Книга: Странное путешествие мистера Долдри
Назад: 9
Дальше: 11

10

Долдри вернулся к Алисе в бар и сел рядом. Прошло полчаса, а она не произнесла ни слова, неподвижным взглядом уставившись на черное пианино в углу зала.
— Может, завтра прогуляемся в квартал Румели, к тому дому? — предложил Долдри.
— Почему они никогда не рассказывали мне о том времени?
— Понятия не имею, Алиса. Возможно, хотели вас защитить. Им наверняка довелось пережить здесь немало ужасов. Вполне вероятно, что им просто слишком тяжело было об этом вспоминать. Мой отец прошел Первую мировую и не любил об этом вспоминать.
— И почему они не зарегистрировали меня в посольстве?
— Почем знать, может, они это сделали, а чиновник, ответственный за регистрацию британских подданных, что-то перепутал или забыл. Тогда происходили такие события, что у кого угодно голова могла пойти кругом.
— Слишком много «может быть» и «вероятно», вам не кажется?
— Да, кажется. Но что я еще вам могу сказать? Нас же там не было.
— Как раз наоборот, я там была.
— Если хотите, наведем справки.
— Каким образом?
— Расспросим соседей. Кто знает, может, кто-нибудь их вспомнит.
— Почти сорок лет спустя?
— А если мы всего в двух шагах от разгадки? Мы же наняли лучшего гида в Стамбуле, попросим его нам помочь, нас ждут дни, полные приключений…
— Хотите привлечь к поискам Джана?
— Почему бы и нет? Тем более, он скоро придет, а после спектакля можно пригласить его на ужин.
— Я уже никуда не хочу, идите без меня.
— Сегодня вам нельзя оставаться одной. Начнете строить тысячи гипотез и не сумеете уснуть. Пойдемте смотреть балет, а за ужином поговорим с Джаном.
— Я не хочу есть, и из меня не выйдет хорошей попутчицы. Я вас уверяю, мне нужно немного побыть одной и все обдумать.
— Алиса, я ни в коем случае не сомневаюсь, что эти открытия стали для вас потрясением, но в корне это ничего не меняет. Ваши родители, насколько я понял из ваших слов, всегда вас очень любили. По каким-то своим соображениям они никогда не рассказывали вам о своей здешней жизни. У вас нет ни малейших причин так волноваться! А между тем вы расстроены и вид у вас такой удрученный, что вы на меня тоску нагоняете.
Алиса посмотрела на Долдри и улыбнулась.
— Вы правы, — сказала она, — но из меня сейчас не получится приятного собеседника. Сходите на спектакль с Джаном, потом поужинайте вдвоем. Обещаю, что не позволю бессоннице испортить мне ночь. Я немного отдохну, а утром решим, продолжать ли нашу игру в сыщиков.
В холле появился Джан. Он постучал по циферблату часов, напоминая Алисе и Долдри, что уже пора уходить.
— Бегите! — велела Алиса Долдри, который все еще колебался.
— Вы уверены?
Алиса дружески подтолкнула Долдри, он попрощался с ней и пошел к Джану.
— Мисс Алиса не соединяется с нами?
— Нет, не соединяется… Чувствую, этот вечер будет незабываемым, — вздохнул Долдри, возводя взор к потолку.
* * *
Долдри проспал весь второй акт. Всякий раз, когда он начинал храпеть слишком громко, Джан толкал его локтем. Долдри вздрагивал и вскоре снова начинал клевать носом.
Когда спектакль в старинном французском театре на улице Истикляль закончился, Джан повел Долдри ужинать в ресторан «Режанс» в пассаже Оливо. Долдри, как никогда, насладился изысканной кухней и после третьего бокала вина расслабился.
— И почему же мисс Алиса не соединилась с нами? — настойчиво спросил Джан.
— Потому что она устала, — ответил Долдри.
— Вы с ней поцарапались?
— Что, простите?
— Я спрашиваю, мисс Алиса с вами поссорилась?
— К вашему сведению, нужно говорить «поцапались», а не «поцарапались». Нет, мы с ней не ссорились.
— Что ж, тем лучше.
