Нам повезло.

Мы живем в стране, где дважды можно войти в одну и ту же воду, трижды наступить на одни и те же грабли, четырежды переболеть ветрянкой и пять раз подряд разбивать молотком один и тот же палец. А если совсем повезет, то и лоб.

То, на что терпеливые европейцы тратили века, а мудрые китайцы – тысячелетия, нам предстояло пройти за десятилетия, годы, а порой месяцы и недели. Мы хотели успеть все и сейчас, в пределах одной жизни.

Да, мы такие. Особенные и отличные от других.

Спотыкаемся и идем дальше, снова спотыкаемся и идем, опять спотыкаемся и – дальше…

И не беда, что спотыкаемся на одном и том же месте, и идем, не очень представляя куда.

К черту подробности!

Зато сколько новых откровений и открытий, находок и разочарований, объяснений и непониманий достанется тому, кому хватит энтузиазма пройти этот путь до конца.

И пусть завистники шипят, что день сурка – это наше будущее.

Это наша жизнь и это наше все.

Как прошлое и настоящее.

Как женщина, которая поет.

Как зебра, которая черно-белая.

Как кошка, которая просто черная.

Как спорт, который – мир.

И как мир, который – наша жизнь.

Как-то двадцать лет назад по одному очень грустному поводу я подвозил до дома православного батюшку. Отец Александр был внешне справедлив, мудр и не распиарен, чем вызывал мое искреннее уважение. Чтобы скоротать время мы философствовали вслух, обсуждая темы вечные и насущные. Времена были лихие, еще зиял опаленными глазницами расстрелянный Белый дом, герои минувших дней рядились в черные водолазки и черные костюмы, мы никому не верили и верили во все одновременно, экономика лежала в руинах, а в сознании пребывала разруха. Злая и холодная январская ночь, особенный попутчик – самое время расставить все точки над «и».

Нас вполне устраивала вялотекущая игра в вопросы-ответы, мы не переходили границы, не касались конфессий, пока мне вдруг не показалось, что открылась некая истина, доселе неведомая, и все тайны прекратили быть таковыми.

И у нас произошел следующий диалог:

Я: Отец, в Москве началось строительство разрушенного шестьдесят лет назад храма. Никак не пойму, праведное это дело или нет. Старого ведь не вернешь, а новодел, боюсь, уже не так значим.

Он: Строительство любого храма – благое дело, а такого большого – тем более. Мы не просто храм восстанавливаем, а совесть лечим, прощения просим и очищаемся. И веру в душе людей возрождаем.

Я: Согласен, отец, только вера способна вылечить совесть. А сколько церквей, мечетей и синагог в советские времена разрушили да превратили в склады и амбары. Вот и не осталось у людей ни стыда, ни совести, ни веры.

Он: Правильно мыслишь, сын мой. Построят храм, глядишь, и сознание людям вернется, жить начнут и по-людски, и по совести.

Я: А в Сибири да в центральных областях, на востоке и на севере что людям делать? Им что коммунисты, что демократы – один черт, денег как не было, так и нет. Живут без свету и просвету. Негде даже религиозные нужды справить, не в Москву же ехать? Что им до храма-то московского…

Отец Александр задумался на минуту и снова продолжил свою длинную и грустную историю про возрождение и веру, героев и злодеев, Христа и нехристей. Я же подливал масла в огонь, еще и еще напоминая про бедных христиан, мусульман и иудеев, горюющих и страждущих, но без надежды иметь свой храм. Он был благодарным собеседником и потому со мной соглашался, не чувствуя подвоха. И тогда настал мой черед.

Я: Отец, страна бедна как церковная крыса, дырка на дырке, а тут, на тебе – три миллиарда долларов на новый храм, из которых половину (наивно думал я тогда) разворуют! Для кого храм? Для президента с премьером и иже с ними? И кому какое дело до безвестной старухи из Челябинской или Читинской области, которая мечтает хотя бы разок перед смертью до какой-нибудь церкви добраться? Да за эти три миллиарда можно три тысячи церквей построить по всей стране. С иконами и прочими хоругвями, коллег Ваших жильем обеспечить и людям долги начать возвращать. Миллионам и миллионам. Так к чему золотой дворец на Москве-реке, когда денег – или на одно, или на другое! Где благо-то?

