Глава 17
Стелла

Елена стояла на пороге, смотрела ему вслед. Обернувшись, он помахал ей, она кивнула и исчезла. Было слышно, как она тянет под дверь какую-то мебель — строит баррикаду. Федору показалось, он услышал сзади легкий шорох; он остановился и пошел обратно к лестнице, ведущей на второй этаж. Там стояла Стелла. Федору показалось, что она сжалась в комок, стараясь быть незаметной.

— Извините, пожалуйста, я не подслушивала, честное слово! — В голосе ее чувствовались близкие слезы. — Я шла, и вдруг открылась дверь… я испугалась! Честное слово!

— Стелла, все в порядке, не волнуйтесь, я ни в чем вас не подозреваю. Спускайтесь!

— Я шла на кухню, хочу сделать себе чай… — Она стала спускаться, не сводя с него настороженного взгляда.

— Кстати! — воскликнул Федор. — Я тоже не прочь. Можно с вами?

Стелла кивнула…

…Она поставила на огонь чайник, насыпала в фаянсовые кружки принесенную заварку — принесла свою. Федор, украдкой рассматривая ее, думал, что она странная личность — перепуганная, неуверенная в себе, молчаливая; боится смотреть собеседнику в глаза. Она напоминала ему робкую мышь. Впервые он рассмотрел ее как следует. Довольно миловидна; широко расставленные карие глаза и блестящие темные волосы; короткий нос и острый подбородок, отчего лицо кажется треугольным. Она напомнила ему женщин с картин Серебряковой — настороженность, неуверенность и взгляд чуть сбоку…

— Как чай? Не слабый? — Стелла наконец взглянула Федору в глаза.

— Прекрасный чай, спасибо. — Он отпил из кружки. — Стелла, мы можем поговорить?

— О чем? — Похоже, она снова испугалась. — Я все сказала полицейским. Я ничего не знаю…

— Часто мы сами не знаем, что знаем, — сказал Федор и поморщился от собственного назидательного тона. — Вы сказали, что слышали, как Зоя и Миша ссорились, помните?

— Помню.

— Вы не могли бы рассказать еще раз, когда была эта ссора?

— За день до аварии с журналистом, по-моему, до ужина. Я шла на кухню… Понимаете, я простыла, даже температура была и озноб. Я спустилась сделать себе чай. Артур ушел к Леонарду Константиновичу… наверное, было около шести, и сказал, что оттуда пойдет на ужин. Мне было плохо, я почти весь день проспала, а потом пошла на кухню…

— В гостиной кто-то был?

— По-моему, гости уже собирались, слышались голоса, но я туда не заглядывала. Я вышла после того, как ушел Артур… значит, было примерно половина седьмого. После его ухода я задремала ненадолго, минут на пятнадцать или двадцать, потом накинула шаль и спустилась. Их дверь недалеко от лестницы, и я услышала… вы только не подумайте, что я подслушивала! Нет!

— Конечно, нет, Стелла. Возможно, вы услышали что-то… совершенно случайно?

Она вспыхнула:

— Мне неудобно повторять… Зоя выругалась! Насколько я поняла, она хотела домой, сказала: «чертов медвежий угол» и другие слова. Больше я ничего не слышала. А он ее утешал, успокаивал… так мне показалось.

— Понятно. Вы сказали: у вас была температура, и вы все время спали… Скажите, не могло ли случиться так, что вы уснули после ухода Артура не на пятнадцать минут, а на час или больше? Вы смотрели на часы?

— Не смотрела. Даже не знаю… мне было очень плохо. А потом я вдруг как будто очнулась, мне стало лучше, и я решила сходить за чаем. Наверное, могло. Не знаю, честное слово.

— Вы сделали чай… что было дальше?

— Ничего. Вернулась к себе, выпила и снова легла. Уснула и не слышала, когда пришел Артур. Даже без снотворного.

— Вы принимаете снотворное?

— Иногда… долго не могу заснуть. Почти всегда.

— Понятно. А тот вечер, когда журналист уехал в поселок, вы помните?

— Помню. Ужас какой-то! Он перевернулся недалеко от дома, если бы мы сразу пошли искать…

— То есть на ужине его не было? Когда же он уехал?

— Понятия не имею. На ужине его не было. Помню, пришел Дима и закричал: а где журналист, не вернулся еще, и только тогда я узнала, что он уехал. А потом кто-то сказал… поздно уже было, Зоя, кажется, что он так и не вернулся. И мужчины пошли искать, а мы сидели в гостиной, ждали. Такое тягостное чувство было… вернее, предчувствие… — Она замолчала.

— Стелла, вы помните, кто был в гостиной, когда вы пришли на ужин?

