Глава 8
В Тифлисе хуже, чем в горах!

Полицмейстер Ковалев радостно шагнул навстречу сыщику:

– Слава богу! Ну вы, Алексей Николаевич, ловкий человек! Обещали доставить Динда-Пето – и доставили. А мы уж вас схоронили. Сообщили министру, что его чиновник пропал без вести и наверняка погиб. Получили от него по выговору – все, начиная с генерала Фрезе. Вон оно как… Слава богу!

– Погодите, Георгий Самойлович, – остановил его коллежский советник. – Шмыткина арестовали?

Полицмейстер сразу погрустнел:

– Не успели.

– Что значит не успели? Вы его упустили?

– Шмыткин застрелился.

– Как это получилось? Откуда он узнал об аресте?

– Ведется дознание, – доложил Ковалев. – Лично мною ведется. Ума не приложу, Алексей Николаевич, что вы там раскопали. Но мой помощник выстрелил себе в сердце. Он дежурил в Казенном театре, был старшим по наряду. Получив вашу телеграмму, я сначала глазам не поверил… Думал – ошибка какая-то. Уж извините, говорю, как есть. Но делать нечего, подумал, надо идти в театр. Пока шел, речь сочинил. Так, мол, и так, Кузьма Степанович, тут явно недоразумение. Мы, конечно, разберемся. Но ты пока сдай шашку и посиди дома под караулом. Такой вот спич сложил. Но он не пригодился. Потому как, придя в театр, Шмыткина я обнаружил уже мертвым.

– Точно он сам себя? Пояс ожога есть на теле? Платье оплавлено?

– Все признаки налицо.

– Где Шмыткин покончил с собой?

– В комнате для реквизита.

– Записки не оставил?

– Нет.

– Что дал обыск в его доме?

Ковалев вздохнул с тоской.

– Что молчите? Краденое нашли, деньги?

– Точно так. Двадцать тысяч в доходных бумагах. Вот скажите, Алексей Николаевич, откуда у коллежского асессора такие суммы? А пять золотых часов откуда? И для чего они ему? Их же все пять не нацепишь. И носить по очереди не будешь, потому что сразу появятся вопросы.

Ковалев замолчал с тоской. Питерец дал ему небольшую передышку, а потом сказал:

– Динда-Пето надо поместить в тюремный замок. Лучше в Метехский.

Метехский замок являлся отделением губернской тюрьмы. Считалось, что он лучше охраняется и побег оттуда невозможен. Однако из-за тесноты и неприспособленности он вмещал малое число узников.

– Там места нет, даже для самых отчаянных не находим, – возразил Ковалев. – Разве только в общую.

– В общую ни в коем случае!

Началась обычная в таких случаях волокита. Пленный сидел пока в арестном помещении полицейского управления. Георгию Самойловичу пришлось телефонировать вице-губернатору Алышевскому. Тот категорически заявил, что свободных камер в Метехи нет. Только что в замок поместили борчалинцев, отъявленных бунтовщиков. Жители селения Акпет отказались подчиниться решению Окружного суда по иску князя Баратова. Когда судебный пристав в сопровождении полиции явился для исполнения решения, на них набросились триста жителей селения во главе со священником! Стражей порядка побили и прогнали. Вчера двенадцать зачинщиков этого возмутительного мятежа заключили в Метехи, в том числе и батюшку. Поэтому Динда-Пето пусть селится на Эриванском шоссе. Он со всеми своими кровавыми подвигами не дорос до такой чести, его место в губернской тюрьме. Только там тоже нет пустых одиночных камер. Пусть посидит в общей, черт с ним.

Питерец был иного мнения о том, как надо караулить абрека. Тот слишком много знал. И Алексей Николаевич отправился в Метехи, прихватив с собой полицмейстера. Помощник смотрителя князь Чиковани повел гостей по казематам. Действительно, тесно, арестанты сидят друг у друга на головах. Но Лыков не отступал. В крохотной одиночке он обнаружил бородатого дядьку с бешеными глазами.

– Кто такой?

– Арутюн Далаков, убийца дворянина Араса Шаверова, – доложил помощник смотрителя.

– А чего он у вас сидит, как важная персона?

– Распоряжение следователя Лорийского участка.

– Тоже мне. Переселить его в губернскую тюрьму, а Динда-Пето – на его место.

– Но…

– И чтобы никакого общения с другими заключенными!

Чиковани замялся. Тогда сыщик вынул свой открытый лист и молча протянул князю. Тот стал читать, а когда дошел до подписи Плеве, вытянулся во фрунт:

– Все будет исполнено, господин коллежский советник!

– То-то.

Разобравшись с этим вопросом, Лыков перешел ко второму.

– Георгий Самойлович, – сказал он полицмейстеру, – покажите мне деньги, что нашли у Шмыткина.

– Они в моем кабинете.

– Едем.

– Алексей Николаевич, вы так и не ответили на мой вопрос. Я жду.

– Что я узнал от Елизбара Чолокова о вашем помощнике?

– Ну конечно.

– Именно он навел абрека на поручика Абазадзе. Сообщил время поездки, маршрут и дал команду убить Арчила.

Ковалев опешил:

– Как может помощник полицмейстера дать команду абреку?

– Оказывается, может. Динда-Пето рассказал мне много интересного на первом допросе… Расскажет еще больше, когда мы возьмемся за него вместе со следователем. Не хотите поучаствовать?