Как говорят шахматисты: шах и мат.

На этом наш разговор и закончился, остаток дороги мы проехали молча. Каждый думал о своем, не понимая, как в одних и тех словах может оказаться две правды.

Батюшки того уже давно нет, а мне до сих пор горько, что вот так, игрой в слова поставил его в неловкое положение.

А еще горько, что у людей нет совести. Еще горче, когда совести нет у целой страны.

А тогда, в начале девяностых, мой сосед по дому, мент-криминалист и тоже уважаемый мной человек, был вынужден держать лоток с матрешками на подведомственной ему территории – смотровой площадке МГУ.

– Саша, – говорил он мне с гордостью, – вот смотри, я простой московский мент, но с лотка по двести баксов в месяц имею и семью свою кормлю.

И я был горд за него. За то, что зарабатывает именно так, а не превращается в оборотня или еще какого зверя.

Дикая страна, пляски на костях и смех сквозь боль.

Тогда нам всем казалось, что если выдюжим, вытерпим и справимся, нас ожидает награда, сытая, спокойная и богатая. И мы наивно полагали, что после 91-го и 93-го нам сам черт не страшен.

Но жизнь проходила мимо, год сменялся годом, курс рубля неизбежно катился под гору, а мы научились наивно надеяться на Запад и на всякий случай с опаской относиться к Востоку. Залоговые аукционы похоронили надежду обменять ваучер на «Волгу». Выборы прошли под странным лозунгом «Или проиграешь». И хотя большинство проголосовало «за», все равно страна по привычке проиграла. Кризисы стали нормой жизни: 94-й, 95-й, 98-й, 2004-й, 2008-й… Черный вторник, черный четверг и черные выходные. Первая чеченская, вторая чеченская… Казалось, что не за горами и третья мировая.

Перестроечный сквозняк и первые пьянящие глотки свободы сменились тяжелым похмельем конца девяностых. Главная твердыня и безусловная русская валюта – бутылка водки – продавалась за гроши и стремительно теряла свою ценность. Работать стало лень, и кто-то догадливый приоткрыл калитку, в которую тотчас потек ручеек мигрантов из Средней Азии.

Москва превратилась в город контрастов: блестящие лимузины и яркие витрины, банки и биржи, красавицы и чудовища, но вместе с тем темные подворотни старых районов, бомжи и попрошайки, бомбилы на машинах-убийцах и обедневшие коренные москвичи, как вымирающий класс.

Страна стояла на пороге перемен, и они не заставили себя ждать.

Нас так умилила честность старого президента, что мы пошли и проголосовали за нового. Одни просто так, другие – потому, что так велели.

И почти никто не заметил, что цены на главные наши активы – нефть и газ – стали медленно, но верно расти. Власть впервые с 1913 года поняла, что может быть богатой. Правда, новоиспеченные хозяева жизни, они же олигархи, на минутку забылись. Им, как наивным детям, вдруг показалось, что скважины и трубопроводы, леса и поля, министры и депутаты приватизированы ими безоговорочно и навсегда. Мгновение затянулось, и даже самые прозорливые не заметили, что вновь избранный абсолютно свободен от старых обязательств и никак не намерен обрастать новыми. Удивлялись лексическим оборотам и полагали, что «мочить в сортире» будут исключительно северо-кавказских и примкнувших к ним террористов. И даже когда главный режиссер театра современной трагикомедии, он же БАБ, еле унес ноги в Лондон, это тоже не послужило уроком. Если в 17-м году был отдан приказ брать почту, вокзал и банк, нынешние приоритеты сместились в сторону трубы и телевизора. Труба определяла бытие, а телевидение – сознание. Разобрались как всегда, по-нашему. Помните, что такое собственность? Правильно, право (и возможность) владеть, распоряжаться и использовать. Березовский, иммигрировав, такое право объективно утратил, и место ОРТ прекрасно занял Первый. Гусинского просто напросто взяли в заложники, и последний оплот громкого оппозиционного слова – НТВ – пал. Лучшие из лучших, Киселев и Парфенов, десять лет не могут найти работу. Клеймо. Сменившее акционеров «Эхо Москвы» стало похоже на львицу в цирке: вроде и укусить может, да хозяин не велит. Дрессировщик на радость толпе засовывает голову в широко раскрытую пасть, парализованную и абсолютно безопасную. А довольный зритель, знай себе, хлопает и хохочет! Ну да, лишь бы нравилось.

