ГЛАВА 34
Я лежала одна в течение долгих-долгих часов. Никто не пришел проведать меня. Весь дом был погружен в утреннюю тишину, которой всегда требовала леди Кларенс. На улице послышались звуки шарманки, но тут же хлопнула входная дверь, и наш лакей коротко приказал шарманщику убираться. Часы церкви Святого Георга начали отбивать время, но сколько я ни пыталась сосредоточиться, я не могла сосчитать число ударов. Наверное, их было около десяти.
Я чувствовала, как неведомые жестокие клещи все туже сжимают мое горло, и боялась, что скоро совсем не смогу дышать. И тогда я умру. Но теперь во мне не было того равнодушия и готовности к смерти, которые сопровождали меня после того, как погибла Данди. Меня охватил приступ паники, как тогда на трапеции, когда я судорожно цеплялась за перекладину, боясь, что упаду. Должно быть, скоро я задохнусь.
Закрыв глаза, я попыталась погрузиться в сон, но это оказалось невозможно. Мое горло было сухим, как бумага, распухший язык не помещался во рту. Мне казалось, что я умираю от жажды, а не от тифа. Графин с лимонадом стоял на столике, недоступный, как мираж. Там же виднелась склянка с лауданумом, который мог облегчить мои мучения.
Внезапно комната наполнилась каким-то скрежещущим звуком, похожим на звук пилы в сухом лесу. Он то возникал, то опять пропадал. Я догадалась, что это был звук моего дыхания, и, в страхе открыв глаза, подумала, что когда-то в фургоне точно так же дышала моя мать. Я со стыдом вспомнила, как в своей неосознанной детской жестокости ругала ее про себя оттого, что она мешала мне спать, вырывая из сна о Вайдекре.
Дверь в мою комнату открылась, когда часы пробили половину второго. Я попробовала открыть глаза, но веки почему-то склеились и не разлипались. Наверное, я ослепла, подумала я.
— Сара, мне сказали, что вам нехорошо.
Голос леди Кларенс звучал отчетливо и уверенно. Прислушиваясь к звуку ее шагов, я догадалась, что она подошла к моему изголовью и в страхе отпрянула. Затем она быстро позвонила в колокольчик. Послышался торопливый бег Риммингс, Сьюел и Эмили.
Она велела подать кувшин теплой воды и вымыть мне лицо. Скоро я смогла открыть промытые глаза и увидела, как Риммингс моет мне лицо, стараясь отодвинуться как можно дальше и не дышать, а Сьюел тихо плачет в углу, вытирая глаза краем передника. Я догадалась, что тот тихий обмен словами, который произошел между нею и леди Кларенс, означал ее немедленное увольнение.
— Можете идти, Сьюел, — добавила леди Кларенс. — Соберите вещи, и чтобы к вечеру вас тут уже не было.
Сьюел безмолвно исчезла.
— Ей нужна сиделка, ваша милость, — робко сказала Риммингс, переворачивая подушку так, чтобы ее холодная сторона оказалась под моей щекой.
— Разумеется, глупое вы создание, — послышатся голос леди Кларенс от моего столика. — И доктор. Я не понимаю, почему меня не разбудили.
— Я не хотела беспокоить вашу милость, к тому же мисс Лейси хорошо спала после лауданума, который ей дала Эмили.
— Вы? — Леди Кларенс с удивлением глянула на нее.
— Да, мэм, — присела несчастная Эмили.
— Сколько капель?
Эмили испуганно глянула на Риммингс, которая без запинки ответила:
— Три, ваша милость. Мисс Сара потеряла голос сегодня утром, но она была не очень горячая.
— Тем не менее она больна, — твердо сказала леди Ктаренс. — Риммингс, пошлите лакея с этой запиской к доктору Плейеру, и пусть он приезжает немедленно.
Риммингс с облегчением поспешила отойти от моей кровати и выбежала из комнаты.
— А вы, — обратилась она к Эмили, — уберите все здесь, поняли?
Эмили присела, а леди Кларенс повернулась ко мне.
— Вы слышите меня, Сара? — Я ухитрилась чуть кивнуть. — Я послала за доктором, он скоро будет здесь. Он поможет вам.
