Глава 12
Азазель на обратном пути выглядел непривычно задумчивым, хмурился, черные как уголья глаза поблескивают то мрачно, то весело, автомобиль ведет по левой полосе достаточно быстро, но не лихачит, даже подает вправо, если кто-то из особо нетерпеливых сигналит сзади, требуя пропустить вперед.
Михаил наконец сказал со вздохом:
– Скребет что-то внутри… Мы же поступили неправильно, не по закону! Хотя для тебя это привычно, но почему так сделал я? Неужто из скверной человеческой жалости?
Азазель бросил на него взгляд искоса.
– Успокойся, ты поступил точно по закону Творца. Тот велел плодиться и размножаться, это единственный закон, который дал человеку напрямую, а все остальные приносили либо ангелы, либо пророки. Так что самое главное, как уже ты понял… а если не понял, что вернее, то вот стучу молотом по твоей крепкой голове: самое главное – дети, их благополучие! Иначе род людской прервется, а это крах Божьего Замысла.
Михаил пробормотал с неуверенностью в голосе:
– Здесь все намного сложнее и запутаннее. Почему так сложно? Мне так тревожно… И с каждым днем все тревожнее.
– Но разобраться можно, – заверил Азазель. – Нужно только в любом деле сразу смотреть в корень. Если понять, увидеть, нащупать и ухватить, то сразу все становится почти ясным, хотя и не то, что ожидал понять и узреть.
– Ага, – буркнул Михаил, – вот так сразу. Если!.. А как насчет того, что она детеныш других родителей?… Те же могут забрать?
– Могут, – подтвердил Азазель, – если захотят. Но захотят вряд ли. Это же помеха в доме, где постоянные гулянки и пьянки! Мелкая помеха, но все-таки…
– Значит, с нею все будет хорошо? Она останется у этих…
– Да, – подтвердил Азазель. – Вообще-то не делается так, как ты почему-то решил, повинуясь зову глупого человеческого сердца и не догадываясь, что в этом теле есть еще и разум. На самом деле сперва нужно пройти массу комитетов, комиссий, инстанций, чтобы мать лишить материнства, а опеку передать кому-то… а потом еще и на удочерение…
Михаил сказал мрачно:
– И что ты предлагаешь? Если те негодяи восхотят вернуть себе ребенка, им нельзя мешать?
Азазель сказал покровительственно:
– Какие негодяи, таких треть населения!.. У них есть даже права избирателей, представляешь такую дурь? Каждый гребет к себе, только курица от себя. Да еще эти нынешние свободы личности… Но, к счастью, я человек открытый, коммуникабельный и у меня везде концы. Подергаю нужные, все будет путем. Думаю, удастся даже оформить удочерение. Все законно, не боись!.. Законы здесь в целом все же хорошие, как бы даже по заповедям, только кривые, а еще и само исполнение хреновее не бывает.
– Но все-таки и закон на стороне этой девочки?
– Точно, – подтвердил Азазель. – Заповедь – точно. А законы, что есть истолкования и пояснения заповедей, иногда только путают. Но ты же орел, не стал вникать в хитросплетение подзаконных актов! Поступил прямо и по-солдатски.
Михаил бросил на него косой взгляд, но Азазель, похоже, впервые не съехидничал насчет меднолобости а вроде бы даже похвалил, хотя, как всегда, с вывертом и по-своему.
Автомобиль метнулся вправо, переходя с полосы на полосу, на крутом вираже лихо и с визгом тормозов влетел на изогнутую эстакаду. Михаил с понятным беспокойством смотрел на проносящийся совсем рядом небольшой заборчик, отгораживающий от падения с большой высоты.
Виадук для автомобилей завершил полный поворот, автомобиль выметнулся снова на широкое шоссе, уже другое, помчался еще быстрее.
Азазель косо взглянул на все еще злого Михаила. В черных глазах блеснуло странное веселье.