Однако по лицу Джана было видно, что он не поверил. Долдри наполнил бокалы и рассказал о том, что узнала Алиса незадолго до того, как Джан зашел за ними в отель.
— Какая история невероятная! — воскликнул Джан. — И это консул сказал собственными губами? Я понимаю, что мисс Алиса сделалась потрясенная. На ее месте я бы тоже был. И что вы намерены делать?
— Помочь ей во всем разобраться, если это возможно.
— С Джаном в Стамбуле нет ничего невозможного. Скажите мне, как просветить мисс?
— Для начала разыскать соседей или людей, живших в том квартале, которые могли знать ее родителей.
— Это осуществимо! — воскликнул Джан. — Я буду расследовать, и мы найдем кого-нибудь, кто вспомнит, или кого-нибудь, кто знает кого-нибудь, кто помнит.
— Постарайтесь, но сообщайте ей только проверенные сведения, у нее и без того душа не на месте. Я надеюсь на вас.
— Это очень мудро, вы правы, не нужно затуманивать ее еще больше.
— Насчет гида ничего не скажу, но как переводчик вы себя слишком переоцениваете, приятель.
— Можно задать вам вопрос? — спросил Джан, опуская глаза.
— Задавайте, а там посмотрим.
— Между вами и мисс Алисой есть что-нибудь красочное?
— Вы не могли бы…
— Я хотел сказать, что-то особенное между вами.
— Какое вам до этого дело?
— Вот вы мне уже и ответили.
— Ничего я вам не ответил, господин всезнающий гид, который ничего не знает!
— Вот видите, я, вероятно, нажал какую-то чувствительную струну, поскольку вы меня зачитываете.
— Я вас не зачитываю хотя бы потому, что так не говорят! И я тем более вас не отчитываю, потому что на это нет никаких причин.
— В любом случае вы так и не ответили на мой вопрос.
Долдри налил им обоим вина и выпил свой бокал залпом. Джан последовал его примеру.
— Между мной и мисс Алисой только взаимная симпатия, дружба, если хотите.
— Интересный вы друг, если собираетесь с ней так поступить.
— Мы оказываем друг другу услугу: ей нужна перемена в жизни, а мне нужна удобная мастерская. Это взаимовыгодный обмен, у друзей такое бывает.
— Если оба знают про этот обмен…
— Джан, ваши поучения меня достали.
— Она вам не нравится?
— Она не в моем, а я не в ее вкусе. Вот видите, у нас вполне взвешенные, спокойные отношения.
— Что вам в ней не нравится?
— Послушайте, Джан, а вы, часом, не для себя почву прощупываете?
— Было бы нелепо и грязно делать такую вещь, — провозгласил явно захмелевший Джан.
— Да, с головой у него плохо, — пробурчал Долдри себе под нос. — Ладно, скажу яснее, чтобы вы поняли. Вы, случайно, не пытаетесь мне сказать, что вы к Алисе неровно дышите?
— Я еще не начал свое расследование, а вам уже не нравится, как я дышу! И что это вообще такое «неровно дышите»?
— Прекратите делать из меня дурака. Всякий раз, когда вам это выгодно, вы притворяетесь, будто не понимаете! Вам нравится Алиса? Да или нет?
— Ах так! Ну извините! — возмутился Джан. — Все-таки я первый задал вам этот вопрос!
— А я вам ответил.
— Вовсе нет! Вы увильнули свой ответ!
— Я даже не задумывался над этим. Как же я могу вам ответить?
— Обманщик!
— Не смейте так говорить. Я никогда не вру.
— А Алисе врете.
— Ну, вот вы себя и выдали. Вы назвали ее по имени.
— Я забыл сказать «мисс», это разве что-то доказывает? Это рассеянность с моей стороны, потому что я выпил немного лишнего.
— Только немного?
— Да вы не в лучшем виде, чем я!
— Согласен. Ладно, раз уж мы напились, может, совершим путешествие на край ночи?
— А где он находится, ваш край ночи?
— На дне следующей бутылки, которую я закажу, или на дне второй, это уж как пойдет.
Долдри заказал отличный старый коньяк.
