Я – конструктор. Или немного прогрессорства
При Наркомате танковой промышленности было создано особое конструкторское бюро, типа НИИ более позднего периода. Как оно на самом деле числилось, мне было недосуг запоминать. Специалисты этого НИИ присоединились к рабочей группе конструкторского бюро завода, фактически подчинив их себе. Я стал ведущим советником. А так как сам Берия рекомендовал им прислушаться к моим советам, то приступили к работе.
Читая приказ о моём назначении, сначала не поверил – речь в приказе шла о капитане Кузьмине. Кельш, улыбаясь, вручил мне новые петлицы со шпалой. Так теперь я оказался в ранге старшего комсостава.
Старшим в особом бюро боевых машин поддержки (прижилось моё название) был еврей с фамилией Гинзбург, которую я долго не мог запомнить. Вот мы собрались вокруг Т-70 без башни. Слово предоставили мне. Я начал так:
– Главное в боевом оружии – это его эффективность. Каким бы технически совершенным ни был образец конкретного изделия, если он не помогает достичь цели – он плохой! Поэтому разработку новой боевой платформы надо начать с тех задач, в процессе решения которых и появится наша боевая машина. Кто-нибудь записывает? Ага, хорошо!
Итак, первое – вес. Будем ориентироваться на десять – пятнадцать тонн. Сам вес не столь важен, важна проходимость. Пункт два – проходимость. Машина должна обладать достаточной мощностью для поддержания маршевой скорости по шоссе до 60 км/ч, вне дорог – 40 км/ч, и должна суметь пройти там, где может пройти пехота, то есть на слабых грунтах. Защищенность – это третье. Лобовая проекция должна держать бронебойные пули, снаряды мелкокалиберной артиллерии до 37 мм включительно, бока и корма – бронебойные пули противотанковых ружей. Вооружение. Тут зависит от типа машины. Давайте займёмся базой.
Основой пойдет вот это уёжище, простите, если кого-то обидел. Что мне не нравится? Узкая база. Кто вас ограничил в ширине корпуса? Что же вы все такие узкоформатные? И вездеход ГАЗ-64 сделали зауженным, все бронеавтомобили из-за этого неустойчивы. Вы для чего машины делаете? Для войны? Так война редко на дорогах происходит. И не на шахматной доске ведётся. Машина должна быть устойчивой и просторной внутри. А высоту повышать нельзя. Это влияет на живучесть. Надо делать шире.
– Производственная база вводит эти ограничения.
– Да, согласен, и из этого тупика два пути. Заказать или построить нужное оборудование. Это большая головная боль конкретно для вас. Или ляпать как есть, и пусть голова болит у армии. Так? А если я вам сейчас, суки ленивые, свинцовую примочку от головных болей и геморроя разом выпишу? Вы о пацанах, что на ваших уёжищах переворачиваются в боевой обстановке, думали? А если за них сейчас я спрошу? Хорошо устроились, импотенты духовные!
– Ширину военные заказали именно такой, чтобы в самолёт влезал, – возразил Астров.
Я подождал, пока успокоюсь, продолжил:
– Для подобных узкоформатных военных останется линейка узкоформатных машин. Назовём узкую серию «аэро». Думаю, они будут в пролёте, но формально их требование вы выполнили. А для всей остальной армии – за ширину новой машины берём ширину железнодорожной платформы. Я сейчас не помню, схожу, померяю. Это единственное ограничение ширины. Если нехватка оборудования – мне подать список. Мы с Лаврентием Палычем разберём ваши заявки. Что-то закажем, что-то сами сделаете.
Я обошёл машину, встал около кормы.
– Длина явно недостаточна. Самоходное орудие должно быть устойчиво для точности и скорострельности. В широкую и длинную машину пехоты должно вместиться отделение стрелков. Это десять человек. Ещё водитель, пулемётчик и командир машины. Тринадцать-четырнадцать человек. На глаз, тут надо добавить три – четыре катка с соответствующим удлинением базы.
