Глава седьмая
Язабрал письмо. В конверте оказалась короткая записка, написанная Ритой на бумаге отеля и отправленная из Индианаполиса.
«Дорогой Эд!
Папе не стало лучше, ему хуже. Не знаю, когда вернусь. Но ты жди меня, Эдди. Ты понимаешь, о чем я.
Рита».
Я побрел к фургону Хоуги, но внутрь заходить не стал, просто позвал дядю Эма. Когда он вышел, я показал ему письмо:
— Хочу ей позвонить, дядя Эм. Может…
Он положил руку мне на плечо:
— Хорошо, парень. Дать тебе денег на случай, если решишь ехать?
Я покачал головой:
— У меня осталось почти все, что ты дал мне в прошлый раз, я ведь тогда не стал задерживаться. Более восьмидесяти баксов. Достаточно… если вздумаю ехать.
— Мардж хочет, чтобы мы с ними пообедали, — сказал он. — Говорит, у них много чего наготовлено, и она уже накрыла стол. Может, сначала поешь, а потом позвонишь?
— Нет, ты иди, обедай с ними. А я… сначала позвоню, чтобы уже не думать об этом. Потом где-нибудь поем. Как Хоуги себя чувствует?
— Неплохо. Наверное, даже лучше, что вся эта история с обезьяной закончилась. Ладно, увидимся позднее. Или как?
Я заверил, что не поеду в Индианаполис, не предупредив его заранее, тем более что мне все равно придется зайти в палатку, чтобы взять вещи.
Я поехал в город на автобусе и позвонил в отель Риты из телефонной будки. Ее не было. Я пообедал и снова позвонил. На сей раз она подошла к телефону.
— Слушай, Рита, — произнес я, — не возражаешь, если я приеду? Может, чем-нибудь помогу?
Я не знал, чем мог бы помочь в такой ситуации, и когда предложил свою помощь, тут же подумал, что это глупо.
— Прошу тебя, Эдди, не надо. Я ведь объяснила, почему. Ты ничем не поможешь.
— Как он? — спросил я. — Есть какие-нибудь изменения с тех пор, как ты написала?
— Пока… ничего не ясно. Доктор говорит, что у отца сейчас кризис. Либо через день-два ему станет лучше, либо нет. И… я вернусь в цирк. Но ты не приезжай, жди меня.
— Ладно. Но мне очень жаль, что я не могу ничего сделать.
— Ты уже делаешь, Эдди. Ты меня ждешь. Я вернусь. Честное слово.
— Хорошо.
— Я терпеть не могу цирк, но вернусь, потому что там ты. И… у меня насчет нас с тобой есть кое-какая идея…
— У меня тоже, — промолвил я.
— Я не о том, дурачок. Ну, о том тоже. Я имела в виду кое-что, что принесет нам деньги. Честно заработанные деньги.
— Видимо, существуют честные способы заработать деньги, — заметил я. — В чем заключается твоя идея?
— Я тебе потом скажу. Не сейчас. Ты меня любишь, Эдди?
— Немного.
— Значит, я тоже тебя немного люблю. И черт бы тебя побрал, держись подальше от Эстель, а не то я ей глаза выцарапаю!
— Да я к ней даже десяфутовым шестом не притронусь.
— Не говори глупостей, Эдди. Ладно, пока.
— Пока, Рита.
Я почувствовал такое воодушевление, что решил наплевать на автобусы и поехал обратно в цирк на такси.
Когда ближе к ночи мы закрыли киоск, дядя Эм не пошел, как обычно, в шатер азартных игр. Мы вместе вернулись в нашу палатку и уселись каждый на свою койку. Я не знал, чем заняться. Почитать книгу? Мне было слишком хорошо, чтобы читать. Музыка, конечно, не помешала бы, но играть самому не хотелось, а опять слушать пластинки у Ли Кэри было неловко — в последнее время слишком уж часто я его беспокоил.
— Как тромбон, парень? — спросил дядя Эм. — Давненько ты не играл.
— Скоро снова начну практиковаться, — ответил я. — Может, завтра.
— А сегодня чем думаешь заняться?
— Наверное, ничем.
— Спать охота?
— Нет.
— Парень, ты совсем помешался на этой блондиночке? По уши втрескался? С концами? — усмехнулся дядя Эм.
