войско с добычей и пленными.

Ута посмотрела на мужа. Тот старался сохранять невозмутимость, но сквозь эту невозмутимость пробивался необъяснимый восторг. Когда Эльга со своей добычей скрылась за воротами, он повернулся спиной и закрыл лицо руками; плечи его затряслись, будто он рыдает. Но вообразить Свенельдича рыдающим, даже из-за ссоры с княгиней, у его жены никак не получалось. Надо было думать, что его душит неудержимый смех. Вот поди пойми их!

Доставив свой «полон» на княжий двор и расставив по местам у жерновов, Эльга с удовлетворением надзирала за работой и порой зажимала себе рот ладонью, чтобы не смеяться. Дело сложилось удачно, хотя она еще не понимала всего до конца. Сначала ее почему-то очень возмутило намерение Мистины до тех пор, пока жена не родит и не оправится, удовлетворять свой пыл с юной хазаркой. Как выяснилось, ту звали Мерав и она была младшей дочерью самого Гостяты Кавара, последней из детей, кто еще оставался при родителях. Ута беременна в третий раз, раньше Мистина же как-то обходился? А как – Эльга не желала знать. У Свенельда на дворе есть молодые девки… Однако поведение Мистины ее удивило. Она уже достаточно его знала, чтобы понять: он не был по-настоящему возмущен этим грабежом. Наоборот. Обрадовался, когда она стала спорить. Что это значит? Если на самом деле он не хочет эту хазарку, так никто же не заставляет!

– Да благословит тебя Бог, госпожа! – еще когда она привела к себе женщин, сказала ей одна из пленниц, самая старшая на вид – лет тридцати, смуглая, сухощавая и едва с половиной зубов во рту. – Мы будем верно служить тебе, пока наши мужья и отцы не найдут эти проклятые деньги.

– Кто ты?

– Я – Левана, жена Хануки бар Моше, а вот это – его сестра Шуламит. Ты спасла нас от поруганья, мы будем молить Бога за тебя и твоего ребенка.

Прочие женщины стали кланяться.

– Работайте как следует, – нахмурилась Эльга. – У меня не хватает челяди, поэтому мне и правда нужны ваши руки. Если ваши мужчины не найдут этих денег, мы условимся, за какой срок вы их отработаете.

Убедившись, что хазарки усердно вращают жернова и даже запели – явно желая угодить хозяйке, Эльга ушла в избу проведать ребенка. Ей не понравилось, что Левана упомянула о нем, пусть и обещая за него молиться. Впервые Эльге пришло в голову, что зло, которое Ингвар вольно или невольно причинит людям как русский князь, может через их проклятья пасть на голову его дитяти.

Она взяла Святку на руки: здоровый, крепкий, подвижный мальчик, он не оставлял причин тревожиться, и все же Эльга встревожилась. Обычных детских оберегов тут недостаточно. Надо сказать Ингвару, чтобы положил в Святкину постель какой-нибудь свой меч. Вытащить его из ножен и пораниться у двухлетнего мальца еще не хватит сил, зато прославленный рейнский клинок, истинное средоточие силы и отваги, будет надежно держать на расстоянии любое зло.

Вошел Ингвар. Обрадовавшись, Эльга открыла рот, чтобы сказать ему, что надумала, но смолчала: муж взглянул на нее весьма хмуро. Остановился посреди избы, упер руки в бока и воззрился на нее с осуждающе-снисходительным видом, который был у него припасен нарочно для нее.

– Что еще случилось? – вздохнула Эльга.

Да может ли теперь хоть один день пройти гладко!

– Спрашиваешь? Люди говорят, ты опять с Долговязым повздорила. Ну, что ты за баба такая? – Ингвар шагнул к ней. – И прямо у него во дворе! На людях! Говорят, уже весь Киев знает! Весь Киев, йотуна мать, языками треплет, как ты со Свенельдовым сыном побранилась из-за какой-то хазарки! Где эта троллева хазарка, я ей сам шею сверну! Ты его опять псом обругала? И теперь он тебя на двор не пускает? Будто мне без вас мало забот! Что мне делать с вами, йотунов свет!

Ингвар в досаде хлопнул себя по бедру.

– А… это! – Эльга удивилась, потом засмеялась. – Сердца не тревожь.

– Что? Ты меня так и с самим Свенельдом поссоришь, и как мы жить будем? Мало мне твоего братца краснорожего! Он что, укусил тебя? Что мне с тобой делать?

– Да ни с кем я тебя не поссорю!

– Скажешь, вы с Долговязым не побранились на всю улицу?

– Побранились. Но мы не поссорились.

– Это как?

– Да просто. Вы с ним тогда подрались, но не поссорились, а мы – побранились, но не поссорились.

– Зачем? – помолчав, спросил ничего не понимающий Ингвар.

