Глава 11
К его изумлению, у нее на коленях белый пушистый зайчонок, который то выпрыгивает из ее рук, то снова старается подлезть под них так, чтобы она его обнимала.
Девочка испуганно и обреченно смотрела на них снизу вверх большими грустными глазами, личико настолько бледное и прозрачное, что почти видно все ее косточки.
Такое же худенькое тельце в дешевом ситцевом платьице, стареньком, потертом, но чистом, даже без пятен травяной зелени.
Михаил подумал с сочувствием, что этот ребенок исхудал то ли из-за хронического недоедания, то ли еще почему, мать все-таки женщина крупная и широкая в кости. А может быть, обиды и переживания есть и у такого крохотного существа. Даже взрослые часто страдают, а уж с детским горем ничто не сравнится.
Среди детей ее возраста, мелькнула мысль, она будет самой мелкой, а это значит, те, кто покрупнее, будут постоянно толкать ее и обижать. Она и сейчас смотрит на них обоих исподлобья, во взгляде затаенный страх, как у затравленного зверька, которого часто обижают и бьют. Лицо, подумал он снова с сочувствием, не просто бледное, а почти прозрачное, словно вся страна голодает из года в год.
– Милая, – сказал Азазель ласково, – знаю, тебе приходится трудно в этой жизни, но кому легко?… Разве что вот моему спутнику, потому не обращай на него внимания. А я тебя понимаю. Трудно жить, когда никто не заступается. Но у тебя, как мне кажется, все-таки есть заступники?
Она все так же смотрела исподлобья и с недоверием, наконец судорожно кивнула.
– Да…
– Прекрасно, – сказал Азазель с энтузиазмом. – У всех должны быть защитники. Особенно у тех, кто слаб и защитить себя не может.
Она промолчала, продолжая смотреть с тем же недоверием маленького человечка, которого жизнь уже научила полагаться только на себя и не ждать помощи.
Михаил переспросил:
– Азазель, ты уверен?
– Нет, – признался Азазель. – Милая, скажи, как они тебе помогают? Как защищают?
Михаил сказал с неудовольствием:
– Как ей кто-то может помогать так, что никто не видит?
– Может, – проговорил Азазель зловеще. – А девочку сейчас закуем в наручники и отвезем в тюрьму.
– Что? – ахнул Михаил.
– Такие правила, – сказал Азазель, он ловко ухватил девочку за руку. – Там ее бить, конечно, будут, это же тюрьма, и кормить не станут, но так надо.
Михаил умолк, еще не понимая, что за игру задумал Азазель, а тот грубо потащил девочку прямо через кусты в сторону дома.
Ветка дерева внезапно опустилась, Азазель стукнулся лбом, приподнял свободной рукой, но под ногой резко опустилась земля, однако Азазель, словно ожидал, легко перепрыгнул яму, держа на весу девочку.
– Сверху! – крикнул Михаил.
Азазель шарахнулся в сторону, а тяжелый сук с острым концом пронесся рядом и вонзился, как брошенное с верхушки дерева копье. Ветви сада медленно опускаются со всех сторон, преграждая дорогу, потемнело, а сами деревья угрожающе заскрипели.
– Ничего, – прорычал Азазель весело, – вы еще не знаете, с кем дело имеете…
Михаил вскрикнул:
– Да что же это?
Под Азазелем провалилась земля красивым квадратом, словно кто-то выкопал яму для посадки небольшого деревца. Он снова перепрыгнул с легкостью, волоча за собой девочку, как тряпичную куклу.
Михаил хотел крикнуть, чтобы полегче с ребенком, однако девочка, похоже, не чувствовала себя испуганной. В какой-то момент ему стало страшновато, когда по ее губам скользнула едва заметная улыбка и тут же исчезла.
Азазель тащил девочку к автомобилю, она не противилась, только когда распахнул дверцу, уперлась свободной рукой в кузов и крикнула тонким жалобным голосом:
– Отпустите!.. Вам же будет хуже!
Азазель ответил со злым весельем:
– А мы двое буревестников! Пусть сильнее грянет буря…
Михаил крикнул предостерегающе:
– Азазель! Ты что делаешь?
Азазель сказал быстро:
– Мишка, в машину!.. Кажется, я засек, откуда это все прет. Быстрее, Микеланджело!
Михаил бросился к автомобилю, крикнул на ходу:
– Что за Микеланджело?
– Не помню, – ответил Азазель беспечно. – Не то из оперы, не то из комикса. Я человек широкой культуры… Держись!
Девочка не успела пикнуть, как впихнул ее в машину, прыгнул за руль, а с другой стороны забежал Михаил и сел, успев перехватить девочку и, усадив к себе на колени, прижать к груди.
Азазель круто развернул автомобиль на таком пятачке, что в самом деле надо быть либо виртуозом, либо как-то помогать силой демона, вдавил педаль газа, и машина с ревом метнулась по узкой дороге.
Автомобиль перескочил проваливающуюся перед ним землю, помчался по дороге, резко рыская из стороны в сторону, чтобы избежать внезапно вылезающие из земли крупные камни и резко трескающуюся землю.