— Наверное, — вздохнул я.
— А она тоже сходит по тебе с ума?
— Да, если только ее не мои деньги интересуют.
— Скоро она возвращается?
Я рассказал ему, о чем мы говорили с Ритой по телефону.
— Видимо, вы запали друг на друга, — заметил дядя Эм.
— Это плохо?
— Парень, это твоя жизнь. Я не собираюсь лезть к тебе с советами. По крайней мере, в серьезных вопросах. Я вообще не люблю навязываться.
— Вне зависимости от того, что я решу?
— Эд, если ты пожелаешь заняться грабежом, я куплю тебе отмычку. Это твоя жизнь. Но как насчет сегодня? Есть какие-нибудь предпочтения?
— Да.
— Тогда приоденься. Давай поедем в город. Я так давно не бывал на представлениях среди публики в клубе. Хочу посмотреть, такие ли они банальные, какими были раньше. Ты со мной?
— Разумеется! — воскликнул я.
— Черт подери, парень, что тебя гложет? — спросил дядя Эм.
Мы сидели то ли в придорожной закусочной, то ли в ночном клубе за пределами Форт-Уэйна. Не знаю точно, как назвать это заведение. Место было неплохое. В воздухе плотным облаком висел дым, а оркестр играл так громко, что нам приходилось орать, а напрягаться не хотелось.
— Ничего! — крикнул я через стол. — Со мной все в порядке.
— Да уж вижу, — с усмешкой сказал дядя Эм. — Вход в этот разбойничий притон стоит три бакса, а ты развлекаешься не больше чем на три цента. Нас обдирают.
Я посмотрел на маленький танцпол, потом перевел взгляд на дядю Эма.
— Танцевать будем? — спросил я.
— Нет, — ответил он. — Но через минуту, после этого номера, начнется шоу в толпе. Готовься. Хватит всхлипывать в бутылку. Это хорошее пиво.
— Пиво хорошее, — согласился я, — но я не люблю пиво. Знаешь, на что оно похоже по вкусу?
Дядя Эм сказал, что ему это неинтересно, но я все равно объяснил. Он ответил, что мне надо вымыть этим рот, и я сделал еще глоток, чтобы порадовать его.
Началось шоу, и оно оказалось примерно таким, каким я и представлял. Разодетый в пух и прах ведущий в роскошном костюме травил неприличные анекдоты, которые посетители встречали громкими аплодисментами. Бог знает, почему. Анекдоты не отличались остроумием и были совсем не смешными. Еще в шоу выступали певец в жанре блюз, фокусник, не такой ловкий, как Ли Кэри, но более велеречивый, чечеточник и стриптизерша.
Я сделал вид, будто мне нравится, чтобы дядя Эм наконец перестал обо мне беспокоиться. Когда шоу закончилось и снова начались танцы, дядя Эм попросил счет. Вышло девять с половиной баксов: мы съели по клубному сэндвичу, он выпил две бутылки пива, а я одну.
Дядя Эм заметил мой взгляд, и его глаза заблестели:
— А ты думал, цирк — это обдираловка? Парень, у нас клиент получает то, за что платит. Это мы такие простаки, нам бы поучиться у подобных заведений.
Он заплатил по счету, мы вышли и сели в стоявшее у входа такси.
— Тут где-нибудь играют в рулетку? — обратился дядя к водителю.
— Ну… — Тот сдвинул кепку на затылок и, обернувшись, изучающе посмотрел на нас.
— Мы из цирка шапито, — пояснил дядя.
— А-а. Могу отвезти вас в клуб «Шестьдесят».
— Расслабься, парень, — сказал мне дядя Эм. — Это в другом конце города. Любое место, куда тебя везет таксист, находится на другом конце города. Даже если он знает точку через квартал отсюда, он все равно повезет нас в клуб «Шестьдесят».
— Ну да, — кивнул я, думал о заведении, из которого мы только что вышли. — Откуда, черт возьми, у людей столько денег, чтобы так ими швыряться?
Дядя Эм пожал плечами:
— Подрабатывают стиркой на дому. Но что такое деньги? Иногда бывает так, что купюра достоинством в один доллар кажется больше, чем ковер размером девять на двенадцать. Но если у тебя есть деньги и будет еще больше, зачем их хранить?
— На старость.