Откройте, будьте добры, моторно-трансмиссионное отделение. Ага. Я не спрашиваю о профпригодности и грамотности человека, кто эту систему спряжения придумал. Мне не интересно. Все мы учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь. Но даже мне, пехотному командиру, ясно, что взаимные колебания перемножатся и просто разрушат двигатель. Уже увеличивали толщину вала? Ещё хуже будет. Что не пошли проторенной дорогой авиадвигателестроителей? Кораблестроителей? Они ещё на заре века ставили несколько моторов в ряд, с работой на общий вал, удваивая или утраивая таким образом количество поршней. Два двигателя становятся одним. Мы сделаем то же самое. И гибкая муфта меж ними, чтобы наверняка. Так, я думаю, этого на сегодня достаточно. До утра всё обсчитать!
Конструкторов распустил, пошёл по заводу. Первый пункт – инструментальное производство. Надо выяснить его возможности. Потом литейные цеха и участки, сварочные, кузнечные, прессово-штамповочные, термообработки, только потом – сборочные.
Облазив и достав всех мастеровых инструментального участка, был разочарован. Пошёл в литейку. И только там до меня дошло, что я не оттуда начал.
Мощность начинается с энергии. А энергия – это ТЭЦ. Там тоже оказалось всё тоскливо. Нет резерва расширения. Расширяться некуда, надо совершенствоваться. Побеседовал с главным механиком завода и главным энергетиком. Резерв изыскали. И Кельш обещал что-нибудь поискать.
Расчёты закончены, решили строить модель в натуральную величину. Причем меня удивил подход этого завода – модель строили не из дерева, а из алюминиевых листов. На стенде запустили последовательную спарку. Работает. Стенд не поле, конечно, но и это радует.
Пришёл ответ по списку, что я передал Кельшу. Будет поставка оборудования, станков и электродвигателей из США. Когда я пришёл с этой вестью к руководству завода, былой лёд меж нами треснул до дна. В моём лице они увидели не только проблемы, но и решения. Не охамевшего меднолобого держиморду, инквизитора, а коллегу.
Надолго, на несколько дней, застрял в металлургии. С главным металлургом вообще чуть не побратались. Ещё бы – шесть лет в литейке я не груши околачивал. Их очень заинтересовали многие решения, привычные для меня, которые для этого времени хоть и были известны, но считались рискованными, новаторскими. Спроектировали, заложили, а потом и запустили несколько новых литейных машин и участков. Сам лично проводил плавки и заливки до тех пор, пока мастеровые не освоили кокильное литьё, центробежное литьё.
Были разработаны и отправлены заказы на изготовление пневматических формовочных машин, машин литья под давлением. Очень заинтересовало моих коллег литьё по выплавляемым моделям. В моё время для этого использовался пенопласт, здесь решили использовать парафин.
Жаль, но плавки в вакуумных печах и порошковая металлургия для этого времени – неосуществимая мечта. Но доклады на эту тематику настрочил.
Энергетики запитали установки электрошлакового литья. Кокиля уже готовы. Противопригарные краски изготовили сами. В моём прошлом нас часто кидали снабженцы, и мы, узнав состав смесей, флюсов, присадок, часто смеси делали сами. Получалось не очень, но лучше, чем ничего. Опыт мне пригодился здесь. Шнурового асбеста я не дождался. Пришлось выкручиваться. Первые три плавки и заливки провёл сам. Ещё на трёх присутствовал. Получается. И слава богу!
Пока я душу отводил вознёй в литейке, корпус из обычной, не броневой стали был собран. Пора ехать за орудием. Первой нашей машиной будет «Единорог», который я знал как СУ-76М.
Если Грабин и удивился при виде меня, то вида не показал. Я объяснил ему, что мне нужна версия ЗиС-3 для самохода. Грабин собрался мигом, взял с собой несколько лобастых подчинённых, и мы приехали на наш завод. Благо, завод, на котором трудился этот гениальный инженер, расположен также в Нижнем – тьфу, Горьком. Тут Грабин, Астров, Гинзбург, я и ещё куча инженеров бурно обсуждали вид САУ, место установки орудия, способ. Я отмёл тезис, обозвав его «ненужным консерватизмом», что орудие не должно выступать за габариты машины.
