Глава шестая
Открытый космос.
СССР; Московская область.
Март 1965 года.
В пятидесятые и шестидесятые годы двадцатого века существовало множество научных теорий о пребывании человека в открытом космосе.
Некоторые из них на полном серьезе утверждали, что космонавт неминуемо «приклеится» или «приварится» к космическому кораблю. Эти опасения основывались на опытах по холодной сварке, проводившихся в то время в вакууме.
Из других теорий следовало, что, лишившись привычной опоры, человек не способен сделать за бортом корабля ни одного движения.
К тому же ученые делали вывод, будто пребывание в бескрайнем космическом пространстве весьма негативно отразится на психике космонавта. И восстановить ее после полета уже никогда не удастся…
Как дело будет обстоять в действительности — в точности не знал никто, включая Сергея Павловича Королева. Первопроходцы космоса, дерзнувшие подняться с поверхности Земли на орбиту, могли надеяться только на себя и на космическую технику. Спасательных систем на первых кораблях не существовало: невозможно было пристыковаться к другому кораблю или перебраться в него через безвоздушное пространство.
Королев говорил тогда космонавтам:
— Будет трудно — сами принимайте решение в зависимости от ситуации.
В крайних случаях экипажу разрешалось открыть люк и выставить за борт руки. Правда, зачем это было нужно — не объяснялось.
За месяц до сорокалетия первого полета человека в космос члены экипажа российско-американской космической станции астронавты Джим Восс и Сьюзан Хелмс установили новый мировой рекорд по пребыванию в безвоздушном пространстве. Их «прогулка» вне станции продлилась почти девять часов — на полтора часа больше запланированного, так как пришлось ловить упаковку инструментов, которую обронила женщина-астронавт.
Тем не менее их проблемы не шли ни в какое сравнение с теми, которые обрушились в марте 1965 года на экипаж советского корабля «Восход-2». Алексей Леонов и Павел Беляев ожидали неприятностей с самого старта, «напоровшись» на плохую примету при переезде на автобусе к стартовому комплексу. Так и произошло: за сутки пребывания на орбите им пришлось пережить несколько чрезвычайных происшествий, каждое из которых могло прервать их жизни.
Первым ЧП стала ошибка в расчетах, в результате чего корабль вместо трехсот пятидесяти километров «выстрелили» на высоту четыреста девяносто пять. Опасность подобной высоты состояла в том, что первый губительный для человека радиационный слой находится на высоте пятьсот километров. Экипажу «Востока-2» повезло: они летали по орбите, находящейся всего на пять километров ниже. Если бы в этот момент на Солнце произошла сильная вспышка, то космонавты получили бы смертельную дозу радиации.
Но это было только начало. Все последующие неприятности экипажу еще предстояло пережить…
* * *
Леонов парил в невесомости на фоне черного звездного неба уже около десяти минут. Согласно полетному заданию ему оставалось еще дважды отойти от шлюзовой камеры для оценки работы вестибулярного аппарата и заключительной съемки всего корабля на камеру.
Засмотревшись на окружавшие красоты, Алексей опять упустил тот момент, когда фал полностью распрямился. Натянувшийся «поводок» резко одернул его за скафандр.
Не ожидая толчка, он беспомощно закрутился и совершенно потерял ориентацию.
Судорожно отыскав руками фал, космонавт ухватился за него, как за единственную спасительную соломинку. С его помощью он стабилизировал положение и начал потихоньку сближаться с кораблем…
* * *
В центральное помещение Командного пункта, где все еще рукоплескали очередной победе, ворвался взволнованный Комарь.
Подбежав к Каманину и сбиваясь почти на каждом слове, он доложил:
— Товарищ генерал!.. Кремль на связи! Просят… напрямую соединить с космонавтами.
Находившийся неподалеку Королев услышал доклад молодого офицера. Подняв руку, он остановил аплодисменты и добился полной тишины.
— Ну, соединяйте-соединяйте.
— Соединяйте! — вторил Главному Каманин.
— Есть! — бросился к выходу Комарь.
* * *
Приближаясь к кораблю, Леонов прицеливался и готовился ухватиться за расположенную возле внешнего люка скобу. После этого он намеревался спокойно оттолкнуться и заняться медицинским экспериментом.
Внезапно наушники шлемофона ожили незнакомым голосом:
— Алексей! Алексей, как ты себя там чувствуешь?
Он отлично знал голоса всех тех, кто был причастен к управлению полетом с Земли. Но этот голос по радио слышал впервые.
— Ну как, хорошо, — откликнулся космонавт. — А кто это?
