Глава 19
Смертельно прекрасна
Наспех замазываю незажившие синяки тональным кремом. «Если бы можно было так же легко избавиться от воспоминаний о том, что случилось в подвале», – думаю я, спускаясь в гостиную. Мэри развалилась на диване, прикрыв глаза от усталости, а Норин смахивает пыль с высоченных книжных шкафов и с досадой косится на сестру. Я почти уверена, что ей лень прибираться в одиночку.
– Тебе помочь? – спрашиваю я, и тетя Мэри переводит на меня смешливый взгляд.
– Предательница! – возмущается она. – Не успела спуститься, как уже меня подставила.
– Никого я не подставляла.
– Теперь у меня проснулась совесть! Отлично.
– А у тебя есть совесть? – Норин поворачивается к нам. Она раскраснелась, а на лбу поблескивают капельки пота.
– Неужели у нас нет заклинания, чтобы раз и навсегда забыть про уборку? – Я плюхаюсь рядом с Мэри. Тетушка усмехается. – А что? Вы ведь ведьмы. Где ваша книга Теней. Или Таинств. Или как там ее еще называют.
– Нет у нас никакой книги, – присев напротив, Норин медленно покачивает головой. – Это тебе не «Зачарованные». Все нужные заклинания хранятся у меня в ноутбуке.
– В ноутбуке? – смеюсь я. – Современные ведьмы. Вы и «Зачарованных» смотрели?
– Все смотрели «Зачарованных»! – почти обиженно отвечает она.
– Ведьмы смотрели сериал про ведьм? Надо же. И как вам? Мнение профессионалов?
– Неплохо, – с серьезным видом кивает Мэри-Линетт, – я почти им поверила.
– Почему почти?
– Потому что в реальности ни одна разумная женщина не избавится от…
– Ох, – всплеснув руками, восклицает Норин, – Ари, ты затронула ее больную тему.
– Какую тему?
Тетя Норин закатывает глаза, а Мэри-Линетт придвигается ко мне почти вплотную.
– От всей души я ненавижу эту Фиби. И знаешь почему?
– Почему?
– Пойду проверю курицу, – Норин поднимается с кресла. На ее лице проскальзывает хитрая улыбка, и, уходя, она касается плеча сестры, а затем подмигивает мне, мол, крепись, сейчас на тебя выльют целую тонну негатива.
– Ну так что? – придвигаюсь я к тете Мэри. У ее глаз удивительный цвет. Бирюза, разбавленная изумрудными узорами. – Что не так с Фиби? Она мне нравилась…
– Она всем нравилась, пока не совершила две самые ужасные ошибки в своей жизни.
– И какие же ошибки?
– Подстриглась, как парень, и убила Коула, естественно! – Мэри-Линетт фыркает, а я смотрю на нее и никак не могу убрать с лица эту глупую улыбку. Я хохочу, будто бы меня щекочут одновременно несколько рук. – Честное слово, я почти уверена, что волосы она отстригла на почве психического расстройства. Совсем с катушек девочка съехала.
– И не говори, – возмущенно причитаю я. – Надо же было так подстричься!
– Надо же было убить любовь всей своей жизни. Знаешь, людям невероятно трудно найти того самого. Но если находишь, нужно хватать его руками, ногами, зубами и не отпускать. Не отпускать ни на секунду. Люди иногда думают, что быть одиноким – это выбор. Нет. – Тетя Мэри покачивает головой. – Никакой это не выбор. Никто не выберет одиночество взамен любви. Если человек так делает, говорит, будто ему лучше одному, он врет. Ничего не лучше. Просто его никто не любит.
– А почему ты одна? – вдруг спрашиваю я и, смутившись собственной бестактности, густо краснею. Черт. Мне, наверное, никогда не удастся контролировать поток своих мыслей. – Прости, я не…
– Ничего. Нормальный вопрос. За что ты извиняешься?
– Это не мое дело.
