Я – инквизитор
Руководитель особой аналитической группы при НКВД, где теперь состояли мы вчетвером, комиссар ГБ 3-го ранга Кельш изменил нам правила игры. Он решил больше не рисковать столь ценным, но хрупким каналом получения информации, как моё сознание, и категорически запретил мне напрягаться. Я уже являлся ведущим специалистом-аналитиком, а стал руководителем подгруппы. В эту подгруппу пока входили только Прохор (медобслуживание), Брасень (хозчасть) и Кот (безопасность).
Потом прибавился медведеподобный сержант-осназовец. Ростом ниже меня на полголовы, но способный сломать любого голыми руками за секунду – богатырской силой он прямо лучился. Голова выбрита налысо, высокий лоб, под надбровными дугами спрятались не только серые глаза, но и брови. Чтобы увидеть его брови, сержанта надо было сильно удивить, но сделать это было практически невозможно. Он казался уродливым, хотя лицо было сложено пропорционально, лишь нижняя челюсть чуть массивней, чем надо. Рот обычный, но зубы крупные, клыки заостренные, от чего улыбка его, в сочетании с убийственно-холодными глазами, казалась угрожающим звериным оскалом.
Как только мне его представили, у меня возникла стойкая ассоциация:
– Ну, здравствуй, Громозека! – приветствовал я его. И вот тут мы увидели его брови.
В моей памяти Громозека ассоциировался с огромной, но доброй силой. От сержанта создавалось какое угодно впечатление, но только не добрячка. А таким он в душе и оказался. У него было имя, фамилия, осназовское прозвище, но с этого дня его никто иначе как Громозекой не называл.
Кстати, есть стойкое предубеждение, что подобные Громозеке спецназовцы, способные сломать разом две подковы и головой пробить стену, очень тупые. Громозека тоже производил такое впечатление – молчаливый, мог за целый день рта не раскрыть, неспешный и скупой в движениях, явный держиморда. Но глаза его этой телячьей тупостью только завешены, как шторой, он чётко, как промышленный компьютер, просчитывал всё вокруг, если никто не видел и дел у него не было, доставал книгу, начинал читать. Когда я это впервые заметил, поинтересовался жанровым пристрастием. Его не оказалось. Читал любую распечатанную строчку. После томика стихов в руках его оказался справочник сопромата, который он изучал с не меньшим интересом. А когда мне удалось растормошить его и разговорить, он поразил меня точностью психологических портретов окружающих и глубокими философскими суждениями о происходящем. Такой вот меднолобый.
Сержант отвечал за мою личную безопасность.
К работе меня не привлекали, и я, воспользовавшись статусом вольноопределяющегося, наведал Степанова. Посидели, вместе позавтракали, потом поехали на ГАЗ. Степанову нужно было получать автотехнику и роту лёгких танков. На Горьковском автозаводе-гиганте как раз произвели модернизацию лёгкого танка Т-60, превращая его в то, что назовут Т-70.
Подумав, я приказал вернуться на базу, где я, Кот и Громозека переоделись в парадное, нацепили награды (Громозека имел орден Красной Звезды и медаль «За отвагу»). Кот надел форму капитана войск НКВД. В таком виде мы и вступили на территорию завода-города, настолько он был огромен.
Санёк ушёл общаться с руководством, а я решил прогуляться по цехам. Наши документы обеспечивали нам вездеход. Перед экскурсией проинструктировал своих охранников по технике безопасности – привычка, обретённая на производстве: в цех без инструктажа не вступай.
– Не лезьте туда, куда собака хвост не совала. По возвращении пишем сочинение на тему: «Что я увидел необычного». Ясно? Тогда попрыгали.
Впечатлений была масса. Положительных мало, а так – масса!
С полковником Степановым встретились в танковом цехе. Стоял брёх. Полковник требовал танки, мужик в форме технических войск вежливо посылал его по неинтересному аморальному маршруту. Ему башни не привезли, и всё тут! С новыми литыми башнями у завода-подрядчика никак не заладится. Я не вмешивался, походил, пощупал танки, поглазел вокруг, только потом встрял:
– Товарищ полковник, разрешите обратиться!
– Что, Витя?
– Саш, на хрена тебе это говно?
Мужик аж подпрыгнул.
– Не понял, – угрожающе уставился на меня Санёк.
– Ну, сам посуди, какой от них толк? Броня противопульная, башня маленькая, там умещается только пушка-«сорокапятка» и один человек. Танк слепой, глухой, беззащитный и беззубый. Что такое «сорокапятка», тебе надо объяснять? Против танков не годится, против пехоты – тоже. Какое назначение этого танка? Чтобы было? Против кого на нём воевать? Против зулусов? Как у немцев пехота насыщена противотанковыми орудиями, ты знаешь. Этот танк нужен был лет десять назад. А теперь – только против турок или японцев. Это стальной гроб для двух пацанов. Этот танк делали не для войны, а для… Интересно, для чего? Для отчетов?
