Глава 16
Актриса

Гнездо, казалось, погрузилось в глубокий сон. В доме было печально и сумрачно, в окнах лиловели ранние зимние сумерки. Дядя Паша впустил Федора — вид у него был мрачный, в руках — ружье; спросил:

— Ну как, узнал что? Что она говорит?

Федор покачал головой и, в свою очередь, спросил:

— Как обстановка, дядя Паша?

— Как на зоне. Караулю. Дай им волю, всех поубивают, душегубы! Петя Смешко приходил, обмерил их… это наш плотник, к завтрему изготовит. И на погосте все устроят. Он же и кресты сделает. Даст бог, схороним послезавтра, успеем до Нового года. — Он вздохнул и покачал головой. — Что делать будем, Федя?

— Хочу поговорить с ними.

— Свидетель нужен?

— Спасибо, дядя Паша, пока не нужен. Я сам.

— Ну, смотри. В случае чего, шумнешь.

…В их комнате было темно. Иван храпел на кровати, завернувшись в плед; на полу валялись пустая водочная бутылка и захватанный нечистый стакан. Федор постоял посреди комнаты, испытывая странное чувство нереальности, хождения по кругу, повторяющегося дня сурка — начиная с храпящего ночью Ивана и момента, когда они с дядей Пашей обнаружили задушенную Марго в кресле, где накануне сидел гипсовый идол. Ему пришла в голову мысль о том, что мертвая Марго заменила собой разбитую куклу, Марго-дубль, и что события в Гнезде стремительно развиваются, подчиняясь некоему алгоритму, с периодическими повторениями, с выпуклыми кругами или циклами, вполне цельными и завершенными. В круге первом имели место исчезновение журналиста и слишком бурная реакция Рубана; смерть собаки; пропавшие письма; гробовая тишина в ночном доме — никто ничего не слышал и не видел, и тем не менее шорохи и шаги; убийство Зои и то, что убийца зачем-то посадил ее у ног гипсовой куклы, белый шарф и горящий шандал на полу.

В круге втором: драка Ивана и Миши и разломанная гипсовая кукла; храпящий Иван; тишина и темнота в доме, отсутствие свидетелей — опять никто ничего не слышал и не видел; убийство Марго, и то, что убийца зачем-то посадил ее в кресло гипсовой куклы… освободившееся кресло; белый шарф… тот же, и два горящих шандала, один из комнаты-усыпальницы.

И тут возникает вопрос: как они соотносятся, эти циклы-круги? Как взаимосвязаны? Или не взаимосвязаны вовсе?

Два убийства и Рубан на пороге вечности, выживет ли… Возможно, так и было задумано? Если это финал, то кому выгоден? Что получит в результате убийца? Или убийцы?

Выбиваются из ряда письма… зачем их взяли? Или нужно спросить: зачем их написали? И где тот, кто написал? В Гнезде? А кто взял мобильник Марго? Чего не сказал Рубан? Собирался, но так и не решился.

Он стоял посреди комнаты; за окном догорал закат — в его свете толстая физиономия спящего Ивана напоминала лик херувима с полотен старых мастеров.

— Ладно, — сказал себе Федор, — Андрей Сотник жив и если придет в себя, то скажет, кто. Спасибо и на этом.

Он достал из тумбочки бутылку белого мускатного шампанского и вышел, негромко прикрыв за собой дверь. «Хеннесси» и шампанское — подарок хозяину дома к юбилею…

…Он негромко постучался. Вспомнил, как стоял здесь ночью… много воды утекло с тех пор.

За дверью раздался шорох, и неуверенный голос произнес:

— Кто?

— Елена, это Федор. Пришел в гости, примешь?

— Сейчас!

Федор услышал грохот — похоже, там что-то упало, — и дверь отворилась. Елена была не похожа на себя — осунувшаяся, с гладкой прической, без грима и украшений; зябко куталась в шаль.

— Заходи, Федор. Молодец, что пришел, а то я совсем…

Она посторонилась, и Федор вошел; поднял с пола упавшее кресло.