Я была так слаба от страха и так хотела получить возможность дышать, что готова была разрыдаться. Я вспомнила мать, умиравшую без всякой помощи и сочувствия, и испугалась такой же участи для себя. Я хотела, чтобы кто-то гладил мне лоб и утешал меня.
— Скажите, Сара, вы написали завещание? — обратилась ко мне леди Кларенс.
Я замерла от ужаса.
— Вы написали завещание? — повторила она, думая, что я не расслышала.
Я покачала головой.
— Тогда я пошлю за вашими адвокатами, — жестко сказала она. — Не тревожьтесь, моя дорогая, но если это тиф, то надо принять все меры предосторожности. — Она помолчала. — Вам нужно что-нибудь?
Я попыталась говорить, с силой проталкивая слова сквозь наждачную бумагу моего горла.
— Пить, — прохрипела я.
— Налейте мисс Саре лимонаду, — кивнула леди Кларенс Эмили, не шелохнувшись. — Не так. Налейте до самого края. Поднимите ей голову… придерживайте за плечи… возьмите стакан и поднесите к ее рту.
Холодная чистая влага потекла в мой жадно подставленный рот, и после первого же глотка я поперхнулась. Но сумела откашляться и принялась жадно пить снова. Так я один за другим осушила три стакана, и лишь после этого Эмили бережно опустила меня на подушки и сказала:
— Прошу прощения, мэм.
Дышать мне стало чуть легче, но этот страшный скрежещущий звук по-прежнему заполнял собой мою комнату, и во взгляде, обращенном на меня леди Кларенс, я прочла ужас. Я знала, она думает о том, что я могу умереть и ей придется искать новую сговорчивую невесту для своего сына, причем делать это быстро, пока его карточные долги не погубили их.
— Я вернусь через минуту, — сказала она и вышла из комнаты.
Мы с Эмили остались вдвоем, прислушиваясь к ужасным хрипам, вырывающимся у меня из горла. Я опять задремала, и это было мое последнее более и менее ясное воспоминание на все последующие дни.
Я металась в жару, но бывали моменты, когда я дрожала от холода. Время от времени около меня оказывался человек с мягкими руками, мне казалось, что это Роберт Гауэр ухаживает за мной после падения с трапеции. Какая-то женщина, наверное сиделка, переворачивала меня с боку на бок и меняла подо мной простыни. Когда она касалась меня, по моей коже пробегали мурашки и я морщилась, а она, видя это, громко смеялась.
Иногда ко мне приходила леди Кларенс, она каждый раз спрашивала меня, не найду ли я в себе силы подписать какую-то бумагу. Однажды она даже вложила в мои пальцы перо и поднесла к ним лист бумаги. Но в своем сумеречном состоянии я подумала, что она хочет отнять у меня Кея, и выронила ручку. Я помню, что мои волосы скатались от пота и так мне мешали, что сиделка обкорнала их. Я ничуть не пожалела и решила, что я снова стала Меридон.
Часто, очень часто ко мне приходил Пери, иногда пьяным, иногда трезвым. Он всегда был мягок и добр. Он приносил мне маленькие букетики цветов и однажды заплатил шарманщику, чтобы тот спел для меня. Он покупал для меня оранжерейный виноград и ананасы и резал их на маленькие дольки, чтобы я могла их проглотить. Я любила его приходы, потому что своими всегда прохладными руками он, касаясь щеки, облегчал мой жар. Однажды, когда сиделка вышла из комнаты, он наклонился ко мне и спросил, можно ли ему взять несколько гиней из моего кошелька.
— Мне отчаянно нужны деньги, Сара, — объяснил он.
Я знала, что мне не следует позволять ему это. Я помнила, что он обещал мне не играть, но у меня не было сил отказать этим умоляющим и печальным глазам ребенка.
— Пожалуйста, Сара, — просил он.
Я моргнула, и он, приняв это за согласие, проскользнул к столу и, взяв деньги, вышел из комнаты.
Доктор приходил снова и снова.
Однажды, когда я чувствовала себя такой слабой, что даже хотела, чтобы все оставили меня и дали мне спокойно умереть, я видела, как он кивнул леди Кларенс и сказал, что больше не в силах ничего сделать. Все, что им остается, это ждать. Как я поняла, моей смерти.
— Ее мать умерла от послеродовой горячки, — произнесла леди Кларенс.
— Это ужасно, когда умирают такие знатные леди, — кивнул доктор. — Сквайры — украшение нации.
