В те времена все машины были черными, но некоторые – чернее прочих. Машина, которую Макс Клинер за мной прислал, была такой черной, что в ней, казалось, вообще не отражается свет. Водитель был в черной униформе, которая блекла рядом с цветом машины. Он представился Хэнком. Я поверила – он выглядел как типичный Хэнк. Под два метра ростом и широк так же, как и высок. Широкий не в плохом смысле, а в широком. Я предположила, что его униформу сшили из как минимум двух костюмов обычного размера. У него были удивительно светлые волосы в контраст с темными глазами, и нос, который видал лучшие дни и – готова спорить – однажды познакомился с огромным кулаком. Я бы спросила Хэнка об этом, но он оказался не слишком словоохотлив, а когда говорил, голос его был похож на хруст гравия.

В итоге поездка в студию «Старлайт» прошла почти в тишине. За темными стеклами и перегородкой, отделяющей меня от водителя, я чувствовала себя как в танке, совершенно отрезанной от внешнего мира. Впрочем, в Нью-Йорке частенько возникает такое ощущение.

Ехали мы так гладко, что я и не заметила остановки, пока Хэнк не открыл дверь, чтобы меня выпустить. Я порадовалась, что захватила солнечные очки, – солнце пекло, нависая над длинными невысокими ангарами-киностудиями. Хэнк припарковал машину возле одного из них. Макс Клинер стоял неподалеку и беседовал с худощавым мужчиной, державшим в руках пюпитр. Изо рта у него торчала незажженная сигара. Он вынул ее и приветственно помахал, будто держал специально для этого.

Клинер бросился ко мне с распростертыми объятиями. Я увернулась и просто пожала ему руку. Она была холодной, липкой и влажной, все равно что трясти уже дня два как дохлую рыбу. Если вам, конечно, доводилось.

– Мелоди, Мелоди, Мелоди, – пропел Клинер и отступил на шаг, чтобы осмотреть меня с головы до пят. Я привыкла, что меня вечно разглядывают, но все равно было неприятно. Будто гробовщик мерки снимает.

– Макс, Макс, Макс, – не осталась в долгу я. – Любезно с вашей стороны пригласить меня в это прелестное захолустье.

Клинер улыбнулся краем рта, показывая, что оценил шутку. А вот глаза не оценили и смотрели злобно.

Хэнк остался с нами. Макс провел меня в студию через боковую дверь. Внутри было просторней, чем в ангаре самолета, и из-за множества прожекторов жарче, чем в сауне.

Большая часть прожекторов была нужна для съемочной площадки. Это оказался бальный зал, отделанный в духе Италии эпохи Возрождения. Я с трудом удержалась, чтобы не указать на несколько очевидных ошибок. Сомневаюсь, что дизайнер в отделе костюмов вообще заморочился с деталями. Странно было видеть комнату, отстроенную только наполовину, – некоторые стены убрали, чтобы разместить камеры. Но просто странность – еще ничего. Я начинаю нервничать, только если вижу или слышу откровенный вздор.

Мы смотрели, как Рок и Гидди репетируют сцену перед камерами. Режиссер – в простой одежде, с мегафоном, все как надо – вмешивался каждые несколько минут. Будто они какие-нибудь новички, которым нужно все разжевывать. Я бы задумалась над этим, если бы Макс Клинер не стоял у меня над душой и не объяснял мне шепотом на ухо очевидные вещи. Больше всего меня раздражало, что ему для этого приходилось вставать на цыпочки.

Когда актеры ушли на перерыв, а команда стала готовить прожекторы и камеры к следующей сцене, Клинер жестами подозвал Рока Рейлтона. Гримерша быстро направилась к Гидди Семестр с пудрами и всякими зельями наперевес. У нее было такое суровое лицо и седые, стального цвета волосы, что всякий бы испугался и постарался выглядеть на все сто, лишь бы с ней не связываться.

– Он хочет извиниться, – сказал мне Клинер, пока Рок шел к нам мимо кабелей и техников. – Сам не знает, что на него вчера нашло. Почему сделал вид, что не помнит вас и вообще.

Я промолчала. Откуда Клинер знает об этом? Наверное, Рейлтон ему сказал – но зачем? В мои теории это никак не вписывалось. Видимо, пора строить новые.

– Он сейчас очень нервный, – тихо добавил Клинер, когда Рок подошел к нам. – Проблемы с препаратами.

Рок поприветствовал меня как старую подругу и стиснул в медвежьих объятиях. Будь он действительно хорошим актером, я бы, может, и поверила. Но Рок просто умел играть, был опытен, но не более.

Когда он извинился, что забыл о нашем знакомстве до вечеринки и о встрече у меня в офисе, я великодушно улыбнулась.

– У меня сумасшедший график, – сказал он. – Столько всего сразу. Не знаю, о чем я думал, позабыл про все на свете.

– Бывает, да, – согласилась я. – Главное, что сейчас вы меня вспомнили.

– Как я мог забыть вас, мисс Мелоун?

– И правда. – Рейлтон и Клинер так усердно улыбались, что было даже как-то стыдно портить момент. Но если у кого и нет стыда, то не постыжусь сказать, что у меня. – И мой кофе, – сказала я.

– Ваш… кофе?

– Лучший кофе, что вы когда-либо пили, вы же сами сказали. Уверена, вы помните. Вы еще спросили, перемалываю ли я зерна сама.

Глаза Рейлтона чуть расширились, усы задрожали.

– Это определенно был лучший кофе, что я пил, – заверил он меня. – Совершенно изумительный.

– Вы слишком добры, – сказала я. И да, он был слишком добр – теперь я точно знала, что он лжет. Возможно, это был промах с моей стороны, но кофе я ему даже не предлагала.