Деревья впереди начали угрожающе гнуться в сторону дороги, Азазель разогнал автомобиль, Михаил прижал девочку крепче, слышно было, как испуганно стучит ее маленькое сердце.
– Азазель, – проговорил он сдавленным голосом, – ты хоть понимаешь…
– Почти уверен, – ответил Азазель. – На целых два процента… Нет, брешу, на полтора! А надо бы хотя бы на три…
Он резко повернул руль, автомобиль на большой скорости повернул от дороги. С обеих сторон затрещали кусты, стуча по окнам и кузову, Азазель весело орал, машину бросало из стороны в сторону, но он улюлюкал, словно дерется со всем миром и побеждает, только наваливался на руль всем корпусом.
Через минуту автомобиль вылетел на простор, проселочная с ее сумасшедшими деревьями и кустами осталась позади, мотор взвыл, втаскивая автомобиль наверх по склону, а дальше вздохнул с облегчением, когда колеса ощутили под собой ровную гладь шоссе с идеальным асфальтовым покрытием.
Автомобилей больше по встречной, отгороженной заборчиком, а попутные Азазель обгонял, не считаясь со здешними правилами, штраф за превышение скорости – всего лишь деньги, а для живущего среди людей тысячи лет демона деньги никогда не были проблемой.
Девочка не просто успокоилась, а прижалась к Михаилу, детским сердечком ощутив в нем защитника, даже глаза закрыла, но не заснула, а он в непонятном озарении начал ощущать ее мечты и видения, в которых она живет в хорошем доме, где ее ждут и любят, ей разрешили завести собачку, хотя бы совсем маленькую, которая мало кушает и не лает…
На шоссе автомобиль Азазеля тоже рыскал из стороны в сторону, хотя поверхность асфальта оставалась ровной, Михаил понял, что Азазель настороже, не позволяет просчитать их путь, но продумать не успел, Азазель крутнул баранку, колеса застучали по проселочной дороге.
По обе стороны величаво пошли красивые статные березы, празднично красивые, ухоженные вплоть до кончиков крон, хотя непонятно, кто туда карабкается, чтобы придать форму веткам, а за первым же поворотом открылся вид на невысокий зеленый холм, а на вершине большой просторный дом в два этажа, светлый и с огромными окнами.
– Ого, – сказал Азазель, – здесь сад еще побольше.
Михаил всматривался в приближающийся дом, оградой участка служила невысокая изгородь из дивно красивого цветущего кустарника, где даже листьев почти не видно за цветами, а дальше за домом высился роскошный сад со старыми картинно прекрасными деревьями с изогнутыми ветвями.
Азазель сбавил скорость, автомобиль катил к особняку уже спокойно, а на просторной стоянке развернулся и замер.
Михаил осторожно выбрался наружу, держа на руках притихшую девочку. Азазель появился с той стороны автомобиля, а в доме хлопнула входная дверь, на порог вышли мужчина и женщина, торопливо пошли в их сторону по широкой дорожке из красиво уложенной плитки.
Азазель довольно улыбался и злорадно потирал ладони. Михаил с девочкой на руках всматривался в обоих со злобной подозрительностью.
Несомненно супруги, оба одинакового сложения, одинаково встревоженные, одеты чисто и прилично, как интеллигентные люди среднего класса, не крикливо, с достоинством, чуточку старомодно, что внушает больше доверия, чем когда женщины за шестьдесят одеваются и ведут себя как шестнадцатилетние.
Женщина сразу взглянула на Михаила испуганно-умоляющими глазами.
– Что с нею?
Он уловил в ее голосе страх за девочку и жажду сделать так, чтобы этот худой испуганный ребенок был счастлив.
– Сперва разберемся с вами, – отрезал он. – Азазель…
Девочка распахнула глаза, большие и радостные, обняла его за шею и поцеловала в щеку. Михаил ощутил ее желание опуститься на землю, медленно наклонился.
Она встала ножками на грунт, все еще не отнимая рук от его шеи, улыбнулась ему и, повернувшись, побежала к хозяевам этого дома.
Женщина присела, распахнула руки. Девочка вбежала в ее объятия, прижалась крепко-крепко.
Азазель сказал медленно:
– Та-а-ак… что за птица я, уже поняли, вижу… кто мой спутник… гм, лучше не знать… Кто вы такие, даже не спрашиваю, суду все ясно, а с приговором у нас не заржавеет. Особенно у моего спутника, ему бы только ломать да поджигать, это он страсть как обожает.
Михаил нахмурился, на него поглядывают с особой опаской, пусть даже не знают, кто он, некоторые близкие к природе демоны могут чувствовать присутствие большой силы.
Мужчина пробормотал:
– Раз вы все знаете… что мы можем сказать? Трудно видеть, как этого ребенка обижают, и понимать, что не можем защитить.
Азазель кивнул.
– Да, с вашего холма их дом и сад как на ладони. А также детский сад и школа, что вообще вон почти рядом.
Михаил всматривался в обоих пристально и со странной смесью растущей злости, а мужчина в беспомощности развел руками.