— Помню. Зоя была, Иван, потом пришли Дим и Наташа, Артур был уже там, мы пришли не вместе. Марго выходила на кухню… Миша пришел почти сразу после меня, он никогда не приходит раньше, всегда точно к семи. Елена сидела на диване, обложила себя подушками, по-моему, она тоже простыла. Леонарда Константиновича не было, последнее время он не выходит. Кажется, все.

— Спасибо, Стелла. Вы очень наблюдательны.

Она смутилась.

— Федор… я не знаю вашего отчества…

— Можно Федор.

— Хорошо. Я знаю, что вы бывший оперативник… вы уже что-нибудь знаете? Я просто не верю, что произошли эти убийства… это уму непостижимо! Все свои, все знают друг друга… страшно! Лежу ночью, не могу уснуть… даже снотворное не помогает, думаю, вспоминаю, кто что сказал, пытаюсь понять. Зоя… такая красавица! Я видела ее несколько раз по телевизору, всегда восхищалась. И Марго… и журналист этот… Так не бывает! Три человека за… сколько? Четыре дня? И собака умерла, Лиза говорит, отравили. И Леонард Константинович заболел… может, его тоже? Что происходит, Федор? — Она смотрела на него тревожно, прижав руки к горлу. — Мы теперь тоже все умрем? И уехать нельзя… Нас всех как будто заперли здесь, чтобы наказать. Чего нам ждать? Я когда-то читала роман, называется «Приглашение на казнь», там человек ожидает казни, страшное мучительное ожидание, и абсурд вокруг… и деться ему некуда от ожидания и абсурда. Так и мы здесь… ожидание и абсурд!

Стелла оживилась и раскраснелась, говорила быстро, глотая слова, поднимала глаза на Федора и тут же отводила взгляд.

— Не знаю, Стелла. Роман читал, интересное сравнение. Что происходит, не знаю. Пытаюсь понять. Вы новый здесь человек, как и я. Мы здесь чужие. Насколько я заметил, вы не чувствуете себя комфортно. Я прав?

— Правы. Я домоседка, к нам никогда никто не приходит. Я не привыкла бывать на людях. Знаете, мы ведем очень размеренный образ жизни, работа — дом… еще у нас дача, на выходных мы там. Артур разводит розы. У него есть собственный сорт, даже в «Садоводстве» о нем написали!

— И называется эта роза «Стелла», — подсказал Федор.

— Нет. — Она сникла. — Она называется «Принцесса». Кремовая с красной сердцевиной. У нас есть фотография, я вам покажу. Артур всегда носит ее с собой.

— С удовольствием посмотрю. Леонард Константинович сказал, что ваш муж прекрасный специалист…

— Да! Артур… да! — Она оживилась. — У нас своя юридическая консультация, его очень ценят.

— Вы тоже юрист, кажется?

— Я окончила юридический техникум. Артур был у нас преподавателем. Мы познакомились, стали встречаться… Я была отличницей, у меня красный диплом.

— А теперь вы вместе ведете бизнес, — подхватил Федор. — Общность интересов, совместные дела… вам можно позавидовать.

Стелла вспыхнула:

— Я веду бухгалтерию. Артур сказал, что нельзя доверять чужим.

— Бухгалтерия — это серьезно. Вы разносторонний человек, Стелла. — Федор запнулся — последняя фраза прозвучала как издевка, и он поспешно сменил тему: — Как давно вы замужем?

— Семь лет. А вы, Федор… можно спросить, вы женаты?

— Нет, увы. Друзья пытаются пристроить меня в хорошие руки, но… — Он пожал плечами, с улыбкой глядя ей в глаза; и, о чудо, Стелла не отвела взгляда, только чуть порозовела. — Не складывается. У вас есть дети, Стелла?

— Нет. Артур говорит, еще рано. Бабуля все время повторяет: нужно, пока она жива и сможет по- мочь…

— А ваши родители?

— Папа был строитель, разбился на стройке, когда мне было шесть, а мама умерла через пять лет. Мы с бабулей остались одни. Она у меня замечательная… — Стелла вздохнула. — Я теперь редко ее вижу, работы много…

— А родители Артура?

— У него была только мама, отца он не знал. Умерла два года назад, сердечный приступ. Я видела ее несколько раз… мне казалось, она хорошая.

— Печально. Стелла, а как давно вы знаете Леонарда Константиновича? У них какие-то дела?

— Артур познакомился с Леонардом Константиновичем примерно полгода назад, на выставке. Он и раньше интересовался его работами, купил альбом, сидел, рассматривал. А про их дела я ничего не знаю, Артур не говорил.

