Невероятную женщину, которая впорхнула в не менее невероятную комнату (по правде, я не успела осмотреться от восхищения), звали Леневрой Рене. Один взгляд ее голубых глаз, чуть надменный, бездушный, вызывал жжение в животе. По сравнению с ней я была ничем и никем, песчинкой на подошве туфель.

Да я и ощущала себя никем. Проглотила язык от робости. Втянула голову в плечи.

Рейка и Иттана передали на растерзание лекарям – настоящим, а не поддельным гарнизонным, – а Леневра осталась наедине со мной. Приказав принести в гостиную кофе, хозяйка замолчала, бесцеремонно рассматривая меня. Я вжалась в мягкое кресло – точнее, утонула в его нутре, – сцепила руки в замок.

Служанка внесла поднос, расставила на низеньком столе посуду: фарфоровый кувшинчик и два чайничка. Из первого разлила по чашкам нечто темно-коричневое, почти черное. И все это она сделала бесшумно, будто ее и не было в комнате.

– Сливок? – спросила учтиво, и я аж дернулась от неожиданности.

Она умеет говорить!

Леневра от сливок отказалась, я – тоже. Уж не знаю, из чего готовят кофе, но этот напиток вышиб дух. Крепкий и невозможно горький, маслянистый, гадкий. Я едва удержалась, чтобы не сплюнуть на белую шерсть, которая устилала пол.

– Положи сахара, – подсказала Леневра и протянула кувшинчик с белыми песчинками, искрящимися в свете солнца.

Песчинки напомнили соль, ту соль, которая разносила людей на ошметки и обрушивала здания, а потому я замотала головой. Нет-нет-нет. Не нужен мне сахар.

Ладони вспотели от волнения.

Леневра Рене допрашивала мягко, но настойчиво, забираясь в глубь души, требуя подробностей. Иногда перескакивала с темы на тему.

– Ты спишь с тем слепым мужчиной? – поинтересовалась она зачем-то между вопросами о гарнизоне и поисковиках.

Я стушевалась.

– Значит, да, – подтвердила свои догадки Леневра. – А с Рейком?

– Нет, что вы! – возмутилась я.

За кого она меня принимает?..

Женщина пожала плечами, мол, странно. Видимо, для себя она решила что-то иное.

Со стороны, наверное, наша беседа за кофе напоминала общение двух подружек – иногда я подглядывала, как на открытых террасах ресторанчиков женщины, одетые в красивые платья, болтали о том да о сем. Но по сути это был допрос. Леневра вытаскивала информацию клещами, ненадолго прерываясь на какие-то безобидные расспросы.

– Откуда ты родом? – Леневра приняла из рук служанки горку чего-то сдобного на блюдце и отколупала ложечкой кусочек. – Попробуй, моя кухарка готовит непревзойденные миндальные пирожные.

Так вот как выглядит пирожное? Я пристально уставилась на блюдце. Кейбл употреблял это слово, когда хотел утешить меня, но настоящих пирожных я никогда не пробовала.

«Ничего, скоро мы разбогатеем, и тогда ты будешь есть пирожные ежедневно», – вот что говорил он. А я представляла нечто сладкое, облитое карамелью, большое и, разумеется, дорогое-дорогое.

Увиденное разочаровало настолько, что от обиды запершило в горле. Вопрос забылся, но Леневра терпеливо повторила.

– Я из Затопленного города, – ответила я, рискнув съесть кусочек.

Непослушная ложка – кто придумал делать их такими маленькими? – никак не могла ухватить тесто, потому пирожное превратилось в бесформенную кучу.

– А твой друг?

– Он из верхних. – Леневра непонимающе изогнула бровь, и я объяснила: – Он какой-то граф. А еще преподавал в академии, во!

– Занятно, – хмыкнула хозяйка и совершенно не поверила в сказанное.

Ну и ладно, Иттан убедит ее сам. Позже. Когда лекарь-колдун вернет ему зрение.

Вопрос-ответ-вопрос. У меня пересохло в горле. Я рассказала все, а взгляд скользил по гостиной. По диковинным цветам в напольных вазах и окнам, занавешенным тяжелыми кусками ткани. По картинам на стенах. По крепко сложенному камину, решетка которого была выплетена в форме виноградной лозы.