– Мы не могли не вмешаться! Хоть и понимаем, чем нам это грозит. Как видите, живем неподалеку, нам отсюда видно, что у соседей. Я заметил эту бедную девочку, когда ее водили в детский сад… Знаете ли, дети так жестоки!.. Они всегда находят, над кем поиздеваться.
Женщина сказала тихо и печально:
– Всегда бьют и обижают самых слабых и беспомощных.
Азазель пожал плечами.
– Это везде, – сказал он равнодушно, что еще больше разозлило Михаила. – В школах, спортивных клубах, на солдатчине…
– Я уже несколько лет присматриваю за нею, – сказал мужчина. – Да, еще с детского сада.
Азазель поинтересовался медленно:
– И всякий раз… вот так?
Тот помедлил с ответом, указал взглядом на Михаила.
– Это ваш друг?
– Нет, – ответил Азазель, – какой он друг? Он вообще не имеет понятия о дружбе. Но он в курсе.
Мужчина вздохнул, в его голосе Михаил уловил отчаяние, но в то же время заметно, как изо всех сил старается держаться достойно:
– А что я мог сделать? Обращаться в полицию? Для них нужно, чтобы убийство или хотя бы увечье. Из-за детских слез и обид пальцем не шелохнут… В надзорные тоже не обратишься, кто мы такие?… Хотя да, пару раз обращались, так нам такое ответили…
Женщина сказала с болью:
– Но что мы могли?… Когда в детском саду ее били другие дети, мы старались их чем-то отвлечь… Когда такое же видели в школе, тоже пытались как могли… иногда получалось не совсем как мы хотели…
Азазель пожал плечами.
– Это пустяки. Подумаешь, пара сломанных ног, вывернутых рук, порванные связки, порезанный палец, царапины, кровоподтеки…
Она опустила голову.
– Мы поступали нехорошо, я знаю…
– Да, – согласился Азазель. – Очень нехорошо. Если, конечно, придерживаться сегодняшних законов.
– А вчерашних? – спросил мужчина. Михаил уловил в его тихом интеллигентном голосе слабую надежду.
– Это зависит, – ответил Азазель, – во-первых, от того, что имеем в виду под вчерашним. Вчерашние как вчерашние, или вчерашнее как вчерашнее вечное… Но мы не судьи…
Михаил, что молчал и только слушал, вдруг сказал в раздражении:
– Почему?
– Почему не судьи?… – переспросил Азазель. – Не знаю. Хотя ты, возможно… как бы где-то сбоку прав… или полуправ. Мы же как бы люди, а люди сами выбирают дороги, у них свобода воли… В смысле, у нас свобода воли. Можем быть хоть судьями, хоть не знаю кем. А что… я не понял, ты что-то хочешь промямлить?
Михаил пробормотал все в том же раздражении, еще сам не уверенный, на кого злится и надо ли вмешиваться:
– Нигде о девочке не заботились… только здесь.
– Мудрое наблюдение, – проговорил Азазель. – И как ты это сумел заметить?
– Потому, – сказал Михаил со злостью, – я даже не знаю, что правильно, а что неправильно. Потому что поступить правильно и по закону будет очень неправильно по заповедям…
– Отличная мысль! – восхитился Азазель. – Но все, что делаем, будет правильно или неправильно, смотря с какой кочки или колокольни смотреть. Ты хочешь, даю подсказку, взглянуть с необычной для тебя точки зрения… с точки зрения интересов ребенка?
Михаил буркнул:
– Да. Как бы. А так можно?
– Это мудро, – сказал Азазель вдруг очень серьезно. – Решай ты. Я молчу, я в сторонке.
Михаил сказал раздраженно:
– Ну да, как всегда. Азазель!
Хозяева вздрогнули и посмотрели на Азазеля, бледные настолько, что вот-вот оба упадут в обморок.
Азазель покачал головой.
– Нет уж, решай ты.
Михаил поднял карающий взгляд на хозяев дома, бледные и неподвижные ждут его решения, держась за руки, а женщина свободной рукой обнимает прижавшуюся к ней девочку.
– Говори, – сказал у него за спиной Азазель. – Я слова не скажу!
Михаил сделал усилие, никогда еще не приходилось ломать в себе нечто настолько сопротивляющееся, могучее, древнее, но с таким внутренним треском, словно переломил горный хребет о колено, сказал хриплым от напряжения голосом:
– Девочку соизволяем взять вам… Нет, не разрешаем, а передаем!.. Но на время!
– До ее совершеннолетия, – уточнил Азазель, выручая Михаила, что, борясь с собой, уже готов был взять свои слова обратно. – А затем сама будет решать, остаться в родительском доме… вашем родительском доме!.. или же выпорхнуть в мир.
Михаил все еще давил в себе нечто, наконец сказал с угрозой:
– Вы уже поняли, что мы не из комитета по удочерениям, верно?… Так вот, если и для вас девочка станет помехой, как у прежних родителей, то никаких судов и разбирательств не будет. Вы просто исчезните, превратитесь в смрадный дымок, что тут же развеется. А теперь возвращайтесь в дом, пока мы не передумали!
