Глава седьмая
Споры о вечном и киднеппинг
Огонь трещал в бочке. Бочек на складе стояло достаточно, знай откатывай совсем уж прогоревшие и ставь новую. Гореть тоже пока находилось чему. Логистика перед Прорывом развивалась геометрически потребностям населения. А «Икея» всегда стояла наособицу во всем. Особенно в производстве мебели из дерева, а не только из прессованных опилок вперемешку с клеем.
Кто знает, сколько хозяек недосчитались в своем магазине необходимых кухонных стульев? Урфин усмехнулся, закинув поломанный следующий в раскаленный стальной цилиндр.
Похолодало как раз к обеду. Когда они добрались до обещанной жратвы. Хотя ее-то у них у самих пока хватало. И сигаретами с Графом делиться не было никакого желания.
Граф и двое молодых, чьи имена или позывные запоминать никто и не собирался, шушукались поодаль. Худой, с торчащим носом Граф косился на Баркаса и переживал по поводу Урфина. Но переживал зря. Урфину на него было накласть. Совершенно и полностью. Совершенно не время и не место доказывать ему что-то. Какой смысл разбираться в политических взглядах посреди Зоны? Вот-вот, что никакого.
– Есть садись. – Баркас толкнул Уизли, прикорнувшего у стенки. – Спать в Привале будем.
– На…
– Что?
– На привале спят.
Баркас вздохнул. И отвесил леща.
– Слышь, отличник русского и литературы, ты мне еще поумничай. Сказано, в Привале, значит, так и есть. Знаешь почему?
Уизли обиженно зыркнул, хотел ответить, но не стал. Помотал рыжей башкой. И не отказался от еды, еще раз подтвердив свое полное психическое и физическое здоровье. Аппетит у пацана оказался будь здоров.
Урфин хмыкнул. И решил все же прояснить ситуацию, убирая обиду. Незаслуженную отчасти, да… Но верную в своей причине. Грамотностью Баркас никогда не страдал. И легко мог сказать зво́нит, а не звони́т.
– Привал – это… это как гостиница, только прямо посреди укрепленного и крохотного боевого района.
Урфин есть хотел не меньше пацана. Но сталкерская гордость не позволяла махать ложкой с такой же дикой скоростью. Да и воды у них оставалось все меньще. А консервы не особо жирные, поторопишься – поперхнешься. И вообще пищу надо тщательно пережевывать. Гастрита не случится. Или какой нервной болезни. Спокойно ешь – и нервы такие же спокойные. Нервы свои Урфин предпочитал сильно беречь. А все почему? Как водится, ответ в простоте. Ведь все болезни от чего? Правильно, от нервов. Только венерические от удовольствия.
– А вот при императоре Николае, царствие ему небесное, была поголовная грамотность… – донеслось со стороны Графа. – Реальные училища готовили специалистов широкого профиля и…
Порой Урфину искренне хотелось подойти и все же учинить драку прямо здесь. Но драться в Зоне все же не стоит. Здесь надо быть спокойным и уравновешенным. И бить противника его же методами, не иначе. То есть словом.
Урфин, ковыряясь в открытой банке, только качал головой. Граф его не смущался. И Зоны не смущался. На любимую тему про белое движение, милостивого царя-батюшку, кровавых жидо-упырей большевиков и подъем Российской империи, обломанный последними, он был готов трындеть часами. Не задумываясь ни о логике, ни о здравом смысле. Так и шпарил, брызжа слюной, про козни усатого чудовища, евшего младенцев на завтрак, про украденные на Западе секреты всего и вся, про отсталость советской экономики и науки, про… в общем, лил грязь как из ведра.
– Вот поэтому лучше надо россиянам учить свою историю и ждать и радоваться, если линия Кирилловичей решит все же вернуться на престол. И…
Урфин бросил банку на пол и смял. Достал сигарету, рассматривая заткнувшегося Графа.