– Лет через двадцать Василий Гаврилович будет ставить на средние танки шестиметровые 125-мм автоматические орудия. Как им не выступить за габариты?
– Молодой человек, это невозможно. Танк не выдержит, – возразил Грабин.
– Это сейчас. А когда будет изобретено нечто новаторское в подвеске? А если на танке 750-сильный дизель? А тысячасильный? А вес орудия снизится. Оно будет гладкоствольным.
– Какой в нём смысл?
– Стрельба оперёнными подкалиберными снарядами по хорошо защищённым целям. А гранатой и так нормально, без нарезов. Танк всё одно не гаубица, дальше, чем видит, не стреляет.
Грабин надолго задумался, выпал из обсуждения. Но в процессе дальнейших согласований завод стал поставлять нам переработанную орудийную систему, уже готовую к установке. Орудие ЗиС-3Ш (штурмовое) было оптимально заточено под наше САУ. Противооткатные устройства были забронированы кожухами, специально разработанный станок и щит вместе с орудием просто вгонялся в пазы и крепился болтами. При необходимости и наличии крана орудие заменялось очень быстро.
Орудие торчало вперёд машины, машину я настоял сделать минимальной высоты, но максимально просторной. Высота получилась даже меньше двух метров. Между моторным, трансмиссионным отделениями, отделением управления и боевым отделением пока перегородок не было. Бак с горючим тоже не отделён.
Боевое отделение я видел так – наводчик орудия позади механика-водителя, сидящего в носу машины, в отделении управления, соответственно слева от орудия. Командир машины и расчёта – справа от орудия, заряжающий – позади командира, а сзади – снарядный, он же пулемётчик. На этой машине будет зенитный ДШК. Боевое отделение будет открытым сверху и наполовину сзади. Хотя я думаю, что задний борт надо будет сделать складывающимся, чтобы разложенным он удлинял пол.
На рычагах – испытатель завода. За наводчика Астров, я за командира, Гинзбург за заряжающего, Громозека – пулемётчик.
Поехали! Машина пошла! Обратно мы возвращались пешком, оставив сломавшуюся машину дожидаться тягача, но в отличном настроении – машина ожила!
Посыпались как из рога изобилия производственно-снабженческие проблемы. Пока я мотался, их решая, пришёл приказ о создании на базе испытательного центра ГАЗ учебного центра № 7. И штат как у полноценного училища с одним курсом. Не понял я, директору завода – плевать. Объяснил по приезде Кельш:
– Кто будет воевать на твоих машинах?
– Их ещё на вооружение не приняли, – пожал я плечами.
Теперь удивился Кельш:
– Зачем заварил эту кашу, если в успехе не уверен?
Жестоко, но справедливо. И вселяет надежду. Только все организаторские заморочки с УЦ стали моей головной болью. Пришлось изыскивать время. От строительства машины, совершенствования технологий производства отрывать нельзя. Отменил личное время и утренние кроссы с Громозекой. На сон осталось четыре-пять часов.
Совсем зашился бы, выручил опять Кельш, прислав майора-инвалида, списанного вчистую – куда он с одним глазом, на протезе ступни и культей руки? Все организаторские вопросы по центру майор быстро перехватил у меня, чему я был только рад. Майор пахал как изголодавшийся, и у него получалось даже ловчее, чем у меня. Ещё бы – он до ранения погранучастком командовал.
Художник завода нашёл мне древнерусскую гравюру мифического единорога. Перепробовав несколько эскизов, выбрал один. Вырезали трафарет из листа алюминия и нанесли белой краской на борту изображение.
– Почему единорог? – спросил Кельш.
– Чисто наше, мифическое создание. Кроме того, у нас уже была в истории пушка-гаубица «Единорог». На ней, на казне, как раз этот единорог и был. Преемственность.