От неожиданности Леонов забыл про скобу и врезался левым боком в шлюз.
— Мы тут собрались все… Мы — члены Политбюро.
Спокойный голос, проглатывающий некоторые согласные, который Алексей где-то и когда-то слышал. «Мы — члены Политбюро…» Мысли в его голове путались, но он все же сообразил, с кем разговаривает.
— Леонид Ильич?.. — растерянно переспросил Леонов, лихорадочно нашаривая ладонью в пустоте.
— Да, Леша, это я.
— Докладываю, Леонид Ильич! Сознание ясное. Зрение не нарушено. Ориентация в норме. Человек может работать в космическом пространстве! Может работать!
— Вижу-вижу, как ты там кувыркаешься, — довольно проворчал Брежнев. — Вся страна за тобой наблюдает. Весь мир! Мы очень гордимся тобой.
— Служу Советскому Союзу!
Левой рукой Алексей держался за скобу, в правой находилась камера. Выпустив ее на мгновение, он попытался отдать честь, но упругий скафандр сковывал движения, и ладонь в перчатке едва дотянулась до шлема.
— Мы тебя очень ждем. Возвращайся!
— Спасибо, Леонид Ильич! Постараюсь сделать все, чтобы с вами встретиться…
* * *
Наблюдавший за Леоновым по телеканалу Королев заметил скованность движений Леонова и обратился к медику — Евгению Карпову, контролирующему параметры членов экипажа:
— Какие у него показатели?
Тот развернул бумажный рулон самописца с кривыми чернильными линиями.
Проанализировав сигналы, сообщил:
— Давление и температура понемногу ползут вверх. Остальные показатели в норме.
— Воздух? — обернулся Сергей Павлович к Феоктистову.
— Использовано пятьдесят процентов, — сверившись с записями и показателями секундомера, доложил он.
— Давайте к следующему этапу.
Шаталов поднял микрофон внешней связи.
— Алмазы, работаем дальше по циклограмме.
* * *
— Алмаз-2, приготовиться к отходу для оценки работы вестибулярного аппарата в невесомости, — произнес Беляев.
— Понял.
Держась за скобу, Леонов чуть подвернул вправо корпус и плавно оттолкнулся от шлюза…
Делая очередную запись в бортовом журнале, Павел бросил взгляд на панель приборов, где отражались пульс, давление, температура тела и частота дыхания Леонова.
Пульс заметно участился.
Перестав писать, Беляев вновь потянулся к микрофону:
— Алмаз-2, как самочувствие?
Покончив с предпоследним отходом, Леонов вновь вернулся к шлюзу и с трудом ухватился за скобу. Дыхание было глубоким и учащенным.
— Отличное самочувствие, — ответил он. — Готов к заключительному этапу — к съемке корабля.
* * *
Внимание специалистов Командного пункта по-прежнему было приковано к мониторам и самописцам.
Пожалуй, больше других в эти минуты волновался медик Евгений Карпов — заместитель начальника Государственного научно-исследовательского и испытательного института авиационной и космической медицины. Он буквально не отходил от приборов, принимавших с орбиты зашифрованные данные о состоянии обоих космонавтов.
— У Леонова резко поднимается давление, — доложил он.
— Сколько? — Королев поймал на себе тревожные взгляды Шаталова и Раушенбаха.
— Сто сорок на девяносто. Пульс — сто двадцать пять. Температура — тридцать семь.
— Волнуется, — предположил генерал Каманин. — А кто бы на его месте не волновался?..
Взвесив все «за» и «против», Сергей Павлович подавил нараставшую тревогу и все же решил довести рабочий цикл выхода в открытый космос до финала. Как и было задумано в соответствии с программой.
— Алмаз-2, сделай несколько снимков и возвращайся на борт, — сказал он в микрофон внешней связи. — Только давай без резких движений. Потихоньку.
— Есть потихоньку, — ответил космонавт.
* * *
Легко оттолкнувшись от шлюза, Леонов отошел в сторону на всю длину фала. После десятиминутной тренировки отход от корабля стал получаться плавным, без вращения.
Повернувшись лицом к кораблю, он опять невольно залюбовался картинкой. Освещенный ярким солнцем «Восход-2» словно висел над звездной бесконечностью.
С трудом подняв правую руку, Алексей поймал корабль в видоискатель, предвкушая фантастический кадр.
— Паш, ты там улыбаешься? — в шутку спросил он.
— Улыбаюсь.
— Снимаю.
— Времени осталось мало, — поторопил товарищ. — Делай снимки, Леш, и возвращайся.