– Есть чего сказать? – поинтересовался радостно оскалившийся Граф. – Опять нам про краснопузых расскажешь сказку?
Урфин пожал плечами. Поглядел на новичков, явно считающих своего наставника гуру и магистром-джедаем.
– А вы, молодежь, что думаете?
– Про Кирилловичей или про красных?
– Про россиян, ясен пень, – хохотнул Баркас, – этот пункт у нас на повестке первый. Да, товарищ докладчик Урфин?
О, удивились. Точно, даже рот раскрыл этот говорливый. Урфин торжественно кивнул.
– А почему россиян?
Граф занервничал. Причину нервов знали все, хотя бы изредка сталкивающиеся со спорами его и Урфина. Факты Граф любил подтасовывать. И привирать. И даже не используя факты, гнал самую настоящую пропаганду из методичек. Сосбственных выводов не делая. Почему-то…
– Вы не против, ваше неблагородие? – на всякий случай поинтересовался наевшийся и относительно добрый Урфин. – Э?..
Граф гордо помотал вполне себе пархатым, как говорится, лицом. Не то чтобы Урфин плохо относился к евреям, нет. Он вполне заслуженно считал эту национальность одной из самых умных в существующем мировом порядке. Просто ему искренне желалось бы увидеть обращение какого-то там городового к Графу, окажись тот где-то, скажем, неподалеку. Например, у «Елисеевского», да при царе-батюшке. Эдакое… эй, жид, билет предъяви. Как нет разрешения на выход за черту оседлости? А ну-ка, пархатый, за мной шагом марш.
Мелочь, а было бы приятно увидеть этакого важного и благородного монархиста в такой ситуации.
– Ну, раз не против, начну. С россиян?
В глазах присутствующих читался искренний интерес к точке зрения уважаемого ветерана о гражданах страны. Урфин закурил, так как выступать прилюдно не умел и волновался, и начал:
– Россиян не существует. Есть жители России. Для всего мира мы с вами русские. А уж здесь, внутри, мы русские, татары, башкиры, эрзя, мокша, удмурты, немцы, вотяки и кто угодно еще. Херова гора национальностей. Но для всего мира, ребят, мы русские. А не россияне. Это что касается именно этой темы. И семьдесят лет русские были красными. Были не зря. Просто так, как известно, даже кошки не родятся.
В текущем году, молодежь, исполнится сто с ху… большим количеством лет революции, оставившей след в истории так же, как Великая война, породившая ее. Спустя полный век, ребятки, история повторяется, разве что «ваше высокоблагородие» официально не применяется. Зато «товарищи» остались только в силовых структурах, и то, скорее всего, только по традиции.
Где у нас с вами заводы и прочее народное достояние? Где, где… в… Заводы-газеты-пароходы снова принадлежат буржуинам, Священное Писание, того гляди, станет обязательным вместе со сдачей туповатых тестов вместо стройной системы очных экзаменов, подарившей стране взлет науки, прикладной и теоретической.
Урфин глотнул из фляжки, протянутой Баркасом. Пересохло, надо же. Не иначе и впрямь волнуется, что ли?
– Купаться любите? Пляж там. Лесочек, шашлык-машлык, девчонки загорелые и довольные. Да? Хер на, уважаемые коллеги… Озера, пляжи, леса и многое другое принадлежит не каждому в стране, а кому-то одному. Эдакому барину, мать его! Ну или нескольким, входящим в семью владельца. Медицинская помощь, направленная на здоровье каждого гражданина страны, четко разделена на бюджетную для массы и выделенно-хорошую для «не всех». Рождаемость падает из-за отсутствия жилья у молодых семей. Да и сами все знаете.
Да, сами коммунисты и довели. Никто не спорит. Сами и только сами. Вопрос-то в другом. В том, почему красные сейчас для вас, молодежи, это что-то глупое, злое, нецивилизованное и просто как орки Саурона. И почему вы себе представляете Союз как в «клюкве» америкосов в восьмидесятых, а? Как можно докатиться до негативного восприятия собственных предков, умирающих ради новой светлой жизни для обычных людей? Как мы с вами, ребят!