– Не выдумывай. – Мэри-Линетт пожимает плечами и отводит взгляд, а у меня внутри все переворачивается, едва я замечаю грусть, проскользнувшую в ее глазах. Тетя нервно дергает уголками губ. – Я не могу. Не могу быть с кем-то.
– Почему? Ты боишься, что он не примет твоей сущности?
– Нет. Когда человек любит, он, пожалуй, со всем может смириться.
– Тогда в чем дело?
Мэри смеется, посматривая на меня, но в ее взгляде столько отчаяния и одновременно какой-то нежности, что я чувствую растерянность.
– Чего ты молчишь?
– Не знаю, я… наверное, это глупо. – Мэри пожимает плечами и хмурится.
– Что именно?
– Я думаю о Норин, о ее проклятье. Я не представляю, как мне любить кого-то, зная, что она любить не имеет права. Не смогу сделать ей больно.
– Это… очень благородно и самоотверженно, тетя Мэри.
– Эти ее свитера под горло, собранные в пучок волосы… – Мэри-Линетт качает головой, с досадой сжав губы. – Норин пытается закрыться в себе, отталкивает любого, лишь бы не становиться ближе, не поддаваться соблазну. А чем я ей на это отвечу? Счастливыми отношениями? Ну, нет… Люцифер проклинает не одного человека. Он проклинает всю его семью, потому что боль у нас общая, Ари. Я не впущу в свое сердце мужчину, пока не буду уверена, что моя сестра счастлива. Понимаешь?
Киваю и молча потираю ладони. Мне становится грустно.
– Знаешь, иногда я смотрю вокруг и думаю, что любви нет, – задумчиво продолжает Мэри-Линетт, – тогда я уверяю себя, что мы с Норин ничего не теряем. Люди предают, люди бросают. Душу лечит только близкий. А затем он ее и калечит. Разве это любовь? Не верю и не хочу верить. Но потом…
Тетя усмехается, а я с любопытством подсаживаюсь ближе.
– Что потом?
– Потом я вижу, как старики идут по улице… – Мэри смеется, наверняка считая свои слова глупостью. – Как сплетены их пальцы, как покоится ее голова на его плече… Или вижу, как молодая девушка изо всех сил прижимается к парню. Она глядит на него испуганно, просит не уходить, а он и не уходит. – Тетя смотрит на меня так, что внутри все переворачивается.
Мы молчим. Мэри-Линетт гладит меня по щеке:
– Твое сердце сейчас выскочит из груди.
– Хватит слушать мое сердце, – шепчу я.
– Это не так-то просто, Ари. У людей всегда так. Они живут, и сердца их бьются.
«У людей». Мне в голову внезапно приходит безумная мысль!
– В проклятье тети Норин говорится, что она не может любить человека.
– И?
– Человека! – Я взволнованно тереблю волосы. – Понимаешь?
– Пока что не очень, – признается тетя Мэри, – к чему ты клонишь?
– К тому, что Норин должна полюбить не человека, а кого-то, ну… я даже не знаю… оборотня например. – Многозначительно вскидываю брови и слежу за реакцией тети Мэри. Сколько они повторяли, что Джейсон не человек, а я даже бровью не повела, не додумалась! Это же очевидно!
– Считаешь, проклятье можно обойти?
– Понятия не имею, но попробовать стоит.
– Попробовать – значит подвергнуть риску чужую жизнь. Норин не согласится.
– Ей не нужно соглашаться, они с Джейсоном уже испепеляют друг друга взглядами.
– Но что если…
Тетя вдруг замолкает, резко оборачивается ко входной двери и смотрит пугающим, не знакомым мне взглядом. Ее руки напрягаются, спина вытягивается струной. Затем тетя поднимается с дивана и загораживает меня, растопырив руки, с видом разъяренной гарпии.
– В чем дело? – недоумеваю я. – Что с тобой? Куда ты смотришь?
– Не шевелись, Ари, – приказывает тетя. – У нас гости.