— Да-да…
В это время под Леоновым проплывала сверкавшая ленточка Енисея. Он потянулся к спусковому механизму фотокамеры, чтобы сделать снимок, но… не смог его нажать.
Космонавт повторил попытку. И снова безрезультатно — перчатки отказывались сгибаться.
— Что?.. Что с давлением?.. — тихо пробормотал он.
По лицу побежала тень. Алексей с невероятным усилием поднял руки, попробовал пошевелить пальцами. Но они едва доставали до перчаток — скафандр сильно раздуло внутренним давлением и он увеличился в своих размерах.
Пытаясь исправить ситуацию, он не заметил, как его развернуло спиной к кораблю. Фал распрямился, натянулся и дернул его обратно к кораблю.
Пролетая мимо шлюза, Леонов хотел ухватиться за скобу, но тщетно — пальцы снова не дотянулись до болтавшейся рукавицы. Из-за череды неловких попыток космонавта закрутило еще сильнее и ударило спиной о корпус корабля.
Услышав глухой удар, Беляев перестал делать записи в журнале. С нехорошим предчувствием он посмотрел в монитор, но товарища на черно-белой картинке не увидел. Вместо него на маленьком экране слабо подергивался белый фал.
— Алмаз-2, у тебя все в порядке? — настороженно спроси он.
Алексей на запросы не отвечал. Его бешено крутило вблизи корабля; перед защитным стеклом шлема мелькали сменяющие друг друга картинки: Земля, черная бездна космоса, борт корабля и опять Земля.
Несколько раз он пытался ухватиться за скобу или поймать фал, но прерывать неуправляемый полет не получалось…
* * *
— Алмазы, что у вас там происходит? — сдвинул брови Королев.
— Алмаз-2 не отвечает, — доложил Беляев. — Только что слышал глухой удар по корпусу корабля, визуальный контакт с ним потерян.
Покинув свое место, Сергей Павлович стремительно подошел к главному пульту связи.
— Что со связью?
— Все приборы исправно работают, — доложил офицер. — Технически связь с Алмазом-2 не нарушена.
Королев резко повернулся к Карпову.
— Какие у него показатели?
— Давление, пульс, температура — все стремительно растет, — сказал тот, не отрываясь от самописцев.
Волновался и Шаталов, не выпускавший из рук микрофона радиостанции.
— Алмаз, продолжайте вызывать напарника, — твердил он. — Алмаз, вызывайте напарника…
— Слишком хорошо все шло, — согнувшись над своими приборами, не сдержался профессор Раушенбах. — Слишком гладко!
Королев одернул:
— Не каркаем! Работаем!
— Прекратить вещание выхода в космос в эфир! — распорядился Каманин.
— Есть!..
* * *
Жены и дочери космонавтов смотрели в экран телевизора, стоящего в просторном зале квартиры Леоновых. Уже с минуту на экране вместо космонавта в скафандре на фоне черного неба дергался длинный светлый фал.
— Мам, а где наш папа? — тихо спросила Вика.
— Он там… Его просто не видно, — ласково ответила Светлана.
Она старалась держаться, но беспокоилась за мужа все сильнее и сильнее.
Внезапно трансляция из космоса резко прервалась. Вместо вяло шевелившегося фала вдруг появилось изображение сцены Большого театра. А из молчавшего доселе динамика полились разноголосые звуки настройки инструментов.
Диктор буднично объявил:
— Предлагаем вниманию телезрителей балет Сергея Сергеевича Прокофьева «Каменный цветок» на сцене Государственного ордена Ленина академического Большого театра СССР.
Встав с дивана, Татьяна переключила канал. Но и там транслировали тот же балет.
— Подождем, — вздохнула она.
* * *
С востока на Землю медленно наползала тень. До входа «Восхода» в «мертвую зону» и прекращения с ним связи оставалось несколько минут.
— …Алмаз-2, как слышишь меня? Прием! Алмаз-2, прием! — не смолкал встревоженный голос Беляева. — Заря, связь с Алмазом-2 не подтверждаю. Продолжаю вызывать…
Королев снова повернулся к Карпову. В эти минуты врач, следивший за состоянием космонавтов, являлся едва ли не главной фигурой на Командном пункте.
— Какие показатели у Алмаза-2?
— Давление — сто пятьдесят пять на сто; пульс — сто пятьдесят; температура — тридцать восемь и пять.
— Значит, живой?
— Живой-живой.
— Ну, какие у кого имеются варианты? — справился Сергей Павлович.
