Глава 44

Голем оказался прав в своем прогнозе: назавтра королевство содрогнулось. Хлодвиг выступил с речью с балкона дворца и объявил, что среди людей живут големы, от самих людей неотличимые. Повсюду полетели глашатаи, которые останавливались в замках, деревнях, городках и зачитывали королевское послание. В нем говорилось о том, как отличать големов от настоящих людей и кого держать под подозрением.

Я никогда прежде не видел, как паника и паранойя охватывают всю страну, а заодно и соседние государства. Люди словно спятили. Как советник короля, я получал отчеты о состоянии дел, но также многое видел своими глазами. Сосед стал подозревать соседа, между лучшими друзьями наметилось охлаждение, купцы жаловались, что боятся путешествовать, каждый человек чувствовал себя комфортно только в том месте, где родился и вырос на глазах у всех остальных. Жизнь приезжих и путешественников разом превратилась в ад. Когда начали доноситься слухи о бессудных казнях приезжих, король выпустил еще один указ, подробно объясняющий происходящее. Там говорилось, что големы интересуются лишь значительными постами, что цель големов – стать приближенными крупных дворян, начиная с баронов, что обычный торговец овощами големом не будет, потому что деймолиты не станут тратить хилу впустую. Указ возымел некоторый эффект, страсти в народе слегка улеглись. Зато некоторые бароны-психопаты рьяно принялись за истребление своей свиты. И здесь король уже ничем не мог помочь.

Соседние страны не отставали от нас. Испания избавилась от первого министра, а заодно и от десятка других големов. Римское королевство тоже расправилось с человекоподобными големами, но заплатило за это большую цену. Големы сумели организоваться и дать бой. В потасовке погиб второй сын короля. Еще хуже дела обстояли в нескольких графствах, например, в графстве Овадо, расположенном на востоке от моих владений. Там големы убили графа со всей его семьей и захватили власть. Конечно, големы не объявляли на весь свет, что они – големы, но время переворота подозрительно совпало со временем разоблачения шпионов. К тому же к власти в Овадо пришел совсем не местный житель. Новый граф родился вообще непонятно где.

Я воспользовался случаем в Овадо и попросил короля временно отпустить меня из столицы. Я сказал, что устрою поход возмездия на мерзкого голема, захватившего графство. Хлодвиг не сомневался, помня о моих предыдущих подвигах, что мне удастся справиться с этим делом, и дал согласие на мой отъезд.

Перед самым отъездом домой Эмилия сказала, что хочет навестить родителей. Она обещала вернуться в Фоссано недели через три, и я согласился. Если бы не Овадо, то мы поехали бы вместе с ней к ее родителям. Наши отношения развивались медленно, но не уклонно. Она последовательно отказывала всем женихам и старалась проводить больше времени рядом со мной. Я узнал на практике, что другие девушки Эмилии проигрывают. С ней могла соперничать разве что Виолетта за счет бурного темперамента и темных намерений. В Виолетте злодейский шик уживался с преданностью мне. Я часто вспоминал ее, печалился о ней. Даже иногда гадал, как выглядела бы наша совместная жизнь, и приходил к выводу, что достаточно ярко. Но с Эмилией тоже не соскучишься. Ее острый ум всегда будет держать меня в тонусе.

Я отпустил Эмилию к родителям, а сам вернулся в Фоссано. Никер, уставший от постоянных хлопот с графством, был очень рад меня видеть. Но я не стал праздновать возвращение, а написал своему союзнику Жоффруа о том, что пришло время выступить против общего врага, и стал готовиться к новому походу. Никер уже навел порядок среди дворни и отделил местных от неместных. Последние отправились в отдаленные замки.

Дядюшка Вилли выслушал мой рассказ о событиях в Авиньоне с большим интересом. Он посоветовал воспользоваться ситуацией, собрать подходящих алхимиков и обеспечить им охрану с тем, чтобы они занимались взрывчатыми веществами. Еще дядюшка почему-то снова принялся расспрашивать меня о жизни в моем мире. Мне казалось, что я ему уже все рассказал давным-давно, но он находил новые вопросы. Они касались политики и быта разных государств. Дядюшку больше всего интересовали лишь некоторые страны, включая Россию, Китай, Америку и Индию. Я так и не понял, почему он снова затеял этот разговор.

Моя репутация укрепилась настолько, что стоило мне бросить клич, как ко мне немедленно прискакали все любители наживы и искатели баронских титулов. Я отсеивал пришлых одиночек и брал лишь тех, кто вызывал наименьшие подозрения. Мне удалось собрать армию в кратчайшие сроки, и я без промедления выступил в Овадо.

– Что будем делать с теми баронами, кто не поддержал нового графа? – поинтересовался Никер, когда мы степенно ехали на лошадях в середине наших войск.

– Ничего. Пусть живут, – ответил я. – Станут моими вассалами, вот и все.

– А с теми, кто поддержал?