— Если будешь много тратить, старость и вовсе не наступит. Как тебе стриптизерша?
— Ничего, — ответил я. Я не стал говорить, что каждый раз, когда я смотрел на нее, думал о Рите.
Дядя усмехнулся:
— Что-то не слышу энтузиазма. Скажи-ка, о чем ты хочешь поговорить?
В его голосе явственно звучала насмешка, но в то же время и тревожные нотки. Мне стало неловко. Почему я веду себя как зануда? Только потому, что Рита еще не вернулась? Черт возьми, да разве мне не повезло в тысячу раз больше, чем я смел надеяться? Ведь когда-нибудь она вернется.
— Наверное, это глупо, — признал я, пытаясь быстро предложить тему для беседы. — Интересно, как дела у копа Вайсса? Он забросил расследование?
— Он еще объявится. Мы его увидим. Готов поспорить, мы увидим его не далее как завтра.
— Почему завтра?
— Сьюзи.
— Чего? — удивился я. — Какое отношение утонувшая обезьяна имеет к убийству?
— Может, и никакого. Но ты не думай, что полицейские из Форт-Уэйна не присматривают за площадкой, и не считай, будто они не держат связь с парнями из Эвансвилла, то бишь с копом Вайссом. Он занят тем, что копается в версиях по поводу мертвого лилипута — как его имя?
— Лон Стаффолд.
— Верно. Эх, парень, мне бы твою память на мелочи. Ну, я на что хочешь поспорю, что Вайсс пока не ухватился ни за что, что могло бы привести его в цирк, иначе он бы давно вернулся — с каллиопой и шестью автоматами. Слушай, а ты держишь ухо востро?
— Ты о чем?
— Как просил Вайсс. Тебе есть что ему рассказать?
— Нет.
Дядя повернулся и посмотрел на меня:
— Ни к чему говорить об этом с таким отвращением. Что с тобой?
— Просто мне это не нравится. Лучше бы он ко мне не приставал. Слишком уж это напоминает стукачество.
Дядя Эм молчал, пока мы ехали пару кварталов. Свет и тень скользили друг за другом по салону автомобиля.
Потом он сказал:
— Парень, ты неправильно все понял. Может, это я виноват. Мы, циркачи, не любим копов, но речь идет о закрытии киосков и прочих мелочах. Мы не обязаны любить убийства. Мне-то они точно не нравятся.
Конечно, он был прав. Но я, видимо, пребывал в столь угрюмом настроении, что не мог не начать спорить:
— Тогда почему бы тебе самому не раскрыть преступление?
— Не собираюсь выполнять работу Вайсса за него. Но сообщить Вайссу то, что я знаю, — мое дело. Если бы я знал, кто пырнул лилипута ножом, я бы ему сказал. Если бы я знал хоть какие-то полезные факты, которые могли бы ему помочь, я бы обязательно ему рассказал. Это не игра в полицейских — и не стукачество. Не так ли?
— Наверное, — согласился я.
Такси остановилось возле обычной, но довольно модной на первый взгляд закусочной.
У стойки было мало народу. Стало ясно, что закусочная — только прикрытие, декорации. Лысый бармен не особенно пререкался с дядей Эмом. Кивком указал на дверь в задней части закусочной, которая вела в настоящее заведение.
Там столпилось много посетителей. Все были хорошо одеты, и половина из них — женщины. Сразу было видно, что у них водятся деньги. Я подумал: вот если бы к нам в цирк такие приходили… Здесь было два колеса для рулетки, вокруг одного стояли три человека, возле второго теснилось человек двенадцать. Я увидел полукруглый стол для блек-джека, стол для игры в кости и круглый стол для покера, за которым собралось семь-восемь игроков.
— Во что хочешь сыграть, Эд? — спросил дядя Эм.
Я ответил, что пока просто поброжу тут и понаблюдаю. Дядя направился к угловому столику, где человек с повязкой на глазу продавал фишки. Когда дядя вернулся, один из карманов у него раздулся, а в руке он держал столбик фишек. Там были три синие и примерно двадцать белых.
— Вот тридцать пять баксов на игру. Синие — это пятерки, а белые — баксы. Поиграй немного. Когда все проиграешь, найди меня. Я буду за покерным столом, если удастся отхватить местечко.