— Вы тоже были на выставке?

— Нет. Артур сказал, что забрел туда совершенно случайно.

— Я, к сожалению, тоже не был. Но! — Федор поднял указательный палец. — Но зато у меня есть его альбом, последний, издан в прошлом году. Леонард Константинович подарил и надписал.

— И у нас такой же! — обрадовалась Стелла. — Синий, с «Поклонением волхвов» на обложке!

— Точно. Знаете, Стелла, что мы с вами упустили? — Федор строго нахмурился.

— Что? — Она завороженно смотрела на него.

— Мы совершенно забыли про лимон!

Она рассмеялась.

— Я не люблю с лимоном. Положить вам? Вон, в корзинке…

— Поздно, я уже испил свою чашу до дна. В другой раз, лады? Только не забудьте, что я люблю с лимоном.

Она с улыбкой кивнула…

Стелла ушла, а Федор остался. Он подумал, что неплохо бы сделать кофе. Он стоял над медной кофеваркой, ожидая, когда зашипит и вспучится пузырчатая пена. С чашкой вернулся к себе. Постоял, слушая храп Ивана, раздумывая, не вернуться ли назад в кухню. Допил кофе и прилег, прекрасно сознавая, что уснуть ему не удастся.

Он ворочался и снова представлял, как накрывает голову Ивана подушкой, а сверху кладет что-нибудь тяжелое. Например, фотокамеру. У него даже мелькнула мысль переночевать в мастерской на диване, теперь, когда там свободно, но, вспомнив собачий холод, царящий там, он от своей мысли отказался. Можно разжечь камин в гостиной, усесться рядом, чувствуя жар боком или спиной, и думать, рисуя на клочке бумаги овалы и ромбы. Или на диване, подпихнув под себя ковровые подушки. Дверь закрыть, чтобы никакого храпа. Вид мирной гостиной с гротом-камином, где так уютно горят поленья и вспыхивают гирлянды на елке… впрочем, гирлянды можно выключить и включить торшер! Картинка эта под аккомпанемент Иванового храпа так захватила воображение Федора, что он в конце концов поднялся, оделся и вышел.

В коридоре горел ночник… все как всегда. День сурка, в который уже раз подумал Федор. Или ночь сурка. Или день и ночь сурка. Крутится барабан, сыплются внутри разноцветные шарики, шуршат, скачут, как живые… бесконечно. Ночник, ночные шорохи, храп Ивана… Как может творческий и талантливый человек так отвратительно храпеть? Обидно и несправедливо. В итоге хочется положить на него подушку, несмотря на талант. А сверху фотокамеру.

А где дядя Паша? Где человек с ружьем?

Человек с ружьем был на посту, правда, спал. Сидя на табурете, прислонившись к стене, между кухней и гостиной, положив ружье на колени, он мирно похрапывал. Когда Федор открыл дверь в гостиную, дядя Паша очнулся:

— Стой! Кто идет?

— Это я, дядя Паша. Не спится, посижу в гостиной. Все спокойно?

— Путем. Я тебе камин разожгу. — Дядя Паша встал с табурета…

…Все было именно так, как представлял себе Федор. Потрескивали дрова в камине, по стенам метались красноватые тени, и никто не храпел. Федор сидел на пуфике, грея спину, держал на колене листок, вырванный из блокнота. Правда, тут был еще дядя Паша, и ему хотелось поговорить.

— Вот ты скажи мне, Федя… — Дядя Паша был настроен на философский лад. — Ты человек городской, ученый. Что случилось с людьми? Ведь тут у нас все свои, всегда тишь да гладь, и в одночасье все посыпалось. Этот парнишка, журналист, Зоя, Марго… кому они мешали, а? Зоя нормальная женщина была… и вообще чужая, Мишка привез. Марго… я тебе как на духу, только это между нами. У них были отношения… Лиза видела, как они обжимались. Правда, еще в прошлом году. А теперь вот Зоя… Марго не любила сюда ездить, ей заграницы подавай, Италию, море. Не прижилась. Сюда многие приезжают, некоторым нормально, а другим плохо, не приживаются. Правда, до смертоубийства не доходило. А тут посыпались как из мешка… и журналист этот тоже. Не прижились. И главное, все свои! Сижу, думаю… Артур дрянной человечишко, нутром чую, а зачем? Зачем ему лишать кого жизни? Или он этот… вампир и серийный маньяк? И его Стелла… зашуганная, слова боится сказать, глаз не поднимет, все мимо норовит проскочить. Чужие, оно верно. Да вот ты тоже чужой, а прижился…

— Я не чужой, я бывал у вас раньше, студентом. Речку помню, песчаное дно, источники. Ежевика крупная, как виноград…