Я не представляла, как жить в таком месте. Ну, догадывалась, что богатеи существуют как-то иначе, но чтоб так… Неужели их не слепит блеск бокалов и начищенных серебряных ложек? А ковры? По ним же не пройдешь босыми ногами! А если заляпаешь руки в соусе, когда будешь есть свиные ребрышки (я считала, что все аристократы без исключения питаются ребрышками), – и запачкаешь белоснежную скатерть?

«Никогда не поселюсь в богатом доме», – пообещала я себе. Даже если окажусь настоящей вестницей и передо мной откроются любые дороги, слепящей роскоши я предпочту покой и уединение. Желательно с Иттаном.

Вдвоем… Мы обжились бы в домике у моря. Иттан бы колдовал, я – читала книги. А вечерами, укутавшись в теплый плед, сидели бы вместе на берегу и кидали в безмятежную воду камешки.

Я бы грелась его дыханием.

Покраснела от мысли, что уже связала наши жизни в одну. Его-то мнение спросить забыла.

– Позволишь отойти? – Леневра поднялась. – Прошу прощения.

– А? – не поняла я, сбитая с мысли. – За что же извиняться?

Хозяйка выдавила улыбку.

– Ах, правила хорошего тона, и не более. Я проведаю Рейка. Тебя пока развлечет Алика. – Она хлопнула в ладоши, и на пороге застыла миниатюрная брюнетка в белом фартуке и простом платье из шерсти. – Алика, милая, не дай нашей гостье заскучать.

Девушка плюхнулась в кресло, где, видимо, сидела редко, с наслаждением вытянула ноги. Наверное, лет ей было меньше, чем мне, зато уверенности, осанистости, даже высокомерия – не занимать.

Общение не клеилось.

– А как ты сюда устроилась? – ради того, чтобы поддержать разговор, спросила я, доев-таки пирожное.

– Не надейся. – Служанка окинула меня с пренебрежением. – Тебя не возьмут. У меня тут бабка пашет, мамка на кухне возится, и я вот на подмоге. Но работать приходится – будь здоров! Хозяйка лютует, особенно сейчас, когда… А-а-а, ты ж не зна-а-аешь.

Она протянула последнее слово с наслаждением, будто ей была известна некая запретная тайна.

– Не знаю что? – полюбопытствовала я.

– Год назад хозяйка полностью лишилась истинной силы. Нам она причин, ясное дело, не сообщила, но поговаривают, – служанка понизила голос до шепотка, – что не обошлось без темных чар! Так вот теперь она сама не своя, зато о дочери вспомнила, письма ей длинные пишет и вечерами о ее здравии молится. Я сама слышала!

– М-м-м, – кивнула я.

Для меня что белые чары, что черные не представляли никакой важности. Я магию-то впервые увидала, когда познакомилась с Иттаном.

Не терпелось увидеть его. Я отставила блюдце.

– Отведи меня к моему другу, – попросила Алику.

– Не велено, – отказала та, засунув палец в нос и с удовольствием поковыряв в нем. – Впрочем, почему бы и нет. Пошли! – Она вскочила на ноги. – Дом заодно покажу.

Я едва успевала отслеживать переплетение коридоров и лестниц. Изредка Алика показывала на какую-то дверь и бросала:

– А это комната хозяйки.

Или:

– Парадная зала.

Или:

– Тут хозяйская дочь жила.

А потом мы подошли к библиотеке.

– Можно внутрь? – Мой голос трепетал.

Служанка безразлично повела плечами, но дверь отворила.

И я онемела от обилия стеллажей, полок, книг, канделябров с горящими свечами и запаха знаний. Вот бы тронуть эти страницы, вычитать в них особое содержание. Переплести буквы.

– Даже не думай, – оборвала немой восторг Алика. – Если ты что-нибудь стянешь отсюда, тебя вздернут.

– Не собираюсь ничего воровать, – оскорбилась я. – Я люблю читать.

– А ты умеешь? – не поверила служанка. – Ой, да брось! – заржала она, когда я кивнула. – Я вот тружусь у благородной особы, а кроме десятка слов и не знаю ничегошеньки. А ты читаешь?