Наконец пришло время труб и скважин. Их уже, вроде, один раз как бы продали, и это «как бы» создавало главную проблему и головную боль. Мы на весь мир объявили на своей территории главенство закона (читай – игру по правилам), рыночные отношения и демократию. По привычке оглядываясь на Запад, очень не хотели, чтобы вместо привычного поглаживания по головке нам отвесили крепкий подзатыльник. Президент собрал олигархов и объявил новую политику: хотите иметь – имейте, хотите качать – качайте, хотите богатеть – богатейте. Но все должны платить, как минимум, законно установленные, да не забывать про социальную ответственность. И название всему этому придумал – равноудаленность. Получилось, как езда по улице с односторонним движением: правила нужно учить до того, как сесть за руль, а не после. Иначе проскочишь, а обратного пути уже нет.

Но в обычной жизни так ли часто мы ездим по правилам? Или правила созданы, чтобы их нарушать? Да, хоть в чем-то у нас есть преимущество перед миллиардерами. Мы можем вести свои дела как считаем нужным, а они – как прикажут.

И им приказали, выбрав на заклание интеллигентного, красивого, образованного и, в целом, практически эталонного Михаила Ходорковского. Да к тому же на «Х», что симптоматично. Зря он надеялся на здравый смысл и уповал на свой неподдельный патриотизм. «Не улечу», – сказал Миша. «Ну и дурак», – подумал Большой брат и пригвоздил, не раздумывая.

Несколько лет страна бухтела, Запад вопил, а демократы возмущались. Но пошумели-пошумели, вспомнили о делах насущных, и пошли каждый решать свои проблемы.

Прошло десять лет. Выросли дети, сменился очередной ipad, мобильный интернет поставил новый рекорд скорости и 3d-принтер распечатал стреляющий пистолет, а из тюрьмы выпустили Ходорковского. Именно «выпустили», а не «освободили». И с креста забыли снять.

Ну да, произошла сенсация, которую отчаялись дождаться. Но на этот раз тема не продержалась и недели. Да и о чем было говорить? Все как в кино: получил перед самолетом загранпаспорт, прилетел в Германию, дал очень корректную пресс-конференцию, в своем стиле взвешивая каждое слово, запросил, скорее всего, специальную швейцарскую визу и вылетел в Женеву проверить свои активы. Ну, и встретился в Израиле с Невзлиным.

Не страшен. Потому что не был страшен и десять лет назад. Просто так получилось. Жребий.

День сменяет ночь, солнце – луну, Москву – Лондон, а Лондон – Монте-Карло. Самые преданные и проверенные мигрируют между властью и бизнесом, но над всеми, словно крестное знамение, висит реальный крест с распятым на нем Ходорковским. И никто не ворчит и не ропщет. Потихоньку платят и ответственность несут. Дрессировка – великая вещь. Подтверждение теории академика Павлова на практике.

А то, что среди распятых оказались в основном евреи, так это не более, чем совпадение, сказала власть. Страну такое объяснение устроило, тем более оно оказалось весьма традиционным для одной шестой части суши. Чтобы представители Богом избранного народа не сильно волновались и не апеллировали к институтам мировой демократии, им предложили душещипательную историю, будто бы второй муж бабушки (сами знаете кого) был ни кем иным, как самым настоящим чистокровнейшим евреем. На местах намек поняли, команда не бить жидов прошла, и в стране наступило временное идеологическое спокойствие.

Между тем, фискалы научились собирать пошлины и акцизы, Центробанк – экспортную валютную выручку, а Правительство создало два каких-то очень странных фонда, зачем-то разместив свободные денежки в государственные обязательства своего главного конкурента. Нам рассказали очередную байку, будто таким способом мы почти купили Федеральную резервную систему и практически приватизировали всю Америку. Не знаю, как там было на самом деле, но сдается, что на наших кровных одновременно крупнейшая экономика и крупнейший банкрот мира вылез из долговой ямы мирового кризиса.