Некоторое время я наблюдал за игрой в кости, но там было столько народу, что я не стал делать ставки. Сыграл несколько партий в блек-джек, поставив по одной белой фишке. В первой партии я выиграл двадцать, во второй поставил шестнадцать и опять выиграл, потом получил пару девяток, удвоил ставку и выиграл снова. Таким образом я оказался на четыре фишки впереди и поступил так, как поступают все олухи, — поставил четыре бакса. У меня на руках оказались король и десятка, и я чувствовал себя довольно уверенно, пока кто-то не взял себе туза и не перевернул вторую карту, которая оказалась дамой.
В результате у меня осталось столько же, сколько было вначале, — тридцать пять баксов. Я побрел к рулетке, где было меньше посетителей, и увидел, что дяде Эму удалось сесть за покерный стол. Это было колесо с изображением американского орла и с тройным зеро помимо одинарного и двойного. Строго для олухов. Я ставил по одной фишке то на красное, то на черное, наблюдая, как играют другие. Толстяк в смокинге играл отчаянно: у него не было белых фишек, только синие и желтые. Он ставил не на номера, а на такие комбинации, как красное или черное, четное или нечетное, маленькое или большое. Женщина, которая его сопровождала, крашеная бывшая хористка в платье с открытой спиной и таким глубоким декольте, что оно едва прикрывало ее соски, действовала по-иному. У нее были белые фишки, но она ставила исключительно на аутсайдера, так что при каждой ставке как минимум полдюжины номеров на столе оказывались покрыты белыми чипами.
Я играл безо всякой цели, то так, то эдак, и в основном ставил на красное или черное. Вскоре я начал ставить по две белые фишки, потом по три, иногда по пять. Я выигрывал почти так же часто, как проигрывал, и мне стало скучно.
Очевидно, я просто не игрок по натуре. Я должен был получать удовольствие, но мне захотелось все бросить и пойти понаблюдать за дядей Эмом. Покер интересно смотреть, если ты на чьей-то стороне. В покере всегда есть драматизм, даже если ты просто зритель. Здесь можно опираться на собственные суждения, а не на слепую удачу или нечестное колесо.
Подумав о нечестной рулетке, я задумался о нулях. Ни один из них уже давно не выпадал. Я поставил по фишке на каждый из домашних номеров, на 0, 00 и 000. Они не выпали, но я попробовал еще раз.
По крайней мере, так я быстрее избавлялся от фишек, по три за раз. В течение следующих кругов я поставил по две фишки на каждый из нулей и за два круга потерял по шесть фишек. Потом я поставил три фишки на каждый из нулей, и выпало двойное зеро. Крупье положил стопку из двадцати одной синей фишки — сто пять баксов — на три белых, которые я ставил на двойное зеро. Я подобрал их и пропустил круг, изучая свой улов. У меня было сто тринадцать баксов. Я разделил их на две части — в одной сто, в другой тринадцать, — решив, что обналичу либо сотню, либо сто тридцать пять на четном числе. Я поставил десять баксов на черное и три на нечетное число, и шарик упал на четное число на красном.
Я направился к угловому столику и обналичил двадцать синих фишек, получив за них сто баксов, которые убрал в бумажник. Затем пошел посмотреть, как дядя Эм играет в покер. Почувствовав, что я стою у него за спиной, он поднял голову и обернулся.
— Уже все продул, Эд? — спросил он. — Еще дать?
Я покачал головой.
— Выиграл сотню, — сообщил я.
— Молодчина. Понаблюдай немного. Вот ставка стола.
Он вернулся к игре. Сдавал мужчина напротив. Это был пятикарточный стад. Перед дядей Эмом лежала пара сотен долларов, но я не понимал, что это означает, потому что не знал, сколько у него было, когда он начал играть. Наверное, сотня, то есть он основательно выиграл.
Дядя Эм прикрыл уголок нижней карты ладонью левой руки, а затем поднял достаточно высоко, чтобы я мог разглядеть ее. Это был бубновый валет. Затем он получил бубнового короля. Дождался ставки на пять долларов от игрока с тузом в комбинации, после чего игрок с семеркой — а может, и с парой семерок, — увеличил ставку еще на пять долларов. Третьей картой, которую он получил, оказалась девятка бубен. У него еще мог оказаться флеш или стрит или стрит-флеш.