Лучше промолчу, хотя подмывало взять первую попавшуюся книгу и доказать этой надменной особе, что я не хуже, что всему обучилась сама.

Но незачем. Какая разница, умею я читать или набиваю себе цену в глазах служанки? Пусть та считает так, как хочет.

Кинув на библиотеку прощальный взгляд, я поплелась за Аликой дальше по коридору.

– Здеся лежит хозяйский сын, – палец служанки показал на дверь по правую стену, – а вот тут твой друг.

Я хотела войти, но едва приоткрыла дверь, как услышала Леневру.

– Напомните, где вы родились?

– Я из Затопленного города, – пустым голосом ответил Иттан.

Я, сама не понимая почему, остановилась и шикнула на Алику, которая попыталась дернуть за ручку. Та от недоумения замолчала и тоже прислушалась.

– Я благодарна вам за спасение сына. – Впрочем, особой благодарности в тоне не звучало. – Что вы хотите в оплату ваших услуг?

Иттан не колебался.

– Ну а что может хотеть человек моего достатка? Конечно же, денег.

– Я заплачу сполна, – пообещала Леневра и отворила дверь, едва не припечатав той подслушивающую меня. – Прошу прощения, – хмыкнула она, а я пристыженно покраснела.

– Это она сама… я просила остаться, а она… – затараторила Алика.

Я шагнула внутрь комнаты. Иттан лежал на громадной кровати, застланной простынями цвета молодой травы. Его глаза смотрели в потолок, но когда я сделала боязливый шажок вперед, мужчина отреагировал улыбкой:

– Ну как тебе здешний прием?

– Ты меня видишь?! – обрадовалась я.

И столкнулась с абсолютно слепым взглядом.

– Я помню звук твоих шагов, – сказал Иттан, вздыхая. – Получи у Леневры Рене деньги, и можем идти.

– Почему ты не сказал ей…

– Что я граф? – Иттан прикрыл веки; ресницы тенью упали на изнеможенное лицо. – Я расскажу тебе позже, но, поверь, теперь я – никто.

Кольнуло в сердце. Я упала на краешек кровати и, чтобы смести прочь печаль и тревогу, долго сидела рядом с Иттаном, рассказывая ему, насколько велик дом.

– А книги! – глотала окончания от восторга. – Их столько! Десятки! Нет, сотни! Нет, что больше сотен?

– Тысячи, – подсказал Иттан, поглаживая мое запястье.

– Да-да, тысячи! А еще я ела пирожное. Оно такое… невкусное, – призналась и тяжко выдохнула. – Я-то ожидала, что оно будет очень сладкое, а оно почти безвкусное.

Иттан рассмеялся.

– Зачастую в этой части города ожидания не соответствуют действительности.

Тут в дверях показалась Алика.

– Хозяйка зовет, – выплюнула она.

Судя по тому, как служанка пыхтела, пока вела меня обратно в гостиную, ей досталось за самовольную прогулку.

Леневра вручила мне мешочек, набитый монетами, и сообщила – впрочем, не сильно-то гостеприимно, – что мы с Иттаном желанные гости в доме рода Рене. После она удалилась по – конечно же – неотложным делам.

Я постеснялась пересчитывать монеты в присутствии хозяйки дома, а потому просто привязала мешочек на ремень брюк.

А когда передала слова Иттану, тот покачал головой:

– Нежеланные. Скажи-ка, тебе есть куда идти?

– Ну да. – Я взвешивала на ладошке мешочек, пытаясь определить, сколько внутри.

– Тогда выходим немедленно. – Он тяжело поднялся, нащупал мою руку.

Проститься с Рейком не удалось – тот спал под действием какого-то лекарственного снадобья. Потому вскоре мы стояли за воротами. Запах миндальных пирожных и книжной пыли таял под ветрами верхнего города. Вечерело, и звездная ночь расстилалась над столицей.

– И куда дальше? – Я растерянно огляделась.

– Куда угодно. Главное – не оставляй меня.

– И все-таки почему ты не рассказал о себе? Почему не попросил связаться с родителями?