Леди Кларенс было прекрасно известно, что я выросла совсем не как украшение нации, но она ничего не сказала.
— Но мисс Лейси очень выносливая, — с надеждой произнесла она. — И такая сильная.
— А что станет с ее поместьем? — вопросительно поднял он брови.
— Отойдет к другим Лейси, — мрачно ответила леди Кларенс. — Все контракты были подписаны на случай свадьбы. Одной помолвки, чтобы считать их действительными, недостаточно.
— Это неприятно, — со значением сказал ее собеседник.
Леди Кларенс даже издала легкий стон и отвернулась к окну.
— Пери погиб, если он не сможет в ближайшее время получить в руки свой капитал, — объяснила она. — Я тоже рассчитывала на доходы от Вайдекра. Ведь это имение — просто золотая жила. Мое содержание, зависящее от Хаверинг-холла, не так уж мало, но если Пери совсем не женится…
Отчаяние, прозвучавшее в ее голосе, напомнило мне о том, как она боится остаться с одним полуразрушенным Дауэр-хаусом.
Доктор Плейер искоса взглянул на меня, я лежала, закрыв глаза, и они думали, что я сплю. И действительно, я бодрствовала лишь наполовину, то засыпая, то вновь просыпаясь от их голосов.
— Специальное разрешение… свадьба, — услышала я его слова.
— Это законно? — требовательно спросила она.
— Ее опекун уже дал свое согласие, — равнодушно говорил доктор Плейер. — Если таково было ее желание…
Леди Кларенс стремительно подошла к постели и, забыв свой страх перед тифом, положила руку на мой лоб.
— Но она едва может говорить, — сказала она. — Как она выразит свое согласие?
Голос доктора Плейера звучал заговорщически.
— Я буду счастлив засвидетельствовать ее добровольное согласие в случае, если возникнут какие-либо осложнения. Ведь я всегда с исключительным уважением относился к вам, леди Хаверинг. Я высоко ценю ваше расположение. И может быть, если представится возможность поселиться по соседству с вами… в каком-нибудь маленьком домике…
— Но в Вайдекре имеется очаровательный Дауэр-хаус! — воскликнула леди Кларенс. — Вы окажете мне честь, поселившись там… Разумеется, совершенно бесплатно… Аренда, скажем, лет на тридцать…
В ее голосе уже слышалась радость, та радость, когда человек получает то, чего он хотел.
— Доктор Плейер, вы просто бесценный человек. Могу я предложить вам стакан ратафии? И пригласить вас в гостиную?
Он вынул из саквояжа маленький пузырек с лекарством и поставил его на мой столик.
— Я оставлю это для мисс Лейси, пусть она примет, когда проснется, — объяснил он. — И ее свадьбу с вашим сыном, леди Кларенс, я бы рекомендовал не откладывать. Она и вправду очень плоха.
Они вышли вместе, и я услышала, как они говорят пониженными голосами, спускаясь по ступенькам. После этого я осталась совершенно одна, наедине с мягким тиканьем старинных часов и потрескиванием горящих дров в камине.
Я соскользнула в жаркую дремоту, а проснувшись, уже дрожала от холода. Если бы я имела силы, я бы рассмеялась. Я считала своего отца большим негодяем, но даже он не стал бы, к примеру, выдавать меня замуж за умирающего. Он был бандитом, но он отдал мне шнурок с золотыми застежками, потому что пообещал это своей покойной жене. В нашем мире мы серьезно относились к обещаниям, данным мертвым. А здесь, где все говорили так тихо и выглядели такими красивыми, святым было только одно. Деньги.
Леди Кларенс отнюдь не ненавидела меня. Я знала ее достаточно хорошо и была уверена, что, когда я стану ее невесткой, она будет относиться ко мне не хуже, чем к собственной дочери, а возможно, и лучше. Она не давала себе труда любить или ненавидеть. Единственным предметом ее забот была она сама, ее единственным долгом на земле было заботиться о своем состоянии и имени. Каждая богатая семья завоевала свое положение за счет сотен других. Я знала это. Но никогда не понимала это лучше, чем в тот вечер, когда следила за потолком, расплывающимся над моей головой, словно облако в небе, и находясь во власти женщины, которую не заботило ничего, кроме моей подписи.