— Я, наверное, сошла с ума! — сказала Елена. — Боюсь даже свет зажечь, чтобы меня не увидели через окно — занавески здесь тонкие и прозрачные. Баррикады устраиваю. Сижу, прислушиваюсь к шорохам за дверью, и мурашки по спине. Смешно?

— Скорее грустно. Это для поднятия духа. — Он протянул ей шампанское. — Подарок.

— Спасибо! — Она слабо улыбнулась. — У меня есть цукаты, тоже подарок… был.

Голос ее дрогнул, и она замолчала. Федор понял, что цукаты предназначались Марго. Федор уселся в кресло, Елена примостилась напротив, на диване.

— О чем ты хочешь поговорить? Ты же по делу, правда? — Она смотрела на него заплаканными глазами. — И что самое ужасное… знаешь? То, что нельзя убраться отсюда. Уйти нельзя. «Титаник» тонет, и мы все тонем вместе с ним. Идем на дно. Журналист, Зоя, Марго, Рубан с его давлением и сердцем… Кто следующий? Я? Наташа-Барби? Какая-то страшная обреченность…

— Елена, ты давно знала Марго?

— Не очень, лет пять. Она работала у нас в театре сначала билетершей, потом костюмером. Я сразу обратила на нее внимание… она была необычной! Ты же видел ее… Внешность, одежда… у нее было прозвище Марсианка. Вообще-то она Мария, но называла себя Марго.

— У нее была семья?

— Ее воспитывала тетка, потом она ушла из дома, училась на закройщицу, жила в общежитии. Всю одежду шила своими руками. Наши театральные дамы нанимали ее привести в порядок гардероб. Она любила театр, сидела на всех репетициях…

— Что она была за человек? Характер, привычки?

Елена пожала плечами, задумалась.

— Характер? Она была невзрослая… как ребенок, не понимала, что можно, а чего нельзя… детства много.

— Например?

— Например… Прима как-то отчитала ее за платье, Марго была виновата… так она ей на лобовое стекло приклеила афишу, намертво, едва отодрали. Я ей говорю: ты что, с ума сошла, а она смеется. Наш электрик за ней бегал, надоедал, так она его в гримерке заперла, просидел до утра. Любила разыграть по телефону, сообщила как-то про перенос репетиции, никто не явился. Главный бесился, орал, топал ногами… такая была девушка. Она не боялась, понимаешь? С перекосом на всю голову, безбашенная, но забавная.

— Она с кем-то встречалась?

— Понятия не имею. Я ее ни с кем не видела. Однажды сказала, что нашла подработку натурщицей. Потом я узнала, что она сняла квартиру… понимаешь, она была скрытная, о себе почти ничего не говорила. Так, иногда пили кофе и сплетничали о театре, о нашем главном, кто с кем спутался, подрался, интриги… У нее был острый язычок, она очень быстро схватила и переняла манеру говорить, подать себя, много читала… а ведь была совсем простая. А потом вдруг приносит шампанское и торт, говорит: вышла замуж. Мы еще скинулись ей на подарок. Потом она уволилась, но по старой памяти забегала, приглашала в кафе, а однажды позвала домой и познакомила с Рубаном. Я чуть не упала! Мы не знали, кто ее муж, она его прятала. Думали, какой-нибудь паренек, а оказалось — знаменитость и чуть не на полвека старше. Рубан мне нравился, мощный старик… Нет, не старик, а человечище! Широкая натура, щедрый, шумный, оптимист. Марго — четвертая жена. Фарт. Третью сбила машина. Я спрашивала, Марго сказала, ничего не знает и знать не хочет. Я подумала: ну и правильно. Никого так и не нашли. А как найдешь? Свидетели толком не помнят, какая машина, не говоря уже про номер. Да и где они, эти свидетели. А через полгода Рубан женился на Марго. Некоторые его осуждали, а я думаю — правильно. В его возрасте нужно каждый день хватать. Карпе дием, как говорится.