– Гости?
Дверь распахивается и глухо ударяется о стену, впуская в дом потоки прохладного вечернего воздуха.
На пороге три женщины. Некоторое время они стоят неподвижно, а затем входят, стуча каблуками по деревянному полу.
Одна из них, светловолосая, останавливается перед зеркалом… Другая, с копной вьющихся каштановых локонов, подходит ко мне почти вплотную и наклоняется, хищно втягивая ноздрями запах моей кожи… Я возмущенно отстраняюсь, а она растягивает ярко накрашенные губы в хитрой ухмылке.
Что за черт? Кто это?
Третья гостья переступает через порог со скучающим видом, ленивым властным взглядом скользит вдоль коридора, по фотографиям на стене, моему растерянному лицу и, наконец, останавливается на Мэри-Линетт.
– Я слышала, сегодня здесь будет ужин? – Она прикасается пальцами к алым губам и улыбается.
– Здравствуй, Меган, – изменившимся голосом протягивает тетя Мэри. – Мы вас не ждали.
Женщина перестает улыбаться.
– В этом весь смысл.
На ней черное шелковое платье с открытой спиной, которое идеально подчеркивает фигуру. Я не могу дышать! Мысли путаются. Смотрю на незнакомку и понимаю, что не видела в своей жизни ничего более прекрасного. Кто она?
Ведьма, обладающая сокрушительной, невообразимой силой. Я уверена.
Меган проходит мимо меня, свита следует за ней, а я вцепляюсь в руку Мэри-Линетт и округляю глаза.
– Это Меган фон Страттен, – едва слышно объясняет тетя и устало вздыхает, – мы тебе о ней рассказывали, Ари.
– Что? Нет, я бы запомнила.
– Правая рука Люцифера.
Сердце камнем падает вниз.
– Та самая, что продала ему душу и обладает сразу двумя способностями?
– Да.
Потираю ладонями лицо и убираю назад волосы. Мне становится жутко, я не понимаю, как себя вести, что делать. Хотя бы один нормальный вечер в моей жизни случится? Без новых знакомых и тех, кто пытается меня убить или подчинить.
– И что теперь? – интересуюсь я, глядя вслед гостям. – Уносить ноги?
– Не поможет. Уже поздно.
– Тогда что делать?
– Попытаться пережить этот вечер, – недобро усмехается тетя.
Отлично. Если бы все было так просто.
Мы появляемся на кухне в тот момент, когда Норин раскладывает приборы. Она молча переглядывается с сестрой и кивает, сохраняя ледяное спокойствие.
Гостьи рассаживаются. Меган фон Страттен – во главе стола. Она поднимает руку, и свет гаснет. Женщина ласкает пальцами воздух, играя с ними, и неожиданно загораются свечи в старинных канделябрах.
И что это за фокусы? Я бесстрашно сажусь рядом.
– Я многое умею, – Меган расправляет на коленях салфетку. Черные локоны, словно змеи, струятся по ее обнаженной спине, а в угольных глазах пляшут огоньки.
Значит, одна из способностей этой женщины – читать мысли. Классно! Лучше не придумаешь.
– А что ты умеешь, Ариадна Монфор-л’Амори? – Наконец мы встречаемся взглядами. Лучше бы не встречались, потому что по моему телу проносится лавина огня. Но гляжу я на незнакомку отнюдь не испуганно, а решительно.
– Мне до вас еще расти и расти, – язвлю я.
Тетя Норин со всей силы пинает меня под столом, при этом равнодушно ковыряется вилкой в салате.
– Ты красивая, – замечает гостья, сосредоточенно разрезая кусок мяса. Я вижу, как из-под зубцов ее вилки вытекают кровавые капли. Выглядит это жутко.
– Вы делаете мне комплимент?
– Я констатирую факт.
– Зачем вы здесь, Меган? – вежливо интересуется Норин.