Высоченные дома и каменные ограды верхнего города затерялись за очередным поворотом, и наша неприметная парочка (мало ли бродяг околачивается в Янге) перебралась во владения средней – принадлежащей лавочникам и многочисленным конторам – части столицы. Ставни позакрывали, на двери навесили тяжелые замки. Рыночную площадь на ночь перекрывала стража. Но я и не стремилась пойти у всех на виду. Выбирала самые неприметные улочки и щели.

– Для родителей я перестал существовать в тот миг, когда гарнизон пал, – ответил Иттан. – Пойми, мой отец – не обычный вояка, он лучший из лучших. Солдаты слагают легенды о его подвигах. Король лично вручал ему награды. А тут я…

Он замолчал, но я не стала выпрашивать подробности; чувствовала – сам расскажет. Душу вообще сложно обнажать перед кем-то, будь он чужаком или своим, и нельзя требовать выпотрошить ее побыстрее.

– Командующий должен сражаться и погибнуть за свой отряд на поле боя, но я струсил, предпочел сбежать, – резанул Иттан. – Для моего отца это непростительное преступление. Я должен был умереть со всеми, вот в чем дело.

– Но ты не умер. – Я погладила ладонь Иттана, будто уверяя себя: он жив, он настоящий. Он не исчезнет, как магический шарик света, зовущийся «светлячком». – Твои родители примут тебя.

– Возможно. – В голосе появилось отрешение. – Но важны не только родители. От общественного мнения никуда не деться, нет. Только не в столице. Дезертирство – это отпечаток на всей карьере, на всей жизни. Дезертиру не найти приличной работы. Ни одна женщина из высшего света не согласится стать его женой. – Иттан дернул плечом. – Да и бес с ней, с женщиной. Но клеймо это не смыть ничем, кроме смерти. Едва я переступлю порог дома, набегут газетчики. Люди, некогда звавшиеся друзьями, начнут обходить меня стороной. Не только меня, но и мать, и отца. Зачем жить в вечном угнетении, если можно просто признать: Иттан Берк мертв. Я кто угодно другой. И я живой.

Несправедливо. Ведь он не сделал ничего плохого. Не он убил коменданта, не он пустил подводников, не он вымаливал пощаду, пока те крушили все подряд. Он просто спасся. И потому должен пострадать?

– Военному совету о произошедшем доложит Леневра Рене. Ее сын – лучшее доказательство того, что завеса таит угрозу, и ее не страшат клейма позора, – как ни в чем не бывало продолжил Иттан, переплетая пальцы с моими.

– А она спрашивала, как ты ослеп?

Его рука была такой теплой и знакомой, что мне казалось: я помню наизусть каждый шрам, каждую впадинку. Помню родинку у мизинца и вздутую венку, ведущую к запястью.

Кажется, я намертво прикипела к нему. В груди сводило, если Иттан дотрагивался до моей руки. Жадно ловила его поцелуи и с нетерпением ждала, когда он по-хозяйски прижмет меня к себя. Мне нравилось, как он дышит. Просто нравилось, и все. Это не описать словами – только покалыванием в пальцах и сладкой судорогой, когда чье-то дыхание касается твоей шеи и по коже ползут мурашки.

– Я честно признался, что входил в поисковый отряд и рухнул в завесу, спасая тебя. Даже если раскопают записи о назначениях, то откуда им знать, как именно меня зовут? – Тон его голоса был холоден. – Знаешь, что еще странно? Тогда, во время последнего боя, я начал что-то видеть. Тени, очертания – но видеть. Теперь же вновь чернота. – Он потрогал попеременно левый и правый глаза, будто уверяясь, что они до сих пор в глазницах.

– Что сказал целитель?

– Он долго осматривал меня, даже попытался уличить во лжи, – Иттан хмыкнул, – но в итоге признал: зрение утеряно. Магических причин не уловил, флер истинной силы если и был, то стерся. – Я повторила про себя красивое слово «флер». – Глаза целые, повреждений никаких. Я просто не вижу, и все.

Но не бывает же, чтобы человек просто так перестал видеть! Ничем не болея. Вошел в завесу зрячим – вышел слепцом. Мне хотелось топнуть ногой и прикрикнуть на богов, что посылают хорошим людям такие испытания, пока плохие здравствуют.