— Как они жили?

— Нормально. Он на полвека старше… какие вопросы. Баловал, денег не жалел, куклу слепил… идола. Символ любви, говорил. Марго сама при нем как кукла была. И что самое интересное, она попала из бедного общежития в богему, в высшее общество, а казалось, что наследная принцесса. Она знала себе цену и знала, чего хочет. Я ничего не знаю о ее прежней жизни, она отсекла от себя прошлое… — Голос Елены дрогнул, она зябко поежилась. — Я до сих пор не могу поверить… Знаешь, мы часто пили кофе с коньячком в «Детинце», около центрального парка. Прелестный ресторанчик с витражами. Небольшой зал, полутемно, свет от витражей красно-синий и деревянные резные панели. Сидим, болтаем, смеемся… Марго фотки делала, у нее в мобильнике целый альбом. И на мой снимала, говорила, на память от любимой подруги. Считала, что я страшно фотогеничная. Сейчас покажу. — Она взяла с тумбочки мобильник, пощелкала кнопками. — Вот, смотри! Тут и новые, и старые.

Федор рассматривал фотографии, Елена объясняла: это мы в парке, в «Детинце», на площади, летом, зимой, весной…

— Я их сто лет не видела. Теперь будут стоять перед глазами… Я никогда больше не приду в «Детинец». Закончилась эпоха. У меня и подруг-то не осталось.

Федору показалось, она сейчас расплачется. Он сжал ее плечо. Оба молчали…

— Елена, я спрашиваю не из досужего интереса, — начал он после продолжительной паузы. — Ты не заметила перемену в поведении Марго? Возможно, что-то ее мучило?

— Ее мучило все! Рубан, Зоя, Дим… она терпеть его не могла! Эта кислая адвокатская парочка тоже… зомби какие-то, честное слово. Она жалела, что не уговорила Рубана поехать в Италию, там у них друзья. Она не любила Гнездо, мечтала купить дом в приличном месте, говорила, дожмет Рубана… — Елена вдруг ахнула: — Как чувствовала, бедная! Господи, как же я раньше не поняла! Она сказала как-то: никогда не знаешь, где вылезет. В смысле, ничего не скроешь и от судьбы не уйдешь. И засмеялась. Нехорошо так засмеялась! Точно, предчувствовала.

— А что она имела в виду? — осторожно спросил Федор. — Что значит — от судьбы не уйдешь?

— Понятия не имею! Предчувствовала смерть, должно быть. У меня прямо мороз по коже. Сразу после убийства Зои…

— Понятно, — с сомнением сказал Федор. — Я хочу спросить… Не спеши отвечать. У Марго был мужчина?

Елена увела взгляд, задумалась. Наконец сказала:

— Мне кажется, был. Понимаешь, она никогда ничего не говорила, но я чувствовала. Я больше скажу… — Елена замолчала. Было видно, что она колеблется. — Этот журналист, Андрей Сотник… я думаю, он недаром затесался в нашу компанию. Мне кажется, они были знакомы раньше, между ними чувствовалась какая-то связь.

— Почему тебе так кажется?

— Понимаешь, Марго все время подчеркивала, что он ей не нравится, что ему здесь нечего делать… как будто дымовая завеса, а сама… Я видела, как она на него смотрела! Глаз отвести не могла. А однажды я застукала их в гостиной, они сидели рядом, о чем-то говорили… Мне показалось, они не чужие, понимаешь? И Рубан к нему прекрасно относился… я думаю, с подачи Марго. Знаешь, как это бывает — там словечко, здесь словечко, и готово! Он врал, что журналист, а Леша Добродеев такого не знает. Лешка, между прочим, знает всех. И с предложением написать книгу он вылез неспроста, ему нужно было втереться в семью.

— Зачем?

— Зачем? — Елена задумалась на миг. — Ну, не знаю… может, любовь, хотели чаще бывать вместе. Не знаю. А потом, знаешь, старый муж хочет лежать на диване и смотреть телевизор, а молодой друг дома водит жену в ресторан и в театр, и все довольны.