– Хочу, – заявил коллежский советник, почувствовав в словах питерца скрытый смысл. – Все же Шмыткин был моим помощником. Что я в нем не разглядел? Сапоги вот он, правда, носил с жандармскими шпорами… Но тщеславие – невеликий грех.

– Скажите лучше, было ли соперничество между ним и Абазадзе?

Полицмейстер ахнул:

– А ведь точно! Кузьма Степанович, сказать по правде, человек вчерашний. Из казаков, а те известные любители трофеев.

– В каком смысле? – уточнил Лыков.

– Вещи при обысках пропадали, – пояснил Георгий Самойлович. – Короче, решил я Шмыткина заменить. Но Арчил был еще молод. – Тут голос полицмейстера дрогнул, но он взял себя в руки. – Молод, говорю, для такой должности. Стал я парня растить. Уже придумал как. В Тифлисе десять полицейских участков, и на трех нет пристава. Вакансии. Никто не хочет идти на такое мизерное содержание. А кто готов, тех я не хочу. Вот и решил я назначить Абазадзе приставом на пятый участок. Не успел…

– То есть, – продолжил его мысль питерец, – вы хотели вырастить из Арчила Константиновича нового помощника. Годик в приставах, а там, если справится, и к себе забрать?

– Да.

– Шмыткин знал об этих ваших планах?

– Догадывался. Он был не умный, но хитрый.

– Получается, убрал конкурента. Руками абрека Динда-Пето.

– Получается так, – согласился полицмейстер. – Но это не дает ответа на мой вопрос. Как мог Шмыткин что-то приказать абреку? Кто он для этого?

– Ваш помощник состоял в агентах «большой постирочной», – пояснил сыщик. – Поэтому я и хочу разобрать доходные бумаги, что вы нашли у него на квартире. Если среди них отыщутся краденые, помещенные в списки разыскиваемых, – вот вам еще одно доказательство его причастности.

Они приехали в управление полиции, и Алексей Николаевич сразу взялся за дело. Ковалев достал из тумбы стола пять или шесть пачек, перевязанных бечевкой. Из одной пачки чуть-чуть высовывались краешки. Лыков потянул за них и вытащил два закладных с выигрышем листа Дворянского земельного банка.

– Странно… Будто их потом вложили, наспех.

Ковалев лишь пожал плечами. Сыщик стал развязывать пачки и раскладывать бумаги на столе.

– Плохие по большей части, – снова обратился он к хозяину кабинета.

– Я в этом ничего не понимаю, – признался Ковалев. – Жалованья на жизнь не хватает, не то что на банковские операции.

– А я вынужден разбираться, – вздохнул питерец. – Будучи опекуном лесного имения. Оно дает доход, нужно правильно им распорядиться.

Полицмейстер покосился на сыщика с уважением:

– Значит, вы могли бы и не служить?

– Мог бы. Даже выходил в отставку… По семейным обстоятельствам. Но вернулся. Скучно без службы, Георгий Самойлович.

– Эх! – вздохнул полицмейстер. – Будь у меня лесное имение – ни дня бы не раздумывал. Прочь отсюда, и заниматься собственным делом. Вот ей-богу, Алексей Николаевич, ни дня!

– Но бумаги все-таки паршивые. Как будто их нарочно так подбирали – ни одной первоклассной.

– Чем же они плохи? – заинтересовался Ковалев, разглядывая радужные бланки. – Купонов вон сколько необрезанных…

– Сейчас на рынке кризис, уже четвертый год подряд. Лично я покупаю для вложения только государственные и железнодорожные облигации, они надежнее. И так поступают все настоящие игроки. А тут провинциальные банки, металлургические заводы, даже долговые расписки ссудно-сберегательных товариществ. Мусорные бумаги, как выражаются биржевики.

– А те две, что лежали особняком?

– Они из списка краденых, – вспомнил Лыков. – Похищены у статской советницы Шнелге в Арзамасе.

– Вот и доказательство, – оживился Георгий Самойлович. – Значит, мой покойный помощник действительно агент «большой постирочной»! Ну и дела… Я, признаться, до сей поры в нее не верил.

Полицейские помолчали, потом Ковалев спросил:

– Что еще сообщил вам Динда-Пето?

– Абреку велено было убить лишь поручика Абазадзе, а чиновника из Петербурга не трогать.

– Вот как? А почему?

– Кто знает… Думаю, им не к масти был труп столичного полковника. Дознание начнется, не ровен час из Петербурга сыщики приедут. Хотели меня напугать, а еще оборвать концы. Ведь штабс-капитана Багдасарова явно зарезали по приказу тех же людей.

– Это вам тоже Чолоков сказал?

– Нет, сам догадался, – покачал головой Лыков. – Уж больно вовремя напал на него собственный денщик. Именно тогда, когда офицера решили арестовать.

– Но сейчас-то вы уже не нужны им живой, – сообразил полицмейстер. – И значит, находитесь под ударом.

– Так и есть. Имадина Алибекова послали, чтобы меня убить. Команду дал все тот же Шмыткин.

– Не делайте из Кузьмы Степаныча демона зла, – махнул рукой Ковалев, словно отгоняя муху. – Не тот у него был калибр.

– Так об этом и надо думать, Георгий Самойлович. Коллежский асессор и по характеру, и по занимаемой должности на крупную фигуру не тянет. Так, надзирающее око главного организатора в тифлисской полиции.