– Так не бывает, – вслух повторила я. – Мы должны найти способ! Я уверена, тебя можно излечить, иначе бы я прочитала о слепоте заранее. Подожди-ка, – пососала нижнюю губу, вспоминая предсказание. – Ведь кое-что осталось. На твоих глазах до висков красный след как от повязки.

– Он жжется, – согласился Иттан, проведя по следу пятерней.

– Что, если это и есть метка?

Я пересказала подробно, что именно разглядела в книге. Как перебрасывала буквы, словно петельки вязания; как те нехотя перестраивались, рождая новое слово.

– То есть я мог умереть, а ограничился отметиной, – отчего-то весело, хоть веселье это было шальным, подытожил Иттан.

– Рейк рассказывал мне, что его нога тоже покраснела. И невыносимо чесалась. А потом она загноилась.

– То есть ты думаешь, у Рейка была метка? Каковы шансы, что меня ждет подобная участь?

– Не знаю, – честно призналась я. – Мне нужна книга.

– Найдем, – пообещал Иттан.

Ночь была прекрасна. Небо нависло над головами. Казалось, протяни ладонь, и пузатые звезды рухнут в нее горстями. Я привычно кралась, обходя стороной фонари и горящие светом окна. Иттан ступал осторожно, но, будто привыкнув к слепоте, гораздо увереннее. Реже спотыкался, почти не водил рукой – второй держался за мой локоть – в поисках опоры.

– Никогда не думал, что столица пахнет… так, – прошептал он, шумно втягивая ночной воздух.

– Как?

Помоями, болезнью, сточными водами?

– Домом, – ответил Иттан. – Теперь, когда мне не подвластно зрение, остальные чувства будто бы обострились. И запахи стали куда глубже. Я, как бы это объяснить, – он на мгновение остановился, – гораздо лучше слышу, чувствую оттенки ароматов. Дышу полной грудью. Нелепо, да?

Мы дошли до постоялого двора «У корыта». Тот пользовался настолько дурной славой, что хозяин даже гордился ей. Да-да, говаривал он, вон там убили стражника, а тут двое воровских главарей раскрошили друг дружку в мясо.

Зато в «У корыта» никого не волновала внешность и род деятельности. И еще здесь очень не любили крыс Затопленного города – потому как ошивались в основном бандиты из трущоб. На всякий случай я опустила голову – мало ли нарвусь на знакомых, – навесила на лицо скорбную мину. Грустные всегда менее приметны, а вот счастливых, довольных или просто улыбчивых замечают сразу же.

Но в целом шансов быть увиденной «своими» почти нет. Всяко лучше, чем спать в подворотне (и быть отловленной утренними стражниками) или искать ночлега в нижней части города (и быть обворованной тем, кто когда-то звался товарищем).

– Сегодня переночуем тут. А завтра двинемся в путь. Надо было все же согласиться на предложение Леневры и заночевать в ее поместье.

– О нет, поверь, эта женщина – не та, чьим гостеприимством ты жаждешь воспользоваться. К тому же я боялся, что она в итоге вспомнит меня. Мы встречались несколько раз в стенах академии, но тот я, конечно, был другим.

Иттан провел кончиками пальцев по рваной куртке, запачканной в саже и песке.

Я помнила, каким он был. Светловолосый граф из верхних. Подстриженный по последней моде, одетый в отглаженное и свежее. Красивый до умопомрачения. Но такой одинокий, будто бы покинутый всеми, кому доверял.

Когда одиночество заполняет до краев, оно начинает жить вместо человека: управляет им, дышит его легкими, смотрит его глазами, но затирает все краски. И тогда взгляд мутнеет, а меж бровей прорезается морщинка.

Сейчас же Иттан был слаб и слеп, но гораздо живее. По крайней мере, я надеялась, что мне не чудится, будто рядом со мной в нем оживало что-то настоящее.

Хотя, наверное, все-таки чудилось.

Впервые за долгие годы я позволила себе помечтать.

Заняв столик в неосвещенном углу, я подозвала хозяина заведения:

– Есть свободные комнаты?