Первым на вопрос Главного отреагировал Раушенбах:
— Тут надо думать! На Земле ничего подобного не возникало. Даже близко ничего похожего не было!
— Мы давно не на Земле. И думать некогда. Что будем делать?..
* * *
До входа «Восхода» в «мертвую зону» оставалось чуть более пяти минут.
— Леша, запас кислорода на исходе! Леша, как меня понял? — не выпускал из рук микрофона Беляев.
Леонов покачивался рядом с кораблем и ничего не мог поделать. Ни-че-го. Скафандр прилично раздулся от возросшего внутреннего давления. Кисти рук полностью вышли из перчаток, стопы — из сапог. Он болтался внутри скафандра, как маленький яичный желток в объемной скорлупе, и даже не мог ухватиться за фал, не говоря уж о том, чтобы сгруппироваться и управляемо подвести тело к люку шлюза.
Это было преддверием очередной нештатной ситуации. На Земле во время тренировок на борту самолета-лаборатории ничего похожего не происходило.
«В чем причина?! Почему скафандр так раздуло?!» — лихорадочно соображал Алексей.
Пытаясь совладать с накатывавшей паникой, он закрыл глаза и сосчитал до десяти. Сердце в груди бешено колотилось, по лицу катились крупные капли пота…
«Понял! — внезапно догадался он о причине неувязки. — На нерасчетной высоте, куда по ошибке закинуло корабль, вакуум космического пространства оказался более разреженным, чем ожидалось. Специалисты предполагали, что скафандр может деформироваться, поэтому перед выходом я максимально затянул все ремни. Но этого оказалось мало — из-за большей разницы между внутренним и внешним давлением все сегменты облачения угрожающе распухли».
Причину Алексей определил, но легче от этого не стало.
Вдруг он снова услышал Павла. Только теперь тот обращался не к нему, а взволованным голосом вызывал Командный пункт.
— Заря, я — Алмаз! Прошу разрешения на выход в шлюз. Герметичность скафандра проверил, к выходу готов…
* * *
— Сколько до «мертвой зоны»? — спросил Королев.
— До потери связи с Алмазами меньше пяти минут, — доложил один из офицеров.
Приняв решение, Главный решительно приказал:
— Успеваем. Товарищи, готовимся к выходу Алмаза!
— Сергей Павлович! — обернулся удивленный и не согласный с решением начальник отдела систем управления Особого конструкторского бюро № 1 Борис Черток. — Выход второго космонавта означает полную разгерметизацию корабля!
Феоктистов добавил:
— И возвращаться им придется самостоятельно — связи-то к тому моменту не будет. Как они это сделают без нашего контроля?
— У вас есть другие варианты? Есть? У меня — нет.
— Но как поведет себя корабль после полной разгерметизации? — развел руками Черток. — Это известно одному Богу…
— Значит, начинайте молиться, — негромко ответил Королев.
— Сергей Павлович, — так же тихо заметил Раушенбах, — если мы ничего не предпримем, то погибнет один. А если вы отдадите приказ о разгерметизации — могут погибнуть оба.
Тот «одарил» его тяжелым взглядом и поднес к губам микрофон.
— Алмаз! Приготовиться к разгерметизации корабля!
— Вас понял, Заря! — ответил Беляев.
— Двухминутная готовность.
* * *
Внизу проплывало Охотское море.
Грудь от учащенного дыхания ходила ходуном, глаза заливал пот, внутренняя поверхность прозрачного «забрала» запотела, а температура тела подскочила до тридцати девяти градусов.
Внутри скафандра становилось жарковато. Светофильтр, защищавший лицо космонавта от ярких солнечных лучей, раскалился. Он здорово поглощал тепловое излучение, но конструкторы, зная об этом, почему-то разместили его внутри шлема, а не снаружи. И теперь эта «печка» создавала Леонову дополнительное неудобство.
Сознание слегка затуманилось. Запас кислорода при таком учащенном дыхании мог закончиться намного раньше расчетного срока.
Советоваться с Землей времени не оставалось. Было ясное понимание: если сознание окончательно покинет, то в корабль и на Землю он уже никогда не вернется.
Помимо входа в шлюзовую камеру, Алексею необходимо было произвести еще две операции: поместить внутрь шлюза камеру и, смотав в бухту фал, забросить его туда же. Если этого не сделать — внешний люк не закроется.
Космонавт кое-как приноровился наматывать кольца фала на левую руку. Таким образом он медленно притягивал себя к кораблю, одновременно готовя фал к загрузке в шлюз. Ни одного резкого движения. Ни одного рывка.