– Понятно. Я не против.
– Кроме того, мне больше нравится, когда всё имеет имя собственное. Ну, что это: Т-26, И-16, Ил-2, Т-34? А вот «Катюша» – другое дело. Янки, вон, молодцы. У них и номера есть, для заводов, а для народа и солдат – «Стюард», «Гранд», «Шерман», «Паттон», «Адская кошка», «Росомаха». У немцев – «Тигр», «Пантера», «Фердинанд», «Пума», «Леопард». Вещь с номером любить нельзя. А с именем – можно. А когда любишь своё оружие, то и побеждать легче.
– Эк ты завернул. А на вооружение как принимать будем?
– А как хотите. В историю войдёт как «Единорог». У той кутузовской пушки тоже индекс был, а все называли – «единорог».
Когда был собран третий «Единорог», прибыли курсанты и инструкторы в УЦ. И какова же была моя радость, когда среди них я увидел младших лейтенантов Кадета и Мельника! Кадет с пехотными петлицами, Мельник – танковыми. Обнялись, вечером обмыли встречу. Когда Кельш залетал, поблагодарил его от души.
Из отпуска по ранению пришел Казачок. Да не один, а с группой усатых казаков. Мы с ними побеседовали. Потом приехал Кельш, тоже беседовали с ним. Кельш уехал, казаки тоже, а Казачок включился в работу.
Платформа БМП встала на мелкосерийное производство установочной партии. Заказ – пятьдесят платформ. Людей сразу стало не хватать. Требовать людей – глупо. Хорошо, что хоть этих на фронт не забрали. Наступление на Юго-Западе и в Крыму требовало всё новых дивизий, тысяч и тысяч людей. С заводскими технологами засели за технологические карты, дробя техпроцессы на части для упрощения. Так я вводил конвейерный метод в производстве БМП.
Учебный год заканчивался, и мы, надев форму и награды, пошли по школам и училищам. Рассказывали о боях, о фронте, о враге, а потом спрашивали – не хотят ли ребята поучаствовать в производстве танков? Цеха заполнились маленькими сосредоточенными работниками. Они взяли на себя самую простую и нетяжёлую работу. Это потом они заменят отцов и братьев у сварочных автоматов (которые мы позже построим), у станков, печей. Очень широко стали привлекать к работе женщин. Вот такая вынужденная эмансипация.
Тут подошёл неизбежный момент. Конструкторы обратились ко мне как автору идеи, каким я вижу вооружение машин. Вопрос на самом деле серьёзный. Если спроектировать машину под установку одного оружия, а потом поменять образец – это перекраивать очень многие технологические цепочки. С «Единорогом» ещё более-менее понятно – лучше ЗиС-3Ш для подобной машины придумать сложно, а вот с остальными? ДШК оказался очень дефицитной машинкой, ДТ меня не устраивал мощностью, вернее маломощностью, сложностью конструкции и малой эффективностью боевого применения. Орудия 45 мм, на мой взгляд, вещь бесполезная. Уже в процессе обсуждения возник вопрос (у меня как пехотинца) о личном оружии расчётов и мотострелков. А что я мог им сказать? Те образцы оружейных систем, что просились в установочные гнёзда, ещё не созданы.
Обратился к Кельшу, обрисовав ему проблему.
– А какие системы ты бы хотел видеть на машинах? – спросил он меня, откладывая в железный ящик бумаги, с которыми работал, взял чистый лист и карандаш.
– Нужен пулемёт. Калибр 7,62 как основной в нашей армии. Но ДП и ДТ не годятся. «Максим» тем более. Вообще идеальным стал бы МГ-34 или МГ-42. Или пулемёт Калашникова. Хотя до него ещё лет семь. Подожди, в это время примерно должен быть объявлен конкурс на единый пулемёт, как МГ, но под наш патрон. Как же он назывался? А, СГ-43! Станковый Горюнова сорок третьего года. Кто такой Горюнов?
Кельш пожал плечами, быстро записал. Помахал мне рукой, продолжай, типа.