По обеим сторонам от пыльной дороги тянулись зеленые поля с черными земляными проплешинами. То ли местные крестьяне были недобросовестны, то ли кто-то попортил посевы. Я все еще плохо разбирался в сельском хозяйстве, зато немного поднаторел в управлении ремеслами и особенно кузнечного дела. На меня теперь работали десятки кузнецов. Мои решетки, замки и оружие отправлялись в другие города большими партиями.

– Те, кто поддержал этого голема, лишатся замков. И умрут, если не сдадутся без боя, – ответил я.

– Но они ведь, наверное, даже не знают, что он – голем, Арт.

Я обернулся к Никеру. Он был в зеленом берете с большим пером какой-то птицы. Даже новый статус зятя и наследника графа не заставил моего друга отказаться от экзотической одежды. Что ж, поэт всегда поэт. Интересно, что для Никера жизни сотен простолюдинов мало что значили, а насчет дворян он переживал.

– Они бароны, Никер, а бароны должны следить за политической ситуацией. Иначе можно потерять замок или даже жизнь. Говоря иначе, пусть расплачиваются, если они такие болваны.

Новый граф Овадо решил сразу дать генеральное сражение. Он расположился на небольшом холме прямо на нашем пути и построил там укрепления из бревен. Голем словно приглашал меня покончить со всем этим делом одним ударом, а не ввязываться в маневры и штурмы многочисленных замков.

Мне тоже понравилась идея генерального сражения, но когда я увидел укрепления, то сразу вспомнил битву при Пуатье, в которой превосходящие силы короля Иоанна Доброго насмерть разбились о глухую оборону принца Эдуарда. Никер подталкивал меня к атаке в лоб, но я, сомневаясь в своей полководческой гениальности, решил, что осторожность не помешает.

Мои войска расположились на соседнем холме совсем неподалеку и построили точно такую же оборону с участием бревен и телег. Наши и вражеские арбалетчики лениво обменивались выстрелами, и казалось, никаких событий сегодня больше не произойдет. Обе позиции выглядели сходно, но было и существенное отличие – у меня имелись разборные требушеты, а у голема нет.

Я даже не знаю, почему местные уделяли малое внимание примитивной артиллерии. Может, они не догадывались, что за нею будущее? В любом случае, после первых десятков выстрелов, голем всполошился.

Его арбалетчики принялись рьяно обстреливать мои укрепления и даже изредка в кого-то попадали. Мне стало интересно, что предпримет голем: уберется подальше или сам пойдет в атаку. Выяснилось, что первое – враг снялся с холма и выстроился на поле, намереваясь дать прямой открытый бой.

Я не мог не воспользоваться приглашением, и дальше все пошло по накатанной. У меня было больше пехотинцев и всадников, магов и големов, всего было больше. Я не стал предпринимать никакие ловкие ходы и претворять в жизнь запутанные схемы. Мои автономные големы пошли в лобовую атаку первыми, затем с флангов полетела кавалерия, за которой двинулись управляемые големы. Особое внимание я уделил защите магов. Это все себя оправдало: мне удалось взломать оборону, обратить в бегство вражескую пехоту, рассеять конницу и даже пленить несколько магов. Граф-голем пал в бою. Мне рассказали, что он отчаянно сражался, но Алессандро, мастер копья, подколол его сбоку и сбросил на землю прямо под копыта лошадей. Мы захватили несколько подозрительных пленных, но без участия великого мага никак не могли разобраться, големы они или нет. Пришлось надеть на них кандалы и таскать всех за собой.

Далее меня ожидало лишь триумфальное шествие по баронским замкам и привычное уже перераспределение собственности. Однако на следующий день пришли плохие вести, можно сказать, чудовищные.

Когда я только расположился на привал в захваченном замке Трисоббио, ко мне вошел один из моих гвардейцев и доложил, что меня срочно хочет видеть некто Пуретт, кузен Эмилии. С недавних пор я сильно озаботился охраной своей персоны и обычно всегда был окружен доверенными людьми.

Кузен Эмилии вошел ко мне под чутким присмотром Рупрехта, и я сразу узнал этого малого. Именно его мы захватили в плен вместе с самой Эмилией почти год назад.

– Эх, господин граф, ну и далеко вы забрались, – без всякого приветствия сказал мне гость. – Я вас обыскался. Даже лошадь загнал. Меня чуть не убили ваши же люди, спасло лишь имя моей сестры. Ее очень уважают.

Пуретт выглядел как запылившийся франт. Его черно-фиолетовый плащ печально свисал, придавленный грузом засохшей грязи. Следы этой грязи были даже на узком породистом лице гостя. Однако Пуретт умудрился тщательно расчесать и напомадить свою коричневую остроконечную бородку.

– Я вроде как гонец, – развел руками кузен Эмилии в ответ на мой удивленный взгляд. – Моя сестра очень просила меня приехать к вам. Именно меня, никого другого. Я исполнил ее просьбу.

– Что-то случилось? – спросил я, охваченный дурными предчувствиями.