– Главного организатора? Ну-ка, подробнее, пожалуйста.

– Подробнее пока не могу, – усмехнулся сыщик. – Только домыслы и предположения. Позвольте изложить их на совещании у статского советника Трембеля. Собраться предлагаю сегодня вечером. А после того, как я изложу свои соображения, думаю, всем нам захочется побеседовать с Динда-Пето. Он что-то подтвердит, что-то от него самого скрывают. Но в любом случае вам станет понятнее, как устроена «большая постирочная». А теперь, Георгий Самойлович, пусть ваши люди составят опись шмыткинских трофеев. Возьмите ее с собой к Трембелю, в ней есть некоторые подсказки.

Лыков ушел из кабинета полицмейстера задумчивый. Не зря ли он откровенничал с Ковалевым? Вдруг и тот – агент преступников? Ведь такое большое предприятие возможно лишь при покровительстве властей. Причем с самого верха, уровня ближайшего круга главноначальствующего. Есть уезды, где разбойникам дают грабить безнаказанно – только делись. И начальник уезда не боится, что его снимут за бездействие. Это как? Кроме того, полиция края усердно разыскивала следы подмены денег в казначействах. И ничего не нашла. Похоже на заговор. Ковалев, как и Трембель, был у Алексея Николаевича на подозрении – они оба тянули на заправил «большой постирочной». Но нельзя же им прямо так и заявить! Он вынужден будет вести дознание при активном участии этих двух чиновников. Скрытно наблюдая за ними и ожидая подвоха или тайного противодействия.

Днем Лыков с Имадином сидели в номере и беседовали. Чеченец старался меньше бывать на людях, он еще не привык к легальной жизни. В дверь постучали, и тут же ворвался Скиба – всклокоченный и радостный.

– Алексей Николаевич, дорогой вы мой! Как я рад увидеть вас снова! А мы тут… Сами понимаете…

– Пришлось ненадолго помереть, Максим Вячеславович, – улыбнулся сыщик. – Для пользы дела.

– Очень-очень! Нет слов как.

– Позвольте представить моего товарища. Алибеков Имадин Алибекович.

Отставной разбойник и отставной сыщик познакомились. Оба держались настороженно, но вежливо. Скиба пригласил приятелей в гости. Лыков согласился, но только завтра вечером. Прощаясь, трамвайщик сказал:

– Виктория тоже очень обрадовалась, когда узнала, что вы живы.

– Какая Виктория? – не понял Лыков.

– Которая Павловна. Врач Фомина-Осипова – позабыли? Встречались у меня дома.

– Ей-то что за дело? – не поверил коллежский советник.

– Ну как же. Вы популярный человек в нашей маленькой компании. Я много лет о вас рассказываю всякие диковинные вещи. Вот она и вдохновилась. Но тут вдруг человек-легенда погибает в горах… Виктория расстроилась, даже плакала. И неожиданно вы вернулись с того света! Подтвердив тем самым правдивость моих рассказов. Абрека Динда-Пето на веревке притащили! Которого вся полиция поймать не могла…

– А откуда вы знаете про Динда-Пето?

– Трембель вчера в клубе сообщил. А что, нельзя было?

Лыков махнул рукой:

– Вы отставной коллежский советник из Департамента полиции, вам все можно.

– Так что сказать Виктории Павловне?

– Э-э…

– Алексей Николаевич, куйте железо, пока горячо, – подмигнул Скиба. – На Фомину пол-Тифлиса заглядывается, в ее спальню пролезть хотят. А вы кочевряжитесь.

– Ну мы же условились завтра вечерком.

– Часов в восемь?

– Да.

– Так и передам супруге… И Виктории Павловне. Имадин Алибекович, вас тоже ждем.

Когда посетитель ушел, Имадин хмыкнул:

– Куй железо… Ишь, ковальщик.

– Кузнец, – поправил друга сыщик.

– Может, мне не ходить? А то еще помешаю.

– Думаешь, барыня увлечется тобой больше, чем мною? А что, романтический герой… Разбойник, бунтарь… У тебя тоже есть шанс.

– А кто она? – заинтересовался чеченец.

– Жевешка, то есть женщина-врач. Служит в городской управе, санитарией занимается.

– Не пойду, – сразу заявил Имадин. – Развейся один, а я тут посижу.

– Только на улицу не суйся без меня, – предостерег коллежский советник.

– Я что, маленький? В горах выжил, а уж в Тифлисе.

– В Тифлисе хуже, чем в горах. Ты для многих опасных людей изменник – забыл?

– Алексей, что же теперь делать?!

Чеченец сел и принялся нервно теребить скатерть.

– Сегодня я решу этот вопрос, – стал успокаивать его сыщик. – С самым главным по полиции и с полицмейстером Тифлиса. Выправим тебе документ, и поедешь на войну. Только чуть-чуть поможешь мне в одном деле.

– В каком? – вскинул голову Имадин. – Еще кого-то предать?

– Бывший пластун Безвуглый, по-твоему, хороший человек?

– Он вообще не человек.

– Я хочу его поймать. Очистить город от этой дряни. Неужели не поможешь?

Алибеков задумался.

– Но это в последний раз? Поймаем, и я уеду на войну?

– Да.

– Хорошо. Что я должен делать?

Лыков сел напротив друга, положив руку ему на плечо.

– Понимаю, тебе это противно. Но если бы ты сдавал полиции приличных людей. А тут… Сам говоришь, что Безвуглый не человек.