– Кроме этого, ДШК изготовляется что-то очень туго, хотя мощность патрона самая подходящая для вооружения летучих сил, джипов, например.
– Джипов?
– Ну, «Виллис», наш газовский «козлик». На верхней дуге ставить ДШК или аналог – вот тебе и очень подвижная огневая точка.
– Никто не пытался их вооружать. Смысл?
– Увидишь.
– А орудия?
– Орудия? Какие? «Сорокапятка»? Какой от неё толк? Бронепробиваемость никакая, осколочное воздействие гранаты никакое, скорострельность… В варианте ПТО отлично, но в танковом варианте не годится. Пока наводчик, он же командир, он же заряжающий засечёт место попадания, зарядится, откорректирует прицел – его сожгут. А двоих не посадить – слишком большое орудие. А у нас есть что-то аналогичное автоматической пушке немецкого Т-2?
– Авиационные орудия. Крупнокалиберные пулемёты с самолётов.
– Кто ж нам даст? Да и требуют они высокой квалификации и вдумчивого обслуживания. На аэродроме служит элита, а в мотострелках?
– А в тех машинах, прообраз которых ты строишь, что стояло?
– На БТР – КПВТ и ПК, БМП – орудие и ПК.
– Всё-таки орудие?
– Создано на основе станкового гранатомёта, 73-мм. Есть гранатомёт?
– Только начали создавать КБ под эту задачу. Ты бы сел, накидал на бумажку, что вспомнишь.
Мне стало стыдно. Совсем я забросил это дело. Надо наверстать.
– А остальное? – напомнил Кельш.
– ПК – единый пулемёт 7,62 на пятьдесят четыре. Стандартный, спаренный. КПВТ. Крупнокалиберный пулемёт Владимирова танковый. Кто такой Владимиров? Есть среди оружейников?
– Поищем.
– Отличная машина. Тут недавно был принят на вооружение отличный боеприпас 14,5 мм. Сейчас он в противотанковых ружьях применяется. А это пулемёт с этим боеприпасом. Для поддержки пехоты – ты не представляешь! Орудия, пулемётные точки, дзоты, лёгкую технику – всё разнесёт. А уж про скопления пехоты и говорить нечего. Представь.
– Представил. Этим стоит заняться.
– Пусковые установки противотанковых ракет и реактивных гранат. Нет, это не фантастика. У американцев уже есть действующий образец. Базука называется. У англичан есть. Неудачный, но есть. У немцев будут. Несколько образцов. Одноразовый панцерфауст, многоразовый панцершрек, зенитный. Его названия не помню.
– Этим уже занимаемся. Всё?
– Нет. Стрелковое оружие. Экипажей машин и мотострелков. Обычные карабины и ППШ не подходят. А где МП-40 набрать такую прорву? Нужны складывающиеся приклады, минимальные вес и габариты. Судаева нашли?
– Что его искать? Вывезли вместе с его последователями. Осваивается в Ижевске. Там неплохой механический завод.
– Да, в прошлом моего мира основная масса стрелкового оружия как раз там и будет делаться.
– А Тула? Ковров?
– А Тула будет делать скорострельные авиапушки, ракетные установки и многое другое. В общем, что посложнее и позаковыристее. Представь, на штурмовике будет стоять 30-мм авиапушка со скорострельностью тысяча восемьсот выстрелов в минуту.
Кельш зажмурился.
– Это возможно?
– Я в Тульском музее её своими руками щупал. В век реактивной сверхзвуковой авиации цель будет находиться в прицеле долю секунды. За это время она должна схлопотать несколько снарядов.
– Разумно. Садись, пиши. Всё, что вспомнишь по этой теме.
– Это запросто. Так что мне Гинзбургу говорить?
– Подождёт недельку. А там мы определимся, что сможем выделить на твои машины. Огнемёты возьмёшь?
– Возьму. Для машин инженерной разведки в самый раз.
– Чуть не забыл. Смотри.