Молниеносно угольный взгляд гостьи врезается в лицо тетушки. Губы фон Страттен вздрагивают, а Норин лишь поднимает подбородок. Такой взгляд должен обезоруживать или парализовывать, но Норин даже бровью не поводит.
– Хозяин заинтересовался этой девушкой. Две способности… – Меган вновь смотрит на меня, – такое случается редко.
– Обычно в виде исключения, – добавляет светловолосая гостья.
– Видимо, вы и есть то исключение, – язвлю я, не сводя глаз с фон Страттен.
– Видимо. Знаешь, что означает твое имя?
Я откладываю вилку и пожимаю плечами.
– Нет.
– В переводе с греческого оно означает «та, которая очень нравится».
– Очень интересно.
– Ты или притворяешься, или не понимаешь, как действуешь на людей. Хочешь, я открою тебе тайну? – Меган вдруг придвигается ближе, ее холодная рука накрывает мою ладонь, поглаживает ее, а губы трогает легкая улыбка. – Способности ведьм связаны с тем, что они умеют делать, с их внутренней природой, огнем, который теплится в мыслях. Ты и я не просто управляем людьми, мы и прежде отлично справлялись с этой задачей, и без дара. А знаешь почему?
Меган фон Страттен приподнимает подбородок, а затем нежно и быстро касается моих губ. Что она хочет сказать? Она специально пугает меня?
– Нет, не пугаю, – шепчет женщина едва слышно, – очаровываю.
Красота этой женщины сверкает ярче пылающих свечей. Я хочу сказать, что ничто в ее словах не имеет смысла, но она в очередной раз опережает меня.
– Норин собиралась стать врачом, поэтому она целитель… Мэри-Линетт всегда видела и слышала то, что другие пытались утаить, скрыть. Верно, Мэри? – Женщины встречаются взглядами, и тетушка недовольно скалится. – Верно. А ты, Ариадна, подчиняла себе людей красотой лица, мелодией голоса. Ты завораживала их. Поэтому умеешь контролировать их поступки.
– Поговорим о проклятье! – резко обрывает ее Мэри, с силой вонзив вилку в кусок курицы. – Насколько мне известно, наказанием также награждают за особые услуги. Что скажешь, Мегс? Например, когда жизнь не стоит ни цента, тебя делают бессмертным. Чтобы ты наблюдал за тем, как все, кто тебя окружает, каждый, кто проник в твое сердце, – умирали. Один за другим. Друг за другом.
– Это давняя история, – вмешивается Норин, прикоснувшись к плечу сестры.
– Тогда пусть она расскажет, – сбрасывая руку Норин, восклицает тетя, – каково это – гореть. Меган, это ведь твое второе проклятье, правда? О, нет. Было вторым, ведь ты сдалась, отдав душу нашему Хозяину, чтобы…
Мэри-Линетт замолкает, опускает взгляд и вдруг начинает лупить себя ладонями по плечам, локтям, закричав от дикой боли.
– Что происходит? – восклицаю я, когда Мэри вскакивает из-за стола. Внешне с ней ничего не происходит, но она кричит так истошно, будто кожа на ней дымится и горит! Ногтями она пытается содрать невидимые ожоги, кашляя и взвывая, лихо ударяется спиной о стену.
– Хватит, – рявкает Норин и продолжает уже мягче: – Меган, прошу тебя.
Но Меган фон Страттен не двигается. Ни один мускул не дрогнул на ее лице.
Черные глаза женщины продолжают испепелять кричащую от боли Мэри, а пальцы тягуче и покойно поглаживают подбородок. Я подаюсь вперед.
– Ей больно! – вскрикиваю я. – Зачем вы это делаете?
Одна из спутниц Меган, та, что сидит рядом с Норин, откидывается на спинку стула и гортанно хохочет, похлопывая в ладоши.
– Мэри, Мэри, – шипит она, – глупая Мэри. Никогда не умела держать язык за зубами.
– Заткнитесь! – взрываюсь я, и женщина тут же послушно замолкает.