Словно сапер, пробиравшийся по минному полю, он с каждой секундой приближался к заветной цели.
Оставалось совсем немного…
* * *
— Сергей Павлович, если Беляев не справится, то результаты работы тысяч советских граждан останутся болтаться на орбите, — наклонившись, вполголоса произнес Каманин.
— Сейчас меня волнуют не тысячи, а двое, — резко ответил Королев.
Беляев к этому моменту успел надеть ранец и подсоединить к скафандру кислородную магистраль.
— Заря, я — Алмаз, готов к выходу в шлюз, — доложил он. — Жду команду.
Сотрудники Командного пункта нервно переглядывались в ожидании приказа Главного.
А тот вынужден был слушать опасливый шепот Каманина.
— …Мы не имеем права провалить космическую программу ради одного человека! Отменяйте команду, Сергей Павлович!
— Внимание! До входа в «мертвую зону» осталась минута, — оповестил один из офицеров.
Главный медлил. Да, был огромный шанс провалить всю миссию. Но и оставить на погибель Леонова он не мог.
— Зачитайте показатели Алмаза-2, — приказал он.
— Давление сто семьдесят на сто десять, пульс — сто шестьдесят пять, температура — тридцать девять!
— Живой, — кивнул Сергей Павлович. И прямо в лицо Каманину повторил: — Он живой, понял?!
* * *
Беспокойство Беляева нарастало с каждой секундой ожидания. Он был готов к разгерметизации корабля и к выходу в шлюзовую камеру. Оставалось лишь повернуть кран подачи в скафандр кислорода, выровнять давление в корабле и шлюзе и поставить тумблер управления крышкой люка на пульте в положение «открыто». Но команды почему-то не поступало.
Находясь перед люком, он регулярно поглядывал на монитор. Вместо товарища на картинке по-прежнему дергался фал.
— Заря, я — Алмаз. Повторяю: скафандр герметичен, я готов к выходу в шлюз. Жду вашего разрешения! — торопил он Командный пункт.
Но Земля молчала…
* * *
— Уверен, ты знаешь, что делаешь, — почти вплотную приблизился к Королеву Каманин.
Они давно были знакомы. На людях их общение всегда выглядело предельно вежливым и корректным, но наедине и в критических ситуациях они могли перейти на «ты» и поговорить на высоких тонах.
— Тридцать секунд до входа в «мертвую зону», — начал отсчет офицер. — Двадцать пять, двадцать, пятнадцать…
Королев зажал кнопку на микрофоне, готовясь отдать команду.
В этот момент прозвучал повторный доклад Беляева о готовности к разгерметизации:
— Заря, жду команды.
— Приступить к разгерметизации, — приказал Главный.
— Вот он! — вдруг крикнул дежуривший у мониторов Комарь. — Алмаз-2 возле шлюза!
На всех мониторах, подключенных к внешней камере «Восхода-2», действительно мелькнул белый скафандр Леонова. На Командном пункте снова стало шумно — люди вскакивали со своих мест, обнимались и восторженно аплодировали.
* * *
Обматывая фал вокруг предплечья левой руки, Алексей кое-как подобрался к внешнему люку шлюза.
К этому моменту он провел в открытом космосе около двенадцати минут, то приближаясь, то отдаляясь от корабля, делая снимки и выполняя несложные медицинские эксперименты. Все это время внутри скафандра автоматика поддерживала «комнатную» температуру, а его наружная поверхность разогревалась на солнце до плюс шестидесяти и охлаждалась в тени до минус ста градусов. И если с температурой внутри, не считая нагретого светофильтра, был относительный порядок, то возросшее давление не давало Леонову покоя и возможности нормально работать. Нужно было срочно решать эту проблему.
Беляев также заметил появление товарища на мониторе.
— Заря, подтверждаю: Алмаз-2 рядом со шлюзом! — радостно доложил он.
* * *
Доклад ошеломил и одновременно обрадовал Главного. Схватив микрофон, он прокричал:
— Алмаз-2, твою за ногу, — бегом домой!!
Однако ответа или «квитанции» на свою команду он не услышал — связь с кораблем прервалась.
— «Восход-2» вошел в «мертвую зону», — отрапортовал офицер, запуская секундомер.
Королев в раздражении отбросил микрофон. Впереди ждал длительный период неизвестности…
* * *
Тяжело дыша, Леонов обнимал руками внешний люк. Ухватиться за спасительную скобу возможности не было — не позволял увеличившийся в размерах скафандр и болтавшаяся перчатка. Руки попросту не работали. Поэтому удерживался как мог — всем предплечьем одной руки.