А вокруг нас собрался рабочий люд. Какой-то ботан в очках кипел чайником, но НКВД за моими плечами надёжно затыкало ему свисток.
– Блин, как сотрудник госбезопасности, я тут вижу явное и умышленное вредительство.
Чайник побледнел. А я развивал тему:
– Это что ж получается, ресурсы потрачены, люди заняты, товарищу Сталину доложили, что армия наша располагает энным количеством танковых полков, а на самом деле? А на самом деле боевая эффективность танка стремится к нулю. Он даже для разведки и боевого охранения не подходит. Какая, на хрен, разведка, когда заряжающий, наводчик, командир танка и ротный – это разом один и тот же человек? И рации нет. Какая разведка? Как управлять этим барахлом? «Делай, как я»? Так башнёру куда смотреть – на ротного или на противника? Товарищ полковник, если вы возьмёте эти подделки под танки, то и задачу не сможете выполнить, и пацаны сгорят без толку. А в принципе они до поля боя и не доедут.
– Что это не доедут? – чайник вскипел.
– Два бензиновых автомобильных двигателя по бортам, работающие на один вал, вне дороги создадут такой резонансный эффект, что без обрыва вала или заклинивания одного из движков никак не обойдётся. Они его по пашне не гоняли? А осенними размытыми дорогами? В армию поставляют! И… как вас, товарищ?
– Астров, главный конструктор, – гордо вскинул голову чайник.
Ого, историческая личность! Ах, как я мечтал покрыть матом человека, о котором будет упоминать учебник истории!
– Я обязательно напишу отчет обо всём, что увидел. Я только полчаса вижу этот «танк», а вы его создали. Вы его с какой целью создавали? До свидания, товарищ Астров!
Пока мы шли обратно, Санёк был очень задумчив.
– Что это было? – спросил он наконец.
– Провокация. Я не думаю, что он умышленный враг. Так, неотработанная, сырая конструкция, устаревшая до рождения.
– Он, конструктор, этого не увидел, а ты – увидел.
– Да что там видеть-то? Очень спешная модернизация. У Т-60 был один автомобильный движок, тут, видимо, решили поставить два. Если один выйдет из строя. Систему спряжения двигателей ещё не успели продумать. Рано или поздно пришли бы к продольному последовательному соединению. Да и прежде, чем что-то делать, нужно иметь представление – на хрена? Им поставили задачу – танк весом до десяти тонн, они взяли готовые элементы и слепили то, что просили. Только лёгкие танки изжили своё. Им просто нет места на поле боя.
– А что вместо?
– БМП. Боевая машина пехоты.
– Нет такого.
– Будет.
Степанов вздохнул, отвернулся. Он что, боится меня? Да ну на!
Но чёрная кошка меж нами пробежала.
На следующий день по моей докладной мне было устроено промывание мозгов. Я многое о себе узнал нового, но не интересного. Даже обидного. А когда взялся отстаивать свою точку зрения, доказывать, что я не критикан дешёвый, то разверзся ад просто. Тогда я развернулся и ушёл, хотя Кельш меня не отпускал.
А не хрен исторических личностей троллить! Вот тебе и обратка от мадам Маховик. Так и слышу громоподобный глас Истории: «Ты кто такой? Давай, до свиданья!» Ага, щас! Лыжи смажу. Я тоже упёртый. Стал.
Я пришёл через полчаса с докладной на имя Сталина, где перечислил все свои мысли о лёгких танках этого типа и просил дать возможность выработать концепцию нового танка непосредственной поддержки пехоты.
Кельш прочёл, сказал:
– Написано по-идиотски. Переписывай!
– Не буду! Так отправляйте! – упёрся я. Пора Истории познакомиться с матерью Кузьмы. Той, что «кузькина мать».
Письмо моё до Сталина дошло. И очень быстро. А на следующий день на завод явилась группа командиров и военных инженеров. Тут были представители всех заинтересованных сторон. От армии – автобронетанковое управление, главное артуправление, наркомат обороны, наркомат танковой промышленности, генштаб, ещё какие-то структуры. Это была рабочая комиссия. Начался разбор полётов с конструкторами машины, командованием армии и промышленниками. Ну, а для начала пытались проехаться по моей личности. Неожиданно для меня Кельш оказался на моей стороне. Обломись, ребята! Мы – аналитическая группа! Оказалось, что мы – инквизиция! При Берии. Это ему Кельш напрямую доложил мои соображения. А БМП они видели в «Девятой роте». Отсюда такая скорость всех действий.
Разбор быстро перешёл в стадию бесполезной брехни. Армии нужно много танков, промышленность их дать не может, а конструкторы слепили из того, что было, то, что есть.
А потом прилетел Берия. И я был удостоен личной аудиенции.
– Здравия желаю, товарищ народный комиссар госбезопасности!