Не знаю, откуда у меня берется столько смелости, но я вскакиваю, хватаю Меган фон Страттен за руку и со всей силы дергаю на себя.
– Хватит! Оставьте ее в покое!
Острый взгляд черных глаз впивается в меня, мгновенно лишая уверенности и решимости. Тетя Мэри без сил валится с ног, закрывает ладонями лицо, а я с силой стискиваю зубы. Фон Страттен не напугает меня. Не напугает.
– Поздно, милая, – медленно поднимаясь, шепчет Меган, – я уже тебя напугала.
– Я вас не боюсь.
– Ари, хватит, – просит Норин, но я не слушаюсь.
– Вы сильнее меня, Меган фон Страттен. Но вы не можете быть страшнее тех, с кем мне уже довелось встретиться.
– Ты кое-что упустила.
– Что же?
Меган наклоняет голову и спокойно смотрит на мою руку.
Я тоже опускаю глаза и вдруг вижу, как мои пальцы сами собой тянутся к серебряному ножу. Что это? Ком застревает в горле. Что со мной происходит? Пытаюсь отдернуть руку, но она не слушается!
– Что вы делаете? – осипшим голосом спрашиваю я. – Почему я…
Мои пальцы уже хватают рукоять ножа. Испуганно округляю глаза и шепчу:
– Нет. Нет!
Рука взмывает вверх. Острие с глухим стуком вонзается в стол, и лишь через несколько секунд я понимаю, что вместо салфетки пригвоздила к поверхности собственную ладонь.
О Господи.
Распахиваю глаза, да так, что их щиплет. Не веря в происходящее, дергаю раненую руку, но делаю только хуже.
Нет, нет! Я должна прекратить это! Рвусь из последних сил, лезвие кроит мою ладонь, фонтан крови заливает белые салфетки.
– Нет, что вы наделали! – срывающимся голосом кричу я, – что вы наделали!
– Не боишься меня, – медленно произносит фон Страттен, – так бойся себя.
Нет, нет, нет, как же больно, о господи. Нет! Слезы градом катятся по горячим щекам. Грудь будто парализовало, горло дерет от крика. Зажмурившись от ужаса и боли, неимоверным усилием тяну нож на себя и наконец освобождаю истерзанную ладонь.
Колени подкашиваются. Прижав изуродованную руку к груди, падаю на стул и вдруг понимаю, что боли нет. Она исчезла, испарилась! Я ничего не чувствую.
Как такое возможно? Растерянно оглядываюсь. На столе ни капли крови, нож лежит возле тарелки, а моя рука абсолютно здорова.
– Это вы сделали? – зло спрашиваю я, позвоночником ощущая волну ненависти, кипящей вокруг меня.
Женщина спокойно поднимает бокал с вином, даже не удостоив меня взглядом.
Я хочу кинуться на нее. Я хочу свернуть ей шею. Я хочу…
– Ты слишком многого хочешь, – произносит Меган, поддевая вилкой кусочек курицы.
– Вы заставили меня…
– Я лишь показала, что с тобой случится, если ты еще раз притронешься ко мне.
Она поправляет черные волосы, и я замечаю татуировку на ее шее. Однако это не треугольник. Это два пересеченных треугольника, которые образуют единый дьявольский знак. Она ловит мой взгляд и кривит алые губы.
– Нравится?
– Нет.
– Врешь. Этот знак идет каждому, у кого темное сердце… А ты, Ари, отличаешься от своих родных. Ты злее, напористей и импульсивней. Ты похожа на меня. – Меган мельком поглядывает на Норин и Мэри-Линетт, а затем печально вздыхает. – Ты должна выбрать. Хозяин позволит тебе остаться в живых, но только при одном условии: ты пойдешь на сделку и отдашь ему душу.
– Что? – удивленно переспрашиваю я. – С какой стати?
– Наличие второго дара делает тебя опасной.