— Если бы я влюбился в такую женщину, как она, — сказал он, поднимая бокал, — то единственное доказательство любви, которое я мог бы ей предоставить, — это убраться куда-нибудь подальше, хоть на край света.
— Я не понимаю, как это может быть доказательством любви.
— Просто ей не нужен тип вроде меня, ей от таких надо держаться подальше. Я одиночка, закоренелый холостяк со своими привычками и причудами. Ненавижу шум, а она очень шумная. Терпеть не могу, когда кто-то находится рядом со мной, а мы с ней живем дверь в дверь. К тому же самые лучшие чувства в конце концов тускнеют, все обесценивается. Нет, поверьте мне, в любви главное вовремя уйти, пока не поздно. А в моем случае «пока не поздно» означает «пока не признался». Чему вы улыбаетесь?
— Я наконец-то нашел общее между нами, мы оба, и вы и я, считаем вас неприятным типом.
— Я копия своего отца, хоть и притворяюсь другим. Поскольку я вырос с ним под одной крышей, я знаю, с кем имею дело, когда утром гляжусь в зеркало.
— Ваша мать никогда не была счастлива с вашим отцом?
— Чтобы ответить на этот вопрос, приятель, нам нужно снова промочить горло. Правда лежит на глубине, которой мы еще не достигли.
Три бутылки коньяка опустели, ресторан закрывался, и Долдри попросил Джана найти какой-нибудь приличный бар. Джан предложил отвести его в заведение, расположенное неподалеку, на той же улице: оно закрывалось только под утро.
— То, что нужно! — воскликнул Долдри.
Они прошли по улице, следуя строго вдоль трамвайных рельсов. Джан ковылял справа, а Долдри слева. Когда мимо ехал трамвай, оба отскакивали в сторону лишь в самый последний момент, несмотря на настойчивые сигналы.
— Если бы вы знали мою мать в Алисином возрасте, — сказал Долдри, — вы бы увидели самую счастливую женщину в мире. Моя мать настоящая мастерица притворяться, в ней погибла великая актриса. На сцене ей бы не было равных. Но по субботам она не притворялась. Да, думаю, по субботам она действительно была счастлива.
— Почему по субботам? — спросил Джан, опускаясь на лавочку.
— Потому что отец на нее смотрел, — ответил Долдри, усаживаясь рядом. — Он был внимателен по субботам, чтобы легче было уйти в понедельник. Чтобы заранее получить прощение за свое преступление, он был притворно внимателен к ней.
— Какое преступление?
— До этого мы скоро дойдем. И вы меня спросите, почему по субботам, а не в воскресенье, так было бы логичней? А потому, что по субботам мать была еще рассеянна и не думала про его уход. А в воскресенье, когда она выходила из церкви, ее сердце сжималось все сильней и сильней, по мере того как шло время. Воскресный вечер становился пыткой. Как подумаю, что у него хватало наглости сопровождать ее в церковь…
— Но что такого ужасного он делал по понедельникам?
— Умывшись, он надевал лучший костюм, жилет, бабочку, чистил до блеска карманные часы, причесывался, душился и приказывал готовить экипаж, чтобы ехать в город. Каждый понедельник после обеда у него была деловая встреча с партнером. Он оставался ночевать в городе, потому что по ночам ездить опасно, и возвращался только на следующий день к обеду.
— А на самом деле он ездил к любовнице, да?
— Нет, он действительно встречался со своим адвокатом, другом по колледжу, и они проводили ночь вместе, что, на мой взгляд, одно и то же.
— И ваша мать знала?
— Что муж изменяет ей с мужчиной? Да, она знала. Кучер тоже знал, горничная знала, кухарка, гувернантка, мажордом — все знали, кроме меня, потому что я долгое время думал, что у него просто есть любовница. Я слегка туповат от природы.