Кельш достал из сейфа горсть патронов, высыпал на стол.
– Промежуточные? Уже? Блин, молодцы! А много? Когда стволы под них?
– Экий ты быстрый! Только конкурс на штурмовой патрон закончился.
– А почему штурмовой?
– Товарищ Сталин прочёл нашу аналитическую записку. И решил, что если патрон для штурмовых винтовок, то и называться он должен штурмовым, а не безликим промежуточным. Новый, только запущенный завод полностью ориентирован на производство только этого патрона. Сейчас отрабатываем производство гильзы из мягкой стали с защитным покрытием. Ведём испытание образцов с заменой свинца на стальной сердечник. Если удастся снизить расход цветных металлов, производство этих патронов будет достаточным. Да, конкурс на штурмовой карабин в самом разгаре. Лидирует Симонов.
– СКС? Может, хоть в вашем мире эта замечательная винтовка займёт более достойное место.
– Посмотрим. Ты пиши, пиши.
– Под Харьковом случилась катастрофа. Да, именно так. Противник подтянул свежие силы и ударом под основание отсёк наши, так удачно прорвавшие немецкий фронт, армии. В боевых порядках Юго-Западного фронта образовалась широченная брешь. И если бы в Харьковском котле не продолжали мужественно сражаться сотни тысяч бойцов и командиров, намертво вцепившись в немцев, случилась бы катастрофа ещё более сокрушительная. А так, ценой своей гибели, эти люди не дали немецкому командованию быстро освободить подвижные соединения и развить успех. Когда же «панцеры» стали наступать не на запад, а на восток, на их пути уже стоял жидкий, хлипкий, но заборчик из спешно переброшенных сюда частей. Конечно, они не могут совсем остановить машину вермахта, но оглушительный блицкриг не состоялся.
Вот такую я проводил политинформацию перед заводчанами. Я твёрдо решил не врать людям. Я им сказал всю правду. Она их не испугала – наш народ мужественный. Лица угрюмые, но глаза блестят.
– Ещё никогда и никто не проводил операций по окружению на таких просторах. Никогда и не было подобного уровня координации. Противник умудрился объединить в единое командование более двух миллионов человек, фактически несколько фронтов. Этого не было. Контрудара ждали, но не на таком отдалении, не такой глубины и не такого размаха. Масштаб этой операции превосходит все операции вермахта прошлым летом. Мы потеряли много людей, много техники. Но знаете, что я заметил? Операция нашим противником проведена рекордная, а вот целей она достигла намного более скромных, чем в прошлом году. Да-да! Удар силён, мы потеряли тысячи танков и стволов артиллерии, но люди ещё выйдут из окружения, навык у многих уже есть. Этот удар потряс нас, но не убил. Прошлогодние удары были намного более тяжёлыми по последствиям. Но мы выстояли! У нас есть опыт стойкости. Прошлым летом враг ломился всюду. В этом году – только на юге. На севере и в центре он и вздохнуть широко не может. Получается, не та силёнка у врага, а? В прошлом году обломали ему рога, неужто в этом хребет не сломим?
Во-от! Глазки загорелись! Спины повыпрямлялись.
– Теперь у нас не одна бутылка огнесмеси на двоих! Промышленность выпускает сотни пушек и танков ежемесячно. Вы, дорогие мои заводчане, выпускаете так необходимые фронту машины. Без них солдат гол, голоден и безоружен. Без вас не будет победы! Помните об этом!
Я отпил воды. Подумал немного.
– В прошлом году я встретил немецкие танки с гранатами. За несколько дней я сжёг и захватил четыре танка. В этом году я отправился на фронт пешком, но тоже сумел захватить танк и даже пригнал его к нашим. А сейчас я поеду на фронт на грозной боевой машине – «Единороге»! И боюсь, что осенью я буду по всему фронту ездить с фонариком, чтобы отыскать немецкие «панцеры». Ох, дюже я до них охочий! А с такими «Единорогами» у нас – танки у немцев быстро кончатся! Ребята, дадите армии «Единорогов»?