– Что я должен делать?

– Подумать. Где может прятаться атаман? У него, ты сам говорил, целая шайка. Нужны притоны, барыги, наводчики. Ты часто бывал в Тифлисе?

– По разбойничьим делам? – уточнил Имадин. – Нет, два или три раза всего. Слишком опасно.

– Но Динда-Пето утверждает, что от здешней полиции можно откупиться.

– Таким, как он – может быть. А я одиночка, никогда не добывал больших денег… Нет, меня ловили всерьез.

– Хорошо. Где ты останавливался в Тифлисе? Человек, которого всерьез ищет полиция.

– Есть темные постоялые дворы, там не требуют прописки. Плати рубль в день, и живи, сколько хочешь.

– Хм. Это для приезжих. А наш пластун давно живет в городе.

Чеченец задумался:

– Понимаешь, про рубль в день это я так сказал. На самом деле на таких приезжих хозяин зарабатывает больше всего. Есть захочешь – плати. Сбыть добычу – плати. Точнее, отдай за полцены и будь доволен. Бабу надо – плати. И все будет стоить дороже, чем для других.

– К чему ты это говоришь?

– К тому, Алексей, что укрывать Безвуглого, да еще с целой шайкой, – очень выгодное дело. Они тоже платят за все, причем по высшему тарифу. Иначе продадут.

– Так. И что дальше?

– Нельзя скрыть, когда у тебя прячется пять-семь человек. Тифлис – маленький город, это не Москва или Петербург. Все соседи знают, и околоточный тоже рано или поздно узнает…

– Ага!

– Да, рано или поздно. Тогда или менять притон, или…

– Купить околоточного, – закончил за чеченца Лыков.

– Правильно. Еще это точно окраина. Не на Головинском проспекте спрячется атаман с шайкой.

– Понятное дело, – кивнул сыщик. – А если учесть, что он из военных…

– Соображаешь, – рассмеялся Алибеков. – Вот ты и очертил круг. Слобода на окраине, где продажный околоточный и много военных.

Сыщику пора было уходить на совещание, но тут чеченец встревожился:

– А что сейчас с Динда-Пето?

– Сидит в Метехском замке.

– В одиночке?

– Конечно.

– Его нельзя никак сажать в общую камеру. У любого абрека много кровников. Если кто-то из них окажется рядом – убьют.

– Не бойся. Елизбар в изоляции, и я строго-настрого запретил любое с ним общение.

Лыков отправился на улицу Петра Великого. Его уже ждали Трембель с Ковалевым. Статский советник торжественно пожал руку коллежскому:

– Впечатлен! Урок сыскного мастерства – вот что вы нам преподнесли, Алексей Николаевич. Я, признаться, не поверил Скибе.

– Скибе?

– Тот заявил: вы из таких передряг вылезали, что хоть романы пиши. Правда, будто бы однажды вас завалило в пещере? Вы несколько дней там просидели, чуть не застрелились с горя. А потом взяли и вылезли…

– Было такое.

– И вот снова утерли всем нос, – восхитился Трембель. После чего посерьезнел и указал рукой на стул: – Прошу. Надо о многом поговорить. Начнем с того, что вам рассказал Динда-Пето. Мы его сейчас, конечно, допросим. Но первые сведения хочется услышать немедленно.

– Самое главное, господа, что абрек обрисовал мне общие контуры «большой постирочной»…

– Ух ты! Он тоже в деле?

– Как один из посредников. Дайте мне перо и бумагу, Карл Федорович. Буду сейчас рисовать.

Сыщик положил перед собой чистый лист и начал чертить на нем схему. Но вдруг отложил перо.

– Первые сведения о деле я получил все же не от Чолокова, а от Имадина Алибекова. И обещал ему за это помилование. Давайте решать, как быть.

– Ай-ай, какое легкомысленное обязательство, – сощурился начальник особого отдела. – Вы еще не государь, чтобы обещать такое.

– Способ получить прощение есть, и он в руках у Плеве, – напомнил ему Лыков. – Вы же готовили документы на тех пятнадцать человек, что уходят на войну?

– Готовил, – подтвердил статский советник.

– Где пятнадцать, там и шестнадцать.

– Ну, если вы берете разговор с министром на себя…

– Еще как беру. От вас, Карл Федорович, честно говоря, в этом деле ничего не требуется. Только выдать Имадину временное удостоверение личности.

– С разрешения министра – хоть завтра.

– Вы его пока подготовьте, – жестко закрыл тему питерец. – Скоро понадобится.

И опять взялся за перо.

– Значит, так. Базисом «большой постирочной», как я и предполагал, является Тифлисское казначейство. Финансовым покровителем лавочки состоит господин Козюлькин.

– Не может быть! – ахнул Ковалев.

А Трембель ударил кулаком по столу:

– Факты есть? Бросить такое обвинение против губернского казначея!

– Допросим Елизбара Чолокова и получим факты.

– Слова полуграмотного туземца? – покачал головой Трембель. – Против слов действительного статского советника.

– Что же, дэ-эс-эсы уже не могут совершать преступлений? – язвительно осведомился Лыков. – Они все святые?

– Без фактов – да. А слов абрека недостаточно, пусть предъявит доказательства. Расписки или что-то подобное.

– Карл Федорович, а как вы представляете себе такую расписку? Я, Козюлькин, взял у бандита Чолокова ворованные деньги, сумма прописью, и обменял их на «чистые». Так, что ли?