– К сожалению, да, господин граф. Я привез вам скверные вести. Эмилия умерла.

– Что?! – я не смог сдержать вскрик.

Пуретт с тоской посмотрел в угол комнаты.

– Увы, граф. Эта болезнь, эпидемия… казалось, что она закончилась, но не везде. Сначала заболела мать Эмилии, а потом и сама Эмилия. Но у нее все шло в такой легкой форме, что я думал, она выкарабкается. Я ведь тоже болел месяца три назад, но выздоровел. Сестра все время болезни говорила о вас. Расхваливала вас, убеждала, что вами нужно восхищаться.

– Подождите, – я поднял вверх руку, все еще не веря услышанному. – Расскажите все подробно. Что и как случилось?

– Я же рассказываю, господин граф. Из наших краев болезнь ушла. Мы думали, что все закончилось. Но вдруг мать Эмилии заболела. А на следующий день и моя сестра тоже. Она проболела дня три и умерла ночью. Когда ей стало хуже, она сумела написать вам письмо. Вот оно.

Пуретт протянул мне сложенную вчетверо белую бумагу, но тут же отдернул руку.

– Наденьте перчатки, граф. Эмилия строго-настрого велела мне проследить, чтобы вы читали ее письмо в перчатках. А потом сожгли. И письмо, и перчатки. Наденьте их, граф, иначе я не смогу отдать вам письмо.

Никер протянул мне свои светлые кожаные перчатки, я быстро их надел, взял письмо и сразу узнал ровный почерк Эмилии.

«Дорогой господин граф, – писала она. – К сожалению, пришла пора нам расстаться. Я вообще не собиралась расставаться с вами, но обстоятельства оказались сильнее моих желаний. Когда мы с вами впервые встретились, вы поразили меня грубостью манер. Я тогда списала это на недавний бой, но потом выяснилось, что вы специально стараетесь быть… прямолинейным в общении. Когда вы предложили обменять меня на ящик гвоздей, я сначала обиделась, а потом подумала, что ни разу в жизни не слышала ничего более забавного. И решила к вам приглядеться. Я размышляла о ваших словах и поступках и вскоре поняла, что ваши действия подчинены какой-то логике, но эта логика не от мира сего. Я сумела догадаться, что вы стремитесь сокрушить деймолитов, но это не могло объяснить ваше поведение в целом. Почему вы не уважаете жрецов и дворян? Почему вы думаете о простолюдинах так, будто они ничем не отличаются от вас или вашего друга Никера? Почему иногда вы показываете глубокие знания по неожиданным темам, а временами ничего не можете сказать по вопросам, которые известны даже ребенку? Я так усердно думала о ваших мыслях, что влюбилась в вас. Мне стало казаться, что вы – пришелец из другого мира… помните, вы рассказывали мне о разных мирах? Я даже воображала, что ваш мир давно воюет с деймолитами и вас прислали помочь нам в нашей борьбе с ними».

Я оторвался о чтения и лишь покачал головой, изумляясь ходу мыслей этой девушки. И Никер, Рупрехт и Пуретт, наверное, ожидали от меня каких-то слов, но я вернулся к письму.

«Мне очень хотелось, чтобы вы ответили на мою любовь, – писала Эмилия. – Обычно для меня, как и для любой правильно воспитанной девушки, не составляло труда заинтересовать того или иного мужчину. Но с вами я вела себя вопреки всем рекомендациям. Показывала вам свои рисунки, разговаривала о шахматах и даже давала советы. Когда вы поручили мне управлять замком, я подумала, что вы относитесь ко мне хорошо. А когда вы пригласили меня в Авиньон, то осталось лишь понять, насколько сильно я вам нужна. Насколько, господин граф? Я не могу услышать ответ, но этот вопрос меня очень интересует даже в последние часы жизни.

Я молча сжег и письмо и перчатки. Никер тоже ничего не говорил, он повернулся лицом к окну, чтобы скрыть слезы.

– Она тебе тоже передала привет, – сказал я.

Никер, не оборачиваясь, махнул рукой и вышел из комнаты.

Я поручил Рупрехту принять как следует кузена Эмилии и остался один. За окном суетились мои войска, скрипели телеги, поднимался дым от полевых кухонь. Я посмотрел на желтую глиняную миску, где лежал пепел от письма Эмилии, и мне невольно вспомнилась наша первая встреча. Я собирался взять Эмилию в плен и обменять ее на что-то полезное. И сейчас меня посетило сходное желание. Я бы с удовольствием обменял свои самые полезные вещи на Эмилию, если бы мне кто-нибудь предложил ее вернуть.

А затем я совершил один из самых нелогичных поступков в моей жизни. Я подошел к столу, взял чистый лист бумаги и написал: «Дорогая Эмилия, ты спрашивала меня, насколько ты мне нужна. Отвечу прямо: очень сильно». Потом я свернул свою записку вдвое и положил ее сверху пепла от письма Эмилии. Мне хотелось доставить ответ адресату, но я не знал, как.