То, что произошло потом, напоминало ночной кошмар. Я проснулась оттого, что Эмили умывала меня прохладной, сладко пахнущей водой. Но мне было так больно, что я вырвалась из ее рук.
— Извините, мэм, — как обычно, пробормотала она.
Я все еще горела в лихорадке. Дверь позади Эмили отворилась, и на пороге возникла леди Кларенс. Страшная решимость, которая превратила ее рот в узкую полоску, а глаза — в два больших серых осколка камня, испугала меня.
Затем появился Пери, он сам казался больным, видно, от продолжающегося пьянства. Но что меня больше всего удивило, так это его одежда. Дома он обычно носил костюм для верховой езды или шелковый халат, надетый поверх ослепительного белья и шаровар. Но в это утро на нем был светло-серый сюртук и новый жилет цвета лаванды. В руке он сжимал серые же перчатки.
Именно перчатки вызвали наибольший страх в моей душе, и мой прежний цыганский голос произнес про себя: «Черт возьми! Они собираются поженить нас, пока я тут валяюсь больная!» Злость затуманила мои глаза и лишила меня последних сил.
Пери наклонился над кроватью и взглянул мне в лицо.
— Не слишком близко, Пери, — предупредила его мать.
— Извини нас, Сара, — говорил мне в это время Пери. — Я не хотел, чтобы все было так. Мне хотелось, чтобы мы поженились по-настоящему и были счастливы друг с другом. — Его тревожное лицо колыхалось надо мной. — Ты умираешь. И если мы не поженимся, я погибну, Сара. Я должен получить свое состояние, пожалуйста, помоги мне. В конце концов, какое это имеет для тебя значение, ведь ты все равно умрешь.
Я отвернулась и закрыла глаза. Мне ничего не хотелось делать ни для него, ни для кого другого.
— Дайте ей немного лауданума, чтобы успокоить ее, — услышала я голос доктора.
Все они собрались здесь. Эмили приподняла меня за плечи, и я проглотила лекарство. Видимо, оно оказалось сильнее, чем обычно, ибо я словно опьянела. Доктор Плейер честно отрабатывал свой гонорар — домик в Вайдекре. Внезапно гнев и борьба за жизнь оставили меня, мое дыхание стало тише и реже. Мне не хотелось ни с кем спорить, все казалось далеким и несущественным. Пусть Пери будет хорошо, лишь бы он не выглядел таким испуганным и несчастным. Если он получит свои деньги, это будет только справедливо.
Я улыбнулась ему и оглянулась вокруг. Мы находились в той же комнате, которая прежде принадлежала Марии и которую я так невзлюбила с самого начала. Обидно, что именно здесь мне предстоит окончить мои дни. На моем письменном столике стояли белые цветы: лилии и гвоздики, — рядом лежала Библия, тут же виднелась чернильница, отточенные перья, печать и воск. Все было готово. На полке над камином тоже стояли цветы, их тяжелый запах делал воздух в комнате еще более удушливым. От осенившей меня мысли я рассмеялась про себя: по-моему, эти оранжерейные цветы используют еще раз на моих похоронах. Иначе леди Кларенс не стала бы на них тратиться в середине зимы.
Раздался стук в дверь, и голос Риммингс произнес:
— Преподобный Фоссет, мэм.
Сквозь приоткрытые веки я увидела, как, войдя, ректор церкви Святого Георга приветливо поздоровался со всеми и затем подошел к моей кровати. Когда он увидел меня, его улыбка стала менее уверенной.
— Мне грустно видеть вас, мисс Лейси, в дни тяжелой болезни. Вы слышите меня? Знаете ли вы, зачем я здесь?
Леди Кларенс поспешно шагнула к моему изголовью, бесстрашно взяла меня за руку и материнским жестом положила другую руку на мой пылающий лоб. Она знала, как я ненавижу прикосновения, она и сама их не слишком любила. Но сейчас было не до таких тонкостей. Все это я хорошо понимала. Я сама достаточно много выступала в шоу.
— Дорогая Сара прекрасно понимает нас, — твердо заявила она. — Эта свадьба была ее заветным желанием с тех пор, как она и мой сын встретились прошлой весной. И никто из нас не стал бы разочаровывать ее. Они помолвлены уже несколько месяцев, и я не могу отказать ей в этом праве перед…
Она сдержала подступившие рыдания. В наступившей тишине был слышен только мой хрип, я не смогла бы протестовать, даже если бы захотела. Я чувствовала себя как дитя в жаркий летний день, такой же ленивой, усталой и счастливой. Мне все было безразлично.