– Михаил, – произнес он медленно, – если честно, я ну никак не ожидал… Надеялся, но не ожидал. Вообще-то был почти уверен, что провалишь этот тест…
Михаил насторожился.
– Тест? Что за тест?
– Да это так говорится, – ответил Азазель уже беспечно, – людская речь нарочито неточная, это придает и красоту, и двусмысленность, и даже некое очарование. Перекусим по дороге?
– Не издохнешь до дома.
– Ладно-ладно, – сказал Азазель, – только заправимся по дороге. В баке примерно столько же бензина, как и топлива в моем желудке.
Михаил остался в машине, когда Азазель вышел и разговаривал с обслуживающими на заправке, видел, как указывает на колесо, жестикулирует, его слушают, кивают, наконец с одним из рабочих хлопнули по рукам, Азазель заулыбался и пошел к обязательной у каждой заправки кафешке.
Ждать пришлось недолго, Азазель вышел с массивным свертком в руке, в другой держа, покачивая на ходу в такт шагам, словно взвешивая, огромный бутерброд.
Довольный и сияющий, откусил на ходу и проглотил почти сразу, не разжевывая, как голодный волк, а когда открыл дверь, сразу сунул сверток Михаилу.
– Осторожнее, там два стакана кофе. Я велел накрыть, чтобы не остыли. Люблю погорячее, если ты понимаешь, о чем я… Да ладно, не понимаешь, вижу.
Михаил достал из свертка высокие пластиковые стаканы, один передал Азазелю, сам взял оттуда же стакан и бутерброд.
– Здесь готовят прекрасные блинчики, – сообщил Азазель, – хотел взять, но подумал, что моя Сири сама их обожает готовить!
– Даже обожает? – спросил Михаил.
Азазель кивнул.
– Она запрограммирована любить то, что люблю я. Понимаешь, эти демоны, которых создают люди, появляются абсолютно чистыми. К ним не нужно приноравливаться, с ними не нужно считаться! Они изначально устроены так, чтобы служить людям и делать их жизнь проще и легче…
Он говорил весело, с подъемом, Михаил слушал, стараясь погрузиться в этот причудливый мир и хоть чуточку понять. Азазель выглядит все таким же веселым и насмешливым, но и заботливым, однако не покидало странное, едва уловимое ощущение некой недоговоренности, словно в самом деле и сейчас поучаствовал в некой непонятной проверке.
Азазель перехватил его взгляд, когда Михаил посмотрел на часы, сказал с сочувствием:
– Подумаешь, через полчаса расстреляют!.. Или суд будет дольше? Вряд ли, ты же военный! У вас все по-честному: никаких адвокатов, военно-полевой, приговор немедленно и тут же исполняется, не отходя от кассы.
Михаил сказал с тоской:
– А тебе еще несколько часов до конца недели, которую я тебе дал, поддавшись твоим хитростям… Сволочь ты необыкновенная. Уже начинаю думать, что не случайно таскал меня везде, стараясь втравить во что-то, чтобы вот так вывернуться, как только что пойманная толстая рыба.
Азазель пробормотал в недоумении:
– Кто толстый? Это я толстый?
Михаил сказал с ожесточением:
– А что мешает мне вытащить огненный меч сейчас?
– А твое слово? – спросил Азазель без всякого испуга. – Потерять честь вот так просто?… Ты на это не пойдешь.
Михаил тяжело вздохнул.
– Кто теряет честь, тот уже ничего больше потерять не может.
Он умолк и не проронил ни слова за дорогу. Так же молча оставили автомобиль в подземном гараже и поднялись на лифте в квартиру Азазеля.
Сири, ничего не спрашивая, включила гриль, через стеклянную дверцу Михаил увидел, как на вертеле медленно поворачивается тушка крупной птицы.
Кофемолка затрещала размалываемыми зернами, а в нагрудном кармашке Михаила дернулся и пикнул смартфон. Он осторожно вытащил двумя пальцами, на экране появилось улыбающееся лицо Синильды.