– Ну, тогда хотя бы несколько свидетелей!

– Прикажете вызвать их из горных убежищ в суд? Какие могут быть свидетели в таком деле?

– Господин коллежский советник, – начал Трембель, задыхаясь от возмущения, – вы действительно собираетесь арестовать губернского казначея на основании показаний одного преступника? А если это оговор?

– Нет, господин статский советник, я не так глуп, – парировал сыщик в том же тоне. – Пока нет веских доказательств, арест невозможен. Мы начали говорить о том, как устроено преступное предприятие и кто им заправляет.

– Но это лишь ваши предположения!

– Разумеется. Вы вольны их оспаривать, подвергать сомнению, требовать проверки. Мы так и собирались поступить, разве нет? Идет дознание. В его рамках я сообщаю непроверенные сведения, полученные путем допроса арестанта. Постепенно наше дознание будет продвигаться вперед. Непроверенных сведений станет меньше. А подтвержденных фактов – больше.

Сыщик уговаривал начальника особого отдела, словно няня – капризного малыша.

– Хорошо, – согласился Трембель, – продолжайте излагать ваши непроверенные сведения.

– По словам двух лиц – Алибекова и Чолокова, – «постирочная» существует уже около трех лет. Началось все с услуги, которую Козюлькин оказал дашнакам.

Статский советник дернулся, но промолчал. Сыщик продолжил:

– Он тогда впервые обернул деньги, полученные боевиками путем шантажа. А потом понял, что спрос на такую услугу высокий и ее можно предложить многим.

– Кому еще? – подал голос полицмейстер.

– Кроме дашнаков, еще партии «Гнчак». Той, что покушалась на князя Голицына. Вообще же клиенты идут с трех сторон.

Трембель схватил карандаш и навис над столом.

– Первые – это террористы-революционеры. Они добывают средства или вымогательством, или экспроприациями. И там, и там деньги могут быть помечены, и возникает необходимость заменить их на «чистые».

– Это дашнаки, «Гнчак», а кто еще? – требовательно спросил статский советник.

– Еще эсеры, анархисты и большевики. От тех обменом занимается некий Камо. Слышали о таком?

– А то как же. Симон Тер-Петросян, сын подрядчика из Гори. Он сейчас в губернской тюрьме.

– Давно?

Начальник особого отдела задумался:

– Так… Когда бишь я его допрашивал? В сентябре прошлого года. С тех пор и сидит.

Странно, подумал сыщик. Имадин сказал, что Камо часто ходит на Александровскую улицу, дверь в казначейство ногой открывает. А он уже восемь месяцев находится в тюрьме. Действительно, слова приятеля надо перепроверять.

– Из политических все?

– Еще поляки. От них сюда приезжают курьеры и через соотечественников выходят на «большую постирочную».

Трембель черкнул что-то и сказал:

– Этих можно вычислить. Есть два человека, которые переписываются с Пилсудским. А я их донесения читаю. Теперь все?

– Из политических вроде все, – согласился Лыков. – Таким образом, это начиналось как армянский гешефт, а выросло в сложное и доходное дело.

– Вы сказали, клиенты идут с трех сторон, – напомнил Ковалев.

– Да. Вторая группа – это здешние разбойники. Их представляет Динда-Пето, он главный посредник между ними и казначейством. Абреки со всего Кавказа меняют «грязные» деньги через него.

– Ну это он нам скоро сам расскажет. А кто третий?

– Третий – некто Безвуглый, – сообщил питерец.

Полицмейстер сразу оживился:

– Беглый пластун? Давно мы эту сволочь ищем! Он тоже «стирает»?

– Безвуглый является посредником от российских бандитов. Те везут добычу в Тифлис, передают пластуну, который и совершает обмен.

Лыков нарисовал кружок и три стрелки.

– Это часть схемы. Надо добавить сюда еще несколько посредников, которых мы пока не знаем. Одним из них был убитый Багдасаров. Но не единственным!

– А он от кого получал заказы? – поинтересовался Трембель.

– Ну как же, Карл Федорович. Вспомните, с чего все началось. С квитанции в кальсонах Степки Латунного, первого домушника на Выборгской стороне. Думаю, штабс-капитан отвечал в «постирочной» за столицу.

– Может быть. Что еще известно?

– Известна фамилия одного из мошенников в Тифлисском казначействе: кассир первого разряда Баграм-бек Макинский. Но он занимается небольшими суммами, по мелочи.

– Откуда сведения, от тех же двух абреков?

– Имадин не абрек, а разбойник, – поправил Трембеля сыщик.

– А! Какая разница… Если сведения от этих двоих, значит, они так же бездоказательны.

– Пока да.

– Ну вот видите, Алексей Николаевич. На основании голословных обвинений мы никого арестовать не можем.

– Не можем, – согласился Лыков. – В том числе и банкиров.

– Каких еще банкиров? – удивились собеседники.

– В деле участвует не только казначейство. В сговоре с преступниками состоят также банковские конторы Цовьянова и Читахова, а еще банк Тифлисского городского кредитного общества.

– Черт, а я в нем свои деньги держу… – пробормотал статский советник. – Надо срочно забрать.

Тут он опять ударил кулаком по столу:

– Алексей Николаевич! Это что же выходит? Никому нельзя доверять, все продались?

Лыков лишь молча пожал плечами.