– Увы. – Хозяин развел руками и тут же потерял интерес к неопрятным гостям. – Последнюю увели час назад. Это все, или чего-то желаете?

Живот согласно пробурчал – все-таки никакое пирожное не заменит полноценного обеда, которого мы так и не дождались.

– Две отбивных с овощами и что-нибудь выпить.

– Деньги есть? – только и спросил хозяин, привыкший к попрошайкам.

Я вытянула на ладони золотую монету, и хозяйский взгляд разом потеплел и стал почти заботливым.

– Сию минуту!

Гордо расправила плечи. Так непривычно не быть отбросом, которого шпыняют все, кому не лень, а живым существом. Платежеспособным, ха!

В ночной час трактир был почти пуст. У дверей гомонила разношерстная компания наемников – их легко отличить в любой толпе по настороженным взглядам и особо громкому смеху. Даже если они вместе, то каждый сам по себе. Таков закон выживания. За соседним столиком дрых какой-то бродяга, сжимая в руке полупустой стакан, воняющий дешевой бражкой.

– Ну а теперь твоя очередь. – Иттан откинулся на спинку скамьи. – Как ты узнала про портал?

– Рейк сам рассказал. – Я поскребла ногтем налипшую на столешницу грязь. – Мы с ним часто общались, и он по секрету поделился, что в его покоях припрятан амулет, а там – портал. Ну, я и стащила его, сама еще не зная зачем.

Иттан беззлобно усмехнулся, а я прыснула. Да-да, воровскую душу не пропьешь. Что поделать, если руки действуют вперед головы. Вначале я стянула тот амулет и напялила на шею, а уже потом подумала, что разумнее было бы его оставить. Пообещала себе отдать безделушку Рейку, когда тот выздоровеет, но не срослось.

– А когда тебя вели на костер, я прочла в книге, как вытаскиваю Рейка и передаю ему амулет. Все так и вышло. Отвела вас подальше в леса, чтобы Рейк не волновался при переходе. Ну и вот.

Хозяин лично принес две тарелки с аппетитно дымящимся мясом и бутыль яблочного сидра. Иттан принюхался, с брезгливым видом отставил свою тарелку подальше.

– Не ешь, – сказал он.

– Почему? – Я, нанизав кусок на вилку, почти откусила. С мяса капал жирный сок.

– Это человечина.

Почему-то я безоговорочно поверила.

– Как ты понял?! – Отшвырнула кусок от себя.

– Я же говорю, все мои чувства обострены до предела. Точно так же пахли горящие люди, а вот у свинины иной запах, менее сладкий. – Иттан нащупал бутыль. – Зато сидр пить можно.

Я помогла разлить золотистый напиток, подала стакан Иттану.

– Сколько денег дала Леневра? – спросил тот, отхлебнув.

Наемники заржали так громко, что свело лопатки. Недобрым был их смех, слишком уж явным, зазывающим.

Я незаметно выудила кошель, припрятанный под рубаху, перебрала монеты. Большие, шероховатые. Новенькие. Не нужно было осматривать их. Пальцы помнили очертания. Глаза выпучились, когда я сложила в уме полученную сумму.

– Много, – сказала с неверием. – Очень много! Каждому примерно по…

– Забирай себе все, – перебил Иттан. – Они твои. Ты спасла Рейка, не я.

Оглянулась, никто ли нас не подслушивает. Но наемники были заняты шуточными кулачными боями: двое дрались, остальные подзуживали и делали ставки. Выпивоха хрюкнул во сне. Все спокойно.

– Но… – Я собралась было спорить.

– Единственное. – Иттан почесал бровь, как делал всегда, когда волновался. – Мне без тебя не справиться, а потому я прошу – но не требую, – об одолжении. Останься со мной, помоги освоиться… Временно, – поспешно добавил он. – Если откажешься – пойму.

Его невидящие глаза уставились в самую душу. Засасывали как в бездну. Жалко, что Иттан не увидел робкой улыбки и того, как покраснели мои щеки. Тогда бы он понял, что никакое это не одолжение, а настоящая – детская! – радость.