— Во времена султанов…
— Я знаю, что вы мне сейчас скажете, и это очень мило с вашей стороны, но в Англии у нас есть король и королева, есть дворец, но гаремов нет. Нет, я вовсе не собираюсь кого-то осуждать, тут все дело в обычаях. Впрочем, если говорить откровенно, на отцовские гнусности мне было плевать, но я не мог видеть страдания матери. А тут я не мог обмануться. Отец был не первым и не последним, кто изменял жене, но он обманывал мою мать и втаптывал в грязь ее любовь. Когда однажды я набрался смелости и заговорил с ней об этом, она улыбнулась, едва сдерживая слезы, но с таким достоинством, что у меня внутри все сжалось. Она стала выгораживать отца передо мной, говорить, что это в порядке вещей, что ему это необходимо и она не держит на него зла. В тот день она очень плохо играла свою роль.
— Но если вы ненавидите отца за то, что он причинил вашей матери, почему же вы ему подражаете?
— Потому что когда я увидел страдания матери, то понял, что для мужчины любить означает сорвать цветок женской красоты, поместить в оранжерею, где она будет чувствовать себя в безопасности, и бережно хранить ее… пока время не заставит ее поблекнуть. Тогда мужчины отправляются рвать другие цветы. Я дал себе слово, что, если однажды полюблю, полюблю по-настоящему, я сохраню цветок и не позволю себе его сорвать. Ну вот, приятель, с пьяных глаз наговорил вам всякого, завтра наверняка пожалею. Но если вы повторите хоть слово из моей исповеди, я утоплю вас собственными руками в вашем могучем Босфоре. А теперь главный вопрос: как вернуться в отель, потому что подняться на ноги я не способен, боюсь, я слегка перебрал!
Джан пребывал не в лучшем состоянии, чем Долдри. Поддерживая друг друга, они побрели по улице Истикляль, выписывая кренделя, как настоящие пьяницы.
* * *
Чтобы не мешать горничной убираться, Алиса устроилась в зале, примыкающем к бару. Она писала письмо, которое наверняка не смогла бы отправить. В настенном зеркале она увидела Долдри, который спускался по главной лестнице. Он подошел и рухнул в кресло рядом с ней.
— Если вы с утра в таком виде, то, наверное, выпили вчера весь Босфор? — спросила Алиса, не отрывая глаз от листка.
— Не понимаю, о чем вы.
— У вас пиджак криво застегнут, и побрились вы только с одной стороны…
— Скажем так: я вчера пропустил пару стаканчиков. Нам вас не хватало.
— Ни секунды не сомневаюсь.
— Кому вы пишете?
— Другу в Лондон, — сказала Алиса, сложила письмо и положила его в карман.
— У меня голова просто раскалывается, — пожаловался Долдри. — Вы не пойдете со мной воздухом подышать? Кто этот друг?
— Хорошая мысль, давайте пройдемся. Я все ждала, когда вы появитесь. Проснулась чуть свет, и мне уже стало скучно. Куда пойдем?
— Полюбуемся на Босфор, это освежит мои воспоминания…
По дороге Алиса остановилась у сапожной лавки и засмотрелась на ремешок точильного камня.
— У вас подметки прохудились? — спросил Долдри.
— Нет.
— Так что же вы уже добрых пять минут разглядываете этого человека в лавке и молчите?
— С вами бывает такое: вы смотрите на какую-нибудь пустяковую вещь и вдруг ощущаете умиротворение, покой в душе, а вы даже не знаете почему?
— Поскольку я пишу перекрестки, то не стану этого отрицать: бывает. Я мог бы целыми днями смотреть на проезжающие мимо двухэтажные автобусы. Люблю слушать урчание мотора, скрип тормозов, звон колокольчика, который машинист дергает перед отправлением.
— Чертовски поэтично у вас выходит, Долдри.
— Издеваетесь?
— Чуточку.
— Что? Лавка сапожника романтичнее?
— В движениях его рук есть какая-то поэзия. Мне всегда нравились сапожники, запах кожи и клея.
— Потому что вы любите обувь. А я мог бы часами стоять у витрины булочной, догадайтесь почему…
Чуть позже, когда они шли по набережной Босфора, Долдри присел на скамейку.
Куда вы смотрите? — спросила Алиса.
— На ту старую леди у парапета, которая беседует с хозяином рыжей собаки. Это завораживает.
— Она просто любит животных. Что в этом завораживающего?
— Вглядитесь как следует, и поймете.
Старушка перекинулась парой слов с хозяином рыжика и подошла к другой собаке. Она наклонилась и потянулась к ее морде.