– Люцифер испугался?
– Он позволяет тебе выбрать, – с нажимом отвечает женщина, – ты останешься жить, но будешь служить Хозяину. Или ты умрешь с чистой совестью, которая, к сожалению, не так важна в наши дни. Твой ответ?
– Разумеется, я не пойду ни на какие сделки с Дьяволом, – решительно киваю я, – вы за этим пришли? А у Хозяина смелости не хватило?
– Ты предпочитаешь смерть.
– Я предпочитаю жизнь. А жить без души невозможно.
– Ты ошибаешься. Ты молода и глупа, – Меган разочарованно вздыхает, – как и все надеешься, что твой случай тот самый и именно тебе удастся сломать стереотипы. Но в конце этой борьбы ломаешься ты сама. Поверь, я знаю, о чем говорю.
– Я не собираюсь вам верить. Это же очевидно. Вы сдались, а я не стану.
– Значит, ты умрешь.
– Значит, умру.
Меган фон Страттен снисходительно смеется, поглядывая на меня, словно на маленькую девочку.
– Тебе ничего не известно о смерти. Но ты так горячо рассуждаешь о ней, будто знаешь, каково это, умереть. Иллюзии. Думаешь, что тебя смерть не коснется? Кого угодно, но не тебя? Глупая.
– Я не пойду на сделку с вашим Хозяином, – я сжимаю кулаки, – вы меня не заставите.
– Возможно, я тебя не заставлю… А он… – Меган улыбается, пронзая меня взглядом, пытаясь добраться до самых потаенных уголков моей души. Но я не боюсь ее. Это не страх, это растерянность. Я не знаю, не понимаю, как вести себя с этой могущественной ведьмой. Она способна проникать в мою голову, коверкать реальность, но это – иллюзия. Подозреваю, что в жизни наши шансы на победу равны. По крайней мере я так себя успокаиваю. И, видимо, она читает эти мысли, потому что улыбается еще шире.
– Хватит копаться в моей голове, – рявкаю я, вцепившись в спинку стула.
– Это довольно увлекательно: наблюдать за твоими метаниями.
– Моя дорогая, – вступает в разговор темноволосая ведьма, спутница Меган, – для того, чтобы понять, насколько сильно ты боишься, вовсе не обязательно ковыряться в твоих мыслях.
– Я вам не дорогая.
Злость бурлит во мне. Я сейчас заставлю эту хамоватую ведьму прочистить себе глотку пригоршней битого стекла, и уже открываю рот, но внезапно чувствую позади себя движение. Меган вспархивает со стула и подскакивает ко мне, покачивая в воздухе пальцем.
– Не стоит. Мне нравится направление твоих мыслей, но не сегодня.
– Вам и правда понравилось, что я собиралась заставить вашу подружку запихнуть себе в горло все бокалы?
– Конечно. Это доказывает, что мы похожи. Даже больше, чем ты думаешь, Ариадна.
– Вам пора уходить.
– Верно. Однако есть еще кое-что. – Меган фон Страттен протягивает мне письмо и в который раз равнодушно поводит красивыми плечами. – Второе проклятие. Два дара, два наказания.
Меган хватает мою руку и насильно впихивает послание.
– Спасибо, – зло отвечаю я.
Женщина лениво осматривает комнату и разочарованно вздыхает.
– Я почувствовала его сразу же, как пересекла порог вашего дома.
Она наклоняет голову, смотрит сначала на Мэри-Линетт, потом на Норин. Тетушки держатся достойно и взглядов не отводят, несмотря на то, что все мы понимаем, какая Меган хитрая, умная и бездушная тварь, способная в любой момент лишить жизни любую из нас.
– Пес – не лучшая компания. Избавьтесь от него, пока этого не сделал Люцифер.
Фон Страттен небрежно поправляет платье, изящно выгнув спину. На меня она даже не смотрит. Все три гостьи покидают кухню.