– Я уже еду, – сообщила она, не дав ему раскрыть рот. – Минут двадцать, ну двадцать пять, и буду у вас!..
– Да, – ответил он потерянно, – да… как же я по тебе соскучился…
И опять не успел сказать самое важное, она отключилась, Азазель крикнул с кухни:
– Женщинам на дороге говорить нельзя! Пока рули не исчезнут.
– Как исчезнут? – спросил Михаил.
– Да так, – ответил Азазель. – Как и ты.
Михаил сказал с тоской:
– Помолчал бы. Неужели в тебе совсем нет уважения?
Он все не отрывал взгляда от стрелок часов. Азазель тоже поглядывал, он первый начал улыбаться, в то время как Михаил становился все озабоченнее.
– Ладно, – сказал Азазель великодушно, – хватит. Тебе не кажется, что я Творца знаю лучше, чем ты?… Хотя ты и терся у Его престола все эти тысячелетия, позолоту напрочь ободрал, а хвостом так и себе бока пооббивал!
Михаил бросил тревожный взгляд на часы, повернулся к Азазелю.
– Что тебе известно такого, – потребовал он, – что неизвестно мне?
– Император Траян, – поинтересовался Азазель, – который Ульпий Невра, был до Христа или после?
– Не знаю, – отрезал Михаил, – а это важно?
– В какой-то мере, – сообщил Азазель. – Иисус, если ты о таком слышал, отдал свою жизнь за жизни всех людей на свете. Спас, как считается. Его в отсталых странах вообще называют Спасителем, а в одной особо отсталой в этом отношении даже воздвигли громадное уродливое строение и назвали храмом Христа Спасителя. Так вот именно со времен красивого и даже в чем-то картинного поступка Христа самопожертвование стало чем-то особенным… ну как вроде бы снимает все грехи и совершенные преступления, в том числе военные и даже участие в этнических чистках, что особенно важно. Хотя насчет чисток не уверен, я больше по локальным конфликтам, они романтичнее.
Михаил снова повернулся к часам, там минутная стрелка от роковой черты отошла по кругу на целых десять делений.
– Может быть, – предположил он с неуверенностью, – тут эти, как их… другие часовые пояса?
Азазель хохотнул.
– Дружище, где напакостил, там и осудят! В тех же часовых поясах.
Михаил нахмурился, бросил резко:
– Я тебе не дружище! Ты преступник.
– Ты тоже, – напомнил Азазель.
– Я совершил проступок, – ответил Михаил с достоинством, – и готов добровольно понести наказание.
Азазель сказал с интересом:
– Ого, какая гордыня! Почти как у Сатана. Нет ли тут смертного греха?
Михаил напрягся, лицо посуровело.
– Не сравнивай…
Азазель сказал очень серьезно:
– Ты все еще не понял? Хоть ты и противник, Михаил, но я восхищаюсь твоей преданностью идеалам. Ты хорош… И сейчас ты не предстанешь перед судом. Да-да, с твоей стороны имело место самопожертвование! Пусть не жизнью, но очень важным. Честно говоря, я надеялся, но до конца не верил…
Михаил медленно выдохнул, плечи его опустились, но лицо порозовело, а в глазах появился блеск.
– Ты… не ошибся? Хотя да, время вышло… Значит, мое самовольство сочли… допустимым.
– Ты рисковал, – пояснил Азазель с какой-то грустью в голосе, – ради какого-то сраного человеческого детеныша… в котором есть искорка Творца от того огня, что вдохнул в Адама. Огонь не гаснет, когда зажигает другие огни!.. В каждом человеке теперь частица Творца, хотя и кро-о-о-охотная… Ты сделал все, чтобы ее спасти. Это оценили.
Михаил прошептал:
– Есть на свете божья справедливость…
– Есть, – подтвердил Азазель, – тебя оставили из-за той девочки в больнице, но сегодня ты подтвердил снова, уже несколько иначе… и я бы сказал, на уровень выше.
– Что подтвердил?