– Не знаю, – вздохнула Эльга. – Он сам так хотел. У него и спроси.

– Йотуна ма-ать…

Зачем все это было нужно, выяснилось на следующий день. На княжий двор явился Гостята Кавар, глава и священник хазарской общины Киева, и попросил о беседе с княгиней.

С ним самим Эльга была давно знакома: он нередко посещал княжий двор, но дома у него, разумеется, она никогда не бывала и потому его дочь увидела вчера впервые. Услышав о госте, Эльга прошла в гридницу и велела позвать его туда. Старейшина Козар явился в сопровождении еще двоих пострадавших от вчерашнего набега: Манара бар Шмуэля и Иегуды бар Ицхака.

– От имени всех наших людей, несчастных отцов и матерей, я пришел поблагодарить тебя, княгиня, за твою доброту и заботу о наших невинных дочерях и добродетельных женах, что подобны благовониям, как Сара, Ривка, Рахель и Лия! – сказал он, кланяясь и держа перед собой валяную белую шапку. – В твоих руках находится последнее утешение моей старости, моя последняя дочь Мерав, но я благодарю Бога нашего за это, ибо верю, что ты оградишь ее и других жен и дочерей наших от поругания и бесчестья. Да будет благосклонен к тебе Бог и помилует тебя! Пусть явит тебе Свое радостное лицо и сделает тебя приятной в глазах всех, кто тебя увидит!

Все трое вновь поклонились.

– Все наши люди благодарны тебе, княгиня, что вырвала наших овечек из пасти льва, демона пустыни! – подхватил Иегуда, родом не хазарин, а скорее боспорец, рослый старик с длинными белыми волосами и седой пышной бородой. – Да обратит Бог лицо Свое к тебе и даст тебе мир!

При этом он боязливо косился на Свенельда, сидевшего возле князя, но тот лишь ухмылялся, довольный, что его считают львом. Что такое лев, он знал, поскольку бывал в Царьграде и видел там высеченные из камня изображения этого зверя.

– Матери и отцы призывают благословение Божие на тебя, твою семью и твое чадо и молят Бога умножить твой дом, стада и домочадцев! – добавил Манар.

– Я рада помочь женщинам, неповинным в раздоре, – ответила Эльга. – Но я не смогу защитить вас от гнева князя, если вы сами не поможете преодолеть несогласие.

– Об этом мы и хотели с тобой говорить, – снова поклонился Гостята. – Моя жена, добродетельная Бейла, пришла ко мне из семьи уважаемого человека, Авшалома бар Нааман. Не в пример мне и моим киевским собратьям, он был весьма богат и вел выгодную торговлю, поставляя по Кордовскому пути невольников с берегов Днепра и других славянских рек.

– Слыхал я про него, – кивнул Свенельд. – Но если у тебя есть такой богатый родич, что же вы столько времени сорок дирхемов не могли собрать?

– Ведь это часть от стоимости одной молодой девки! – добавил Ингвар.

– Мы не так богаты и не входим в число тех состоятельных людей, что ведут торговлю по путям рахдонитов, – Гостята развел руками. – Ты знаешь сам, княже, как невелики наши здешние возможности в последние сто лет, с тех пор как не каганы, а князья руси стали решать, кто и как будет здесь торговать. Теперь и полоном, и мехами торгуют твои люди, а нам остается лишь перепродавать им собранные у людей излишки, чтобы везли за моря. Поэтому дела наши не блестящи – мы рады, когда у наших семей есть хлеб и наши дети не мерзнут зимой, вот и все.

– Ну так что ты говорил про твоего богатого тестя? – напомнил Ингвар.

– В ближайшее время я жду возвращения с запада его сына, почтенного Рафаила бар Авшалома. Он, конечно, пожелает выкупить свою племянницу, последнее утешение сестры в ее старости.

– Вот как приедет, приводи его сюда, тогда и поговорим, – небрежно бросил Ингвар. – Ну а пока ваши женщины останутся у моей жены. И пусть молят своего бога и работают изо всех сил, чтобы она была ими довольна! Иначе дружине отдам.

– Когда был народ Израиля во власти фараона в Египте, – Гостята поклонился Эльге, – поставил тот надсмотрщиков, чтобы следили, хорошо ли пленники работают, и если они работали плохо, то надсмотрщиков били палками. Но они позволяли избивать себя, лишь бы облегчить работу народу Израиля. И были они названы вождями Израиля и вождями колен. Они удостоились стать вождями, потому что позволяли избивать себя палками за народ Израиля. В том открыто нам: если кто-то поставлен старшим над народом Израиля и позволяет избивать себя за народ, он достоин быть вождем, и Бог воздаст ему великие почести! Помни об этом, княгиня, и не допусти, чтобы были погублены наши девы и добродетельные жены!