— Я здесь, Паша, — слегка отдышавшись, сказал он.
— Что случилось? — взволнованно спросил тот.
— Скафандр раздуло. Жесткий стал — не согнуть ни рук, ни ног, ни пальцев.
— Почему молчал?
— Не хотел создавать суету и панику.
— Понятно. Ладно…
— Сколько у меня осталось кислорода? — спросил Алексей.
Беляев посмотрел на прибор.
— Впритык, Леша. Поторопись.
— Я бы рад, Паша. Не получается.
— Леша, совсем времени нет. Бери камеру и быстро в корабль!
— Сейчас, Паша, сейчас…
Проплывавшая внизу поверхность Земли почти полностью ушла в тень. Прямо под кораблем космонавт едва различил восточную окраину страны: Камчатский полуостров, Чукотку…
Чуть подтянувшись вверх, он попытался осторожно отсоединить непослушными руками камеру.
— Давай-давай-давай. Молодец, — подбадривал товарищ.
Отделавшись от камеры, Леонов толкнул ее внутрь шлюза и сразу же ухватился освободившейся рукой за скобу. Теперь предстояло залезть в шлюз самому. И эта задача представлялась куда более сложной.
— Давай, Леша, пробуй. По-другому никак.
Первым делом Леонов решил на свой страх и риск — не докладывая на Землю — сбросить давление в скафандре до 0,27 атмосферы. Иначе он попросту не совладал бы с раздувшейся «одежкой» и не влез бы в шлюз.
Уменьшив давление вдвое, космонавт почувствовал облегчение: скафандр обмяк, слегка уменьшился в размерах. Дышать стало немного труднее, а двигаться и управлять телом — проще. Теперь настало время засунуть себя в шлюз.
Передвигаться, используя страховочный фал, приходилось как по канату на уроке физкультуры. Алексей предпринял одну попытку, другую, третью… И каждый раз подходил к люку шлюза головой вперед, тогда как по инструкции следовало входить в камеру ногами.
Темнота уже подступала к кораблю. Внизу уже виднелась северо-западная часть Атлантического океана.
— Да чтоб тебя! — выругался Леонов, в очередной раз тюкнувшись шлемом в металлический обод люка.
— Пробуй, пробуй! Других вариантов нет, — торопил Беляев. — Соберись, Леша!
— Я же говорю: скафандр — дерево, — оправдывался тот. — Зацепился. Получилось…
Вероятно, специалистам на Земле было сложно представить и точно просчитать ситуацию, когда космонавту необходимо вернуться в шлюз в раздутом неподатливом скафандре. Да еще ногами вперед. Одним словом, в космосе завершающий этап выхода пошел совсем не так, как происходило на тренировках.
Когда Алексей, отделавшись от фотокамеры, схватился руками за скобу, ступни его ног оказались много ниже обреза люка. Чтобы войти в шлюз ногами — как требовала инструкция — ему нужно было согнуть тело в пояснице и коленных суставах. Ставший упругим скафандр сделать этого не позволял.
«Ну почему бы не сделать вместо низкой скобы специальный поручень, ну, хотя бы надувной или приставной?!» — сердился на разработчиков Леонов, раз за разом не попадая ногами в люк.
Наконец, растратив последние силы и отчаявшись, Алексей решил войти в шлюз головой вперед. Ибо понимал: выполнить вход по инструкции — не получится.
— Не могу войти, — с максимально возможным спокойствием сказал Алексей. — Скафандр не позволяет. — Потом добавил: — Паша, это, кажется, серьезно. Попробую головой…
— Куда?! Не сметь! — попытался остановить его командир. — Только ногами, Леша! Только…
Но Леонов был уже внутри камеры — войти в шлюз головой вперед оказалось гораздо проще.
— Закрывай! Закрывай, я сказал!
Павлу ничего не оставалось, кроме как поставить тумблер управления крышкой внешнего люка в положение «закрыто».
Это был момент истины. Воспрепятствовать закрытию крышки могло одно из колец фала или какой-то элемент экипировки скафандра; наконец, мог отказать электрический механизм закрытия. На этот случай было предусмотрено ручное закрытие с небольшим механическим воротком. Но! Для приведения его в действие космонавт должен был располагаться в шлюзе головой к внешнему люку.
Крышка пришла в движение и плавно закрыла отверстие. Беляев смотрел на приборную панель и ждал, когда загорится зеленое сигнальное табло. Однако вместо него ожило другое — красного цвета.