— Ты ни о чем ее не спрашивала?

— Спрашивала. Не прямо, конечно. Сказала как-то: а он ничего, красивый малый, я бы познакомилась с ним поближе. А она ответила мне довольно резко, я даже удивилась, сказала что-то вроде: не мели ерунды! Тут же бросилась извиняться: он, мол, такой-сякой, примитив, неизвестно кто, а ты актриса, тебя знают, ты личность. А когда он исчез, она сама не своя была. Смотрит в одну точку, вздрагивает от любого звука, раздражительная стала, на Зою так и бросалась. Я ей говорю: да оставь ты ее в покое, радуйся за Мишку — нашлась дура, готовая выйти за него. А потом поняла, почему: Зоя флиртовала с Андреем! Он ее просто пожирал глазами, все видели, вот Марго и бесилась. А Зоя сказала, что ей мужик нужен, гормоны играют, потому и бросается на всех, того и гляди, покусает. И от меня она ушла, сказала: в спальню к Рубану, а он тогда был в мастерской. Утром я видела ее с заплаканными глазами. А ночью убили Зою.

— Елена, ты хорошо ее знала?

— Зою? Только по сплетням. Уже здесь познакомилась поближе… ненадолго, правда. А раньше видела только в новостях по тэвэ и в «Елисейских полях». То она открывает выставку, то магазин, то благотворительный фонд, то посещает Дом малютки. Для Мишки это шанс… был.

— Почему?

— Да он же полнейший ноль! Слабак! Раньше подавал надежды, засветился на выставке молодых дарований… Рубан заприметил, обласкал, приблизил, взял под свое крыло. Он вообще молодняк любит, чувствует себя с ними моложе. Встречается с молодыми мастерами, выступает в художественном колледже… он у них там почетный академик, даже кружок ведет. Демократичен, доступен, щедр душой. Обожает быть любимым. А Мишка страшный сноб и вообще неприятная личность. Высокомерие, гонор, все вокруг пигмеи, а я гений… перед Рубаном прогибается будь здоров, разве только за пивом не бегает. А Рубан таскал его по столицам да по заграницам, представлял сменой, талантом, будущим. Делал ему имя. Ну, тот и поверил, что не хуже. А то и лучше. И зависть! Было заметно, что завидует, считал, что засиделся в тени Мэтра, что тот его вроде как держит при себе на коротком поводке, в своей тени, а он перерос и хочет на вольные хлеба. Зоя рассказывала, что он не хотел ехать сюда, в эту дыру, но не посмел отказать Мэтру. Лучше бы остались дома, ей-богу. Вот так, живешь и не знаешь, где тебя настигнет… Бедная Зоя! Она была Мишкиным выигрышным билетом, с ее связями он бы взвился ракетой. Стал бы клепать скульптурные портреты местных нуворишей. Зоя, помню, на одном из ток-шоу рассказывала, что известный скульптор Михаил Барский, талантливый ученик великого Мэтра, создает в мраморе ее образ. Такая вот реклама, ни больше ни меньше. Портреты в костюмах исторических персонажей в перьях и коронах у них уже есть, а бюстов в мраморе пока нет. Дел непочатый край. Кроме того, художественные надгробия в стиле ампир, модерн и авангард. Они бы развернулись до небес, но не состоялось. Он аж почернел, заметил? Чистый облом. Если ты думаешь, что это он… вряд ли.

Они помолчали. Елена оживилась, на щеках появился румянец. Она отвлеклась от печальных мыслей и с удовольствием посвящала Федора в подводные течения житейской реки обитателей Гнезда. И он подумал, что женщины удивительно креативные создания: сочиняют, толкуют, объясняют любой взгляд, жест, поступок, а вот так ли это на самом деле… бог весть. Но интересно и дает информацию к размышлению.

— Какие отношения были у Миши и Марго? — спросил он.