– Была у меня одна идея. – Я выпила до дна, чтобы не смутиться, говоря о том, о чем так давно мечтала сказать. – Мы можем поселиться где-нибудь за городом, можно у реки. Поживем вдали от столицы, подводников и прочего. Я буду читать ты-ся-чи, – я запомнила это слово и проговорила его по слогам, чтобы показать всю важность обещания, – книг, но найду способ вылечить тебя. Денег хватит.

Монеты оттягивали рубаху, но тяжесть эта была приятной. Не ворованной.

– Согласен! – Иттан облизал губы. – Расплатись, и пойдем. Если повезет, запишемся на рассветную повозку из Янга. Выедем сегодня же!

Я кинула серебро на стол жестом богатой дамы – как все-таки приятно не перебирать медянки, а выкладывать свежечеканную монету, – помогла Иттану.

– Заходите к нам еще! – помахал несвежим полотенцем хозяин.

Я чуть склонила голову.

Снаружи было темно и пусто. Звезды скрылись за тучами. Я, не удержавшись от порыва, чмокнула Иттана в щеку – хотела еще в трактире, но побоялась привлекать лишнее внимание. Он улыбнулся.

– Знаешь, мне кажется, я тебя… – обмолвился.

Что-то острое уперлось мне в поясницу. В Иттана – тоже, иначе бы он не замолчал.

– Тая-Тая, ну как же тебе не стыдно? – Шепот заставил волосы на затылке встать дыбом. – Кейбл тебя повсюду ищет, а ты выпиваешь с каким-то слепцом.

Краем глаза я рассмотрела говорящего. Им был один из наемников, веселившихся на постоялом дворе. Второй встал за спиной Иттана и дружелюбно положил ладонь тому на плечо. Иттан напрягся, но не дернулся – и хорошо, иначе бы мог получить «пером» в бок.

– Не сопротивляйся, – попросила я его. – Не надо.

– Вот именно, не надо. Пойдемте, ребятки. – Лезвие ткнулось глубже, и я сделала шажок вперед. Ноги дрожали. – Кейбл назначил за твою поимку солидную награду.

– Дам больше, – тут же ответила я. – У меня есть нычка, честное воровское. Какая вам разница, от кого получать деньги?

Наемники одинаково хохотнули, но тыкать лезвиями не перестали. Иттан споткнулся и упал на колени, едва успев выставить вперед руки. Наемник ухватил его за шиворот и встряхнул.

– Иди прямо, – приказал он.

– Он слепой! – от раздражения выдохнула я. – Он не может идти прямо! Сколько вам предложили за мою поимку?

– Не важно. – Наемник за моей спиной хлопнул по заднице, подгоняя. – Иди-иди. Возлюбленной Кейбла без надобности шляться незнамо где.

– Возлюбленной? – переспросил Иттан тусклым голосом.

– Так да. Тая наша шесть лет в его любовницах шастает, а тут пропала. Надеюсь, ты с ней шашни не крутил, а, брат? Кейбл не привык делиться своими вещами.

Сердце глухо билось о ребра. Кровь молотила по затылку, мутная пелена пала на глаза. Предвкушение чего-то неминуемого – того, что испортит нам жизни, что никогда уже не восстановит былого доверия – кислятиной осело во рту.

Иттан сомкнул челюсти, и было непонятно, борется он с отвращением или бешенством. Вена на шее напряглась – я прекрасно различала ее даже в свете луны.

Кейбл не простит предательства. Ему плевать, что в гарнизон меня направили насильно; он не будет уточнять, что связывает его игрушку с магом из верхних. И уж тем более не простит измены.

Ну, меня он побьет, не более того. Но что станет с Иттаном?

– Пожалуйста, услышьте меня, – проскулила я. – Я найду деньги, только отпустите.

– Заткнись уже. Тебя приказано доставить живой, но никто не уточнял, насколько целой.

Лезвие резануло рубашку, прочертило тонкую линию по коже. Боль была какой-то ненастоящей, далекой, размытой. Я хотела развернуться и ударить – раз уж не чувствую боли, – но второй наемник приставил нож к горлу Иттана. По шее светлого мага потекло темное.

– Так понятнее? – ухмыльнулся наемник. – Утихни.