– Куда деньги-то переложить? – плаксивым голосом продолжил чиновник. – Семь тысяч триста пятьдесят рублей. Все, что успел скопить. А? Черти суконные!

Питерец деликатно откашлялся и пририсовал к кружочку еще три стрелки.

– Все? – устало спросил Трембель.

– Нет.

– Я так и знал… Вы хотите сказать, что у «большой постирочной» имеются здесь сильные покровители. Правильно?

– Карл Федорович, эта мысль лежит на поверхности. Вы говорили мне, что делали негласную проверку в казначействах края. И она ничего не обнаружила.

– Козюлькин, сукин сын, – вздохнул Ковалев. – Он же сам себя проверял. Потому и не обнаружил. А вы, Карл Федорович, требуете доказательств. Вот лучшее доказательство!

– М-да… – статский советник схватился за голову. – Что я скажу князю-главноначальствующему?

– Но ведь он уехал? – спросил сыщик.

– Да, убыл в Петербург. Теперь до августа не покажется, а то и до сентября.

– Ну и не забивайте себе голову. Фрезе нормальный, он… – Лыков замешкался, подыскивая слово.

– Он поймет, – подсказал полицмейстер. – И поможет, чем надо.

– Да, помощь Александра Александровича понадобится, – согласился Трембель. – Ваше дознание, Алексей Николаевич, выводит дело на новый уровень. Замешаны такие фигуры, в генеральских чинах… Надо готовить секретную операцию, пора разоблачить мошенников. Берем в разработку кассиров вместе с их начальником: смотрим их формуляры, соответствие расходов доходам, счета в банках, что записано на родственников…

– Дело не в одном Козюлькине, – осторожно начал сыщик. – Динда-Пето сказал, что здешняя полиция продажна. Отдавай ей десять процентов добычи и грабь, сколько хочешь.

– Что?!

– Абрек так сказал, не я.

Кавказцы переглянулись, и Ковалев спросил:

– А фамилии он назвал? Кто потворщик?

– Сейчас пойдем и узнаем! – грозно заявил начальник особого отдела.

Трое полицейских приехали в Метехский замок уже под вечер. Их встретил растерянный князь Чиковани. Лыков сразу понял, что случилось неладное. Он взял помощника смотрителя за рукав:

– Не уберегли?

– Ва… ваше высокоблагородие…

– Как это вышло? Я велел никого в камеру не пускать.

– Парашечники, ваше высокоблагородие. Они, сволочь.

– Яснее, князь, яснее!

Трембель и Ковалев начали одновременно наливаться красным цветом. Статский советник рявкнул так, что Чиковани отпрянул:

– Доложить, что произошло!

– Арестант Елизбар Чолоков отказался выносить из своей камеры парашу. Абрек, им не полагается. Я… виноват, не подумал. Приказал вынести ее дежурным по этажу. Они зашли, двое. При надзирателе, как положено. И один из них, арестант Хочолава, ударил абрека ножом.

– Убил?

– Так точно, убил.

– На глазах у всех? – не поверил Трембель.

– На глазах… Сказал на допросе, что он кровник Динда-Пето и мстил за смерть двоюродного брата.

Лыков повернулся и направился к экипажу. Начальник особого отдела окликнул его:

– Куда же вы, Алексей Николаевич? Надо дознать все, как было.

– Дознавайте, – вяло ответил сыщик. – Я вам такого «языка» привел…

Дошел до фаэтона, постоял, потом плюнул в сердцах и двинулся в одиночестве за ворота. На душе было мутно. Имадин говорил про кровников. И угадал. Неужели правда? С одной стороны, так могло быть, конечно. У каждого абрека длинный список злодеяний. Это на Руси убили, и убили. Мстить доверяют полиции, пусть она ловит, царь ей за это жалованье платит. Но тут, на Кавказе, все иначе. Весь род потерпевшей стороны считает своим долгом найти и покарать злодея. Даже в тюрьме на глазах у стражи.

А с другой стороны, опять оборвана важная ниточка. Багдасаров, Шмыткин, теперь вот Динда-Пето. Как только он, Лыков, находит важного свидетеля, тот сразу погибает. И все это цепь случайностей? Не может быть.

– Имадин! – сообразил сыщик и стал ловить извозчика. Ведь чеченец сейчас единственный живой свидетель. Он менял краденые купюры, ходил в казначейство… Значит, постараются устранить и его.

Когда Алексей Николаевич ворвался в номер, Имадин сидел под настенником и читал газету. Практиковался в русском языке.

– Уф! Все в порядке?

Чеченец поглядел на друга и спросил в ответ:

– Что-то случилось с Динда-Пето?

– Да.

– Его зарезали в камере, будто бы кровник. Так?

– Так.

– Ловко.

Алибеков отложил газету и задумался.

– Я… – начал было сыщик, но отставной разбойник жестом остановил его. Так в молчании прошла минута, потом Имадин поднял глаза:

– Мне надо спрятаться.

– Согласен. Потребуются документы, но их я сделаю.

Тут в дверь постучали, и вошел полицмейстер.

– Алексей Николаевич, Имадин Алибекович, едемте ко мне.

– Зачем?

– За документами. Сами понимаете…

Имадин бросил быстрый взгляд на друга, тот кивнул: вот видишь!

Через полчаса в кабинете полицмейстера хозяин протянул Лыкову бланк.

– Это вид на три года, с полицейской явкой города Тифлиса, моей подписью и печатью. Чистый. Впишите туда вымышленные имя и фамилию, так, чтобы даже я их не знал.