Граф заметно ерзал, явно желая вступить в спор. Но Урфин не дал. Ну его с его завиральными идеями.
– Ну, не могла погибнуть только из-за чьих-то там происков великая Российская империя… Понимаете?! Не могла! Упадок, разврат, тлен и деградация элиты, не желающей меняться, привели к тому же, что случилось и в СССР. И ничему не научили принявших власть. Но кроме мерзости, разлагавшей самых умных, просвещенных, образованных и прочая, было еще кое-что. Никто не захочет плохого для своих детей. Мировая бойня, начавшаяся в четырнадцатом, не пахла запрещенными елками, французскими булками в «Елисеевском» и одеколоном фирмы «Брокар». Она пахла кровью, слезами, трупами и горем обычных людей.
Ненужная война, развязанная ради смысла, непонятного крестьянину и рабочему. Миллионы погибших мужчин и женщин и еще большие миллионы тех, кто остался живым, но потерял чересчур многое. Брось в тлеющий костер хвороста, огонь полыхнет и достанет ветви спящих деревьев. Так и произошло. Только горели люди, а на пепелище вместо дремучей чащи, погибающей под собственной старостью, вырос новый лес.
И в этом лесу хватило, как бы ни пытались закрыть это все ГУЛАГом, «железным занавесом», культом личности, миллионами расстрелянных лично… хватило другого. Хватило электричества, вспашки земли собственными тракторами, самолетов, перевозящих людей, поездов, купейные вагоны которых были для всех, а не для «чистой» публики. Офицеры в армии не могли просто дать в зубы солдату или матросу, выходных стало два, отпуск неожиданно стал общим для всех работающих, для борьбы с полиомиелитом был создан единственный, ЕДИНСТВЕННЫЙ, сука, институт в мире.
Урфин сплюнул, чуя, что распалился. Нервы ж надо беречь, старичок…
– Наши с вами предки, жившие всего сто лет назад, были кто? Дворяне, что ли? У кого, Граф, у тебя такие предки были? Вот и не хлюзди, аристократ херов…
Загибайте пальцы, ребятки, давайте считать, кто там и как… крестьяне, кочевые пастухи, ремесленники и рабочие. Все так и было в основной своей массе. Именно они вставали под красное знамя, собственными жизнями платили за ошибки народных командиров и недоверие к царским военспецам, призванным в РККА. И сейчас, когда так клево показывать молодежи, какие скоты были в красных и какими скотами могут быть фантастические красные в будущем, мне мерзко.
Красные дважды поднимали страну из руин. Красные дважды разоренное огромное пространство превращали в развитую, обеспеченную всем необходимым и своим, полную надежд и стремлений страну. Красные вывели человека в космос и раздавили самое страшное порождение капиталистического общества.
Да, Вторая мировая была мировой. Но сломали фашистов-нацистов, а в СССР вошли и те, и другие, именно красные. Уже пожившие и помнящие Гражданскую коммунисты с беспартийными и комсомольцы, почти пацаны, из которых многие так и остались восемнадцатилетними. И мерзость, сейчас льющаяся то отсюда, то оттуда, поганит их память куда хуже чего-либо еще.
Красные, непонятные для Запада в своей монолитной мощи, стали пугалом. Жутью, что должна была нахлынуть полчищами голодных урукхаев и пожрать цивилизацию. Ту самую, которую они же и спасли. Причем, это порой так приятно забывать, цивилизацию эту люди, только готовящиеся стать красными, спасали и до сорок пятого. Солдаты Первой мировой, оттянувшие на себя немцев в пятнадцатом-шестнадцатом, спасли цветущие лавандовые поля Франции. И, вернувшись с фронта, хлебнув смертей и боли, решили вывернуть страну наизнанку, чтобы взять себе и своим семьям настоящую жизнь.