— Видите? — прошептал Долдри, наклонившись к Алисе.
— Она гладит другую собаку?
— Вы не понимаете, что она делает. Ее интересует не собака, а поводок.
— Поводок?
— Вот именно, поводок, связывающий собаку с хозяином, который ловит рыбу. Поводок — путеводная нить, которая позволяет ей вступить в разговор. Эта старая леди страдает от одиночества. Она придумала эту хитрость, чтобы перекинуться с кем-нибудь парой слов. Я уверен, она каждый день приходит сюда в один и тот же час за каплей человеческого тепла.
На этот раз Долдри оказался прав, старушке не удалось привлечь внимание рыбака, который следил за поплавком в волнах Босфора, она прошла дальше по набережной, достала из кармана хлебные крошки и бросила голубям, гулявшим по парапету, на который облокотились рыбаки. Минуту спустя она заговорила с одним из них.
— Странное одиночество, правда? — сказал Долдри.
Алиса повернулась и внимательно на него посмотрела.
— Зачем вы сюда приехали, Долдри? Зачем отправились в это путешествие?
— Вам это прекрасно известно. Из-за нашего соглашения: я помогаю вам найти мужчину вашей жизни, то есть направляю вас на нужный путь, а пока вы продолжаете поиски, я пользуюсь стеклянной крышей.
— Это действительно единственная причина?
Взгляд Долдри блуждал по Ускюдару,казалось, он рассматривает минарет мечети Михримах на другом берегу.
— Помните тот паб у нас в Лондоне, в конце улицы? — спросил Долдри.
— Конечно, помню, мы там завтракали.
— Я ходил туда каждый день, садился за тот же столик и читал газету. Однажды статья попалась скучная, я поднял голову, увидел себя в зеркале и понял, что боюсь тех лет, что мне осталось прожить. Я тоже захотел сменить обстановку. Но вот уже несколько дней, как я скучаю по Лондону. В мире ничто не совершенно.
— Вы хотите вернуться? — спросила Алиса.
— Вы тоже недавно об этом думали.
— Уже не думаю.
— Потому что теперь предсказание той гадалки кажется правдоподобным, теперь у вас есть цель, а я свою миссию выполнил. Думаю, что именно консул был вторым звеном цепи, а может, и третьим, учитывая, что нас привел к нему Джан.
— Вы собираетесь меня бросить?
— Мы ведь договорились. Не волнуйтесь, я оплачу отель и жалованье Джана на три месяца вперед. Он предан вам. Я также заплачу ему хороший аванс на расходы. А вам я открою счет в Банко ди Рома, у них контора на улице Истикляль, для них зарубежные платежи — дело привычное. Раз в неделю я буду переводить вам деньги, вы ни в чем не будете нуждаться.
— Вы хотите, чтобы я осталась в Стамбуле еще на три месяца?
— Вам нужно пройти свой путь, Алиса, иначе вам не достигнуть цели. И потом, вы вряд ли захотите пропустить стамбульскую весну. Подумайте о тех цветах, что вам незнакомы, о ваших духах… и еще о нашей сделке.
— Когда вы приняли решение уехать?
— Сегодня утром, когда проснулся.
— А если бы я попросила вас задержаться еще ненадолго?
— Вам не пришлось бы меня просить, ближайший рейс только в субботу, у нас еще есть время. Не смотрите так, у моей матери слабое здоровье, я не могу оставлять ее одну на неопределенное время.
Долдри встал и направился к парапету, где старушка потихоньку подбиралась к белой собаке.
— Осторожно, — предупредил он, проходя мимо, — эта кусается.
* * *
Джан явился в отель в пять часов. Он был очень доволен собой.
— У меня восхитительные новости вам рассказать, — объявил он, подходя к Алисе и Долдри, сидевшим в баре.
Алиса поставила чашку и приготовилась слушать.
— Рядом с домом, где жили ваши мама и папа, я встретил старого господина, который их знал. Он согласен, чтобы мы к нему пришли.
— Когда? — спросила Алиса, глядя на Долдри.
— Сейчас, — ответил Джан.
Назад: 9
Дальше: 11