«Внешний люк не герметичен», — прочитал Павел. И побледнел.
Отсутствие герметичного закрытия внешнего шлюзового люка означало еще одну проблему. И весьма неприятную.
* * *
Беляев смотрел через иллюминатор внутреннего люка на искаженное лицо друга и понимал, что не в состоянии ему помочь.
— Он не закрылся? — переспросил Леонов.
— Нет…
Это действительно было преддверием катастрофы. Леонов зашел внутрь камеры головой вперед. Если бы он сделал это так, как предписывала инструкция, то сейчас перед ним была бы крышка неисправного люка, которую требовалось просто закрыть вручную. А в данной ситуации он беспомощно взирал в иллюминатор и понимал всю безвыходность ситуации.
— Ясно, — Алексей от бессилия закрыл глаза. — То есть мне надо развернуться…
— Не получится, Леш.
— Другие варианты есть?
— Один имеется. Я распечатываю внутренний люк и втаскиваю тебя.
Леонов открыл глаза и посмотрел на друга.
— Предварительно разгерметизировав корабль?
— Да, будем рисковать.
— Рисковать всей операцией?! Нет, Паш, я попробую… — нащупал он на скафандре воздушный клапан с тем, чтобы еще больше стравить из него давление.
— Леша, стой! — крикнул Беляев. — Леша, у тебя совсем не останется кислорода!
— Значит, отстрелишь меня вместе со шлюзом…
* * *
Алексей Леонов тогда еще не догадывался, что его напарник оказался в не менее тяжелых условиях. Морально тяжелых. И связано это было с непростым разговором, который состоялся накануне старта между Беляевым и Главным конструктором Сергеем Павловичем Королевым в домике на Байконуре. Леонова Главный попросил выйти из комнаты, поэтому содержания того разговора он не знал.
— Как вы оцениваете готовность экипажа к выполнению полета и программы? — спросил Беляева Сергей Павлович.
— Экипаж к полету полностью подготовлен, — просто ответил тот.
— Возможно, на орбите сложится настолько безвыходная ситуация, что корабль не сможет вернуться на Землю. Готовы ли вы к такому развитию событий?
Павел удивленно воззрился на Королева.
— Космос — чрезвычайно агрессивная и смертельно опасная для человека среда, поэтому не стоит удивляться, — заметил его взгляд Сергей Павлович. — В космосе возможно все, включая отказ системы ориентации и тормозного двигателя. При неизбежном в таком случае кислородном голодании у вас нарушится сознание. И лучше до этого не доводить.
Беляев молчал. Ни на одном теоретическом занятии о подобном исходе с экипажем не говорили. Взгляд командира вопрошал: «Что же нам в такой ситуации делать?..»
— Надо будет мужественно покончить с собой, — твердо сказал Королев — Для этого твой НАЗ будет укомплектован пистолетом. Ты хорошо понимаешь глубину ответственности этого шага?
— Так точно.
— Вы с Алексеем найдете в себе мужество для такого поступка?
— Да, — уверенно ответил Павел.
Поведение Беляева и его ответ удовлетворили Главного. Но это еще было не все.
— А сам ты, как командир, готов? — плавно подводил он ко второму не менее важному вопросу.
— Так точно.
— Хорошо. Сейчас проверю. Вероятность того, что все пойдет штатно по намеченной программе, на сегодняшний день равна семидесяти процентам. Если еще полгода поработаем в таком же плотном режиме, то сможем подтянуть ее максимум до восьмидесяти. А теперь, Павел Иванович, ответь мне, что будешь делать, если Алексей не сможет вернуться в шлюз?
— Во время тренировок я отрабатывал такую нештатную ситуацию, — кивнул Беляев, — и у нас в итоге все получалось.
— Ну а если вдруг не получится с возвращением — сможешь отстрелить Алексея вместе со шлюзовой камерой?
Прямой и беспощадный вопрос поставил командира экипажа в тупик. Однако, собравшись, он сказал:
— Я уверен в себе. Такого произойти не может.
Помедлив, Королев неожиданно подытожил:
— Что ж, Павел Иванович, я спрашивал о твоей готовности. Не зря спрашивал. К полету ты пока не готов.
После тяжелой минутной паузы Беляев тихо выдавил:
— Если это потребуется сделать для успешного выполнения задания — я попробую.
— Спасибо, — спокойно воспринял его готовность Главный.
И вот теперь на космической орбите ситуация фантастическим образом подвела экипаж к тому, о чем говорил с Павлом Беляевым Сергей Павлович.