Алексей Николаевич как раз об этом и хотел просить Ковалева, только не решил, как сказать.

– Спасибо, Георгий Самойлович!

– Еще понадобится оружие.

– Я дам Имадину маузер Динда-Пето.

Тут чеченец запротестовал:

– Оставь его себе, это хорошая штука. Сто рублей стоит!

– Прикажешь дать плохую? – рассердился сыщик. – Твоя жизнь в опасности!

– Ну и что? Она давно уже в опасности, лет двадцать как. Но и твоя, кстати, тоже. Я-то уеду и спрячусь. Ты один будешь знать где. А куда спрячется Лыков?

– Никуда, – поддержал Имадина полицмейстер. – Алексей Николаевич, мы можем приставить к вам человека. Ненадолго. Но что это даст?

– Я сам буду себя охранять, – заявил коллежский советник. – Так не возьмешь маузер?

– Пока вы ходили по совещаниям, я уже купил себе браунинг, – чеченец вынул из кармана пистолет и показал его. – Так что вооружать меня не надо.

Ковалев нахмурился:

– А… Простите мой вопрос, Имадин Алибекович…

– Где купил? На Армянском базаре. У кого – не скажу.

Полицмейстер сник.

– Да-да, конечно. Но хоть цену назовите.

– Шестьдесят рублей, вместе с патронами.

– Денег я дам, – тут же влез Лыков. – И жди, пока я тебя вызову. Думаю, на войну ты уйдешь раньше, чем понадобишься в качестве свидетеля. Судя по тому, как идет дознание, легким оно не будет. – Подумал и добавил: – Телеграмму Плеве я уже отбил, завтра жду ответ. Но не сомневаюсь, что в отношении тебя он будет положительный. А вот мне его высокопревосходительство даст по шапке…

– За что?

– Свидетели мрут как мухи. А я все брожу в потемках.

– Вы только начали и уже многое узнали, – возмутился Ковалев. – Нельзя требовать невозможного.

– Вы готовы объяснить это Вячеславу Константиновичу?

Полицмейстер замялся, и друзья поторопились с ним проститься. Уже ночь, самое время Имадину исчезнуть.

Сборы заняли несколько часов. Опять консервы, спички, чай плюс бурдюк с водкой. Алексей Николаевич выгреб из бумажника все, что было, – оказалось двести рублей с небольшим.

– Банки откроются только утром, – извиняющимся голосом произнес сыщик.

– Хватит на первое время. А потом я кого-нибудь ограблю и опять стану при деньгах. – Имадин увидел отчаянное лицо приятеля и засмеялся: – Шучу, шучу.

– Где ты решил спрятаться?

– Есть селение Старая Сунжа, две версты от Грозного. Для таких, как я, очень хорошее место.

– Преступное? – догадался Лыков.

– Самое что ни на есть. Это выселок чеченского аула Харачой. Сорок лет назад его спустили с гор за разбои и воровство. Но ничего не изменилось. Как грабили, так и грабят, только теперь город и нефтяные промыслы.

Осталось придумать Имадину новое имя. Посовещавшись, друзья вписали в документ: Муса Ростамов Талашев, крестьянин селения Бердыкаль Грозненского округа Терской области. Чеченец порылся в карманах и вытащил замызганную бумажку.

– Давай сюда еще впишем.

– Что это? – заинтересовался Алексей Николаевич.

– Увольнительный билет Четвертой Кавказской стрелковой туземной дружины.

– Где ты его взял?

– Где-где… Сам-то как думаешь? В горах, конечно.

– Отобрал у жертвы?

– Ну.

– Зачем он тебе сейчас? Есть паспорт, новый, красивый.

– То-то и оно, что новый, – со знанием дела сказал бывший разбойник. – Полиции подозрительно. Нужны еще бумаги, старые, как эта. Вытравлю хлоркой прежнюю фамилию и впишу Талашева. Так будет лучше.

В два часа ночи питерец с чеченцем вышли через задний ход во двор. Там охранитель закона мастерски открыл воровской отмычкой замок в калитке, и они проникли в соседнее владение. Так же, крадучись, пробрались переулками на Лорис-Меликовскую, где шмыгнули в конюшню комендантского управления. Здесь еще утром Имадин оставил лошадей, дав на лапу конюхам. И вскоре два всадника выступили в ночь.

Через Саперную улицу они спустились в Артиллерийскую слободку. Покрутились чуток, не заметили ничего опасного и поднялись на Верийский спуск. Потом по Ольгинской проехали всю Веру. На мосту через одноименную речку скучал постовой городовой, он проводил всадников подозрительным взглядом, но промолчал.

За памятным крестом Тифлис кончался. Справа мелькнули тусклые огни – это были казармы гренадерской артиллерийской бригады. Казачья застава на выезде заинтересовалась путниками. Пришлось предъявить документы. Увидев чин Лыкова, станичники откозыряли и пропустили ночных всадников. Вот она, Военно-Грузинская дорога. Дальше Имадину предстояло ехать одному.

– Телеграфируй в гостиницу, там всегда будут знать, где я, – сказал Алексей Николаевич на прощание.

– А обо мне спрашивать помнишь кого?

– Шейха Бамат Гирей-хаджи.

Чеченец пояснил:

– Это очень уважаемый аксакал, его все знают. – Подумал и добавил: – Вообще-то он тайный правитель Чечни. Но вам, русским, об этом знать не положено.