Азазель произнес задумчиво:
– Что ты не такой твердолобый, каким был. Или потому, что в человеческом теле? Как-то оно дает о себе знать?…
Михаил произнес раздельно:
– Азазель, ты всегда был хитер…
– Обижаешь, – возразил Азазель с достоинством, – я всегда был умен! И мудер.
– Но поглупел? – поинтересовался Михаил. – Верно?
Азазель воззрился на него в патетическом изумлении.
– Ты чего? Как ты вообще можешь говорить о моей великой мудрости, если твой интеллект где-то на уровне голого землекопа? Или даже нематоды?… Нет-нет, я не отрицаю твоей отваги, мужества и великой мускульной силы, но… сам понимаешь…
– Понимаю, – ответил Михаил мирно.
Азазель сказал с подозрением:
– Понимаешь? Ух ты!.. А что понимаешь?
– Азазель, – произнес Михаил, – как ты сказал, я прост и прям, чего не отрицаю. Я не способен хитрить, тем более закручивать сложнейшие интриги.
– Это же прекрасно, – воскликнул Азазель с пафосом. – Миру нужны такие прямые и несгибаемые! На вас стоим. Обеими ступнями.
– Но моя прямизна, – договорил Михаил крепнущим голосом, – вовсе не значит, что не могу увидеть чужую кривизну.
Азазель сказал с интересом:
– О, это уже интереснее. Какой мерзавец смеет с тобой хитрить?
– Ты, – ответил Михаил громовым голосом.
Азазель отшатнулся, а в комнате вспыхнул кроваво-красный свет. В руке Михаила неуловимо быстро возникла белая плазменная молния и превратилась в рассыпающий искры меч из слепящего пламени.
Азазель дернулся, но острие меча уперлось в горло чуть ниже кадыка, а на застывшем лице Михаила он увидел только мрачную ярость и готовность к удару.
– По… погоди, – пролепетал он, – но зачем меч… если собрался меня в ад?
Михаил напомнил резко:
– Никакого ада.
– Значит, – сказал Азазель тихо, – просто исчезну… Таков твой приговор?
Михаил взглянул ему прямо в глаза.
– Отвечай и не ври. Сейчас распознаю любую ложь. Как случилось, что там уловили сильный всплеск? Я сразу прибыл, чтобы разобраться, и обнаружил тебя. Что скажешь?
Азазель осторожно развел руками и отвел взгляд от лица Михаила.
– Зачем спрашиваешь? У тебя абсолютная память. Я прокололся, допустил ошибку. За тысячи лет становишься беспечным, где-то сплоховал.
– Настолько, – поинтересовался Михаил, – что заметил даже я? И пришел точно к тебе? И вообще ты допустил слишком много ошибок. Слишком.
Азазель скосил глаза на пылающее острие меча у своего горла, вздохнул горестно.
– Увы, старею. Ты прав, раньше я не был таким беспечным.
– Среди людей ты стал еще осторожнее и хитрее, – продолжал Михаил безжалостно. – Азазель, говори правду. Рукоять меча в моей руке, и она не дрогнет. Я прям, как ты сказал, и действую прямо. Мне все твои хитрости и какие-то странные проверки осточертели. Говори, или убью. Хоть мы и действовали вместе, но я не забываю, что ты враг.
Азазель тяжело вздохнул, поднял на него взгляд, Михаил подобрался, никогда Азазель не смотрел на него так серьезно и печально.
– Ты в самом деле поумнел, Михаил.
– Все, – сказал Михаил громовым голосом. – Время вышло! Я разрываю твою паутину лжи…
Азазель прервал быстро:
– Погоди! Во-первых, тебе в затылок смотрит ствол пистолета. Пуля разнесет тебе голову раньше, чем сделаешь движение… Во-вторых, да, ты, как ни удивительно, понял верно. Я готов все объяснить. Ты угадал, нам нужен именно ты.
Назад: Глава 11
На главную: Предисловие