— Ага, Зорянка. Вода как слеза, каждую песчинку видать. Убей, не променяю ни на какую заграницу. Хозяин тоже понимает. — Дядя Паша протяжно вздохнул. — Дай-то бог… Марго чего-то крутила, не могу понять, то кричит, сердится, то хоть к ране прикладывай, то с подружкой этой, с актрисой, в одной комнате, то бежит к хозяину… говорит Лизе: постели в спальне, храпит артистка. И с Димом цапалась… ну, да ему трын-трава, ему лишь бы у отца деньжат выдурить и съехать. А Наталья хороша! Бросит она его, помяни мое слово, бросит. Я тебе больше скажу, только ты никому, понял? Лиза видела, как Марго отсыпала отраву для крыс в пакетик, думала, для мышей, их у нас полно. И сразу Нора заболела. Марго щенка хотела, всю голову хозяину проела, а он ни в какую, ему Нора вроде семьи. Я думал тебе сразу сказать, а как она еще кого извести задумает, хрен знает, что у нее на уме, чужая душа потемки, а потом убили Зою, а потом следом и ее… Только ты никому, пусть теперь спит спокойно. У нее в голове туман был, шальная девка, себя не помнила. Я еще сказал Лизе: никак пьет на пару с артисткой… тоже оторва, прости господи, на мужиков так и бросается, замуж хочет… вот и на тебя кинулась. А я тебе так скажу: держись ты от нее подальше, а то греха не оберешься, нутром чую. И Марго вот тоже была… неадекватная!

— Неадекватная? — Сознание Федора ухватилось за колоритное словцо, которое в устах дяди Паши как на корове седло. Он чувствовал, что еще мгновение, и он уснет под монотонный блеющий его тенорок, и прикидывал, не перебраться ли на диван.

— Неадекватная. Прыгала по сугробам с мобильником, где машины стоят. Смотрю через окно, а она там скачет по сугробам!

— Может, искала точку… — сонно предположил Федор.

— Думаешь, возле машины сигнал получше? Ты спрашивал про ее телефон, не нашелся, говорил, может, там и выронила.

Разговор принимал какой-то сюрреальный характер, и Федор не ответил, лишь пожал плечами. Огонь приятно грел спину, потрескивали поленья, громадный диван с дюжиной разнокалиберных подушек и подушечек манил, и Федор не выдержал.

— Дядя Паша, я на минуточку… я сейчас… — пробормотал, поднимаясь с пуфика. Добрался до дивана, упал и закрыл глаза. И сразу же стал ему сниться сон: автомобили с горящими фарами в сугробах; марсианка Марго в вечернем платье за руку с гипсовой куклой, у обеих в руке по мобильному телефону-фонарику; тонкие и длинные, они прыгают в сугробах и заглядывают в окна машин.

— Ну, что с тобой поделаешь, — разочарованно сказал дядя Паша. — Спи, конечно. Спокойной ночи!

Он накрыл Федора пледом и вернулся на пост.

…Федор благополучно проспал до полуночи и проснулся от треснувшего в камине полена. Он повел взглядом, пытаясь понять, где находится. Огонь почти догорел, и поленья подернулись сизым пеплом; в окна заглядывала мутноватая и нетемная зимняя ночь. Кресло, где когда-то сидела гипсовая кукла, было пусто и печально. Федор вспомнил свой сон про Марго и Марго-дубль, про мобильники-фонарики, про сугробы, потянулся, лениво соображая, что бы он значил.

Он вернулся в их с Иваном комнату, чувствуя себя свежим и бодрым. Иван всхрапнул и повернулся лицом к стене. Федор включил свет и подошел к лежбищу фотографа. Застыл, разглядывая спящего. Заметил пустую бутылку на полу. Нагнулся над спящим Иваном, рассматривая его… хотя рассматривать было особенно нечего. Голая поясница, край толстой щеки, торчащие дыбом волосы, торчащее малиновое ухо…

Кроме того, Иван некрасиво и громко храпел.

Федор распрямился, взял с тумбочки фонарик, оглянулся на спящего Ивана. Опустился на колени и, светя себе фонариком, внимательно осмотрел коврик у дивана; заглянул под диван, увидел ровный слой пыли и какую-то смятую бумажку — судя по жалкому виду, она валялась там очень давно. Он собирался уже подняться с колен, как вдруг в глаза ему сверкнул крошечный кусочек стекла. Федор протянул руку и осторожно подобрал находку. Положил на ладонь и внимательно рассмотрел. Поднялся с колен, уселся в кресло и задумался, глядя на спящего Ивана…