Лыков от души обнял друга и отпустил его. Имадин пришпорил коня и скоро исчез из виду. А коллежский советник отправился обратно. Снова потянулись редкие огни, казаки на заставе торопливо погасили папиросы при виде начальства. Вот и Верийский мост. Тут сыщик остановил Лалу. Постового на мосту не было. Что за черт? Отошел справить нужду? Или…

Он стоял и не решался продолжить путь. Ему казалось, что на том берегу кто-то прячется. Проторчав так несколько минут, Алексей Николаевич вернулся к казакам.

– Урядник, дай мне одного человека. Что-то на мосту неладно.

– Может, одного мало? – насторожился старший. – Разрешите, я тоже с вами!

Они двинулись втроем. Только приблизились к реке, как с той стороны раздались выстрелы. Над головой засвистели пули.

Казаки мигом спешились и ответили. Лыков не стал торопиться. Он вынул маузер Динда-Пето, который теперь носил с собой, и присмотрелся: ночь, ни зги не видать – фонарь разбили первым же выстрелом. Вспышки то тут, то там: нападающие меняли позицию. Казаки целились – и не успевали. Так можно до утра воевать с нулевым результатом. Пора было вмешаться…

Алексей Николаевич засек очередную вспышку, мгновенно навел на то место маузер и повел стволом влево-вправо. Бах! Бах! Бах!

Через секунду он услышал топот ног и, не раздумывая, бросился вперед. Но темнота была на руку противнику. Топот затих под мостом – не лезть же в ущелье. Сыщик скорее почувствовал, чем увидел, темное пятно. Подошел, потрогал, не отводя пистолет. Лежит человек, в крови, и прерывисто дышит. Тут только подоспели казаки. Урядник зажег спичку:

– Кончается. Вы ему в башку угодили… – Нагнулся ниже и добавил: – Ваше высокоблагородие, да ведь это армяшка! Ай, негодный какой народ. На полковника бросился – так тебе и надо.

Тут до Лыкова дошло, что их вели от самой гостиницы. И только ждали, когда друзья расстанутся, чтобы прикончить по одному. И что сейчас на дороге убивают Имадина.

– Урядник, за мной!

Не спрашивая ни о чем, казак полетел за коллежским советником. Они миновали выезд и оказались на Военно-Грузинской дороге. Темнота вокруг стала какой-то особенно плотной и жуткой. То и дело сыщик ждал выстрела, а еще боялся споткнуться о труп товарища. Черт, как же они так неосмотрительно? Путали следы, путали, и все без толку.

Целый час Алексей Николаевич гнал лошадь по шоссе рысью, не разбирая дороги. И никого не встретил. Урядник наконец подал голос:

– Ваше высокоблагородие! Только коней загубим… Надо возвращаться. Через час светать начнет, тогда опять поищем. А сейчас чего?..

Они вернулись к заставе на заморенных конях. Урядник спешился и стал прямо на коленке писать рапорт. Лыков незаметно для других сунул ему в руку «красненькую»:

– Спасибо.

– Рад стараться…

Подъехал на фаэтоне заспанный полицмейстер.

– Вы как, Алексей Николаевич?

– Я в порядке. Труп опознали?

– Да, сразу же. Известная личность.

– Дашнак?

– Из них, верно, – кивнул Ковалев, громко зевая. – Среди ночи разбудили; такой сон хороший снился. О чем уж я?

– О дашнаке.

– Точно. Зовут его Унан Тер-Азарьев. Боевик, в Турции приговорен к смертной казни за убийство полицейского офицера. У нас в Эриванской губернии тоже отметился: зарезал участкового начальника. А вы ему пулю в лоб! Ночью, с тридцати саженей. Теперь эти ребята на вас сильно обидятся…

Тут только Ковалев разглядел лицо сыщика и спросил, понизив голос:

– А где Имадин Алибекович?

– Мы расстались в Сабуртало. Я поехал домой, смотрю – на мосту нет городового…

– Да, его заманили в духан и напоили, – вставил полицмейстер. – Я уже выгнал этого ишака со службы.

– Ну, боязно ехать… Стоял, стоял, все пытался разглядеть, нет ли засады.

– То есть вы что-то почувствовали?

– Да. Обругал себя за трусость, решил было прорываться. Но все же вернулся за казаками. И как оказалось, не зря.

– Вы, Алексей Николаевич, взаправду легендарная личность, – одобрил Ковалев. – Я, когда слушал Скибу, думал, он привирает. А вы опять всех объегорили. Но что с Алибековым?

– Не знаю. Когда закончился бой, мы одного казака оставили, а сами с урядником помчались по шоссе. Но никого не нашли. И это очень меня беспокоит.

– Если бы ваш товарищ ехал, как собирался, вы бы его догнали, так?

– Да, Георгий Самойлович. Дорога одна, свернуть некуда. Мы гнали что есть мочи целый час. Имадин пропал.

– Возвращайтесь в гостиницу и постарайтесь немного поспать, – посоветовал полицмейстер. – Сейчас уж ничего не изменить; что случилось, то случилось. В час дня совещание у Фрезе. Вопрос один: как дальше вести дознание? В свете новых обстоятельств.

– Заметьте, Георгий Самойлович, на меня покушались дашнаки. Те, с кого началась вся лавочка. Имадин сказал правду.

Но Ковалев не стал слушать:

– Немедленно в кровать!