Берия, невысокий крепыш с внешностью типичного кавказского еврея, в знаменитых очках и с красными глазами за ними. Поморщился – я, наверное, громко кричу, показал на стул:
– Здравствуй, крестник. Проходи, садись. Мне уже докладывали, что ты, как та свинья, везде найдёшь приключение. Как говорил товарищ Кремень, упадёт в самую вонючую лужу и достанет самородок. Надеюсь, в этот раз ты неспроста взбаламутил это болото.
Акцент не сильный. А он не похож на те попытки его изобразить, что я видел.
– Так точно, товарищ народный комиссар госбезопасности!
– Не ори, товарищ Шаман, не ори! И ко мне обращайся – товарищ Берия.
– Есть, товарищ Берия.
– Да хватит формализма, сядь наконец. Давай просто поговорим. Расскажи мне, что ты там придумал.
– Я считаю подобные Т-60 и Т-70 машины полностью бесполезными, а учитывая наше положение, ещё и вредными, отвлекающими ресурсы и людей без пользы. Самообман к победе не приведёт.
– Американцы продолжают строить подобные танки.
– А немцы прекратили. Они срочно переделывают оставшиеся лёгкие танки в разведывательные машины поддержки танковых батальонов, ещё лучше станет обзорность и связь. И в противотанковые самоходки.
– Да, мы тоже получили такие сведения.
– А янки? Их вообще рано считать танкостроительной нацией. Ну, они богатые, нехай побалуются. Против японцев и Т-60 был бы отличной машиной. Но мы воюем с Гитлером и вермахтом, с лучшей военной машиной мира. И эксперименты нам обойдутся вдесятеро дороже.
– Это понятно, что ты предлагаешь? Что-то из своих видений?
– Можно и так сказать. Используя имеющиеся мощности и части танка Т-70, можно создать более эффективную машину. А вернее, комплекс машин.
– Так-так. А не вылетим ли мы в трубу с твоим комплексом?
– У всех машин будет одна база, одно шасси, но разные надстройки. Машину надо сразу проектировать модульную. То есть по необходимости на едином шасси надстраивается или лёгкая самоходная артустановка, я предполагаю с орудием ЗиС-3 как потенциально массовым. Подобного орудия достаточно. САУ будет работать позади пехоты вместе с ней, огнём расчищая ей путь. При необходимости САУ может исполнить роль кочующего орудия или отразить контратаку танков. Но это машина пехоты. Для борьбы с танками надо создавать более защищённые САУ на базе Т-34 или КВ, но с более мощным орудием, чем у сопровождаемых танков. Вторая машина – зенитная самоходка с 37-мм орудием, американскими или трофейными 20-мм автоматами или спаркой ДШК, способная открыть огонь немедленно по неожиданно возникшей угрозе с неба. Их задача – сопровождение на марше колонн и зонтик над ними. Третья машина – боевая дозорно-разведывательная машина высокой проходимости для разведподразделений механизированных частей. Глаза и уши разведки будут прикрыты от неожиданностей.
– Бронеавтомобили используются для этого.
– Я видел разгромленную колонну. БА-10 не смог пройти через придорожный кювет. А разведка в бездорожье?
– Есть ещё?
– Боевая машина пехоты. Перевозка до отделения мотострелков, прикрытие их бронёй и крупнокалиберным пулемётом. Для комплектования мотострелковых батальонов будущих танковых армий.
– Перспективы ты разрисовал радужные. А удастся?
– Дорогу осилит идущий, Лаврентий Павлович.
Берия замолчал, долго думал, потом, наконец, спросил, хотя видно было – вопрос был результатом долгой внутренней борьбы:
– Что ты знаешь обо мне из будущего?
Я вздохнул. Я тоже боялся этого вопроса. Я рассказал ему, что он палач, душегуб, растлитель тысяч девственниц. Ему очень понравилась фраза про «пятьсот-мильонов-невинно-убиенных».
– Это юмор. Похоже на реакцию отторжения навязываемой лжи, – задумчиво сказал он.
– На ваше имя вылито столько помоев, всё так основательно перемешано с грязью, что уже и не разобрать.
Я ему рассказал о его руководстве ядерным проектом, об отставке и казни.
– А дети? – этот вопрос дался ему ещё тяжелее.
– Я не интересовался вашими семейными делами, Лаврентий Павлович. Скандалов с именем ваших детей на слуху не было. Я даже не знаю, сколько их у вас. Помню только, да и то не точно, что вроде как один из ваших сыновей плотно работал над атомным оружием. И с ним всё было нормально. Известный в кругах физиков-ядерщиков учёный. Только я ошибиться могу, Лаврентий Павлович, вы уж простите меня.
– Не за что мне тебя прощать. Как я понял, раньше, осенью, ты принёс другие сведения.
– Будущее не предрешено. Каждую секунду каждое наше действие меняет будущее.
Берия долго смотрел в мои глаза, потом мы распрощались.
Когда я вышел от него, облегчённо выдохнул. Гимнастёрка на спине потемнела от пота, будто кросс пробежал. Видя моё состояние, Кельш отпустил меня спать.