Ту, где все станут равными. Где не нужно будет снимать головной убор, завидев офицера, где дочку-умницу может ждать что-то большее, чем профессия кухарки у соседских дворян, где твой сын может стать инженером, а не просто странноватым пареньком с тягой к механике и от того плохо пасущим коров. Где врачу не нужно будет кланяться, а попасть на прием к профессору и светилу можно будет каждому. Где не будет деления на вагоны первого, второго и третьего класса, а будет деление лишь на купе и плацкарт, по заработку. Где отдых у моря для всех детей, а не только для тех, чьи родители могут позволить себе снять дачу в Коктебеле. Понимаете?
Символ несбывшегося коммунизма и почти победившего социализма ни хрена не криво ухмыляющийся чекист с наганом! Фига… это инженеры, врачи и Юрий Алексеевич Гагарин. Его улыбка, его, первого космонавта, была главным достоянием страны, погибшей в девяносто первом. Символом красной империи обычных людей являлись производства Прибалтики, урожаи от Кавказа до Гомеля, ГОСТ простых, но натуральных продуктов, произведенных без генного модифицирования и внутри страны. Символ красного спорта?
Урфин усмехнулся воспоминаниям про последний чемпионат мира и результат родной команды по ногомячу. М-да…
– Это Лев Яшин и его команда, взявшая чемпионат Европы без миллионных гонораров, «красная машина», вбивающая в лед профессиональных игроков Северной Америки, гимнасты, штангисты, фигуристы, золотой гол Белова и многое другое. Вы про них-то знаете, помните?!
Красные, ребят, это обеспеченность занятостью молодых специалистов, крышей над головой, медицинской помощью и бесплатными образовательными учреждениями для детей. Это такой странный мир, где дети уходили гулять во двор, и никто не боялся за них. Не из-за маньяков-педофилов, а из-за того, что их не собьет вдруг машина соседа, вообразившего себя Шумахером.
А примеры излета СССР, что так легко найти в Сети, верные. Да, верные… Именно тогда началось многое, погубившее мораль и человечность в людях. И в этом, как ни странно, виноваты тоже красные. Выродившиеся, как и их предшественники.
Но стричь под одну гребенку коммунистов разных поколений – это подло. Это даже хуже того, что про всех нас с вами, русских, татар, украинцев, белорусов, казахов, чувашей, мокша и эрзя, якутов, бурятов, евреев и всех остальных, называемых на Западе русскими, снимали в их фильмах. Фу-у-у… выговорился. Спасибо за внимание.
Тот самый, спросивший про россиян, беззвучно зааплодировал. Второй молчал, глядя под ноги. Граф сопел и косился в сторону.
– Вот так-то, белогвардеец липовый, – довольно зевнул Баркас, – утерли тебе нос всякие более грамотные товарищи?
– Ну…
– Не нукай, не запряг, – буркнул успокоившийся Урфин, – история не терпит сослагательного наклонения. В смысле, что если кого раком поставили, то явно не просто так.
– А вы, получается, – говорливый задумался, – коммунист?
Урфин хмыкнул. Баркас растянулся в улыбке:
– Он у нас, земляк, бессистемный анархист со склонностью к тирании. О как.
Ангар снова перестал гудеть эхом. Только трещало дерево в бочках. И прохаживался часовой внизу. Прохаживался?
– Атас, мужчины… – одними губами прошептал Урфин, тихонько подгребая к себе ствол.
Выучка у Графа и его подопечных не подвела. Никто не лязгнул, не зашелестел. Только дрова и трещали в стальной разогревшейся емкости.
Урфин повел вокруг глазами, явственно чуя привкус беды на языке. Беда отдавала рыжим и непутевым. И, если все правильно, отправилась в дальний угол второго этажа. Отлить.