У игрока напротив появилась вторая десятка, и он поставил двадцать. Дядя Эм остался за столом, как и игроки с тузом и с семеркой, но игрок с семеркой не стал снова увеличить ставку против пары десяток.
Четвертой картой дяди Эма стала тройка бубен, и он увеличил ставку в пятьдесят долларов еще на пятьдесят. Два других игрока сбросили карты, так что в игре остались только дядя Эм с флешем и его соперник с парой десяток.
Игрок с парой десяток получил какую-то незначительную карту, а дядя Эм — пиковый валет. Это разрушило его флеш, но составило пару его закрытой карте. Он побил десятки, но если у игрока было еще что-то, ему пришел бы конец.
— Делаю ставку, — сказал игрок с десятками. — Сотня. Сколько сможете покрыть.
Он положил пять желтых фишек в банк. Дядя Эм со вздохом пересчитал собственные фишки.
— Восемьдесят, — произнес он. — Уравниваю. Валеты.
Игрок с парой десяток перевернул тройку, соответствующую пятой карте дяди Эма.
Дядя Эм кивнул:
— Оставьте за мной место. Нужно взять подкрепление.
Я пошел вместе с ним к угловому столику. Он купил фишек на двести долларов, и я заметил, что у него в кошельке денег вообще не осталось.
— Не волнуйся, Эд, — сказал дядя Эм. — У меня в цирке еще припрятано. Мы не обанкротимся.
— Я не волнуюсь. Но слушай, может, это я приношу неудачу? Может, мне лучше отойти и не смотреть?
Дядя покачал головой:
— В покере удача не имеет значения, Эд. Главное, это расчет — и карты.
Я посмотрел еще пару партий, в которых дядя Эм рано сбросил карты. Потом он получил комбинацию с тузами, поставил все и проиграл противнику с тремя шестерками. Он встал и кивнул парню, ждавшему места.
— Малыш, дальше за все платишь ты, — улыбнулся он мне. — Купишь мне пива?
Я сказал: «Конечно», — достал бумажник и начал отсчитывать выигранную мной сотню, чтобы отдать ему. Дядя увидел, что я делаю, и остановил меня, но после небольшого спора я убедил его взять назад те тридцать пять баксов, которые он дал мне изначально.
Мы пошли в бар перед игорным залом и выпили еще пива.
Я прикидывал, сколько же он проиграл. Во второй раз купил фишек на двести долларов, в первый — на сто. В общем, триста. Дядя Эм угадал, о чем я думаю, и усмехнулся:
— Бог дал, Бог взял, Эд. Но ты меня беспокоишь. Игрок из тебя никакой: ушел, прежде чем сломать рулетку.
— Она выглядит довольно прочной, — ответил я.
— Что ж, я, похоже, тоже не игрок, иначе бы вернулся и проиграл эти тридцать пять баксов — или же отыграл то, что уже потерял.
— Почему же не идешь?
— А надо?
— Это твоя жизнь, я не стану давать тебе советы.
Дядя Эм рассмеялся и вернулся в игорный зал. Минут через десять, широко улыбаясь, он вышел и сказал:
— Иногда не удается сберечь ни дайма.
Я заказал еще пива.
— Теперь, — произнес я, — когда ты выбросил игру из головы, вернемся к убийству. Я все равно не понимаю, почему ты считаешь, что смерть Сьюзи приведет сюда копа Вайсса. Как?
— Он узнает об этом от полиции Форт-Уэйна. И вернется. Просто на всякий случай.
— На случай чего?
Дядя Эм вздохнул и взболтал пиво в бокале:
— Эд, я ведь рассказывал тебе, что когда-то несколько лет работал в детективном агентстве.
— Помню.
— Мы не особо занимались убийствами, так что я про них мало знаю. Но если бы что-нибудь знал, то сказал бы, что существуют два вида убийств. Первый — когда копы ловят преступника с оружием в руке или в момент убийства, или злодей сам звонит в участок и говорит: «Я только что убил жену». Это один вид. А есть и второй.
— Какой?
— За это с тебя еще пиво.
Я сделал заказ.