— Это ваше осознанное желание? — прямо спросил меня ректор.
Леди Кларенс смотрела на меня с отчаянной мольбой. Если я скажу «нет», ее сын, а вместе с ним и она будут разорены. Но я едва ли даже видела их. Я вспоминала высокие чистые леса Вайдекра, звонкое пение птиц и наши прогулки с Уиллом.
Вспомнив о нем, я улыбнулась.
Они приняли это за согласие.
— В таком случае я начинаю, — сказал ректор.
Он был хорошим союзником леди Кларенс, постаравшимся побольше пропустить из венчального обряда, насколько я, конечно, могла судить. Когда мы с Данди были маленькими, мы частенько торчали в задних рядах церкви во время таких служб, ожидая монетку от добрых людей, сжалившихся над нашими босыми ногами и ветхими платьями. Правда, чаще монеты нам бросали, чтобы ушли и не портили своим видом красивой церкви. Но нас это не трогало, нас интересовали только медяки. Поэтому я знала некоторые части службы, ждала, что мне будут задавать вопросы, и приготовилась ответить на них «нет».
Но когда дело дошло до этого момента, ректор не стал дожидаться моего ответа. Леди Кларенс поспешила вставить уверенное: «Она кивнула», и служба продолжалась дальше.
Поняв, что моими ответами здесь не интересуются, я стала представлять себя верхом на Кее в ту первую ночь, когда мы, свернув с лондонской дороги, спустились с холма к Фенни и Кей стал, не торопясь, пить, а вода тяжелыми каплями стекала с его нижней губы обратно в реку. Я словно опять чувствовала свежесть весенней ночи и запах цветов в воздухе. В темноте слабо светились белые нарциссы на другом берегу ручья, а в лесу гулко ухала сова…
— Объявляю вас мужем и женой, — ворвался в мои видения чужой голос.
Леди Кларенс вставила в мои пальцы что-то твердое, оказалось, что это было перо, и я нацарапала свое имя на листе бумаги.
…Напившись, Кей уверенно направился к железным воротам, и из леса появился темный силуэт мужчины, который ненавидел силки для птиц. Это был Уилл Тайк…
— Она улыбается, — удивленно произнес ректор.
— Это было ее самым заветным желанием, — быстро сказала леди Кларенс. — Где мне нужно расписаться? Здесь? А где нужно расписаться доктору как второму свидетелю?
Они повернулись и стали переговариваться.
…Я соскользнула со спины Кея прямо в руки подошедшего Уилла…
— Нам следует дать ей отдохнуть, — предложила леди Кларенс. — Эмили, останьтесь с ней.
— Мы станем молиться за нее, — набожно проговорил ректор. — Это будет трагедия…
— Да, да, — прервала его леди Кларенс, и дверь за ними закрылась.
…Уилл Тайк наклонился ко мне, и я подставила ему лицо для поцелуя. Он обнял меня, и мои руки сами легли ему на плечи, чтобы прижаться ближе. «Я люблю вас», — сказал он.
— Не плачьте, мисс Сара. — И Эмили промокнула мои щеки своим грубым платком.
Я чувствовала, как струятся по моему лицу горячие слезы, но заплакать по-настоящему у меня не было сил.
— Не плачьте, — повторила она беспомощно. — Не из-за чего плакать. Прошу прощения, мэм.
Леди Кларенс была уверена, что я умираю, и написала об этом мистеру Фортескью, сообщив и о болезни, и о венчании в одном и том же письме. Но в те дни он был далеко на севере, в Ирландии, и письмо осталось ждать его в Бристоле. Пери и его расчетливая мать уже могли управлять моим Вайдекром, хотя члены корпорации пока еще экономили деньги на плугах, тратили общественные фонды на семена для озимых, копали, удобряли и лелеяли… Никто даже не предупредил их о происшедших переменах и о том, что весной прибывают новые хозяева.
Все ждали, когда я умру.