Баркас проследил его взгляд, кивнул. Махнул двум новичкам, посылая прикрывать лестницу, и Графу, отправив того к окну. Какая ж сука пролезла сюда, интересно? Неужели…
Помнить про однорукого бугимена, выведшего их из борщевиковых джунглей, стоило. Но окрестности здесь просматривались хорошо, и не заметить… Хватит врать, Урфин. Да, так и есть. Захоти желтоглазая тварь спрятаться, ей хватит половинки биосортира, даже без емкости для самих отходов. А уж здесь-то…
Дальний конец второго этажа сплошь состоял из гипсокартонных перегородок и скворечников, по недомыслию названных офисами. Если считать ячейку улья за офис, то все верно. Где-то там должен быть Уизли, уйдя по-маленькому. Только вернуться же пацан должен давно, а они все прощелкали. Забыли простое правило, годное для чего угодно. Ин дер гроссен фамилиен клювом нихт щелк-щелк. Точно, в большой семье хлебалом не щелкают. Особенно если младшенький немного не в себе. За психику пацана Урфин все же волновался. Но посчитал некрасивым пойти за ним даже в сортир. Лучше бы пошел, тупой хрен.
Баркас крался первым, легко и незамысловато, словно родившись с таким умением. Подходил неторопливо и обстоятельно, стараясь держаться ближе к стене. Урфин вполне понимал желание бить перекрестным огнем, занимая противоположный край навеса, прижимаясь к перилам.
Лишь бы успеть и лишь бы не буги… хотя кому здесь еще случиться? Хотя…
Урфин остановился, успев махнуть Баркасу. Лишь бы не шумели позади. И лишь бы не оказалось поздно. До хрена чертовых «бы». Снял с пояса единственную светошумовую, таскаемую как раз на такой случай.
Местные, называемые бомжами, страх как не любили резкого света. Привычка жить в подземельях коллекторов, катакомб и канализации к хорошему зрению если и приводит, то только к ночному. На поверхность они выбираются редко, как раз в такие вот мрачные дни. И с Бурей, сейчас уже добирающейся сюда, бомжи частенько доходили до Первого круга, трепля по дороге новичков и туристов.
Граната ударила как положено «Заре». Ослепляя, оглушая и вообще приводя в шок и трепет. Только приводить-то оказалось некого. В темном закутке не раздалось ни звука. Совершенно. Либо пусто, либо опаснее, чем бомжи. Хреново.
Расслабляться не пришлось. Снизу, завопив чисто по-дурному, донеслось, что, мол, Степки-то нет, как же так?! И кровь, мать ее…
Выучка Графа все же так себе. Сказано было дебилушкам – сидеть на жопе ровно и не спускаться вниз, пока второй этаж не проверят. Ну, как сказано? На пальцах… хотя, думалось Урфину, может, стоило и сказать все же? Ни хрена-то они не поняли, получается. А еще ведь, к гадалке не ходи, перед Зоной наизусть заучивали типа специальные знаки спецназа для работы в группе. Идиоты…
Баркас что-то прошипел про себя… Ну, ясно, ему уже надоело ждать. Надоело так надоело. Тем более что сейчас работа телячья, знай успевая поворачиваться.
Удар! Дверь внутрь, ствол за ней. Чисто! Прикрыть коридор, стоя за спиной.
Шаг вперед, на опережение. Выбить соседнюю дверь, чуть в сторону… чисто!
Следующая падает внутрь, поднимая пыль и грохоча. Чисто!
Твою мать! Противоположная… эх и воняет… Чисто!
Дах! Ломается пополам, хренова МДФ… Чисто!
Замереть, конец коридорчика все ближе… Окно? Дальше открытое окно?
Выбить. Внутрь стволом. Чисто… И никого дальше, хоть спорь.
Шаг, выбить, чисто, мать твою… Последняя.
Баркас остановился возле окна, осторожно выглянул вниз, сплюнул.
– Бомжи. Под окном валяется часовой, ему горло перерезали, нож оставили.
– И что? Почему бомжи-то?
– Потому что череп вороний оставили. И их было несколько человек, по следам видно.