— Второй вид встречается довольно редко, но случается. О таких убийствах обычно читаешь в романах. Наш случай относится как раз к этому типу. Это головоломка, которую должны разгадать копы. Единственный способ сделать это — раскопать факты, несколько миллионов незначительных на первый взгляд деталей, а затем попытаться отгадать, какие из них значительны, и выставить их так, чтобы прийти к началу.
— Хочешь сказать, к убийству?
— Да какая разница? Факты, которые они пытаются выстроить в схему, как правило, необычные. Именно это имел в виду Вайсс, когда попросил тебя держать ухо востро на случай, если произойдет что-нибудь необычное. Он ведь так выразился?
Я кивнул.
— Вайсс — неглупый человек, — продолжил дядя Эм. — И разве не странно, что шимпанзе утонула в бассейне? Много ты знаешь шимпанзе, которые утонули в бассейне?
— Нет, — признался я.
— Если точнее, то одну. Значит, это необычный случай. Что и требовалось доказать.
— Но как это связано с убийством лилипута?
Дядя Эм поставил стакан с пивом и начал возить им по столешнице, оставляя на ней маленькие мокрые круги. Наконец он промолвил:
— Как лилипут попал в цирк? Почему его убили? Кто и что от этого выиграл?
— Не знаю.
— Если не знаешь этого, как ты можешь установить связь между убийством лилипута и смертью больной шимпанзе? Но кое-что общее между двумя событиями все-таки существует. Первое — и то и другое произошло в цирке. Второе — оба события нельзя назвать обычными. Так почему бы им не иметь еще что-нибудь общее?
Я обдумал его слова.
— Вероятно, — кивнул я. — Но я все равно не понимаю, как их можно объединить.
— Нельзя, пока мы располагаем только этими сведениями. Нужны еще факты. Тогда появится схема. Но выяснять эти факты — работа Вайсса, а не наша. Что еще ты можешь рассказать Вайссу, если он захочет узнать, как тут идут дела?
Я закурил, обдумывая его вопрос.
— Ну… могу сообщить, как Майор Моут до смерти перепугался, услышав об исчезновении обезьяны, и заперся в фургоне.
— Молодец! А теперь скажи: почему это особенно интересно?
— Речь идет о лилипуте. Как и в случае с убийством.
— Мы еще сделаем из тебя детектива! Хочешь им стать?
Я всерьез задумался.
— Не знаю, — сказал я.
— Верный ответ. Но вернемся к Майору. Ты ведь видишь, что есть одно простое, очевидное объяснение, но оно может оказаться неправильным?
— Может, он просто боится обезьян, и мысль, что одна из них на свободе, жутко испугала его. Если разобраться, то для лилипута шимпанзе такая же огромная и опасная, как горилла для обычного человека.
— Молодчина! Ты действительно поможешь Вайссу, если завтра выяснишь для него, по-прежнему ли Майор так напуган теперь, когда поблизости нет живых шимпанзе.
— Ладно.
— Еще кто-нибудь испугался?
— Рита была сама не своя от страха в ночь убийства. Но это понятно. Она споткнулась о труп. На ее месте любая женщина испугалась бы.
— Это все?
— Насколько мне известно, да, — сказал я.
— А Мардж Хоугланд? Со дня убийства она явно чего-то боится. Не замечал?
— Вообще-то, она постоянно ведет себя странно. А что ты думаешь насчет Хоуги?
— Хоуги сам черт не страшен.
— Да, наверное. Но… может, Мардж боится Хоуги? В последнее время он пьет больше, чем обычно.
— Но недостаточно, чтобы утратить над собой контроль. Хоуги умеет пить. Нет, вряд ли проблема в этом. У Хоуги не тот темперамент. Я никогда не видел, чтобы он терял рассудок, хоть пьяный, хоть трезвый. Да и Мардж слишком…
— Что?
— Ее этим не напугаешь. Слишком сильно она его любит. Ради него готова хоть в преисподнюю спуститься, если он ее туда пошлет.
— А что там с Майором? Кто-нибудь знает, как он, после того как Кэри вернулся из леса?
— Мы с Кэри посадили его в такси и отправили в отель. К тому времени он уже проспался, но едва стоял на ногах.
— Ясно, — сказал я, и мне немного полегчало. — Хочешь еще пива?
Дядя кивнул, и на сей раз я выпил вместе с ним. Вскоре мы решили, что пора возвращаться, и отправились домой. Больше нам обоим ничего не хотелось.