Мы все еще находились на территории «странности» или, по крайней мере, «непонятности». Но до «вздора» было уже недалеко.

Вздор не заставил себя ждать в лице Гидди Семестр. Она подошла к Року и Клинеру, вихляя бедрами так, что прошаталась вдвое дольше, чем могла бы. Положила руку Року на плечо и чуть наклонилась в мою сторону. Почему-то сегодня она казалась совсем не такой уверенной и куда более легкомысленной, чем вчера. Ну, уж она-то меня точно помнит.

– Рокки, – сказала Гидди, кивая на меня. – Кто эта очаровательная леди?

Будто мы и не встречались вовсе. И не только потому, что она назвала меня «леди».

Мне нужно было немного над этим поразмыслить и, может быть, придумать новую теорию, которая потом точно так же улетит в молоко. Поэтому я согласилась на экскурсию с Клинером по студийному комплексу.

Мой мозг работал так усердно, что я почти не замечала ничего вокруг. Голос Клинера зудел над ухом. Все студии были как близнецы, вплоть до декораций. Признаюсь, мне куда больше понравилось в костюмерной. Несколько очень приятных минут я изучала наряды Гидди в гардеробе, тянувшемся вдоль стены.

– Кажется, вы одного роста, – сказал Клинер, потирая лоб потным носовым платком.

– Наверное. – Мне было без разницы.

– И размер у вас один. Сколько вы весите? – высказал он предположение, довольно лестное. А вот было ли оно лестным по отношению к весу или ко мне – додумайте сами.

Но я сказала Клинеру:

– Я никогда не обсуждаю свой вес до третьего коктейля.

– Может быть, мы еще успеем это наверстать, – слащаво ответил он.

А может и не быть. Меня начал всерьез беспокоить недостаток зацепок в этом деле. И клиентов, видимо, тоже, поскольку Рок Рейлтон определенно не помнил, как меня нанял. Или как согласовал со мной гонорар.

Наверное, я не смогла скрыть нетерпение, потому что Клинер заверил меня, что экскурсия почти подошла к концу. Осталось последнее, что он хотел мне показать.

– Вы будете поражены, – пообещал Клинер.

Ну да, надежда умирает последней.

Хэнк ждал нас у костюмерной. Он почему-то сменил темный (не такой темный, как машина, конечно) костюм на светло-коричневые слаксы и клубный пиджак. Хэнк похрустел пальцами, когда мы вышли, и тенью двинулся следом за нами по аллее вдоль здания.

Мы пришли к невзрачному блоку вдали от главного комплекса. Настолько невзрачному, что его, казалось, специально таким построили. Замки и задвижки на двери блестели – значит, сюда часто ходят – но вокруг не было видно ни души.

Внутри было темно. Пока Клинер нащупывал выключатель, Хэнк закрыл за нами дверь.

– Задумывались ли вы о съемках в кино, мисс Мелоун? – спросил Клинер, когда зажегся свет.

– Вы ведь уже спрашивали об этом.

– Возможно. Но ваш рост и вес…

– А что с ними не так?

Вокруг мерцали лампочки. Здание оказалось одной большой комнатой, как и все остальные студии. Вот только это определенно была не студия.

– Я считаю, вы могли бы стать отличным дублером Гидди Семестр.

Видимо, он так шутил. Фигура Гидди, по-своему идеальная, весьма отличалась от моей, тоже весьма идеальной фигуры. Изгибы у нас, конечно, были в одних и тех же местах, но не всегда под тем же углом и наклоном. Некоторые части тела Гидди Семестр входили в комнату раньше нее самой, и поверьте, частной сыщице, которая гордится своим умением ловко проскальзывать куда угодно, они бы только мешали.

Я могла бы ответить остроумно, но, увидев, что собой представляет здание изнутри, утратила дар речи. В центре зала стоял огромный резервуар, похожий на гроб. Трубы, кабели и провода тянулись от него к различным весьма продвинутым – для 1938 года – приборам. Другие кабели и провода тянулись от приборов к тяжелому занавесу возле одной из стен и исчезали под ним.

За резервуаром в несколько рядов стояли стеклянные колпаки. Огромные – метра три в высоту.

Я никогда не видела ничего подобного. А все, чего я не видела, меня беспокоит, потому что повидать я успела много. И сюрпризы, которые жизнь оставляет мне на десерт, редко бывают приятными.

Не теряя времени на колкости, я решила, что пора уходить.

Хэнк с Клинером стояли в стороне, путь к двери был свободен. Я не стала упускать возможность, быстрым шагом дошла до двери и распахнула ее.

Снаружи стоял Хэнк. Он похрустел пальцами и улыбнулся. Звук походил на выстрел. Мне пришла в голову жуткая мысль, что это был звук его улыбки, а не пальцев.

Очевидный вывод, до которого додумался бы любой обычный частный детектив, столкнувшись с Хэнком на пороге и зная, что позади стоит еще один точно такой же Хэнк, – что они близнецы. Один в костюме, другой в слаксах и пиджаке. Я же быстро отмела эту мысль.

Отчасти потому, что, обернувшись к Клинеру и Хэнку в слаксах, я увидела третьего Хэнка, который шел к нам.

Но прежде всего потому, что в дальней части зала загорелись прожекторы и я наконец увидела, что находится в стеклянных колпаках.

Там, прислонившись к стеклу, как манекены, стояли люди. В каждом колпаке по одному. Целый ряд одинаковых Роков Рейлтонов и целый ряд одинаковых Гидди Семестр.

– Вот что, – сказала я Хэнку, который схватил меня за руки сзади и держал их крепче, чем держит невесту нервный жених. – Не хотелось бы попасть пальцем в небо, по крайней мере пока вы эти пальцы мне не оторвали, но все же рискну предположить, что вы не просто братья-тройняшки?