– Дадим! – хором ответил зал.
– Сколько?
– Много! – опять ответил зал.
– Мы, все, кто штаны марал под танками, кто зубы крошил от злости и бессилия, глядя на их кресты, очень ждём от вас «Единорогов»!
Зал стоя ревел. А как вы хотели? Это в этом времени пиар-технологиями владеют слабо, лишь партагитаторы – получше, а в наше время уже в институтах преподавали технологию мотивации коллективов на результат. И вот – результат.
На поперечных балках, держащих крышу, повисли красные полотнища с большими белыми буквами: «Всё для фронта, всё для победы!», «Наше дело правое, победа будет за нами!» и подобные.
Люди работали, не щадя себя.
И в это время начались бомбёжки города и завода. На заводе и в городе задрали стволы в небо зенитки, истерически паля в ночь. Результат был минимальным, расход боеприпасов – максимальным. Но альтернативы не было. Ночных истребителей было мало, а подвергавшихся бомбёжке городов – много.
А люди работали, не щадя себя. Даже при объявлении тревоги не выключились станки и не гасли печи, продолжала сверкать сварка.
На четыре готовых шасси «Единорогов» вместо ЗиС-3Ш поставили 37-мм зенитные орудия. Получившаяся батарея была тут же укомплектована расчётами училища МЗА, что было в городе. К каждой ЗАУ был прикреплён техник, что временно исполнял обязанности мехвода, вёл бортовой журнал машины, куда самым подробным образом записывал все данные. Такое вот полевое испытание. Считая это недостаточным, техников сделал пассажирами-инструкторами, выделив на каждую машину по мехводу, присланному из военкоматов.
Долго над названием машины не думал: «Феникс». Рисунок мифической птицы украшал борт каждой самоходной зенитки.
Испытания «Единорогов» и шасси продолжались. Четыре САУ с бортовыми номерами 001–004 круглые сутки наматывали круги по окрестностям города. Ещё дюжина собиралась в цехе. Заодно личный состав УЦ в четыре смены осваивал машины. В ходе выявлялась масса недоработок. И это только по механике. Нам не поставили ни радиостанций, ни оружия для БМП, ни средств разведки и наблюдения. Фактически если бы ЗиС-3Ш не поставляли с прицелами, то оптики у нас вообще бы не было. А как себя поведут радиостанции, оптика? Тут с одними фильтрами пришлось научно-техническую революцию проводить. И со сваркой, потом с резиновыми изделиями и обрезиниванием.
С сырой резиной возникли большие сложности. Её просто не стало. А я хотел изнутри вулканизировать траки гусениц, мы как раз внедряли новые траки, более широкие, изменив форму катков, самих траков, направляющих шипов. А вот кончилась резина в стране, и всё тут!
Сколько ни мучил память, технологии производства сырой резины вспомнить не мог. Не знал. Вспомнил подробно технологию получения полиэтиленовых гранул, подробно расписав не только её, что уже делал раньше, а больше налегая на области применения полиэтиленовых плёнок. А вот тут горизонт бесконечен был. Кельш, внимательно почитав, как всегда, хмыкнул, спрятал доклад в портфель, надолго уставился в стену.
– Это очень нужная вещь, согласен, но ты оценивал, сколько стоит промышленность производства этих гранул и плёнки?
– А сколько она сбережёт металлов, резины, продуктов и времени? Одни консервы возьмём. Чего проще – любой продукт положи в термоусадочный пакет, обдай горячим паром, и он герметично опечатан. Не промокнет, не испачкается, а храниться будет в разы дольше. Колбаса из Монголии до Ленинграда доедет без морозилки даже летом. И почему встал вопрос стоимости? Пластики уже есть. Я видел. Те же плексигласовые фонари самолётов. Кстати, насчёт самолётов, Николай Николаевич, нам надо знать, как и чем авиастроители протектировали баки самолёта, что при пробитии топливо не вытекает?
– А они это сделали?
– Вроде да.
– Если так, узнаю.