— Да никаких. Она относилась к нему как к своей вещи, всегда под рукой, свободен, не женат. Она могла попросить отвезти ее в СПА-салон или на шопинг, он никогда не отказывал. Может, потому она и взъелась на Зою.

— Елена, ты упомянула про ссору Зои и Миши, помнишь?

— Конечно, помню. В последний мирный вечер, до пропажи журналиста. После ужина. Я проходила мимо их комнаты…

— Что послужило причиной, случайно, не знаешь?

— То есть тебя интересует, что мне удалось подслушивать? — Елена ухмыльнулась.

— Именно. Что тебе удалось подслушать? — Он улыбнулся, давая понять, что шутит.

— Да почти ничего… к сожалению. Не могла же я торчать под дверью… так, замедлила шаг и прошла мимо. Мишка злился, кричал, что не позволит! По-моему, даже топал ногами… так мне показалось.

— Не позволит… что?

— Не знаю. «Не позволит и хватит», и что он ей уже все сказал.

— А что ответила Зоя?

— Бубнила что-то… он не давал ей слова сказать. Я еще удивилась, она девка крикливая, могла так вмазать меж глаз — не обрадуешься! Как она его прикладывала на публике! Любо-дорого послушать. А тут мямлит… Я и подумала: а ведь она его любит! Понимаешь? Любит! У нее были интонации влюбленной женщины… какие-то не свои. И ее флирт с Андреем и с Иваном — чтобы позлить Мишку. Знаешь, в нас, женщинах, есть такая подлинка — помучить, заставить ревновать, позлить. А Зоя у нас светская львица, цену себе знала… и вдруг Мишка! Этот недоделанный гений! А оно оказывается — любовь. — Она помолчала. — До сих пор не верю, что ее убили. Их… Всю голову себе сломала: кто и зачем. Мишка? Не вижу его убийцей, кишка тонка… да и зачем? Дим? Из-за наследства? И его не вижу, лентяй и пофигист, хотя Марго терпеть не мог. Но не из-за наследства, а просто так, на ровном месте, считал манерной, притворякой и втирушей… тоже мне, наследный принц. Уж скорее Наташа-Барби. Вот уж где человек в себе! Что варится в черепушке… одному богу известно. Или черту. И непонятно, зачем ей пьянчужка Дим… Такая придушит и не почешется, кроме того, физические данные позволяют. Но опять-таки — зачем? — Елена развела руками. — Дядя Паша? Даже не смешно. Лиза? Адвокат? Этот мухи не убьет, крючкотвор, правда, чувствуется в нем подлость, но не убийца. Да и какой мотив? Первый раз в доме, чужой, у него-то какой интерес? Даже на Рубана думала — а что? Сначала разобрался с любовником жены, а потом с ней. Чем не мотив? — Она замолчала, с улыбкой глядя на Федора.

— То есть ссора была после ужина… примерно во сколько?

— Дай подумать. Ужин в семь, но собираются раньше. Мишка, помню, ушел сразу, причем не сказав ни слова. Просто поднялся и ушел. А мы еще долго сидели, Андрей травил анекдоты, Дим спел скабрезные частушки и закурил сигару… вонь стояла страшная. Мы хохотали… Зоя села на пуфик спиной к камину, говорит, приятно, когда огонь и голая спина… как первобытная женщина в пещере у костра. Иван упал на пол рядом, уже невменяемый, слюни пускал. Толстый, красный, потный… волосы колечками, рубашка расстегнулась до пупа… чисто тебе Бахус, только копыт не хватает, ему бы на диету и пить поменьше. И вдруг вскакивает и несется вон! Я еще подумала: никак живот схватило. У меня голова раскалывалась от этой вонючей сигары, да и приняли мы немало, пошла на кухню спросить у Лизы, нет ли чего от головы. Она говорит, нету, и сует торт — неси, мол, гостям. Я принесла, поставила на стол. Тут поднимается Зоя и говорит, что пойдет за Мишкой, он любит Лизины торты. Марго пошла к Рубану проверить, как он поужинал, и узнать, может, выйдет. А я к себе — вспомнила, что у меня есть какие-то таблетки. Вот тогда и услышала, как они выясняли отношения. Было, наверное, около десяти или чуть позже. Ну, приняла и еще полежала минут пятнадцать, пока не подействовало. И вернулась к ним. Понимаешь, Федор, этот последний мирный вечер… сейчас я вспоминаю, ведь хорошо было! Классно было. Я даже перестала жалеть, что приехала в эту дыру… тепло, все свои, смех, шутки, Новый год, праздничное настроение. И вот что получилось в итоге. Уму непостижимо… — Она прижала пальцы к вискам.