Бомжи… Урфин выругался. И еще раз. Сволочные местные твари, ни хрена никого не уважающие. Долбаные местные махновцы, не ставшие Красными или Белыми, но и людьми не оставшиеся. И Уизли они сперли, тут вопроса нет. Вопрос другой… Для чего?
Вариантов не великое множество, и каждый хуже другого. Хорошо, если для развития собственного генофонда, решив упереть молодого и прям-таки племенного бычка для осеменения.
Сожрать? Вряд ли… Но…
Продать кому-то серьезному и для чего-то, о чем думать не хочется? Этой отрасли местного бизнеса – киднеппинга в последнее время становилось все больше. Хера ль, когда прямо в логово дьявола сами по себе прутся готовые наборы для трансплантации. Некоторые излишне впечатлительные бродяги все чаще катались к врачам куда подальше и не повторяясь. Чтобы не расчленили и не продали по кусочкам. Теория заговора и все такое. Ну, все ж знают, сколько стоит вырастить новую почку в «Биофарм-Раша», верно? Дешевле найти чужую. Особенно не скупились на такие юные и чистенькие, как вот у рыжей пропажи.
– Пойдем дальше, братишка? – Баркас покачал головой. – Или поищем?
– А ты как сам думаешь?
– Чего тут думать… – Баркас оглянулся. – Рюкзаки пошли возьмем. Еще светло. Успеем к Копатычу.
Это друг заметил верно. Урфин покосился под окно, на уже поднявшуюся жесть-траву и разозлился еще больше. Сукины дети, увели из-под носа пацана и думают, что им ничего за это не будет. Будет, мать вашу. Бродяги, если они настоящие и честные, своих ни хрена не бросают.
Снаружи, грохоча и посверкивая, над округой грохотала Буря. Выросшая из крохотной черной малышки, шевелившейся поутру над Заливом, до огромной и тяжеленной бабищи-вахтерши. Таких гвардейских статей, что Урфину оставалось только присвистнуть, оценивая всю красоту, ждущую их, если не успеют все сделать быстро.
– Лишь бы не началось, пока мы след нормально не найдем. – Баркас матюгнулся. – Разойдется, и все, поминай как звали мальчугана.
– Фига, – тяжело бросил Урфин, – найдем. Не зря Зона нам его подкинула.
– Кто спорит, братишка? Я вот не спорю. Пошли, а то сейчас скоро жахнет так жахнет.
Жахнет… Жахнет это херня по сравнению с уже замеченными Урфином неприятностями, ползучими и прыгающими. Каждой из них хватит на любого из двоих людей, решивших благородно выполнить до конца человеческий долг. Да еще как хватит.
След вел в нужную им сторону. Только идти по нему оказалось сложнее, чем думалось. Бомжи не такие умные, как буги, но и им хитрости не занимать. Совершенно. Петлять и сбивать с толку сволочи умеют хорошо.
Да и Буря… Эта паскуда сейчас так спокойно им подгадит, только держись. Чудовище, черно-сизое, лилово-алое по краям, ползло вперед все увереннее и неотвратимее. Посверкивало изнутри заранее заготовленными ломаными рогами молний, грохотало безумием пока сдерживаемых порывов локального урагана. Трещало выпускаемыми наружу голубовато-мертвенными и прекрасно-смертельными шариками-огоньками святого Эльма. Порождение Зоны, кажущееся порою страшнее собственной матери и хозяйки.
Любая аномальная ловушка с Бурей становилась сильнее и агрессивнее. «Микроволновки» радовались ей, как телята мамкиному молоку. Единственный источник подзарядки электрических капканов придавал снулым и почти заснувшим медузам адский пинок для бодрости.
Тут и там искрили неожиданно выросшие полуживые пузыри, наполненные ярящимися ваттами и вольтами, так и тянущимися к живому теплу. Скорость, выносливость, радиус, сила поражения… «микроволновки» любили Бурю куда больше, чем, скажем, сам Урфин любил девчушек из подтанцовки в «Солянке». А их он любил всей черной половиной своей угрюмой души.