Да, в России как всегда крепки задним умом. Но что сделано, то сделано, лицо нужно как-то спасать и верхи задумались о реализации очередной национальной идеи. БАМ с собором уже есть, новый Большой театр на подходе, даже в космос проклятые империалисты летают на отечественных кораблях. Дураки воюют с дорогами, а дороги – со всеми нами.

Все темы и идеи разобрали. Методом исключения осталось одно – спорт. Памятуя о великих хоккейных победах 70-х и даже европейском футбольном чемпионстве 50-х, кто-то очень мудрый рассудил, что любое недовольство, голод и холод можно если не победить, то снивелировать, если усадить народ перед телевизором. Тем более, что откровенно голодные если и остались, то сидели тихо, не высовываясь. Причем, катализатором должно служить проведение какого-нибудь глобального спортивного форума непосредственно в пределах нашей Родины.

Сказано – сделано. Тут перешептались, там переговорили, не обошлось и без авторитета старших товарищей, но в результате выиграли-таки право провести у себя зимние Олимпийские игры.

Опять нам объяснили, что Олимпиада – тот же храм, только в профиль. И одно, и другое нацелено на возрождение веры. И если в первом случае – в Господа, то во втором…

Со школьной скамьи нас учили, что спорт больших достижений это не просто боль от обид и стертых в кровь ладоней, сломанные руки, ноги и судьбы, короткий миг триумфа и десятилетия забвения. Спорт – прежде всего, престиж и слава государства. Большой спорт, как всякий политический аргумент, жизненно важен для любой страны. Взгляните, Америка – во всех вопросах первая держава в мире, и в спорте также первая. Китай – вторая экономика мира, и в спорте – второй. Дальше с большим отрывом, полагаясь в основном на традиционно развитые виды спорта, следуют остальные страны. Странным образом ранжир спортивных достижений атлетов напрямую корреспондирует с экономическим благополучием или мощью внутренней политики их родины.

30–40 лет назад, когда в Союзе реально было голодно, все мальчишки играли в хоккей. И не нужно искать этому причины, они налицо. Разбивались на тройки и пятерки, и отнюдь не амплуа с номерами себе присваивали. Просто говорили: ты сегодня Якушева играешь, ты – Харламова, а ты – Мальцева. Не потому ли сегодня, тридцать лет спустя, пацаны, которые не бросили хоккей после окончания школы, по вечерам съезжаются на закрытые коробки, но уже на черных АМР’ах?

Да, победы в большом спорте поднимают патриотизм. Кстати, в моем детстве желающих быть похожими на Третьяка или Сальникова было значительно больше тех, кто видел себя, к примеру, Брежневым, Андроповым или Черненко. Да и девочки в юности чаще любили «плохих» мальчиков, которые не в пример большинству «хороших» отличались выраженной спортивностью.

А еще нас учили, что для страны очень важно принимать крупные спортивные соревнования. Олимпиады, чемпионаты Мира и Европы, Спартакиады. К таким событиям строятся стадионы, бассейны и ледовые дворцы, спортивные деревни и объекты инфраструктуры. Игры закончатся, а площадки останутся. И хлынет туда бурный поток неопределившейся еще молодежи, и страна сделает свой выбор в пользу здорового образа жизни, навсегда отвернувшись от сигарет, водки, наркотиков и прочей нечисти. Как говорится, в здоровом теле здоровый дух!

Такова теория. А на практике у нас уже была и Олимпиада, и Спартакиада. Впереди Чемпионат мира по футболу. Как-то тревожно становится за народную игру.

…А мне грустно. Не хватает отца Александра, чтобы обсудить с ним, сколько же десятков тысяч спортивных залов можно было построить на закопанные в прямом смысле слова в землю билаловские миллиарды. Сколько миллионов бесплатных абонементов можно было раздать всем желающим… И еще на тысячу спортивных школ осталось бы.

Смотрю в небо, и видится мне отец Александр, согласно кивающий мне головой в знак одобрения и консенсуса. Наконец мы с ним договорились.