Пери очень горевал. После свадьбы он велел перенести свои вещи в смежную с моей комнату на случай толков после моей смерти. Дверь между нашими комнатами всегда стояла открытой, и он часто приходил ко мне. Иногда Пери приходил ночью, после игорного дома, и, усевшись на мою кровать и закрыв лицо руками, он рассказывал мне о своих проигрышах. Когда я металась в лихорадке, я принимала его за моего отца, оплакивающего неудачи и всегда обвиняющего в них других. Но в отличие от отца Пери не был обманщиком, он был просто жирным глупым тетеревом, которого и следовало пощипать. Я легко представляла ликование карточных шулеров, когда он влетал в зал, невинно улыбаясь и сияя голубыми глазами.
Иногда лихорадка оставляла меня, и я расспрашивала его о кредиторах, о том, возросло ли к нему доверие, когда стало известно, что он женат. Понизив голос, чтобы не разбудить храпевшую у камина сиделку, Пери рассказывал, что все предлагают ему кредит, что он обсудил цифры с управляющим и собирается жить исключительно на доходы от двух поместий.
— Земле следует дать отдохнуть в этом году, — слабо попросила я.
Жар опять накатывал на меня, и скоро одеяла стали влажными от пота, а я металась и дрожала. Лауданум облегчал боль, но не мог спасти от огня, в котором полыхало мое тело.
— В этом году не получится, — начал Пери. — Может быть, в следующем, если… — Но тут он увидел выражение моего лица и забеспокоился: — Что с тобой, Сара? Тебе опять стало плохо?
Я кивнула. Я медленно тонула в горячих волнах боли, и в малиновой темноте слышались только хрипы моего дыхания. Горло сдавливало все туже, и я понимала, что скоро совсем задохнусь.
Будто издалека я услышала, как Пери испуганным голосом позвал сиделку. Она тяжелыми шагами подошла к моей кровати и просунула руку мне под плечи. Моя голова бессильно упала набок.
— Это конец, — грубо сказала она Пери. — Если ее милость хочет попрощаться с ней, то пусть придет сейчас.
Я не верила, что умираю. Я выросла в такой нищете, что теперь, прожив всего год среди богатых, я просто не могла умереть. Погибнуть от болезни, которая миновала меня в нищем детстве? Если сиделка была права и я сейчас умру, то это значит, я не узнала ни настоящего детства, ни матери, ни честной и доброй любви. Но что хуже всего, я так и не изведала страсти. Мне всего лишь раз довелось поцеловать любимого, и то это было во сне. В реальной же жизни я стегнула его по лицу кнутом и сказала, что ненавижу.
От горя я даже застонала, но стон мой был не слышен среди ужасающих хрипов.
Вошла леди Кларенс и всмотрелась в мое лицо.
— Есть что-нибудь, что бы вы хотели, Сара? — спросила она.
Отвечать я не могла, но я знала, что не желаю ничего из того, что она могла бы для меня купить, попросить или обменять. Единственное, что мне сейчас надо было, — это Вайдекр. Я не хотела владеть и управлять им, мне хотелось только дышать его воздухом, пить его воду, любоваться небом над ним.
— Надеюсь, я не относилась к вам плохо, Сара, — медленно проговорила леди Кларенс. — Я полюбила вас. Я хотела, чтобы вы вышли замуж за моего сына и были счастливы с ним. Мне действительно нужен был Вайдекр. Но я хотела, чтобы вы отдали его мне по доброй воле.
Она смотрела на меня, будто ожидая ответа. Но я едва слышала ее, лицо ее качалось надо мной, словно водоросли на дне Фенни. И мне казалось, что я пью воду своей реки, окунаю в нее руки, опускаю лицо.
Она отступила назад, и из-за ее спины шагнул ко мне заплаканный Пери, он ничего не говорил, просто опустился на колени, прижал голову к краю постели и стоял так, пока твердая рука матери не заставила его подняться.
Я также молчала.
Перед моими глазами опять возникли ворота Вайдекра, высокие, никем не охраняемые, всегда стоящие открытыми, такие они были в ту первую ночь. Позади них блестела в лунном свете аллея, ведущая в Холл, с высокими буками по обеим сторонам и шелестящими на ветру дубами. Где-то там бродил Уилл, охраняя мою землю. Вокруг было тихо и темно. Всем своим существом я стремилась в эту темную приветливую прохладу.
Во сне я немного помедлила у ворот.
И затем шагнула в жизнь.