Едва за ними захлопывается дверь, мы облегченно вздыхаем и без сил падаем на стулья. Норин откидывается на спинку. Мэри бездумно ковыряет вилкой в тарелке, а я решаю вскрыть конверт, врученный Меган. Руки трясутся от волнения. Вдруг второе проклятие окажется фатальным и мне не удастся справиться с ним.
Достаю тонкий черный лист и в нетерпении облизываю губы.
«Смертельно прекрасная Ариадна,
Ничто так не сближает мать и дочь, как общая боль.
Потому твое второе проклятие – проклятие Реджины Монфор-л’Амори.
В дни языческих праздников твои чувства обострятся, ты будешь не только знать, что ощущают люди, но и перенимать их боль, гнев, радость как ментально, так и физически. Пойми свою мать. Стань ближе к ней. Я знаю, ты хотела этого, и я исполняю твое желание.
Л.».
Откладываю письмо. Черт возьми, а я ведь действительно до сих пор не поинтересовалась, каково было проклятие моей матери. Мне становится стыдно.
– Что там? – устало интересуется тетя Мэри. – Лукавый превзошел себя?
– Он решил, что будет лучше, если я получу то же проклятие, что и моя мама.
Норин выпрямляет спину.
– Эмпатия?
– Что-то вроде того… – передергиваю плечами и виновато морщусь, – я ведь даже не спрашивала… ничего не спрашивала о ней.
– Ари.
– Нет, я должна была спросить. Но у меня вылетело из головы, я забыла, – пытаюсь оправдываться я.
– Все нормально, – успокаивает меня тетя Норин, – мы понимаем, слишком многое свалилось на нас в эти дни. И она понимает. Поверь мне.
– И как… – я неуверенно помахиваю рукой, – как это происходило? Мама не могла отличить чувства людей от своих собственных?
– По праздникам она пропускала через себя любые эмоции, – отвечает Мэри. – Ее глаза могли неожиданно наполниться слезами, или открывалось носовое кровотечение.
– А носовое кровотечение почему?
– Не только ментальная связь, Ари, – тихо поясняет Норин, печально сгорбив плечи, – но и физическая. Если, например, рядом происходила драка, ей было больно. Появлялись синяки, порезы…
Мне становится жутко. Я впиваюсь ногтями в край стола так, что сводит пальцы.
– Не так уж и страшно. – Страшно. Очень страшно. – Переживу.
В кухне повисает тишина. Норин подпирает ладонью подбородок, я гляжу перед собой, размышляя, как бы выжить во время этих праздников.
– Может, наконец, поедим? – неожиданно предлагает Мэри-Линетт.
Я нервно дергаю головой. Вот это ужин! Всем ужинам ужин! Тетя Мэри чуть не сгорела. Я проткнула себе руку столовым ножом.
– Джейсон, – зовет Мэри-Линетт, взмахнув рукой, – можешь заходить.
Я с удивлением наблюдаю за тем, как мужчина входит в кухню через черный ход.
– Ты все это время был здесь?
Джейсон криво улыбается. На нем слегка потертый коричневый плащ, водолазка и наглаженные брюки, а в руках бумажный пакет, из которого торчит горлышко винной бутылки.
– Начали без меня, – ворчит он, присаживаясь рядом со мной, ставит на стол бутылку красного вина и приглаживает волосы. – Некрасиво, дамочки, ведь это была моя идея с индийской кухней.
Норин исподлобья наблюдает за ним, и я замечаю искры, вспыхнувшие в ее небесно-голубых глазах.
– Мы и не начинали… – отзывается тетя Норин глухим голосом. – Ждали главного гостя, Джейсон.
– Тогда давайте, наконец, поедим, – с энтузиазмом предлагает Мэри-Линетт, – после того, как меня саму чуть не поджарили, как эту курицу, у меня разыгрался аппетит.
Мы нервно смеемся и принимаемся за еду.
Кто бы мог подумать, что семейные ужины – это так незабываемо.