Леонов решал одну проблему: как войти в корабль за таявшие минуты отведенного ему Богом времени.
Беляев решал другую: как избежать того, на чем мягко настаивал перед полетом Королев.
* * *
Зажав между ребрами перчаток клапан, Алексей начал стравливать давление. Тонкая струйка воздуха вырвалась из отверстия и мгновенно распылилась по шлюзу в виде серебристого облачка. Стрелка манометра, контролирующего давление внутри скафандра, резко переместилась в красную зону. Скафандр окончательно «сник», заметно уменьшился в объеме, стал более мягок и податлив.
Покончив с клапаном, космонавт пошевелил конечностями. Они плохо, но все же повиновались.
— Дурак, заканчивай свою гимнастику! — рявкнул из корабля Беляев. — У тебя воздуха осталось на тридцать секунд!
Алексей начал разворачиваться в узком пространстве. Скафандр был оборудован ребрами жесткости, и согнуть в нем спину практически не представлялось возможным. Шлюзовая камера хоть и состояла из надувных резиновых цилиндров, но тоже не отличалась мягкостью.
Испытывая невероятное физическое напряжение, Леонов сгруппировался, прижал к себе согнутые в коленях ноги, а руками стал отталкиваться от стенок шлюза. Делал он все это на ощупь, так как глаза заливал пот. К тому же его кульбитам мешал скомканный пятиметровый фал и постоянно попадавшаяся под руку камера…
Испытывая невероятное волнение за друга, Беляев наблюдал за ним через небольшой круглый иллюминатор.
— Черт, я застрял, — запыхавшись, пробормотал Алексей. — Застрял! Не могу продвинуться.
— Соберись, Леш — времени совсем мало.
От напряжения на лбу и висках у него проявились вены. Прекратив двигаться, он попытался успокоить дыхание и собрать в кулак последние силы…
— Вперед, — прошептал он, понимая, что каждый вздох может стать последним.
По миллиметру, не обращая внимания на боль, он согнулся пополам…
«Наверное, я сейчас похож на младенца в утробе матери, — подумал он, медленно разворачиваясь в шлюзе. — Поза — один в один; фал, с точностью повторяющий беспорядочные витки пуповины; теснота…»
Получилось. Он понял это, когда заметил тонкий луч света, проникающий внутрь шлюза из-за неплотно прикрытого люка.
— Молодец, Леша! — похвалил Беляев. — Ну-ну, еще немного!..
Просунув руку сквозь мотки фала, Леонов дотянулся до люка и нажал рычаг механизма ручного закрытия.
На пульте управления тотчас загорелось зеленое сигнальное табло «Внешний люк герметичен».
* * *
— Да! Молодец! — воскликнул Павел и кинулся к пульту. — Теперь держись, Леша! Продержись хотя бы минуту!..
Он с невероятной скоростью защелкал тумблерами, приводя в действие систему, заполняющую шлюз воздухом.
Леонов не двигался. Истратив на принудительное закрытие люка последние силы, он старался дышать как можно реже. Легким было все труднее втягивать в себя остатки воздуха. А стрелка манометра, показывавшего давление внутри шлюза, ползла к нужному значению слишком медленно.
— Сейчас, Леша… Еще немного… — будто издалека доносился подбадривающий голос товарища.
Алексей старался не закрывать глаза, но сил не осталось даже на то, чтобы управлять веками. Да и капли пота, все так же катившиеся по лицу, мешали.
Вскоре он почувствовал, что дышать в скафандре больше нечем.
— Нет, Леша, нет! — крикнул Беляев, заметив движение его руки. — Воздуха в шлюзе еще недостаточно!
Но остановить товарища было невозможно — поднимая стеклянное «забрало» шлема, он просто хотел глотнуть воздуха. Внутри скафандра его уже не осталось.
Поднятое защитное стекло со щелчком встало на верхний фиксатор. Собравшиеся под шлемом капли пота веером разлетелись по шлюзу…
Павел не стал дожидаться, пока стрелка манометра доползет до нужного деления шкалы, а с силой рванул крышку внутреннего люка.
Леонов неподвижно висел в узком шлюзе; Беляев схватил его за ноги, быстро втащил в корабль, снял и отбросил в сторону шлем.
Глаза друга были закрыты, на прикосновения он не реагировал.
— Леша! Леша, дыши! — принялся трясти его Павел. — Не вздумай подыхать, слышишь?!
Он продолжал трясти его и бить ладонями по щекам.
— Не сметь, Леша! Не сметь!
Но признаков жизни тот не подавал…