Под волнующейся жесть-травой перекатывались раскаленные ало-черные огромные шишки «бенгалок». Подпрыгивали, потрескивая концентрированным напалмом, прожигающим даже сталь. Замирали, гудя и нагревая воздух перед следующим рывком. Превращали и без того нервную прогулку в пробежку по минному полю.
Баркас петлял, замирая и разглядывая землю под ногами. Урфин, карауля аномалии, немного отдыхал. Напарник пер вперед со странно высокой скоростью. Как будто в нем неожиданно проснулись родительские чувства и рыжий Уизли не просто найденыш. Хотя, врать себе не стоило, что-то такое же шевелилось и у самого Урфина.
Да не место здесь ребенку. Пусть у того и у самого дети вполне готовы появиться, стоить захотеть. Пацан, он и есть пацан. Вытащить его из утробы суки Зоны вполне правильная задача для нормального мужика. А себя с Баркасом Урфин другими и не считал. Вот и пер за другом, стараясь не пропустить ни малейшей мелочи, грозившей лысому.
Буря рокотала в паре километров, выстилая под собой мусорный шлейф, поднятый воздушной юбкой. Изредка с ее стороны доносился чуть другой грохот. Буря добиралась до умирающих домов, складов, гаражей и торговых центров, крушила и втягивала в себя. Дождь из граненого битого стекла, острой деревянной щепы и поблескивающих кромками разрывов железа… приятный сюрприз для поисков. Этакий дополнительный бонус, чтобы жизнь медом не казалась.
Зона хохотала над ними, перекатывая смех раскатами грома внутри жутко набухшей гневом тьмы. Густые черные разрывы, соединенные воедино, вспыхивали уже начинавшими бить по земле разрядами, порой раскрашивая окрестности рапидом. Серебро жахало, долбя по ушам воздушными залпами, заставляло замирать и потом гасло, напрягая уже глаза, рыскающие вокруг и под ногами. Светофильтры маски справлялись через раз, не успевая за мгновениями, порождавшими жутковатые салютные отблески вокруг.
Чертова хозяйка Питера веселилась, заставляя сталкеров уже в который раз задумываться над собственными поступками и их правильностью. Только полный дурак с теми самыми «безумием и отвагой» сунется искать потеряшку, упертого местными, знающими здесь каждый сантиметр. Только идиот, идущий по жизни с белыми рыцарскими цветами, сунется в самое начало Третьего круга во время раскатов Бури.
Ну, значит, так и есть. Они с Баркасом и идиоты, и дураки, и хоть кто еще. Потому что назад поворачивать не оказалось никакого желания. Или ломиться вперед, к Привалу, пока есть хотя бы какая-то надежда на поиск. Хрена, мать, выкуси. И смотри не подавись. Ты же знаешь… раз-два-три-четыре-пять… злобный Урфин вышел поиграть и поискать. Это твои детишки скоро могут стать фаршем. Дайте ему до них добраться. Урфин ухмыльнулся, ухватив за самый кончик свое любимое боевое безумие. О да, этого ему сейчас не хватает для полного счастья.
Баркас остановился. Выпрямился. Чуть качнул головой. Твою мать…
– Пропал?
Баркас не обернулся, просто кивнул.
– Трава выпрямилась. И тут не грунт, а подошва прямо. Гладкая, твердая. Нам с тобой, братишка, надо бы отсюда убраться. До окраины добрались же.
Урфин согласился. Вокруг уже начинался город. Буря жахала уже в километре, не больше. Хорошо, ее немного снесло в сторону и под шлейф не попасть. Пережидать его, теряя сумерки, не хотелось. А по-другому никак.
– Идем в Привал. Там посмотрим.
Посмотрят. Утро вечера мудренее.
Урфин бросил взгляд на темнеющие впереди провалы окон, проломы крыш и сами дома. Пусть тебе повезет, пацан. И мы тебя завтра найдем. Обязательно.