Они помолчали; потом Федор спросил:

— Ты не помнишь, кто был в гостиной, когда ты вернулась?

— Кто? — Она задумалась, вспоминая. — Андрей травил анекдоты, они с Димом сразу спелись, Наташа-Барби, адвокат… его жены не было. Зои и Мишки, разумеется, тоже не было. Ивана уже не было, я еще удивилась: куда он делся, обычно сидит чуть не до утра. Марго и Лиза расставляли чашки, адвокат резал торт. Все, кажется. Рубан к народу так и не вышел.

— У тебя хорошая память, Елена. А тот вечер, когда исчез журналист, помнишь? Следующий. Ты знала, что он собрался в поселок?

— Не знала. Мы сидели в гостиной, пришли еще до ужина, болтали, пили дрянное яблочное вино, домашнее, Лиза принесла кувшин. Потом появился Дим и закричал, а где Андрюха, вернулся уже? А Зоя фыркнула — поехал за пойлом, а то дядя Паша жмотничает и не дает, да и загулял. Все равно он здесь не прижился, вот и рад свалить.

— Кто был в гостиной?

— Иван был, адвокатская парочка, Зоя была. Мишка спал у себя, он выходит только к ужину и сразу уходит. А если сидит в гостиной, то спиной к обществу, смотрит на огонь в камине и подкладывает дрова. Марго ходила туда-сюда. Артур выходил за шалью для жены. Долго не было. Наташи-Барби, кажется, не было. Она часто сидит с Рубаном в мастерской. Дим пришел к ужину, я уже сказала. А что? Хоть какие-то версии у тебя есть?

— Как же без версий, — сказал Федор. — Хожу, принюхиваюсь, сую нос в каждую щель…

Елена рассмеялась.

— А может, это ты, Федор? А что! Ты темная лошадка, появился, как снежный человек, из метели, исчезаешь все время… Признавайся!

— Сдаюсь, Елена. Как ты меня ловко… раскусила. А если снежный человек даст честное слово, что никого не убивал, ты ему поверишь?

— Даже не знаю. Я подумаю. Между прочим, шампанское уже теплое… я сейчас достану чашки. Бокалов нет, идти за ними не хочется. Да и страшно выходить. Нормально?

— Нормально, люблю теплое шампанское из чашки. — Федор взял бутылку. — А если еще и сладкое, то вообще праздник души. — Он присмотрелся к этикетке. — Брют! Не повезло.

Елена расхохоталась.

…Они пили шампанское и ели цукаты из нарядной белой с золотом коробки. Их любила Марго, но Марго больше не было, и дарить цукаты было некому…

За окном было уже темно, когда Федор поднялся:

— Пора и честь знать. Иван, наверное, беспокоится. Елена, спасибо за гостеприимство.

Он приобнял ее и поцеловал в щеку. Она на миг прижалась к нему, и Федор почувствовал слабый и пряный запах ее духов.

— Кстати, тебе не попадался мобильник Марго? — вспомнил он. — Может, забыла где-нибудь здесь?

— Нет, по-моему. Она все забрала. Федор, ты помнишь, что у меня есть «Каберне»? Если Иван будет храпеть, приходи.

— Откуда ты знаешь, что он храпит? — удивился Федор.

Елена улыбнулась:

— Все знают! Тут акустика будь здоров.